Generalife Palace Complex: Peculiarities of Classification, Decoration Solutions and Symbolics

Kosheleva Mariya post-graduate student of the Department of Foreign Art at St. Petersburg State Academic Institute of Painting, Sculpture and Architecture named after I. Repin 199034, Russia, g. Saint Petersburg, nab. Universitetskaya, 17 mariablaugrana@rambler.ru

Дворцы в Гранаде, построенные эмирами из династии Насридов в XIII–XV вв. входят в число лучших примеров светской архитектуры ислама. Безусловно, ключевым памятником насридского искусства является Альгамбра — дворцовый комплекс, примечательный не только объемом подлинного архитектурного материала, но и качеством его сохранности. Однако в тени Альгамбры подчас остается другой, гораздо менее изученный дворец Насридов — Хенералифе. Долгое время ему не уделялось должного внимания: Л. Торрес Бальбас, один из первых исследователей памятника, писал, что его предшественники видели в Хенералифе скорее «придаток» Альгамбры, нежели самодостаточный архитектурный ансамбль ^{[21, c. 9]}. Тем не менее, при более детальном рассмотрении Хенералифе представляется важнейшим звеном в истории развития архитектуры средневековой мусульманской Испании по ряду причин, о которых будет сказано в данной статье.

Начало возведения Хенералифе относится к концу XIII в., времени правления эмира Мухаммеда II (1273–1302) ^{[14, c. 192]}: тогда были заложены основные черты планировки и архитектурного решения этого дворцового ансамбля. Однако уже в начале XIV в. он претерпел существенную реновацию. Достаточно точно определить ее хронологические рамки позволяет одна из надписей, вырезанная в стюковом декоре дворца. Согласно ей «здания обрели новую красоту в год триумфа религии и победы» при «лучшем из правителей, Абуль Валиде» ^{[15, c. 340]}. Абуль Валид — имя пятого эмира Гранады Исмаила I, правившего в 1314–1325 гг.; под «годом триумфа», вероятнее всего, подразумевается 1319 г., когда Исмаилу удалось добиться своего наибольшего успеха в борьбе с христианами (при Вега-де-Гранада мусульмане чудом смогли обратить в бегство кастильские войска, почти окружившие столицу эмирата, а оба регента малолетнего короля Альфонса XI при этом погибли ^{[7, c. 159]}). Исходя из упомянутой надписи, обновление Хенералифе можно с большой долей вероятности отнести к периоду между 1319 и 1325 гг. Поскольку следов позднейших кардинальных вмешательств в архитектурное решение дворца вплоть до 1492 г., года падения Гранады, не обнаружено, это означает, что свой законченный облик он приобрел к первой четверти XIV в.

Несмотря на ряд изменений, осуществленных уже после окончания Реконкисты ^{[9, c. 72]}, общая структура комплекса, его основные композиционные особенности и декоративное убранство сохранились с мусульманской поры. Таким образом, Хенералифе представляет собой единственный полноценно уцелевший пример насридской дворцовой архитектуры рубежа XIII–XIV вв., что определяет его ключевое значение для изучения истории исламского искусства Испании. Будучи на насколько десятилетий старше знаменитого ансамбля Старого Королевского дома (исп. Casa Real Vieja) Альгамбры ^{[1, c. 174]}, строившегося в середине и второй половине XIV в., дворец Хенералифе предвосхитил многие его архитектурные решения и безусловно повлиял на сложение отличительного «насридского» стиля.

Важно отметить, что Хенералифе замышлялся насридскими эмирами не как аналог их основного гранадского дворцового комплекса, но как самостоятельный ансамбль, имевший принципиально иное предназначение. Альгамбра представляла собой, прежде всего, официальную правительственную резиденцию, масштабный «дворец-город», где была сосредоточена административная и политическая жизнь Гранады и где постоянно проживал монарх, его семья и чиновники ^{[10, c. 140]}. Хенералифе, напротив, отмечен более скромным, камерным характером, что отвечает его задаче: речь идет о приватном дворце эмира, использовавшемся для временного, в основном летнего, отдыха и служившем «убежищем» от официального церемониала.

Хенералифе относится к тому типу дворцово-паркового ансамбля, что получил в исламском мире название «муния» (араб. منية) и отчасти схож с римскими villa rustica — жилыми домами аристократии в сельской местности ^{[5, c. 78]}. В арабских средневековых хрониках словом «муния» определяются, как правило, загородные имения султанов или знати, которые помимо собственно дворцовых построек включали обширные парки, огороды, пастбища, «орошаемые сады, возделанные поля, рабов и рабынь, скот» ^{[4, c. 137]}. Иными словами, отличительная особенность мунии вообще и Хенералифе в частности состоит в том, что это загородное имение, совмещающее функции места отдыха и временного проживания, с одной стороны, и сельскохозяйственной деятельности, с другой.

Пик строительства подобных загородных вилл в мусульманской Испании связан со временем правления Кордовских халифов (IX–X вв.) — периодом наибольшей политической стабильности, а также экономического процветания аль-Андалус ^{[18, c. 37]}. Однако от большинства кордовский муний до наших дней дошли лишь обрывочные литературные и археологические свидетельства. Пример Хенералифе не только демонстрирует, что данный архитектурный тип продолжал развитие в XIII–XIV вв., но и представляет особую историческую ценность как единственный сохранившийся памятник подобного характера.

Комплекс Хенералифе лежит на нескольких террасах холма Серро-дель-Соль, что обуславливает его «ступенчатую» планировку. Нижние террасы, занимающие бо́льшую часть территории, при мусульманах были заняты плодовыми садами, оливковыми рощами, лугами и пастбищами ^{[6, c. 14]}, в то время как верхние представляли более компактную и наиболее «привилегированную» зону с декоративными садами и дворцом эмира (Ил. 1).

Ил. 1. План дворца Хенералифе (рис. Э. Ладеро).

Следуя характерной для мусульманской Испании традиции устройства дома, дворец обращен «вовнутрь»: помещения сгруппированы вокруг нескольких патио и выходят фасадами во двор. Подобная организация среды, не нацеленная на внешний эффект и репрезентацию, оказывается безусловно созвучной частному, интимному характеру Хенералифе. Центральным патио, ядром всего архитектурного ансамбля, является двор Канала (исп. Patio de la Acequia).

Двор Канала представляет собой традиционный арабский рийяд — закрытый регулярный сад ^{[3, c. 136]}. В отличие от большинства садов подобного типа, имеющих квадратный (или же приближенный к квадратному) план, этот имеет нестандартно вытянутую форму: его длина почти в 4 раза превышает ширину. Сад разбит по широко распространенному в исламском мире принципу «чахар-баг» (перс. چهارباغ‎ — «четыре сада»), когда двумя перпендикулярными каналами или дорожками образуются четыре зоны для высаживания растений ^{[16, c. 115]}. В данном случае главную ось патио подчеркивает широкий канал, которому двор обязан названием, а посередине его пересекает едва заметная дорожка. Применение дизайна «чахар-баг» к столь узкому протяженному пространству, каким является двор Канала, приводит к весьма оригинальному результату: вопреки тенденции к балансу и уравновешенности пропорций, свойственной исламской концепции сада, здесь прослеживается отчетливый вектор движения и динамизм.

Пример двора Канала уникален тем, что наряду с оригинальностью решения, он одновременно иллюстрирует основные каноны устройства жилых домов и садов в мусульманской Испании начала XIV в. Так, в трактате по садоводству и земледелию авторства ибн Луйуна (1282–1349), андалусского поэта и агронома, можно встретить следующие практические рекомендации по обустройству усадьбы, чрезвычайно напоминающие случай Хенералифе: «Что до домов с садами, то место следует выбирать на возвышенности, как для лучших видов, так и защищенности», «сад должен быть больше в длину, чем в ширину, чтобы взор стремился вдаль», «необходимо устроить канал, где вода в тени», «рядом посадить кустарники <…>, и чуть дальше цветы разных сортов» ^{[13, c. 171–175]} (Ил. 2).

Ил. 2. Двор Канала.

Традиционно для испано-мусульманской архитектуры основные дворцовые помещения располагаются с торцевых (северной и южной) сторон патио. Сохранившие в целом свой аутентичный облик, эти легкие, павильонного типа постройки в очередной раз подчеркивают камерный характер временной резиденции.

Северный павильон являлся главным: надписи при входе называют его «самым счастливым» (араб. المجلس الأسعد) и «самым важным» (араб. المجلس الأكبر) местом Хенералифе ^{[15, c. 341]}. Колонный портик, которым он обращен во двор, ведет в неглубокий вытянутый аванзал; в 1320-х гг. в нему была дополнительно пристроена квадратная в плане башня, в результате чего эта часть дворца приобрела характерную для насридской архитектуры Т-образную структуру. В башне, задуманной как мирадор (так в испанской традиции называют любые формы смотровых площадок ^{[17, c. 164]}), расположился главный зал дворца, место появления эмира перед подданными. В мусульманской придворной культуре мирадоры создавались не только для созерцания живописных панорам, но и были тесно связаны с фигурой правителя и воплощением идеи власти ^{[19, c. 48]}. Расположенные в фокусных точках, они визуализировали центральное, главенствующее положение монарха и открывали виды на подвластные ему земли. Аналогичный прием с размещением центрального (Тронного) зала в укрепленной башне-мирадоре, но уже несравнимо большего масштаба, будет позднее использован в дворце Комарес — главном парадном дворце Альгамбры, построенном сыном Исмаила I эмиром Юсуфом I (1333–1354).

Важной частью обновления Хенералифе при Исмаиле I стало создание новой декоративной отделки дворца. Поверхность стен была полностью покрыта орнаментальными поясами из изразцов, раскрашенного стюка и дерева, и подобная схема оформления стала типичной для всех насридских резиденций. Кроме того, в новом оформлении Хенералифе были активно использованы мукарны — особые декоративные элементы, напоминающие сталактиты. Ими украшены капители, карнизы, испещрены своды арок и ниш. Считается, что на Пиренейский полуостров этот прием пришел из Северной Африки с завоеванием Альморавидов в XII в. ^{[12, c. 24]}, но широкое развитие получил именно при Насридах, став одним из самых узнаваемых мотивов их архитектуры.Своего апогея использование сталактитов в испано-мусульманском искусстве достигло, безусловно, в знаменитом Львином дворце Альгамбры, построенном при эмире Мухаммеде V в 1370–1380-х гг.

Важнейшей чертой декоративного языка насридской архитектуры стало использование эпиграфического (то есть составленного из текста) орнамента. Впервые надписи, наравне с традиционной для исламского искусства растительной и геометрической орнаментикой, стали неотъемлемым средством украшения дворцов.

В убранстве Хенералифе преобладает тот тип надписей, что О. Грабарь, крупный американский специалист по исламскому искусству, определил, как «повторяющиеся» ^{[11, c. 100]}. Это слова и словосочетания благословляющего толка (например, «постоянная слава» (араб. العز القائم) или «вечная радость» (араб. الغبطة المتصلة)), а также девиз Насридов «Нет победителя, кроме Аллаха» (араб. ولا غالب إلا الله). Однако отдельный интерес представляют более развернутые «иконографические» надписи. В их числе стихотворные тексты, специально написанные для украшения дворца поэтом и визирем ибн Джайябом (1274–1349) ^{[14, c. 193]}. Такая эпиграфика особенно тесно связана с архитектурой: текст соотнесен с конкретными помещениями или отдельными архитектурными элементами, поясняя их значение и функцию. Так, одна из ниш для при входе в аванзал, предназначенная для хранения кувшинов с водой, оформлена следующими строками: «Ниша при входе в счастливейших из залов, служащая его Величеству. O Аллах, как прекрасна она, прямо стоящая по правую сторону от султана! Кажется, будто ваза с водой — невеста, предстоящая наверху» ^{[15, c. 341]}. Хенералифе представляет важное звено в процессе постепенного включения слова в насридский архитектурный декор: позже, при оформлении Альгамбры, взаимосвязь текста и архитектуры еще более усилится, и стихотворные строки начнут говорить «от лица» самой архитектуры (для сравнения, аналогичную нишу для воды во дворце Комарес украшает фриз со словами «я ниша, указывающая путь к счастью» ^{[15, c. 107]}).

Особое место в эпиграфическом декоре Хенералифе занимает тема триумфа мусульманской веры и прославление эмира. Она присутствует и в стихотворных строках («Лучший из правителей, Абуль Валид, избранный из величайших царей кахтанитских») ^{[15, c. 340]}, и в тех отрывках Корана, что использованы для украшения дворца («Воистину, даровали Мы тебе победу блистательную, дабы <…> наставить тебя на путь правый и поддержать Своей помощью великой» (48:1–3) ^{[15, c. 780–781]}. Надписи подобного характера симптоматичны для искусства Насридов и связаны с тем религиозно-политическим контекстом, в котором оно развивалось. К началу XIII в. Гранадский эмират оставался единственным мусульманским государством в Испании, и его правители видели себя последними защитниками религии ^{[20, c. 7]}. Посредством архитектуры они стремились увековечить свои деяния и победы, представив их как триумф «истинной веры». Напомним, что поводом к перестройке Хенералифе, в частности, послужил именно военный успех Исмаила I в столкновении в христианами.

Дворцовая архитектура в культуре ислама традиционно связана с идей рая, воплощая собой его земное «предчувствие». Центральным образом в мусульманской концепции загробной жизни является густой тенистый сад, в котором обитают праведники: самое частое название рая в Коране — «джаннат» (араб. جنّة), что означает «сады». Название Хенералифе, в свою очередь, происходит от словосочетания «джаннат аль-’ариф» (араб. جنّة العريف), которое можно перевести как «сад архитектора» ^{[8, c. 11]}

Главным проводником идеи дворца как воплощенного на земле рая является, конечно, собственно дворцовый сад. Концепция закрытого рийяда отсылает к образу сокровенных небесных кущ; стены метафорически воплощают преграду, отделяющей Божье милосердие, дарованное верующим, от Геены ^{[3, c. 136]}. Эсхатологический символизм подразумевает и планировка «чахар-баг». Адаптировав персидскую форму, культура ислама придала ей религиозное содержание: «четырехчастность» чахар-бага напоминает о небесных садах, о которых в Коране сказано: («Тем же, кто страшится величия Господа их, уготовано два сада. <…> И помимо тех двух есть еще два сада» (55:42, 62) ^{[2, c. 820]}), а четыре рукава, образуемые каналами или дорожками — о райских реках из меда, вина, воды и молока ^{[2, c. 775]}. Крестообразная форма чахар-бага в мусульманской традиции получает значение лучей Божьей милости, созидательной силы, распространяющейся во все концы мира.

В случае Хенералифе образ дворца как земного рая поддерживается и эпиграфическим декором: об украшающих дворец растительных узорах ибн Джайяб пишет, что «умелая рука вышила на стенах ковры, подобные цветам в саду» ^{[15, c. 340]}. Кроме того, двор Канала оформлен развернутыми цитатами из Корана, говорящими как о садах небесных («садах Эдемских, где ручьи текут» (48:5) ^{[2, c. 781]}), так и о садах земных («оживили Мы ее [высохшую землю] и взрастили злаки на ней, <…> рощи пальмовые и виноградники, и по воле Нашей забили из нее источники, чтобы вкушали они плоды и то, что произведено руками их» (36:33–35) ^{[2, c. 673]}. Подобное сочетание кажется особенно любопытным в контексте характера этой резиденции, мунии, имевшей в том числе и сельскохозяйственные задачи. Хенералифе предстает очагом возделанной и богато плодоносящей земли, что в понимании народов Востока, где зарождался и формировался ислам, непосредственно связано с идеей о земном рае, дарованном Всевышним верующим.

Даже столь краткий анализ памятника показывает, что, несмотря на свой камерный, обособленный характер, ансамбль Хенералифе представляет собой ценнейший образец испано-мусульманской дворцовой архитектуры. Его уникальность заключается, в частности, в том, что это единственный полноценно сохранившийся пример загородного дворца-мунии, который дает возможность судить об устройстве комплексов подобного рода, известных нам из литературных источников. Кроме того, будучи одним из наиболее ранних памятников архитектуры Насридов, Хенералифе ярко демонстрирует процесс сложения характерного насридского архитектурного языка: многие его планировочные, композиционные и декоративные решения были впоследствии развиты в знаменитых дворцах Альгамбры, относящихся к середине и второй половине XIV в. Все это, безусловно, определяет большую историческую и художественную значимость данного памятника, нуждающегося в дальнейшем более подробном изучении.