Bodily Fragmentation as an Expression of Non-Integrity of a Lyrical Hero/Character in Non-Classical Lyrics

Rakhmatova Alisa Mukhamatovna PhD in Philology Associate Professor of the Department of Humanities of Moscow International University 17 Leningradsky prospekt, Moscow, 125040 MOSCOW INTERNATIONAL UNIVERSITY laubernorbek@mail.ru Other publications by this author

Данная статья посвящена изучению образов телесной фрагментарности в лирике неклассической стадии "поэтики художественной модальности" ^{[1, с. 126]} (конец XIX – ХХ вв.). Далее для обозначения данного типа лирики, мы, вслед за С. Н. Бройтманом, будем использовать понятие неклассической лирики^[2].

В последние годы появился ряд работ, в которых рассматриваются телесные образы в лирике указанного нами периода ^{[3; 4]}, однако многие аспекты изображения телесности в неклассической лирике остаются недостаточно изученными. Так, исследователи обращают внимание на образы нецелостного ("разъятого" ^[5]) тела (или же тела, воспринимаемого лирическим субъектом в качестве нецелостного) в стихотворениях В. Маяковского ^[5], Д. Хармса ^[6], И. Анненского ^{[7, с. 281]}, однако данные наблюдения, демонстрируя различные случаи изображения телесной фрагментарности в неклассической лирике, всё же имеют частный характер и не связаны с какими-либо теоретическими обобщениями, относящимися к художественным принципам изображения телесности в лирике новейшего времени. В одной из наших статей ^[8] мы также обращаемся к образам телесной фрагментарности в связи с рассмотрением особенностей лирического сюжета, но не описываем специально их смысловые параметры. В данной статье фрагментарно изображённое тело рассматривается как элемент архитектоники лирического произведения, указывающий на особенности художественной оценки автором лирического субъекта ^[9;10] и/или персонажа. Цель статьи - выявление устойчивых художественных смыслов, выражаемых в произведениях неклассической лирики образами телесной фрагментарности и, следовательно, прояснение художественной роли данного типа телесной образности в лирике неклассической стадии поэтики художественной модальности.

Понятие телесной фрагментарности, используемое нами в данной статье, нуждается в некотором уточнении. Под фрагментарно изображённым телом в работе понимается тело не расчленённое/разделённое на части в мире произведения (как, например, тело "безрукого мученика" из рассматриваемого Н. Г. Юрасовой ^{[5, c. 61]} стихотворения Маяковского "Хвои"), а представленное фрагментированным в восприятии и в ценностном кругозоре лирического субъекта. Так, в анализируемых нами далее текстах Д. Мережковского, И. Бродского, С. Плат тело лирического субъекта или персонажа в художественном мире стихотворений фактически остаётся единым, не "разъятым", но лирическим субъектом оно воспринимается как нецелостное, фрагментированное, что, на наш взгляд, указывает на особый характер мировосприятия лирического субъекта и, опосредованно, - на специфику авторской художественной установки. Такое понимание телесной фрагментарности, как нами представляется, позволяет связать данный аспект телесной образности с позицией лирического субъекта, что, в свете нашего интереса к телесности именно в лирике, представляется особенно значимым. По нашему мнению, нуждается в прояснении то, почему во многих произведениях неклассической лирики лирическим субъектом его собственное тело и/или тело лирического персонажа воспринимается фрагментированным, лишённым цельности ("Никогда мне тебя не собрать до конца, // Не сложить, не склеить осколки..." ^[11] - говорит об образе отца героиня рассматриваемого далее стихотворения С. Плат "Колосс"), на какие особенности авторской художественной концепции человека, актуальной для лирики новейшего времени, указывает такое фрагментированное восприятие и изображение тела.

Мы предполагаем, что важнейшим смысловым оттенком, выраженным рассматриваемыми образами, является нецелостность лирического субъекта и/или персонажа. Тема нецелостности актуализируется в произведении уже самим фактом изображения тела, воспринимаемого фрагментированным. В определенных художественных текстах данная тема становится основополагающей. Иными словами, автором делается особый акцент на изображении нецелостности человека (и шире - мира) посредством образов телесной фрагментарности. Однако рассматриваемый тип телесных образов, по нашему мнению, связан не только с темой нецелостности. На наш взгляд, в рассматриваемых произведениях неклассической лирики семантика нецелостности, выраженная фрагментарно изображенным телом, соотносится в смысловом целом стихотворений с семантическими обертонами преодоления этой нецелостности, оцельнения образа лирического субъекта/персонажа. Рассмотрим подробнее, как соотносятся данные смысловые оттенки в произведениях неклассической лирики.

Обратимся к стихотворению Д. Мережковского «Амалии». Стихотворение представляет собой обращение лирического субъекта к лирическому персонажу, возлюбленной. Телесные образы раскрываются в данном произведении в контексте основной смысловой оппозиции сна и бодрствования. Сон характеризует положение лирического "ты" в настоящем времени. Возникает образ сна физического, от которого лирический субъект желает пробудить возлюбленную. Однако мы можем видеть, что данный образ также обозначает и сон ментальный, связанный с состоянием неосознанности:

Берегись же: так уснешь,

Что проснуться не успеешь,

Жизнь без жизни проживешь (…) ^[12].

Сон также связан с образами темноты:

Пред святыми образами

Незажженная свеча ^[12].

Осознанность же здесь связывается с пробуждением. Физическим:

Ты откроешь ли мне душу,

Как цветок — ночной росе.

Хочешь — сны твои нарушу?

Хочешь — спи и будь как все? ^[12]

И ментальным:

Но божественная радость

Пробужденья — не для всех

…

Берегись же: так уснешь,

Что проснуться не успеешь,

Жизнь без жизни проживешь ^[12].

Пробуждение, в свою очередь, связано с образами света:

Но не бойся: многоцветный,

Загорится твой алмаз.

Первой бледности рассветной

Не пропустит жадный глаз.

В Змея темного вопьется

Пламя светлое меча,

И пред Господом зажжется

Негасимая свеча ^[12].

В цитируемых строках образ глаза представлен в кругозоре лирического субъекта отдельно от образа тела лирической героини. Обращаясь к особенностям данных телесных образов, стоит отметить, что лирический субъект изначально определяет адресата высказывания (возлюбленную) как часть чего-то большего, чем она сама:

Ты — горящий, устремленный,

В темноте открытый глаз ^[12].

Так, представленный образом части собственного тела, лирический персонаж несет в себе смысл некой нецелостности в своем самостоятельном, ограниченном рамками собственной жизни, бытии. Далее возлюбленная лирического субъекта описывается похожими образами, выражающими тему нецелостности:

От руды неотделенный

И невспыхнувший алмаз

(…)

Ты — стесненное ножнами

Пламя острого меча.

Пред святыми образами

Незажженная свеча ^[12].

Стоит отметить, что отождествление лирического персонажа с глазом также сопряжено с важнейшей смысловой оппозицией сна и бодрствования, о которой говорилось ранее. Глаз – та часть тела, которая в существенной мере отвечает за непосредственное, чувственное, восприятие мира. В настоящем фактическом времени изображенного в стихотворении мира глаза возлюбленной лирического субъекта представлены в одном образном ряду с темнотой, неспособностью видеть:

Ты — горящий, устремленный,

В темноте открытый глаз.

…

Ты едва открыла очи.

Да иль нет? Ответь. Я жду.

Нет? Ну, что же, доброй ночи,

Спи спокойно. Я уйду ^[12].

В стихотворении появляется также образ времени будущего, которое можно определить, скорее, как время, существующее в мечте лирического субъекта. Рассуждения о нем прерываются изображением текущего состояния мира, несколько изменившегося, но отличного от проекции лирического субъекта. Таким образом, время в стихотворении сопряжено с переживанием лирического субъекта, его рефлексией относительно образа лирического персонажа. Сюжет в данном произведении строится на основе изображения несовпадения ожиданий лирического субъекта с действительностью, осознаваемым им самим. Возвращаясь к описанию образа времени в данном стихотворении, стоит отметить, что в кругозоре лирического субъекта появляется образ будущего, связанного с судьбой лирического персонажа:

Первой бледности рассветной

Не пропустит жадный глаз ^[12].

Данный фрагментарный телесный образ связывает лирического персонажа с ситуацией прозрения в будущем. Если в настоящем времени, как было отмечено выше, лирический персонаж (возлюбленная лирического субъекта) представлен в формах телесно-фрагментарных («Ты — горящий, устремленный, // В темноте открытый глаз (…)» ^[12]), что иллюстрирует некую несамостоятельность его образа, то в возможном будущем (мечте лирического субъекта) можно проследить некий намек на движение к обретению телесной цельности:

Но не бойся: многоцветный,

Загорится твой алмаз.

Первой бледности рассветной

Не пропустит жадный глаз ^[12].

В данных строках мы видим, что лирический персонаж уже сам обладает теми частями тела, с которыми первоначально отождествлялся ее образ в целом («Ты — горящий, устремленный, // В темноте открытый глаз» ^[12]).

Мир данного стихотворения как завершенное художественное целое тяготеет к религиозной (в широком смысле слова) картине мира. Помимо образов, отсылающих к конкретным религиям (буддизм, христианство), образ мира, данный в оценке лирического субъекта, связан с наличием в нем некоего завершающего бытие человека сознания/смысла. Образ человека (лирический персонаж) представлен в неразрывной связи с окружающим его миром, пробуждение здесь связано с осознанием собственной цельности, которая выявляется в понимании себя лишь как части чего-то большего:

И пред Господом зажжется

Негасимая свеча ^[12].

Пробуждение героини в мире стихотворения становится синонимом обретения смысла существования. Одновременно с этим в стихотворении проступает тема личной трагедии, невозможности осуществления любви. Возможное прозрение здесь связано еще и с потенциальной способностью лирического персонажа ответить взаимностью на чувства лирического субъекта.

Тема нецелостности лирического персонажа проявляется и в стихотворении И. Бродского «Волосы за висок между пальцев бегут». Так, высказывания лирического субъекта иллюстрируют некую разобщенность человеческого образа в его оценке, выражающейся не только на уровне образном, но и на уровне визуально-графическом (перенос слова с семантикой отсутствия цельности):

Раз-

розненный мир черт

нечем соединить ^[13].

Выражена эта разобщенность подчеркнутой изолированностью частей тела, описываемого лирическим субъектом. Изначально этот образ универсален, воплощает в себе черты человека вообще:

Волосы за висок

между пальцев бегут,

как волны, наискосок,

и не видно губ,

оставшихся на берегу,

лица, сомкнутых глаз,

замерших на бегу

против теченья ^[13].

Далее же обнаруживается связь изображенного тела с образом лирического персонажа – возлюбленной лирического субъекта. В особенностях изображенного тела персонажа прослеживается его точка зрения на мир, схожая с точкой зрения лирического субъекта:

Ночь напролет след,

путеводную нить

ищут язык, взор,

подобно борзой,

упираясь в простор,

рассеченный слезой ^[13].

Образ мира, рассеченного слезой, дополняет образный ряд, связанный с нецелостностью. Однако в цитированном фрагменте стихотворения в противовес данному образу лейтмотивом проходит тема поиска целостности. Лирический субъект также представлен здесь через фрагментарно выраженную телесность:

Не то же ли там, что за

устьем моей руки? ^[13]

Оцельнить, ценностно завершить человека не могут события, данные извне. Лирический персонаж изображен обособленным от мира внешних событий:

и не видно губ,

оставшихся на берегу,

лица, сомкнутых глаз [выделено мной – А. Р.],

замерших на бегу

против теченья ^[13].

Течение здесь – образ, выражающий смену событий в мире, окружающем персонажа. Закрытые глаза иллюстрируют отсутствие связи с внешней событийностью. Персонаж же не вовлечен в нее. Здесь мы сталкиваемся с особым акцентом на противопоставлении внутреннего состояния персонажа внешнему течению времени.

Преодолеть разобщенность, завершить человека в мире стихотворения может единство с другим человеком, в этом тексте связанное с чувством любви. Также можно говорить о том, что в данном стихотворении вышеупомянутое единство с другим человеком уподобляется единству с высшим началом (образ «ангельского крыла»):

И наши с тобой слова,

помыслы и дела

бесконечны, как два

ангельские крыла ^[13].

Необходимо отметить, что в тексте Бродского проявляется похожий на изображенный в стихотворении Мережковского «Амалии» мотив завершенности человека внешним и высшим смыслом, который также связан с образами религиозного характера.

Значимо, что постижению мира другого человека не препятствует отсутствие зрения у персонажа:

Сомкнутых век

не раскрыв, обернись:

(…)

Не то же ли там, что за

устьем моей руки? ^[13]

Таким образом, чувство любви противопоставлено внешним событиям, визуальная связь с миром не обязательна для единения с другим человеком, обретения цельности.

Мотив нецелостности, связанный с оцельняющим чувством любви, представлен и в стихотворении И. Бродского «Твой локон не свивается в кольцо». Выражен он точкой зрения лирического субъекта, в которой он сам, а также возлюбленная представлены в телесной фрагментарности. В кругозоре лирического субъекта очевидна значимость образа возлюбленной:

Твой локон не свивается в кольцо,

и пальца для него не подобрать

в стремлении очерчивать лицо,

как ранее очерчивала прядь (…) ^{[14, с. 37]}

Образ несуществующего локона актуализирует отсутствия целостности (кольцо – форма завершенная, замкнутая, а здесь подчеркнуто отсутствие этой формы). Также этот образ приобретает дополнительный смысловой оттенок, связанный с темой брака (учитывая специфику отношения лирического субъекта к адресату высказывания), точнее – с невозможностью его. Далее вновь возникает образ, близкий по форме кругу:

Ведь каждый, кто в изгнаньи тосковал,

рад муку, чем придется, утолить

и первый подвернувшийся овал [выделено мной – А. Р.]

любимыми чертами заселить ^{[14, с. 37]}.

На уровне внешне-событийном речь идет о возможных попытках полюбить другую женщину, придавая ей черты возлюбленной. Здесь ярко представлен мотив поиска целостности. Однако эта целостность, связанная с попыткой восстановить образ любимой в другой женщине, искусственна. Уже то, что образ геометрической завершенности (круг) связан с первой возлюбленной, а со второй - лишь овал, говорит о принципиальной невозможности к некоей целостности приблизиться.

Сам лирический субъект также представлен в образах телесной фрагментарности:

(…) подобье подбородка и виски

большим и указательным зажав,

я быстро погружаюсь в глубину,

особенно устами, как фрегат,

идущий неожиданно ко дну (…) ^{[14, с. 37]}

Поза, в которой изображён здесь лирический субъект, также в каком-то смысле иллюстрирует стремление героя к целостности. Он изображен словно бы соединяющим пальцами разные части своего лица. Подобно тому, как он соединяет черты возлюбленной усилием мысли.

В стихотворении С. Плат «Колосс» стремление собрать образ лирического персонажа выражено в прямо-оценочном высказывании лирической героини. Произведение представляет собой обращение лирической героини к отцу. Образ отца здесь связан с исторической реалией – статуей Колосса Родосского, что следует из самого названия стихотворения («Колосс»), а также с мифологическими образами древнегреческого божества, проявляющимися в особенностях изображения явлений в кругозоре лирической героини. Телесная фрагментарность здесь основана на мифологических образах прошлого, связанных с падением статуи и ее разрушением. В стихотворении прямо данное событие не упоминается, в центре переживания лирической героини – ее отношения с отцом. Также лирическая героиня, являясь единственным субъектом речи, выражает характер отца и особенности его взаимоотношений с миром.

Тема нецелостности лирического персонажа (отца) в данном стихотворении представлена уже в первых строках стихотворения, в первой оценке, данной отцу лирической героиней: "Никогда мне тебя не собрать до конца, // Не сложить, не склеить осколки» ^[11]. Так, в этой оценке проявляется основное свойство лирического персонажа, значимое для лирической героини, – его непостижимость, данная во фрагментарности. Усиливается этот мотив телесными образами, представленными в следующих строках: «В отчаянье тщусь залатать огромные скулы, // Очистить голую белую муть твоих глаз» ^[11].

Мир и лирическая героиня, порожденные его плотью, сохраняют связь с лирическим персонажем (отцом):

Солнце встает из-под столпа твоего языка.

(…)

В левом ухе твоем по ночам

На корточках прячусь от ветра (…) ^[11]

Фигура лирического персонажа, таким образом, представляет собой демиургическое начало.

Итак, нецелостность персонажа, выраженная и телесными образами, и характером оценки, данной ему героиней, связана в первую очередь с ее стремлением понять отца и тщетностью этих попыток:

Вот уже тридцать лет я тружусь,

Просеивая шлак твоих уст.

Умнее не стала.

(…)

O отец, ты весь в себе,

Сдержан и полон истории, как римский Форум ^[11].

В оценке лирической героини невозможность понять персонажа связана с его раздробленностью. Он – словно мозаика, которую лирическая героиня собрать не в силах («Никогда мне тебя не собрать до конца, // Не сложить, не склеить осколки» ^[11]).

Итак, подведём некоторые итоги. Телесная фрагментарность, выражающая тему нецелостности образа лирического субъекта/персонажа в неклассической лирике, изображена в рассмотренных произведениях в различных смысловых контекстах. Однако, несмотря на их внешнее различие, рассмотренный тип изображения телесности сопряжен, по нашему мнению, с некими устойчивыми завершающими смыслами. Телесная фрагментарность, выражающая тему нецелостности лирического субъекта/персонажа, в рассмотренных случаях изображена в одном контексте с интенцией к оцельнению его образа. Данная интенция представлена в разобранных стихотворениях в ценностной позиции лирического субъекта, касающейся лирического персонажа и его самого (что, в свою очередь, проясняет авторскую позицию относительно представленного в стихотворении образа мира в целом). Стремление к целостности выражается в прямых высказываниях лирического субъекта либо в высказываниях гипотетического характера, связанных с возможным будущим.

Тема возможной (или желаемой) целостности в рассмотренных стихотворениях связана с изображением завершающего жизненную активность лирического субъекта/персонажа религиозного типа мировоззрения и/или чувства любви. Религиозный тип мировосприятия в рассмотренных текстах актуализируется, в частности, тем, что фрагментарно изображенное тело лирического субъекта/персонажа предстаёт в его кругозоре как часть вселенной. Упоминание образа Бога в подобных случаях усиливает данный смысловой оттенок. Любовь, изображенная как чувство, придающее лирическому субъекту/персонажу завершенность (единение с возлюбленным/-ой), делающее осмысленным его существование, представлена подобной единству с высшим началом. И в первом, и во втором случаях выраженная образами телесной фрагментарности нецелостность лирического субъекта/персонажа связана с изображением устремлённости последнего к её преодолению.