Genesis of the legislative definition of crime and category of crimes in accordance with the Russian criminal law

Shakhbazyan Satenik Vrezhovna Educator and Researcher, the department of Criminal Law and Procedure, Northern (Arctic) Federal University named after M. V. Lomonosov 163000, Russia, g. Arkhangel'sk, ul. Dzerzhinskogo 1, 2 satenik.shakhbazian@gmail.com Other publications by this author

Генезис законодательного определения преступления и категории преступлений по российскому уголовному законодательству

При обнаружении закономерностей, лежащих в основе изменения уголовного права, особое значение имеет историко-правовой метод, который отражает диалектическое требование исследования правовых явлений с точки зрения их исторического становления и развития, рассмотрения их конкретно-исторической обусловленности, качественных переходов из одних состояний в другие и поэтому значим для восприятия прошлого опыта законодательства и правоприменения. Исторические исследования в области уголовного права имеют давнюю традицию и в российской доктрине. Указанный метод, представляющий собой совокупность приемов познания правовых явлений, стал неотъемлемой частью науки уголовного права, благодаря ему можно рассмотреть законодательное определение преступления и категории преступлений в аспекте как прошлого, так и будущего и определить наиболее рациональные тенденции их развития в будущем. В подтверждение приведем высказывание выдающегося советского учёного Б.М. Кедрова: «Изучение прошлого может и должно служить средством для того, чтобы понять настоящее и предвидеть будущее и на основании этого осмыслить развитие науки как целенаправленный исторический процесс» ^[1].

В текстах первых памятников древнерусского права – договоры Киевской Руси с Византией 911 и 944 годов, Русская Правда, Церковный устав Владимира, Судебники 1497 и 1550 годов, Соборное уложение 1649 года – нет норм, определяющих понятие преступления.

В период становления феодальных отношений в 911 и 944 годах между Киевской Русью и Византией были заключены договоры, где преступления определялись как «проказа», «согрешение» ^[2]. Так, в договоре 911 года отмечено: «Если случится проказ, то договоримся так: пусть обвинение, содержащееся в публично представленных (вещественных) доказательствах, будет признано доказанным, если же какому-либо (доказательству) не станут верить, то пусть присягнет та сторона, которая домогается, чтобы ему (доказательству) не доверяли, и когда присягнет, согласно своей вере, пусть наконец будет соответствовать характеру согрешения». В рассматриваемом договоре предусматривались такие преступные деяния, как убийство, побои, кража, разбойное нападение ^[3]. Правовые нормы формировались под влиянием интенсивных, прежде всего торговых, взаимоотношений жителей Руси с Византией и варягами ^[4]. В Русской Правде для определения преступления использовалось слово «обида». Под обидой понималось причинение потерпевшему материального или морального вреда. Все преступления делились на два рода: против личности и имущества ^[5]. Преступными являлись такие деяния, как убийство, нанесение телесных повреждений, вырывание усов и бороды, хищение (татьба), разбой, противоправное пользование чужим имуществом, истребление чужого имущества путем поджога и т. д. ^[6] При этом преступника могли наказывать как родственники потерпевшего, так и князь. В соответствии со ст. 1 Русской Правды, «если человек убьет человека, то мстит брат за брата, если не будет никого, кто бы отомстил за него, то положит за убитого 80 гривен» ^[7]. В ст. 28, в частности, упоминалось следующее: «…если кто отсечет кому-либо палец, то платит князю 3 гривны, а потерпевшему гривну кун» ^[8]. Из вышеизложенного вытекает, что преступление являлось, с одной стороны, частной обидой, с другой – публичным нарушением закона, осуществление которого каралось штрафом в доход князья.

По словам Д.Я. Самоквасова, «преступлением в Русской Правде признавалось деяние, запрещенное законом как вредное для лиц, состоящих под властью и защитой князя; наказанием служили последствия такого деяния, определенные законом и невыгодные для преступника» ^[9].

Основные положения Русской Правды были развиты в Псковской судебной грамоте и Новгородской судебной грамоте, в которых преступным признавалось посягательство не только на личность и имущество, но и иное запрещенное законом деяние, в т. ч. направленное против органов власти ^[10].

В Церковном уставе Владимира, принятом в начале XII века, для обозначения убийства использовался термин «вражда», а для обозначения иных преступлений против личности и имущественных преступлений – термин «обида» ^[11]. В указанный период развития нашего государства церковное право выражало основную идею времени, которая оказывала большое влияние на формирование правовых норм. Согласно церковной концепции права, преступление считается грехом и «ослушанием божьей воли», т. к. любое преступление нарушает основу учения церкви. В отличие от Русской Правды в Церковном уставе Владимира, Судебнике 1497 года для обозначения преступления использовалось понятие «лихое дело» ^[12], а преступник именовался «лихим человеком» ^[13], тем самым сохранялся религиозный (церковный) взгляд на преступление. В уголовно-правовых нормах, содержащихся в вышеуказанных источниках, определялась наказуемость следующих преступлений: татьба (кража), разбой, душегубство, ябедничество и иные деяния.

Дальнейшее развитие древнерусского уголовного законодательства, учитывая накопленный веками опыт, шло по пути предоставления преступным деяниям публичного характера и ограничения власти общин. Так, в Судебниках 1497 и 1550 годов преступление стало носить вместо частного публичный характер и было направлено против интересов князя, а критерием определения общественной опасности преступления явился государственный ущерб вместо морального. Об этом свидетельствует ст. 21 Судебника 1497 года, согласно которой нужно «с суда великого князя и с суда детей великого князя взыскивать (пошлины) с того, кто будет признан виновным, по тому же (расчету), как и с боярского суда, с (каждого) рубля (суммы иска) подва алтына, кому князь великий велит».

Шагом вперед в развитии уголовного законодательства в России стало принятие Соборного уложения 1649 года. Если до принятия Соборного уложения не осуществлялась группировка уголовно-правовых и гражданско-правовых норм в отдельных главах, то теперь уголовно-правовые положения выделялись в отдельные главы, в частности глава XXI «О разбойных и татиных делах» и глава XXII «За какие вины смертная казнь»^[1]. Еще одной особенностью Соборного уложения 1649 года являлось то, что преступление имело двойственную природу, т. е. считалось, с одной стороны, нарушением воли царя, а с другой – грехом. Для обозначения преступления использовались понятия «вина», для обозначения преступников – «богохулник», «бесчинник»..

Резюмируя вышеизложенное, позволим себе сделать вывод о том, что в указанных древних законах отсутствовали нормы, определяющие понятие преступления. Это было обусловлено тем, что преступное деяние являлось не юридической, а нравственной категорией, основной же характеристикой преступления считалась греховность. Общественная опасность преступления определялась исходя из сути содеянного. Обзор источников убеждает, что в первых памятниках древнерусского права не было отграничения морального нарушения от преступления, т. к. право основывалось на обычаях и морали ^[15]. Преступление воспринималось как частная обида потерпевшего и его рода. В период формирования государства, когда общинные институты власти преобладали над государственными, основным критерием установления наказания за те или иные деяния являлась безопасность рода и его членов. В этот период криминализация не носила формальный (нормативный) характер, а была основана на верованиях, обычаях и прецедентах, которые фиксировались и сохранялись в памяти членов общины, не обретая письменной формы. При этом не существовало ни четко сформулированных запретов, ни санкций. В одних случаях деяние считалось преступным, в других – нет ^[16]. При отсутствии четкого разделения уголовных и гражданских норм преступление отличалось от гражданского деликта по признаку злонамеренности. С появлением Русской Правды признаку злонамеренности был отдан приоритет как наиболее характерному для преступления. Это наглядно демонстрирует существовавший с древних времен в отечественном праве перевес субъективных признаков деяния в определении его общественной опасности. Объективная же сторона не имела самостоятельного значения, а нравственное вменение совпадало с вменением юридическим ^[17].

Далее русское уголовное законодательство развивалось, учитывая накопленный опыт, по пути формирования материального и формального подходов к определению преступления, отказа от религиозного взгляда на преступление, что было обусловлено стремительным социально-экономическим преобразованием в стране, реформированием государственного аппарата, влиянием идей западноевропейских мыслителей (Вольтер, Руссо, Монтескье и т. д.).

Очередным шагом вперед в развитии уголовного законодательства в России явилось принятие в 1715 году Воинского артикула Петра I – первого в истории российского уголовного законодательства нормативного акта, содержащего уголовно-правовые нормы полностью. При Петре I впервые в отечественном уголовном праве вводятся такие понятия, как «преступление», «преступитель», т. е. Преступник ^[18], и происходит формализация понятия преступления. Формальная концепция преступления предполагает, что преступным считается деяние, которое предусмотрено и запрещено уголовным законом. То есть основной характеристикой преступления выступает наказуемость. Академик П.С. Ромашкин отмечал, что при Петре I преступление рассматривалось не только с формальной, но и с материальной точки зрения: как действие, опасное для интересов господствующего класса; как действие, причиняющее вред не лично государю, а государству как организации господствующего класса в целом. В Указе Петра I от 24 декабря 1714 года высказывается мысль о том, что «многие, якобы оправдывая себя, говорят, что сие не заказано было, не рассуждая того, что все то, что вред и убыток государству приключить может, суть преступления» ^[19].

В процессе дальнейшего реформирования законодательства на первый план выдвигается материальная концепция преступления. К числу важнейших актов рассматриваемого периода относится Наказ Екатерины II. Так, согласно ст. 41 Наказа, «ничего не должно запрещать законами, кроме того, что может быть вредно или каждому особенно, или всему обществу» ^[20]. В Наказе впервые осуществляется классификация преступлений по объекту посягательства. Например, согласно ст. 68, преступления разделяются на 4 рода:

1) преступления против закона или веры;

2) преступления против нравов;

3) преступления против тишины и спокойствия;

4) преступления против безопасности граждан, которые являлись наиболее тяжкими деяниями и наказывались смертной казнью ^[21].

В статье 540 Наказа указывалось на необходимость разграничения «великого нарушения законов» и «простых нарушений установленного благочиния», что, безусловно, внесло существенный вклад в развитие изучения вопросов, касающихся разграничения преступления и проступка.

В рамках темы исследования научный интерес представляет Устав Благочиния Екатерины II 1782 года, в котором нашла воплощение идея дифференциации преступления и проступка. Так, в ст. 70 рассматриваемого Устава отмечено следующее: «…уголовные преступления и судные дела выше двадцати рублей отсылают в судебное место» ^[22]. Из данного положения вытекает, что деяние являлось проступком, если сумма иска не превышала 20рублей.

Позднее законодатель стал уделять большое внимание вопросам кодификации уголовного законодательства. Стоит отметить, что уголовное законодательство приобретало все более кодифицированный характер. Так, том 15 Свода законов уголовных Свода законодательства Российской империи 1833 года состоял из двух частей: общей и особенной. Этот своеобразный юридический памятник – новая веха в истории развития отечественного уголовного законодательства. В нем даются формальные определения преступления и проступка, критерием для разграничения которых является тяжесть наказания. Такой вывод основан на анализе норм, закрепляющих дефиниции преступления и проступка. Так, в ст. 1 Свода законов уголовных находим следующее: «преступление представляло собой всякое деяние, запрещенное законом под страхом наказания». Под проступком понималось «деяние, запрещенное под страхом легкого телесного наказания или полицейского исправления» (ст. 2) ^[23]. Следовательно, критерием различия между преступлением и проступком выступает тяжесть наказания и на первый план выходит формальная концепция преступления и проступка. А.А. Логецкий по этому поводу писал: «…формальное определение преступления и проступка не отражало их сущности, не давало никаких оснований для их дифференциации и … формальная категоризация преступных деяний по тяжести наказания была абсолютно искусственной и не имела смысла» ^[23].

Немного позднее Николаем I был утвержден Сельский судебный устав 1839 года, который содержал нормы об ответственности за проступки государственных крестьян. Ст. 90 указанного документа определяла, что «деяния, запрещенные законом под страхом легкого наказания или полицейского исправления, именуются проступками, а наказание за них определенные исправительными, для различия от преступлений и наказаний уголовных».

Хотя в Уставе речь шла о наказаниях исправительных, среди них были и телесные. Так, за «важнейшие проступки или за неоднократно повторенные проступки меньшей важности» полагалось наказание розгами (от 10 до 60 ударов) ^[24].

В Уставе давалась классификация проступков по объекту посягательства:

1. Против церковного благочиния (появление в церкви во время богослужения в пьяном виде).

2. Против правительственного и общественного порядка.

3. Проступки, заключающие в себе соблазн и другое поведение (прошение милостыни).

4. Против законов о личной безопасности (те, «кто, вырыв яму, погреб или колодец, не огородит или не закроет их надлежащим образом»).

5. Против законов о праве на имущество (те, «кто, приняв имущество заведомо краденое, не объявит об этом сельскому старосте») ^[25].

Дальнейшее развитие понятия «преступление» и «проступок» получили в Уложении о наказаниях уголовных и исполнительных 1845 года ^[26], которое в последующем стало частью Свода законов Российской империи 1857 года ^[27]. В рассматриваемом законодательном акте наиболее детально регулируются вопросы, связанные с дифференциацией преступления и проступка. В соответствии со ст. 1 Уложения, преступлением является «всякое нарушение закона, через которое посягается на неприкосновенность прав власти верховной и установленных ею властей или же на права или безопасность общества или частных лиц», а проступком – «нарушение правил, предписанных для охранения определенных законами прав и общественной или же личной безопасности или пользы». Дифференциация между преступлением и проступком осуществляется как по объекту посягательства, так и по важности блага, охраняемого нормами права. Так, в случае преступления посягательство направлено на благо, защищаемое законом, а при проступке – на нарушение норм, охраняющих установленные законом права, безопасность и пользу. Справедливости ради следует отметить, что в Уложении о наказаниях уголовных и исполнительных 1845 года разграничение между преступлением и проступком носило формальный характер, технического значения такое деление не имело. К примеру, ст. 67 устанавливает виды наказаний за служебные преступления и проступки, при этом не дифференцируя, какие наказания установлены в случае совершения преступления, а какие – в случае совершения уголовного проступка ^[26]. Составителям Уложения в данных формулировках не удалось добиться четкого отличия преступления и проступка по объекту посягательства. Посягательство на «безопасность общества» относилось к преступлению, а на «общественную безопасность» – к проступку. Разумеется, что это один и тот же объект ^[28]. Н.С. Таганцев, в частности, указывает на нечеткость в использовании понятий преступления и проступка в этом случае ^[29]. В связи с вышесказанным стоит заметить, что в Уложениях 1866 и 1885 годов различие между преступлением и проступком было исключено.

Следующий этап развития уголовного законодательства обозначен принятием 20 ноября 1864 года Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями. Введение Устава осуществлялось как по уголовно-правовым, так и уголовно-процессуальным соображениям. Он преследовал целью установление ответственности за менее тяжкие уголовно-правовые деяния, а также упрощение процедуры их рассмотрения. Это подтверждается установлением ответственности за такие деяния, как открытие без разрешения театральных представлений (ст. 40); прошение милостыни (ст. 49); кража предметов ценой не более 300 рублей (ст. 169) ^[30], а также наложением незначительных санкций за совершение данных проступков. Так, проступками являлись действия, за которые предусматривались наказания в виде выговора, замечания, внушения, денежного взыскания не свыше 300 рублей, ареста не свыше трех месяцев, заключения в тюрьму не свыше одного года ^[30]. Проступки рассматривали мировые судьи, о чем свидетельствует ст. 1 Устава, согласно которой «за проступки, означенные в сем Уставе, Мировые Судьи определяют, на основании изложенных ниже правил, следующее наказание…»

Таким образом, в Уставе приводилось четкое разграничение между преступлением и проступком через дифференциацию наказания, тем самым преследовалась цель разгрузить Уложение о наказаниях от уголовно-правовых деяний, граничащих с административными проступками.

Уголовное уложение от 23 марта 1903 года, хотя оно и не было полностью принято, – последний крупный законодательный акт Российской империи в области материального права. В нем нашли отражение вопросы, касающиеся категоризации преступлений, и впервые в отечественном законодательстве предусматривались категории преступных деяний, критериями разграничения которых выступали наказание, важность нарушаемого права, а также опасность личности преступника. В соответствии со ст. 3 рассматриваемого Уложения, противоправные деяния делились на три категории: тяжкие преступления, преступления и проступки. Тяжкими считались деяния, за которые законодатель устанавливал наказание в виде смертной казни, каторги или ссылки на поселение. Преступные деяния, за которые в законе было определено как высшее наказание заключение в исправительном доме, крепости или тюрьме, именовались преступлениями. Преступные деяния, за которые в законе были определены как высшее наказание арест или денежное взыскание, именовались проступками ^[31].

В литературе высказывались мнения как «за» необходимость (Н.Д. Сергеевский), так и «против» (Г.Е. Колоколова) данной категоризации. Сторонники утверждали, что такая классификация преступлений вводилась по соображениям практического удобства двоякого рода: процессуального и кодификационно-технического. В первом случае это деление соответствовало разделению судов на высшее, среднее и низшее и объему подсудности каждого из них. Во втором оно значительно облегчало редакцию статей кодекса, давая возможность кратким терминам заменять подробное описание целой группы деяний. Противники указывали, что с терминологической точки зрения указанная категоризация является неприемлемой, т. к. понятие «преступление» заключает в себе родовое понятие по отношению к понятию «тяжкое преступление». Чтобы не нарушать логических правил деления понятия, Г.Е. Колоколов предложил назвать деяния второго разряда нетяжкими преступлениями ^[32]. В заключительном дореволюционном кодифицированном акте впервые вводится дополнительный критерий для дифференциации преступных деяний в виде формы вины. Так, тяжкие преступления наказывались при наличии умышленной формы вины, обычные преступления – при наличии как умышленной, так и неосторожной формы вины. Что касается проступков, то они преследовались в уголовном порядке, если совершались умышленно или неосторожно, за исключением случаев, особо отмеченных законом ^[33]. Тем самым обзор Уголовного уложения 1903 года убеждает, что дифференциация преступных деяний осуществлялась на основании двух критериев: характера наказания и формы вины.

Таким образом, анализ развития правовых воззрений на преступление и категории преступлений и их законодательное отражение в правовых актах Российского государства с XVIII века выявляет постоянно усиливающуюся тенденцию к формализации и материализации понятия преступления. Анализ дореволюционного законодательства свидетельствует о том, что в тот период шел процесс становления и эффективного развития норм о преступлении и категоризации преступлений.

Следующим шагом явилось уголовное законодательство России советского периода. В России в 1917 году сложилась крайне сложная ситуация. Октябрьская революция 1917 года кардинально изменила политическую, социальную и экономическую жизнь страны. Это обстоятельство ознаменовало новый этап эволюции в уголовном праве. Рассматривая уголовное законодательство данного периода, можно отметить, что в первые годы существования Советской республики шел процесс интенсивного формирования органов государственной власти, который был отмечен изданием многочисленных законодательных актов в виде декретов. Результатом изменений в уголовно-правовой политике в советский период стало принятие Декрета о суде № 1 (1917), Декрета о земле (1917), Декрета о суде № 2 (1918), Декрета о революционных трибуналах (1918), Декрета о взяточничестве, о спекуляции (1918), Декрета о суде № 3 (1919).

Несмотря на стремление большевиков отменить законодательство Российской империи и заменить его новым – советским, создать новую правовую систему с нуля было невозможно, поэтому ст. 5 Декрета о суде № 1 от 22 ноября 1917 года гласила: «Местные суды решают дела именем Российской Республики и руководятся в своих решениях и приговорах законами свергнутых правительств лишь постольку, поскольку таковые не отменены революцией и не противоречат революционной совести и революционному правосознанию» ^[34]. Примеру России последовали правопреемники царской России (Эстония, Литва, Латвия, Польша), долгое время продолжая применять законодательство царской России, тем самым давая возможность новым властям разработать новое законодательство.

Однако репрессивная политика государства привела к отказу от теоретического наследия дореволюционного уголовного права в части определения преступлений и категоризации преступлений. Результатом изменений в уголовно-правовой политике в рассматриваемый период стало принятие многочисленных декретов, которые отличались бессистемностью и отсутствием определения понятия преступления и критериев для деления преступлений. Единственным критерием разграничения преступлений выступала подсудность. Так, ст. 29 Декрета о суде № 2 гласила: «Народные заседатели решают вопрос не только о факте преступления, но и о мере наказания». Ст. 1 Декрета о суде № 3 определяла следующее: «…местные народные суды рассматривали все уголовные дела о преступлениях и проступках, за исключением дел о посягательствах на человеческую жизнь, изнасиловании, разбое и бандитизме, подделке денежных знаков, взяточничестве и спекуляции, которые рассматривали народные окружные суды» ^[35]. В декретах категоризация преступлений не осуществлялась, лишь в некоторых из них можно заметить попытки категоризации преступных действий в зависимости от их тяжести. Итак, согласно ст. 13 Декрета о спекуляции, «от Народного Комиссариата Юстиции и Президиума Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Советов зависит особо преступные спекуляции передавать на рассмотрение Революционных Трибуналов и в тех местах, где имеются Народные Суды». В ст. 3 Декрета о земле содержалось правило, согласно которому «какая бы то ни была порча конфискуемого имущества, принадлежащего отныне всему народу, объявляется тяжким преступлением, караемым революционным судом» ^[36].

Анализ законодательных актов революционного периода показал, что в них отсутствуют определение преступления и категоризация преступлений. Однако процесс создания новых уголовно-правовых актов в первые годы существования советской власти шел столь интенсивно, что вскоре возникла необходимость их систематизации и кодификации. Первым кодифицированным актом стали Руководящие начала по уголовному праву РСФСР 1919 года ^[37]. Этим нормативным актом был внесен ряд изменений в систему уголовного права. Новыми являлись положения, согласно которым преступление считалось нарушением порядка общественных отношений, охраняемого уголовным правом, а преступление как действие или бездействие, опасное для системы общественных отношений, вызывало необходимость борьбы государственной власти с совершающими такие действия или допускающими такое бездействие лицами (преступниками) ^[38]. Стоит отметить, что впервые на законодательном уровне указывается на такой признак преступления, как общественная опасность, которая, по наблюдению А.Н. Трайнина, выступает основным, определяющим существом каждого состава преступления ^[39].

Шагом вперед в развитии уголовного законодательства в России явилась разработка советских кодексов в начале 1920-х годов, за основу которых были взяты кодексы императорской России. В целях дальнейшего совершенствования уголовного законодательства в 1922 году Всероссийским Центральным исполнительным комитетом был принят первый Уголовный кодекс (УК) PСФСР. Изменениям подверглась статья 6 УК PСФСР ^[40], согласно которой преступлением признавалось всякое общественно опасное действие или бездействие, угрожающее основам советского строя и правопорядку, установленному рабоче-крестьянской властью на переходный к коммунистическому строю период времени. Таким образом, законодатель не только подчеркивал признак общественной опасности преступления, но и рассматривал преступление как акт осознанно-волевого поведения, которое выражалось в форме действия или бездействия.

Согласно ст. 27 УК, различаются две категории преступления: а) направленные против установленных рабоче-крестьянской властью основ нового правопорядка или признаваемые ею наиболее опасными, по которым определенный Кодексом низший предел наказания не подлежит понижению судом; б) все остальные преступления, по которым установлен высший предел определяемого судом наказания ^[40].

Преступления против государства признавались особо тяжкими, а наказание за них было суровее, чем за остальные преступления. Государственные, должностные преступления, нарушение правил об отделении церкви от государства, хозяйственные преступления были причислены ранее к преступлениям против жизни, здоровья, свободы и достоинства личности. Деление преступлений на две категории основывалось на марксистско-ленинском принципе верховенства интересов государства над интересами личности, который в дальнейшем был закреплен на законодательном уровне и стал основополагающим принципом советского уголовного права. Согласно марксистско-ленинскому учению, право является инструментом, предназначенным для поддержки господства рабочих классов над нерабочими. В буржуазном обществе закон необходим и выступает инструментом капиталистического господства и противостояния буржуазным ценностям. В бесклассовом коммунистическом обществе необходимости в законе нет, как и в государстве, и в семье, которые считаются пережитками буржуазного общества. В то же время при переходе от диктатуры пролетариата к социализму, а затем к коммунизму, право было необходимо как временное явление. Восприятие права как временного инструмента революции привело к правовому нигилизму. По мнению Бермана, на раннее советское уголовное право оказало влияние социологическое учение права Энрико Ферри, отрицавшего такие понятия уголовного права, как преступление, наказание, вина, ответственность, и понимание преступления как объективного явления. Наказание, по его мнению, должно зависеть от личности преступника, а не преступления. Ключевую роль в определении наказания играют судьи. Согласно концепции социальной защиты Энрико Ферри, функция правосудия заключается в защите общества от социально опасных элементов.

С 1922 года, когда был образован СССР, советское уголовное право в своем развитии значительно продвинулось вперед. На основе Конституции СССР 1924 года развернулась законодательная работа по выработке общесоюзных уголовных законов. К рассматриваемому периоду относятся принятые постановлением ЦИК СССР от 31 октября 1924 года Основные начала уголовного законодательства, а вслед за ними и уголовные кодексы союзных республик. Это стало важной вехой в укреплении правопорядка в стране. В соответствии со ст. 2, преступления делились на две категории в зависимости от наказания: а) направленные против основ советского строя, установленного в СССР волею рабочих и крестьян, и потому признаваемые наиболее опасными; б) все остальные преступления.

Следует обратить внимание на то, что категории преступлений выделялись в общем виде, а их конкретизация осуществлялась разъяснениями Верховного Суда РСФСР, что свидетельствовало о большом влиянии Верховного Суда РСФСР на формирование уголовной политики страны. В частности, согласно директивному письму № 1 Уголовно-кассационной коллегии Верховного Суда РСФСР за 1925 год, в первую группу входят преступления, угрожающие основам советского строя (контрреволюционные преступления, шпионаж, бандитизм и корыстные хозяйственные и должностные преступления с тяжелыми для государства последствиями), а во вторую – все остальные преступления (деяния, имеющие в подавляющем большинстве бытовой или имущественный характер) ^[41].

Такое регулирование привело многих ученых к мнению о том, что категоризация преступлений на законодательном уровне носила теоретический характер и в определении категории преступления важная роль принадлежала Верховному Суду РСФСР, что было обусловлено преобладанием правового нигилизма в стране и рассмотрением права как инструмента политики. В.С. Нерсесянц отмечает, что право являлось «совокупностью приказов власти», которая привела к становлению тоталитарного «нормативизма» ^[42]. Однако существует и противоположное мнение, согласно которому источником советского уголовного права выступали законодательные акты, одобренные Верховным Советом СССР либо Верховными Советами союзных республик. Постановления Верховного Суда СССР не являются источниками права, но играют важную роль в правильном понимании и применении уголовного закона ^[43].

В Основных началах уголовного законодательства не давалось определение преступления: это было обусловлено тем, что допускалась аналогия уголовного закона. Так, согласно ст. 3 рассматриваемого акта, если общественно опасные деяния прямо не предусмотрены уголовным законодательством, то основания и пределы ответственности, а также меры социальной защиты определяются судом по аналогии с теми статьями уголовных кодексов, которые предусматривают наиболее сходные по важности и роду преступления ^[44]. Советское уголовное законодательство данного периода продолжало носить репрессивный характер. В условиях усиления в стране культа личности И.В. Сталина и установления тоталитарного государственного и общественного контроля за деятельностью и поведением людей в уголовном законодательстве и судебной практике наметились устойчивые тенденции к более активному применению репрессий. Это коснулось и преступлений. Каждое деяние, которое власти считали общественно опасным, объективно относилось к числу преступных посредством широкого применения аналогии уголовного закона, что являлось результатом процветания тоталитарного режима.

Следующий этап в развитии уголовного законодательства обозначен принятием УК РСФСР 1926 года: он был введен в действие 1 января 1927 года. Следует отметить преемственность данного Кодекса по отношению к УК РСФСР 1922 года. УК 1926 года почти дословно воспроизводил определение преступления, даваемое в УК 1922 года, с его резко выраженной классовой направленностью ^[45] и представлял собой значительно переработанный вариант предшествующего УК. В УК 1926 года впервые в истории развития уголовного законодательства Российского государства упоминается о малозначительном деянии. Так, согласно примечанию к ст. 6 УК 1926 года, преступлением не является то действие, которое формально подпадет под признаки, указанные в какой-либо статье Особенной части этого Кодекса, но в силу явной малозначительности и отсутствия вредных последствий лишено характера общественно опасного.

Данное положение нашло отражение в дальнейших уголовных кодексах. В УК 1926 года были добавлены еще два основания для применения мер социальной защиты, а именно криминальное прошлое лица и связь с преступной средой. Так, согласно ст. 7, в отношении лиц, совершивших общественно опасные действия или представляющих опасность по своей связи с преступной средой или по своей прошлой деятельности, применяются меры социальной защиты судебно-исправительного, медицинского либо медико-педагогического характера. По УК 1926 года аналогия уголовного закона остается основополагающим принципом уголовного права. Так, в соответствии со ст. 16, если то или иное общественно опасное действие прямо не предусмотрено УК, то основание и пределы ответственности за него определяются применительно к тем статьям, которые предусматривают наиболее сходные по роду преступления ^[46].

Аналогия уголовного закона была орудием борьбы с инакомыслием, неугодным культу личности. Такой альянс позволял признавать деяния преступными, если они представляли опасность для социалистического общества, хотя и не были бы предусмотрены Особенной частью УК ^[47]. Применение уголовного закона по аналогии противоположно принципу «nullum crimen sine lege» («нет преступления без указания о нем в законе»), закрепленному еще в Великой хартии вольностей 1215 года и в ст. 8 Французской декларации прав человека и гражданина 1789 года. Оно привело к разрушению принципа правовой определенности и последующей замене верховенства закона революционным правосознанием.

В России велась активная дискуссия по поводу необходимости сохранения принципа аналогии в уголовном праве. Высказывались мнения как «за» (представители Института права Академии наук СССР А.Я. Вышинский, Б.С. Маньковский, М.Д. Шаргородский), так и «против» его необходимости (представители Всесоюзного института юридических наук А.А. Пионтковский, А.А. Герцензон). Сторонники утверждали, что аналогия является необходимым злом ^[48], основным принципом уголовного права ^[49], что нельзя создать такой УК, в котором были бы предусмотрены все случаи возможных преступлений, что в условиях судебной деятельности судья может решать вопросы с точки зрения не абсолютной истины, а максимальной вероятности: «Требовать от суда, чтобы его решение было воплощением абсолютной истины, явно невыполнимая в условиях судебной деятельности задача» ^[50]. Противники же указывали, что аналогия была необходима в первый период формирования советского государства и уже не соответствует сталинской Конституции. В свою защиту они приводили такую сталинскую фразу: «Стабильность законов нужна нам теперь больше, чем когда бы то ни было» ^[48]. Как показала история, наиболее убедительной точкой зрения, выдержавшей испытание временем, оказалась позиция авторов, выступавших против аналогии в уголовном праве.

Издаваемые в период сталинских репрессий нормативные акты связывали основание уголовной ответственности с «опасным состоянием личности», которая отвергает вину как основание уголовной ответственности. Данную идею можно встретить в антропологической теории Ч. Ломброзо, социологической школе уголовного права Франца фон Листа, в Проекте уголовного закона Энрико Ферри. Советский законодатель впервые применил эту идею на практике; ее перенял мексиканский законодатель в УК 1931 года (estado peligroso) ^[51]. Я. Берман, выступая за рассматриваемую теорию, подчеркивал: «В соответствии с основами социалистической мысли в уголовном праве должно быть бесспорным, что оценка опасности преступного деяния зависит не от характера или рода преступного действия, а от характера субъекта преступления, преступника»; «совершение преступления есть только повод для принятия мер воздействия против лица, совершившего преступное деяние» ^[52]. Противоположное мнение высказывал И. Славин, полагая, что введение в УК этой теории противоречит классовым интересам пролетариата, а кроме того, в условиях стремления рабоче-крестьянской власти к установлению законности оно является чрезвычайно опасным и вредным для самой идеи законности» ^[53].

Отдельные авторы отмечали, что основанием уголовной ответственности выступает деяние, содержащее признаки конкретного состава преступления. Так, например, А.Н. Трайнин говорит, что «непоколебимым остается основное начало: уголовно наказуемым может быть лишь то деяние, которое соответствует одному из составов преступления, описанных в диспозициях Особенной части» ^[54]. Другая точка зрения принадлежит А.А. Пионтковскому. Он заявляет, что «общим составом преступления являются те основные элементы преступления, которые имеются в каждом преступлении и отсутствие одного из которых влечет за собой признание отсутствия состава преступления» ^[55]. Безусловно, приведенные точки зрения оказались существенным вкладом в изучение вопросов, касающихся оснований уголовной ответственности.

Анализ нормативных актов сталинского периода развития уголовного права подводит к выводу о том, что уместнее говорить не о категоризации преступлений в данный период, а о категоризации преступников. В Постановлении ЦИК СССР и СНК СССР от 7 августа 1932 года «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности» («Закон о трёх колосках») упоминалась такая категория преступников, как «враги народа». Согласно указанному нормативному акту, люди, покушающиеся на общественную собственность, должны рассматриваться как враги народа, поэтому первейшей обязанностью органов советской власти является решительная борьба с расхитителями общественного имущества. Постановлением предусматривалось применение высшей меры наказания – расстрела с конфискацией всего имущества, но с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией имущества без права на применение помилования за хищение грузов на железнодорожном и водном транспорте, за хищение (воровство) колхозного и кооперативного имущества ^[56].

Следующая категория преступников, о которых упоминается в нормативных актах сталинского периода, – это так называемые антисоветские элементы. Согласно Оперативному приказу народного комиссара внутренних дел СССР Н.И. Ежова № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов», с 30 июля 1937 года все репрессируемые кулаки, уголовники и другие антисоветские элементы разбиваются на две категории:

а) все наиболее враждебные элементы: они подлежат немедленному аресту и по рассмотрении их дел на тройках – расстрелу;

б) все остальные менее активные, но все же враждебные элементы: они подлежат аресту и заключению в лагеря на срок от 8 до 10 лет, а наиболее злостные и социально опасные из них – заключению на те же сроки в тюрьмы по определению тройки.

В начале 1930-х годов усилился карательный элемент уголовной политики, что было обусловлено разработкой новой концепции уголовной ответственности – коллективной. Это означало, что к уголовной ответственности кроме преступников привлекались и члены их семьи. Так, Постановлением ЦИК СССР от 8 июня 1934 года «О дополнении Положения о преступлениях государственных (контрреволюционных и особо для Союза ССР опасных преступлениях против порядка управления) статьями об измене родине» к уголовной ответственности привлекались не только изменники родины, но и совершеннолетние члены семьи изменника, совместно с ним проживавшие или находившиеся на его иждивении к моменту совершения преступления. Несмотря на то, что целью советского законодателя было создание законодательства революционной направленности, наблюдалась тенденция не отказа от традиционной царской практики осуществления «административного правосудия», а ее применения. Постановлением ЦИК СССР от 10 июля 1934 года об образовании общесоюзного народного комиссариата внутренних дел и Постановлением СНК СССР от 5 ноября 1934 года № 22 «Об Особом Совещании при НКВД СССР» был создан общесоюзный Народный комиссариат внутренних дел, который имел право в административном порядке применять к лицам, признаваемым общественно-опасными, ссылку на срок до 5 лет под гласный надзор; высылку на срок до 5 лет под гласный надзор с запрещением проживания в столицах, крупных городах и промышленных центрах СССР; заключение в исправительно-трудовые лагеря на срок до 5 лет; высылку за пределы СССР иностранных подданных, являющихся общественно-опасными. Эта практика противоречила как ст. 127 Конституции СССР 1936 года, согласно которой гражданам СССР обеспечивалась неприкосновенность личности («Никто не может быть подвергнут аресту иначе как по постановлению суда или с санкции прокурора»), так и ст. 6 Постановления ВЦИК от 15 февраля 1923 года «Об утверждении Уголовно-Процессуального Кодекса Р.С.Ф.С.Р.», согласно которой каждый судья и каждый прокурор, обнаруживший в пределах своего участка или района содержание кого-либо под стражей без законного постановления уполномоченных на то органов или свыше срока, установленного законом или судебным приговором, обязан немедленно освободить неправильно лишенного свободы.

Таким образом, отказавшись от большинства институтов права Российской империи, Советская Россия Постановлением ЦИК СССР от 10 июля 1934 года и Постановлением СНК СССР от 5 ноября 1934 года № 22 тем не менее унаследовала практику «административного правосудия» в отношении лиц, признаваемых общественно опасными.

Анализируя законодательство Советской России, можно сделать вывод, что оно сопряжено с двумя взаимосвязанными проблемами. Первая – применение уголовного закона по аналогии. Вторая, как следствие, – восприятие «опасного состояния личности» в качестве основания для привлечения к уголовной ответственности. С приходом к власти А.Я. Вышинского в уголовное законодательство возвращается термин «вина». Социальная опасность стала материальным и объективным элементом преступления, а вина – субъективным ^[57]. Однако вопрос о вине как основании уголовной ответственности носил теоретический характер, т. к. на практике все происходило совершенно наоборот, о чем свидетельствовало вышеуказанное Постановление ЦИК СССР от 8 июня 1934 года. На формирование оборонительного характера советского уголовного права серьезное влияние оказало уже упомянутое социологическое учение Энрико Ферри. В советском варианте данной концепции основной функцией правосудия стал приоритет защиты государства над защитой его граждан, вина являлась буржуазной категорией, а меры социальной защиты определялись революционным правосознанием судей. Профессор А.Р. Гюнтер в комментариях к Общей части советского УК писал: «…объектом защиты советского уголовного кодекса является не человек, а государство и установленный государством правопорядок. Человек является объектом защиты настолько, насколько это отвечает интересам рабочего класса и революционного строя» ^[58]. Иными словами, действовал принцип коллективизма: пролетариат – это все, а индивид – никто ^[59]. Законодательство носило классовый характер и было направлено на защиту интересов определенных слоев населения, о чем свидетельствует следующее указание, закрепленное в директивном письме № 1 Уголовно-кассационной коллегии Верховного Суда РСФСР за 1925 год: «Осуществление интересов классов в целом, вернее классовый принцип в карательной политике выражается, во-первых, в правильном определении степени опасности преступных действий лица с точки зрения интересов класса в целом; во-вторых в выдержанном классовом подходе к каждому подсудимому и, в-третьих, в правильном учете всех обстоятельств, определяющих целесообразность назначения того или иного размера наказания по каждому виду преступления» ^[60]. Классовое начало карательной политики заключалось в том, чтобы каждый конкретный шаг оценивался с точки зрения классовых целей пролетариата – тех, для которых он вообще создал свою карательную систему ^[61].

Начавшийся после 1953 года курс на демократизацию государственной и общественной жизни оказал огромное влияние и на развитие уголовной политики. В советском уголовном праве начинают преобладать тенденция к укреплению социалистической законности и стремление к эффективной борьбе с преступностью, что оказалось реакцией на произвольные и незаконные процессы, протекавшие в сталинскую эпоху. Смерть Сталина, десталинизация советского уголовного законодательства, победа социализма, ликвидация буржуазии и кулаков, а также утверждение Основ Уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 года – все это послужило толчком для активной работы законодателя по подготовке и принятию в каждой союзной республике уголовных кодексов, большинство из которых было введено в действие в 1961 году. Основы Уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 года ввели признак противоправности, тем самым исключив аналогию уголовного закона. Указанная позиция законодателя была сохранена и во всех последующих уголовных кодексах. Так, согласно ст. 7 Основ 1958 года, преступлением признается предусмотренное уголовным законом общественно опасное деяние (действие или бездействие), посягающее на советский общественный или государственный строй, социалистическую систему хозяйства, социалистическую собственность, личность, политические, трудовые, имущественные и другие права граждан, а равно иное, посягающее на социалистический правопорядок, общественно опасное деяние, предусмотренное уголовным законом ^[62]. Ст. 3 Основ, закрепив то, что уголовной ответственности и наказанию подлежит только лицо, виновное в совершении преступления, ознаменовала собой отказ от концепции «опасного состояния личности» как основания для привлечения к уголовной ответственности. Единственным основанием уголовной ответственности стала объективная вина, которая устанавливается судом в ходе судебного разбирательства ^[63].

Принятие Основ Уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 года означало, что государство было заинтересовано в исключении классовой характеристики закона. Если ранее под законом понимался нормативный акт высшего органа государственной власти господствующего класса, изданный в установленном порядке и обладающий высшей силой ^[64], то теперь закон – не зависящая ни от чьей воли, объективно наличествующая непреложность, заданность, сложившаяся в процессе существования данного явления, его связей и отношений с окружающим миром ^[65].

С принятием Основ 1958 года была исключена аналогия уголовного закона и восстановлены ключевые юридические категории, такие как преступление и наказание (вместо социально опасного деяния и мер социальной защиты). Несмотря на это, в ст. 7 Основ присутствует классовый подход в определении преступления, т. к. преступление рассматривается в контексте опасности, которое оно представляет для советского общественного или государственного строя, социалистической системы хозяйства, социалистической собственности, социалистического правопорядка. Кроме того, в Основах говорилось о таких категориях преступлений, как особо тяжкие преступления, особо опасные государственные преступления, однако их определения не предлагались. Этот пробел был восполнен уголовным законодательством союзных республик. К примеру, в УК Казахской ССР 1959 года давался перечень особо опасных государственных преступлений: измена Родине, шпионаж, особо опасные государственные преступления, совершенные против другого государства трудящихся, и т. д.

27 октября 1960 года был принят УК РСФСР, вступивший в силу 1 января 1961 года и ознаменовавший начало нового этапа эволюции понятия «преступление» и категоризации преступлений в уголовном праве. Следствием проводимых изменений стало введение исчерпывающего перечня тяжких преступлений в УК РСФСР 1960 года. В рассматриваемом Кодексе упоминалось об особо тяжких преступлениях, однако их перечень (в отличие от тяжких преступлений) не был представлен, поэтому можно сказать, что категоризация преступлений в УК РСФСР 1960 года носила незавершенный характер.

В постановлениях Верховного Суда СССР выделялась также третья категория преступлений, а именно преступления, не представляющие большой общественной опасности. Так, положения, касающиеся категоризации преступлений, содержались в Постановлении пленума Верховного Суда СССР от 31 июля 1962 года № 12. В Постановлении указывалось следующее: «…суды, назначая строгие меры наказания лицам, виновным в совершении тяжких преступлений, а также особо опасным рецидивистам, должны вместе с тем шире применять меры наказания, не связанные с лишением свободы, к лицам, совершившим преступления, не представляющие большой общественной опасности, и способным стать на путь исправления без изоляции их от общества…» ^[66].

Пунктами 2 и 3 Постановления пленума Верховного Суда от 24 февраля 1977 года № 1 допускалось применение мер административного взыскания или общественного воздействия, условного осуждения с обязательным привлечением осужденного к труду в отношении лиц, совершивших преступления, не представляющих большой общественной опасности ^[67].

В соответствии со ст. 10 УК РСФСР 1960 года, если суд найдет, что исправление лица, совершившего в возрасте до 18 лет преступление, не представляющее большой общественной опасности, возможно без применения уголовного наказания, он может применить к такому лицу принудительные меры воспитательного характера, не являющиеся уголовным наказанием. Как и в случае с особо тяжкими преступлениями, перечень преступлений, не представляющих большой общественной опасности, в законе не давался. Введение такой категории, как преступления, не представляющие большой общественной опасности, преследовало три цели. Во-первых, показать, что в уголовном законодательстве содержатся деяния, занимающие промежуточное положение между преступлением и административным правонарушением. Во-вторых, устранить возникшие противоречия между квалификацией деяния как преступления и применением за него мер общественного либо административного воздействия. В-третьих, исключить возможность признания лица виновным в совершении преступления при внесудебном решении вопроса об освобождении его от уголовной ответственности ^[68].

В УК 1960 года понятию преступления была посвящена ст. 7, в соответствии с которой преступлением признавалось предусмотренное уголовным законом общественно опасное деяние (действие или бездействие), посягающее на общественный строй СССР, его политическую и экономическую системы, личность, политические, трудовые, имущественные и другие права и свободы граждан, все формы собственности, а равно иное, посягающее на социалистический правопорядок общественно опасное деяние, предусмотренное уголовным законом. УК 1960 года в части регламентации малозначительных деяний содержал сходные нормы с предыдущим УК, однако если ранее малозначительное преступление могло выражаться только в форме действия, то теперь данный законодательный пробел был восполнен и малозначительные деяния могли совершаться как путем действия, так и бездействия.

С принятием УК 1960 года традиционный категориальный аппарат уголовного права был восстановлен, вместо понятий «общественно опасное действие» и «мера социальной защиты» употреблялись понятия «преступление» и «наказание». Несмотря на это, внесенные в УК 1960 года изменения сохранили свои советские основы. Так, государственные преступления по-прежнему считались наиболее опасными; УК предусматривал ряд преступлений, типичных для советского режима: нарушение правил о валютных операциях и спекуляция валютными ценностями или ценными бумагами при отягчающих обстоятельствах (ст. 88); занятие запрещенными видами индивидуальной трудовой деятельности (ст. 162). Даже бродяжничество являлось преступлением в соответствии с указом Президиума Верховного Совета СССР от 4 мая 1961 года «Об усилении борьбы с лицами, уклоняющимися от общественно-полезного труда и ведущими антиобщественный паразитический образ жизни». В ст. 24 УК 1960 года представлено понятие особо опасного рецидивиста, которое упоминалось, но не определялось в ст. 23 Основ Уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 года.

Однако, несмотря на то, что Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 года и уголовные кодексы союзных республик в 1959–1961 годах ввели ряд изменений в понятие преступления и категории преступлений, законодательному регулированию преступления и категорий преступлений рассматриваемого периода был присущ незавершенный характер.

В 1991 году наряду с политическими изменениями произошли гуманизация и модернизация уголовного законодательства. Радикальные изменения социальных, экономических и политических основ жизни общества, наблюдавшиеся в начале 1990-х годов, привели к переменам и в учении о категоризации преступлений. Наглядным подтверждением могут служить принятые в 1991 году Основы уголовного законодательства Союза ССР и республик ^[69], где впервые в истории развития уголовного законодательства Российского государства подробно раскрывались вопросы, связанные с классификацией преступлений, а также впервые был заявлен самостоятельный институт категоризации преступлений в зависимости от их тяжести.

Статья 9 указанного документа определяла, что «преступления в зависимости от характера и степени общественной опасности подразделяются на преступления, не представляющие большой общественной опасности, менее тяжкие, тяжкие и особо тяжкие.

К преступлениям, не представляющим большой общественной опасности, относятся умышленные преступления, за которые законом предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок не свыше двух лет или иное, более мягкое наказание, а также преступления, совершенные по неосторожности, за которые законом предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок не свыше пяти лет либо иное, более мягкое наказание.

К менее тяжким преступлениям относятся умышленные преступления, за которые законом предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок не свыше пяти лет, а также преступления, совершенные по неосторожности, за которые законом предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок свыше пяти лет.

К тяжким преступлениям относятся умышленные преступления, за которые законом предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок не свыше десяти лет.

К особо тяжким преступлениям относятся умышленные преступления, за которые законом предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок свыше десяти лет или смертная казнь».

Основы уголовного законодательства Союза ССР и республик 1991 года не вступили в силу из-за распада СССР в 1991 году, но многие положения были восприняты УК РФ 1996 года.

Резюмируя вышеизложенное, заметим, что наиболее полно положения о преступлениях и категоризации преступлений были урегулированы в нормативных документах советского периода, заложивших основу для разработки действующего УК РФ.

Последующие изменения в правовом регулировании преступления и категоризации преступлений связаны с преобразованиями в политической, социальной, экономической жизни страны в конце XX века, обусловившими необходимость коренной реформы уголовного законодательства, изменения приоритетных направлений уголовной политики государства.

Социально-экономические преобразования в стране способствовали принятию в 1996 году УК, где особое место занимала защита личности. Законность, равенство перед законом, гуманизм стали основополагающими принципами УК – в отличие от прежних УК, направленных на защиту социальной структуры СССР, его экономической и политической системы и социалистического правопорядка.

После принятия УК РФ «сделан крупный̆ шаг в совершенствовании системы защиты прав и свобод личности, демократизации отечественного уголовного законодательства» ^[70]. Нормы УК РФ воплощают основные прогрессивные тенденции, закрепленные в Конституции РФ, что проявляется как в определении понятия преступления, так и в регулировании вопросов категоризации преступлений.

Современное правовое регулирование преступлений и категорий преступлений значительно отличается от его закрепления в ранее действующем законодательстве. В действующем УК законодатель поместил понятия «преступление» и «категории преступлений» в главу 3 УК РФ. Согласно ч. 1 ст. 14 УК РФ, преступлением признается виновно совершенное общественно опасное деяние, запрещенное настоящим Кодексом под угрозой наказания. Так, в ч. 1 ст. 14 УК РФ законодатель оперирует такими категориями, как виновность, общественная опасность, запрещенность уголовным кодексом (противоправность) и наказуемость. В отечественной уголовно-правовой доктрине практически аксиоматично положение о том, что преступление включает в себя 4 признака: виновность, противоправность, уголовную наказуемость и общественную опасность.

Вина есть психическое отношение лица к совершаемому им общественно-опасному и уголовно-противоправному деянию, выраженное в определенных законом формах, раскрывающих связь интеллектуальных, волевых и чувственных процессов психики лица с деянием и являющихся в силу этого основанием для субъективного вменения, квалификации содеянного и определения пределов уголовной ответственности ^[71], правовая природа которого заключается не только в психическом отношении лица к своему поведению, но и в социально-правовой оценке отношения виновного к охраняемым уголовным законом ценностям ^[72]. Данную точку зрения поддерживает и С.В. Скляров, отмечая, что «социальна я сущность вины как объективного явления состоит в оценке соответствующими органами, представляющими интересы общества и государства, психологической сущности вины в каждом конкретном случае, т. е. в определении, насколько лицо осознавало основные характеристики своих действий (бездействия), насколько предвидело их последствия и можно ли, учитывая объективные обстоятельства его поведения, привлечь данное лицо к ответственности за нарушение охраняемых законом интересов» ^[73].

Если вина является внутренним элементом преступного деяния, то противоправность принято называть внешним элементом уголовно наказуемого деяния. Противоправность является юридическим выражением общественной опасности в уголовном законе, суть которого заключается в запрещенности деяния уголовным законом. Речь идет о запрещенности, которая применима как к деяниям, еще не совершенным (когда адресату уголовно-правовой нормы предъявляется требование о недопустимости поведения, описанного в этой норме), так и к уже совершившимся деяниям (когда требуется решить вопрос о соответствии деяния признакам, предусмотренным уголовным законом) ^[74].

Специфика уголовного закона выражается в том, что только оно определяет преступность и наказуемость общественно опасных деяний. Соответственно, одной из важнейших концептуальных идей российского уголовного права является неразрывная взаимосвязь и взаимообусловленность между такими категориями, как «преступление» и «наказание». Из части 1 статьи 14 УК РФ следует, что преступлением является лишь уголовно наказуемое деяние, т.е. за каждое преступление, предусмотренное Особенной частью УК РФ, должно быть назначено наказание. Тем самым охранительная функция, присущая уголовному праву как отрасли, реализуется через санкции статей Особенной части УК РФ, устанавливающие виды наказаний (как основных, так и дополнительных) ^[75]. Важную роль при формировании наказания на стадии криминализации противоправных деяний играет такой криминообразующий признак преступления, как общественная опасность. В свою очередь наказание является критерием, по которому можно судить о степени общественной опасности того или иного преступления, поскольку оно отражает степень общественной опасности преступления.

Общественная опасность–это имманентное объективное свойство (качество) преступления, означающее способность причинять существенный вред общественным отношениям, поставленным под охрану уголовного закона ^[76] или поставить общественные отношения под угрозу причинения такого вреда ^[77].

С позиции действующего уголовного законодательства одним из оснований дифференциации уголовной ответственности служит деление противоправных деяний на преступления небольшой, средней тяжести, тяжкие и особо тяжкие. Социальное назначение такого деления заключается в «обеспечении дифференцированного, социально справедливого и юридически единообразного применения уголовного закона» ^[78]. Вопрос, касающийся роли категоризации преступлений в процессе дифференциации уголовной ответственности, является одним из спорных в науке уголовного права. Отдельные авторы отмечают, что категоризация преступлений является средством дифференциации уголовной ответственности. Так, например, представитель ярославской научной школы Кругликов Л.Л. говорит о том, что «для общей части, где преобладают не нормы-запреты, а обязывающие и управомочивающие нормы, адресатом которых выступают преимущественно органы и должностные лица, уполномоченные на применение этих норм, характерны свои средства дифференциации. К их числу следует отнести классификацию преступлений по характеру и типовой степени общественной опасности, регламентацией связанных с ней правовых последствий» ^[79]. С.Е. Кротов в своей кандидатской диссертации исходит из того, что «категоризация преступлений является важнейшей формой дифференциации уголовной ответственности» ^[80]. Согласно точке зрения В.М. Лебедева, «дифференциацию уголовной ответственности во многом определяет категоризация преступлений, проведенная в новом кодексе в зависимости от тяжести содеянного и формы вины. Такая категоризация является основой дифференциации уголовной ответственности, ибо от принадлежности конкретного преступления к той или иной категории зависят уголовно-правовые последствия-установление рецидива, ответственность за приготовление к преступлению и пр.» ^[81]. В целом согласимся с мнением тех ученых, которые полагают, что категоризация преступлений является основанием для дифференциации уголовной ответственности, так как на фундаменте категоризации преступлений строятся такие нормы и институты уголовного права, как определение вида рецидива, уголовная ответственность за неоконченное преступление, установление организационных форм соучастия-преступного сообщества и преступной организации, установление признаков ряда отдельных составов преступлений, например часть 5 статьи 128.1 УК РФ, часть 4 статьи 150, ст. ст. 210, 316 УК РФ и так далее, применение отдельных видов наказания (ст. ст. 56, 59 УК РФ) установление вида исправительного учреждения (ст. 58), назначение наказания по совокупности преступлений (ст. 69), отмена или сохранение условного осуждения (ч. 4 ст. 74), освобождение от уголовной ответственности в связи с деятельным раскаянием и примирением с потерпевшим (статьи 75, 76), исчисление срока давности преступления (ст. 78) и исполнение обвинительного приговора суда (ст. 83), исчисление срока для применения условно-досрочного освобождения (статьи 79, 93), освобождение от наказания (ст. 80 - 82), сроки давности обвинительного приговора (ст. 83), исчисление срока погашения судимости (статьи 86, 95), определение уголовной ответственности и иных мер воздействия, применяемых к несовершеннолетним (ст. ст. 88, 90, 92-95), определение сроков давности (ст. 94).

Развитие русского уголовного законодательства шло по пути либерализации и гуманизации. Основные идеи либерализации и гуманизации уголовного законодательства нашли свое воплощение в Федеральном законе № 420-ФЗ от 7 декабря 2011 года, в связи с принятием которого статья 15 УК была дополнена частью 6, предоставляющей суду право при наличии смягчающих обстоятельств и отсутствии отягчающих изменить категорию преступления на менее тяжкую, но не более чем на одну категорию преступления ^[82].

Последующие изменения в правовом регулировании категоризации преступлений также связываются с либерализацией и гуманизацией уголовного законодательства, снижением репрессивности уголовной политики страны. Изменение стратегии политики страны обусловлено сменой социально-экономических условий жизни граждан России. Наглядным подтверждением сказанного является инициатива Пленума Верховного Суда РФ о внесении в уголовное право института уголовного проступка. Так, в соответствии с постановлением пленума Верховного Суда № 42 от 31 октября 2017 года ч. 2 ст. 15 была дополнена предложением следующего содержания: «Преступление небольшой̆ тяжести, за которое настоящим Кодексом не предусмотрено наказание в виде лишения свободы, признается уголовным проступком» ^[83]. Данная законодательная новелла вызвана объективными потребностями жизни общества. Необходимость нововведений в уголовном законе обусловлена происходящими в России изменениями, требующими приспосабливания регулирования общественных отношений.

Резюмируя ретроспективное исследование законодательного определения преступления и категории преступлений на разных этапах развития российского общества, подчеркнем, что уголовно-правовую политику в определении преступления и категоризации преступлений, реализуемую законодателем, на разных этапах развития общественных отношений характеризуют те или иные приоритетные направления уголовной политики государства, что вызвано объективными потребностями жизни общества. Сложные по своей природе уголовно-правовые отношения постоянно меняются, тем самым обуславливая необходимость совершенствования уголовного законодательства. Оформление и дальнейшее развитие учения о преступлении и категоризации преступлений не утрачивают своей значимости и в настоящее время, остаются актуальными в свете реформирования уголовного законодательства.