The Right to Perform Judicial Decisions and the Right to Judicial Protection: the Relationship Issues

Право на исполнение судебных решений и право на судебную защиту: вопросы соотношения^[1]

Право на исполнение судебных решений и актов иных юрисдикционных органов занимает одно из важнейших мест в механизме правореализационной деятельности, поскольку основной принцип правовой защиты заключается в том, что любое нарушенное право может быть восстановлено с помощью определённой процедуры. Если же в конкретном государстве отсутствует эффективный механизм защиты и восстановления нарушенного права, любые права, зафиксированные в законодательстве, носят декларативный характер и не имеют реального содержания, поскольку вся процедура, установленная законом, используется субъектом права только с одной целью – получить реальное восстановление или защиту его нарушенного права, свободы или охраняемого законом интереса. «Исполнение выступает в качестве важнейшего участка правовой практики, отражающего эффективность правосудия» ^{[1, c. 434]}.

При этом никем не оспаривается вопрос о том, что в рамках уголовного правосудия исполнение наказания, установленного вступившим в законную силу судебным актом, - это неизбежность. Почему же иные правила действуют в отношении актов органов гражданской юрисдикции? Ведь не секрет, что проблема неисполнимости актов различных юрисдикционных органов, включая судебные решения, напрямую влияет на экономическую, социальную, политическую ситуацию и иные факторы жизнедеятельности конкретного государства, однако универсальных и действенных механизмов реализации такой правовой категории, как «право на исполнение судебных решений» в гражданско-правовой сфере, одинаково эффективных для любого государства, так и не создано.

В данной связи целесообразно сформулировать комплексный подход к соотношению правовых категорий «право на судебную защиту» и «право на исполнение судебных решений» (далее по тексту – право на исполнение), поскольку выделение последней в практике Европейского суда по правам человека (далее по тексту – Европейский суд, ЕСПЧ) как структурного элемента права на справедливое судебное разбирательство, широкое распространение в рамках глобализации и унификации права, восприятие национальным законодательством отдельных стран предопределяет построение научной основы её внедрения в существующие механизмы правовой защиты, существенным элементом которых является судопроизводство по гражданским (в широком смысле) делам.

Право на судебную защиту, как следует из анализа правовой доктрины, может в настоящее время пониматься как родовое понятие в отношении права на справедливое судебное разбирательство, при этом последнее является следствием гарантированного в государстве права на судебную защиту, определяет границы и правила такой защиты в целом. Однако такая логика рассуждений имеет и критические аспекты, не всеми авторами она разделяется.

В отношении такой правовой категории, как право на исполнение, возникает вопрос: не должна ли она пониматься шире, чем это происходит в настоящее время в практике Европейского суда по правам человека и в ряде научных работ российских и зарубежных учёных? Можно ли признать равнозначный, равноценный характер данного права по отношению к праву на справедливое судебное разбирательство, или независимо от оснований является бесспорным структурным элементом последнего, как в последние годы безапелляционно заявляет ЕСПЧ? Является ли оно составным элементом права на судебную защиту или носит самостоятельный характер?

Для ответа на поставленные вопросы, необходимо обратиться в общих чертах к эволюции права на судебную защиту.

Первыми сложились цивилистические учения об иске и праве на иск, праве на предъявление иска (в немецкой и русской правовой доктрине середины XIX века). Это были частноправовые явления, разным образом воплощаемых в процессуальных правовых категориях ^[2]. В русской доктрине конца XIX-начала ХХ веков под судебной защитой понималась реализация права публично-правового характера, направленного к государству (Е. А. Нефедьев ^[3]).

В работах отечественных учёных советского периода право на судебную защиту отдельно не выделялось, что в целом соответствовало уровню развития законодательства (М. А. Гурвич ^[4], А. Ф. Клейнман ^[5], А. А. Добровольский, С. А. Иванова ^[6]). Во второй половине ХХ века советскими учёными исследовались категории «право на судебную защиту» и «право на обращение в суд за защитой» как общие для гражданского процесса юридические категории безотносительно к виду судопроизводства ^{[2, c. 268]} (А. А. Мельников ^[7], Р. Е. Гукасян ^[8], Е. Г. Пушкар ^{[9; 10]}). После принятия Конституции СССР 1977 г. были предприняты попытки проанализировать право на судебную защиту как уже конституционное право (Л. А. Ванеева ^[11], Р. Е. Гукасян ^{[12, c. 160-165; 13]}), а также специфику его действия непосредственно в гражданском процессе.

Т. В. Сахнова, связывая право на судебную защиту и право на иск как исторически неотделимые правовые явления, выделяет три основные, опробованные доктриной, направления развития теории иска, права на иск и права на судебную защиту: материально-правовое, процессуально-правовое и смешанное, каждое из которых представлено той или иной научной школой ^{[2, c. 268-278]}.

I. Материально-правовая концепция права на иск (и, соответственно, права на судебную защиту) основана на идеях римского права ^{[14, c. 120-140]}. Затем она развивалась под влиянием немецкой исторической школы (Ф. Савиньи), школы пандектистов (Вангеров, Дернбург, Виндшайд), и представлена в немецкой доктрине XIX века. В российской дореволюционной доктрине данная концепция отражена в трудах Е. В. Васьковского, В. М. Гордона, Е. А. Нефедьева, Т. М. Яблочкова.

Сущность данной концепции заключается в том, что иском является само субъективное нарушенное право, а процесс рассматривается лишь как приложение к материальному праву. Иск выступает как материально-правовое притязание к ответчику, в праве же на иск выражаются субъективные гражданские права, притязания кредитора (Савиньи ^[15], Виндшайд ^[16]). Соответственно, при таком подходе право на иск, право на судебную защиту не имеют отличного от материального права содержания и не носят самостоятельного характера ^{[16, c. 202-208; 4, c. 22-50]}.

В работах более позднего периода М. А. Гурвич признавал материально-правовой характер права на иск, но при этом утверждал, что указанное право является субъективным гражданским правом, находящимся в особом моменте его развития, в «зрелом» состоянии ^{[4, c. 62, 179-183]}. При этом право на иск в его исследованиях носит двойственный характер: 1) как материальное право на иск, под которым понимается право на судебное решение, благоприятное для заявителя (истца), иначе говоря – как право на получение судебной защиты, которая, в свою очередь, понимается как материально-правовой результат гражданского процесса; 2) как формальное процессуальное право на иск - в процессе об иске речь может идти только в процессуальном смысле, как обращение к суду с требованием о защите. Соответственно, в этом смысле право на иск отождествлялось им с правом на предъявление иска ^{[4, c. 65; 17, c. 270]}.

При таком подходе судебная защита возможна лишь тогда, когда у заинтересованного в такой защите субъекта действительно имеется субъективное право и оно действительно нарушено. Но при этом сам судебный процесс из понимания судебной защиты исключается, а право на судебную защиту фактически сводится к получению в итоге судебного акта определённого содержания, к получению материально-правового результата процесса, какого-то материального блага в итоге. В указанном контексте следует согласиться с позицией Т. В. Сахновой, которая подчёркивает, что в контексте материально-правового учения об иске право на судебную защиту не носит самостоятельного характера, не является субъективным правом или правом другой природы, а используется лишь как синоним получения защиты в форме материально-правового блага в итоге судебного процесса ^{[2, c. 270]}. Поэтому право на судебную защиту как результат процесса объясняется свойствами самого субъективного материального права, находящегося в особом состоянии, годном к принудительному осуществлению ^{[18, c. 128-129]}. Следовательно, право на иск равно самому субъективному материальному праву, находящемуся в особом состоянии – спорности или нарушенности.

При анализе структуры субъективного права в цивилистике традиционно выделяются три элемента: 1) право-правомочие на собственные действия; 2) право-требование к обязанному лицу; 3) право-притязание. Именно последнее, по мысли немецких авторов, отождествляется с правом на иск, независимо от того, рассматривается ли такое право-притязание как составная часть субъективного права или является производным от него ^{[16, c. 202-204]}. Исходя из данной логики, притязание, равное праву на иск, одновременно уравнивается с возможностью принудительного осуществления субъективного права ^{[2, c. 271]}.

Т. В. Сахнова из такого понимания формулирует следующие выводы: 1) самостоятельного права на судебную защиту в рамках первой концепции не существует, поскольку возможно лишь получение судебной защиты как материально-правового результата процесса. Фактически, судебная защита уравнивается с «объектом процесса и целью гражданского судопроизводства» ^{[2, c. 272]}; 2) права на иск в процессе также нет, т.к. это – элемент нарушенного или оспоренного субъективного материального права, в процессе можно говорить только о праве на предъявление иска; 3) право на иск сопровождает лишь действительно существующее и реально нарушенное или оспоренное субъективное право.

С такими доводами сложно не согласиться, поскольку:

(1) рассмотрение судебной защиты как материально-правового результата процесса, без анализа самой процессуальной деятельности, которой в настоящее время посвящены комплексные нормативные правовые акты (ГПК РФ, АПК РФ, КАС РФ), является односторонним, не учитывающим существенные достижения российской процессуальной науки последних десятилетий, при этом судебная защита в нашей стране носит самостоятельный, а не подчинённый цивилистике характер;

(2) в рамках данной концепции, на первый взгляд, было бы очень удачно анализировать «право на исполнение», поскольку целью обращения в суд является реальная защита нарушенных или оспоренных прав, а не получение судебного акта с положительным для заявителя содержанием.

Однако, во-первых, игнорирование при этом процессуальных аспектов судебной защиты в реальном судебном заседании может привести к проигрышу дела именно по процессуальным причинам. Во-вторых, в процессуальном праве мы говорим о необходимости защиты не только «прав», но и «свобод», «законных интересов» (или «охраняемых законом интересов»), однако объём их реального содержания в конкретной ситуации не всегда понятен как участникам процесса, так и суду. В-третьих, анализ соответствующих вопросов в рамках рассматриваемой доктрины заканчивается только на моменте вынесения судом соответствующего решения (либо на моменте его вступления в законную силу): для защиты материально-правовых прав якобы достаточно обратиться в суд, и всё произойдёт само собой, в том числе и принудительное исполнение судебного решения. Очевидно, что такой подход носит исключительно теоретический характер и не связан с реальной правоприменительной деятельностью;

(3) из анализа рассматриваемой концепции следует, что право на иск сопровождает только действительно существующее и реально нарушенное или оспоренное субъективное право. Однако в действительности право истца может быть и не нарушено. Если следовать логике сторонников рассматриваемой точки зрения, судебная практика должна была бы складываться по-другому: истец обращается в суд, только если его право действительно нарушено или оспорено, а суд даёт утвердительный ответ на его притязание. Получается некоторая «идеальная модель» судопроизводства;

(4) право на иск в рамках материально-правовой концепции равно праву на получение судебной защиты, т.е. праву на удовлетворение материально-правовых притязаний, которое реализуется через благоприятное судебное решение для истца ^{[2, c. 272]}. Право на иск в таком понимании отражает сложившуюся в XIX веке концепцию, в которой различалась формальная сторона иска (предъявление иска как институт процессуального права) и материальная сторона иска (право на иск как институт гражданского права) ^{[19, c. 54]}. Право на иск, следовательно, не особо разграничивалось с самим субъективным правом. В этом отношении сложно объяснить возникновение процесса: суд подтверждает существование материального права и необходимость его защиты не в момент предъявления иска, а только после окончания рассмотрения дела по существу; с момента принятия судом соответствующего заявления и до вынесения им решения по делу существует только предположение о нарушении прав истца. При этом вряд ли возможно возникновение права на судебную защиту после завершения судебного разбирательства. Например, если ответчик подавал встречный иск и проиграл, то характер его участия в принципе необъясним, поскольку у него не было права на судебную защиту изначально;

(5) формулирование каких-либо выводов о праве на исполнение невозможно в рамках анализируемой материально-правовой концепции права на иск в силу её специфики.

II. Публично-правовая и процессуальная концепция права на иск и права на судебную защиту возникла в противовес материально-правовой теории.

Здесь право на иск и право на судебную защиту понимаются не как частноправовое притязание, а как публично-правовое требование, адресованное к государству в лице судебного органа. Намерение получить благоприятное решение суда для управомоченного лица объясняется не субъективным материальным правом, а обстоятельствами основания иска и возражений на него. Это объяснялось тем, что гражданский процесс – суть публично-правовое явление, правосудие – дело общественное и государственное. Из данной концепции возникла абстрактная теория иска А. Ваха, теории «права на право» Х. Дегенкольба, теории правоспособности как основания иска Е. А. Нефедьева ^{[2, c. 274]}.

Фактически, это был первый шаг к признанию самостоятельности права на защиту ^{[20; 21; 22; 23]}. Право на иск рассматривается как обеспеченная законом возможность заинтересованного лица обратиться в суд с требованием разрешить материально-правовой спор в целях защиты субъективного права или законного интереса ^{[2, c. 275]}. Это следует из определения иска как требования заинтересованного лица о защите своего или чужого права или законного интереса, подлежащего рассмотрению и разрешению в установленном законом порядке ^{[24, c. 9]}.

В рамках данной концепции, как и в предыдущей, остаётся без внимания вопрос о реальной исполнимости вынесенного в пользу той или иной стороны решения. Но именно этот вопрос и представляется принципиальным – защита материальных прав при отсутствии реальной возможности исполнить вынесенное и вступившее в законную силу решение суда остаётся лишь гипотетической возможностью.

В реальности, существенное количество препятствий, стоящих на пути эффективной защиты прав, да и в целом судебная деятельность, фактически завершающаяся трансформацией гражданского (в широком смысле) правоотношения путём вынесения судебного решения и вступления его в законную силу безотносительно необходимости его эффективного исполнения, сводит достижения данной концепции до минимума. Кроме того, на этапе принудительного исполнения возникают свои нюансы и системные сбои, которые важно учитывать. Необходимо комплексно продумывать и анализировать весь механизм реальной защиты прав, свобод и законных интересов, не ограничиваясь вопросами взаимодействия субъективных материальных прав и судебных способов их защиты. Только в случае полной реализации обязанным лицом предписаний, изложенных в судебном акте, можно будет говорить об эффективности государственного механизма защиты субъективных материальных прав и подлинном отправлении правосудия.

III. Концепция комплексного понимания права на иск и права на судебную защитукак правовых явлений, имеющих и материально-правовую, и процессуально-правовую природу, получила наибольшее распространение и признание.

Так, А. Ф. Клейнман и А. А. Добровольский определяют право на иск как совокупность (1) права на обращение в суд, права на предъявление иска, т.е. права на процесс, и (2) права на удовлетворение иска, т.е. права на принудительное осуществление требования через суд ^{[25; 26; 27, c.122]}.

Под правом на судебную защиту понимается право на результат принудительной реализации материально-правовых требований через суд в определённом процессуальном порядке ^{[6, c.87-108]}. При этом под «реализацией» понимается не вся процедура защиты прав, завершающаяся полным исполнением решения суда, а только судебная защита «в чистом виде», завершающаяся вынесением конкретного судебного акта по делу (и, соответственно, его вступлением в законную силу).

Комплексная концепция понимания права на иск и права на судебную защиту возникла из определения комплексной природы иска, имеющей как материально-правовую, так и процессуальную стороны. Материально-правовая заключается в материально-правовом требовании истца к ответчику, процессуальная – в требовании к суду о рассмотрении и разрешении спора о праве в определённом процессуальном порядке. Как и свойственно комплексным концепциям, указанная теория стремилась объединить достоинства материально-правовой и процессуальной концепции, нивелировав их недостатки.

В целом, приходится признать, что указанные теории имеют противоречивый характер, в полном объёме не раскрывая подлинную сущность указанных правовых категорий. Понятийного аппарата данных концепций, в свою очередь, явно недостаточно для устранения указанных противоречий. Право на иск предполагает использование процессуальных средств защиты материально-правового притязания, а право на судебную защиту включает в себя и материально-правовые, и процессуальные аспекты. Ограничиваться в данной связи только одним из них означает искусственное сдерживание в выводах относительно характера материально-правовых притязаний, обращённых через судебные органы, и в целом – отсутствие понимания по вопросу о том, каким образом положительное для конкретного лица решение суда будет им исполнено, как реально он защитит свои права. Рассматриваемые концепции избегают данного вопроса, и получается, что такой судебный акт, по логике различных авторов, будет исполнен самостоятельно, как бы автоматически – «ведь право нарушено!».

Однако современная действительность (причём не только в нашем государстве) показывает, что пора задуматься, в том числе применительно к категориям «право на судебную защиту» или «право на иск», о том, как будут приведены в исполнение предписанные судом варианты поведения обязанного лица. При этом должна быть внедрена дифференциация правил и процедур в зависимости от того, является ли такое исполнение добровольным или принудительным. До настоящего времени такой механизм не разработан в доктрине и, соответственно, не реализован на практике, отсюда и возникает существенный «сбой» в механизме принудительного исполнения судебных постановлений и актов иных юрисдикционных органов.

Представляется справедливым в рамках концепции комплексного понимания права на иск и права на судебную защиту как межотраслевого правового явления одновременно рассматривать право на судебную защиту:

(1) как фундаментальное конституционное право, чёткий механизм реализации которого установлен отраслевым законодательством;

(2) как категорию материального права (в части возникновения оснований требовать от обязанных лиц реализации принадлежащих управомоченному субъекту прав, а также в рамках права на удовлетворение предъявленных требований);

(3) как категорию процессуального права (свойство субъективного права, в силу которого оно может быть защищено в принудительном порядке – именно здесь заложена реализации права на иск).

При этом право на иск является, прежде всего, конструкцией процессуального права, а право на судебную защиту – в основном конструкцией конституционного и различных отраслей материального права (гражданского, семейного, трудового и проч.), но имеющей и процессуальные аспекты. Относительно содержания данных категорий и соотношения их друг с другом можно сформулировать вывод о том, что в большей части они совпадают, и, если бы не различие в методологических подходах исследователей данных правовых категорий, являющихся представителями различных отраслей российской правовой науки, они могли бы в какой-то мере пониматься как синонимы. Фактически же, если рассматривать взаимосвязь данных категорий, право на судебную защиту является более широким понятием, включающим в себя, в том числе, право на иск.

Возникает логичный вопрос: должно ли «право на исполнение» включаться в содержание «права на иск», «права на судебную защиту» или же носит самостоятельный характер?

Право на исполнение судебных решений, являясь гарантом фактической реализации субъективного материального права, подтверждённого с соблюдением процессуальной формы, дополняет право на судебную защиту, логично завершая механизм реализации материально-правового притязания заинтересованного лица.

Соответственно, право на судебную защиту включает в себя:

(а) право на предъявление иска, последствием реализации которого является «возникновение судебной деятельности по осуществлению правосудия» ^{[28, c. 27-28]} – здесь проявляется материально-правовой аспектправа на судебную защиту;

(б) право на отправление правосудия судом, в судебном процессе, в соответствии с установленными в процессуальных законах целями и задачами – здесь налицо процессуально-правовой аспект, и фактически речь идёт о праве на иск, только с использованием иной терминологии. Именно тут полном объёме, в зависимости от ситуации, должны быть реализованы принципы процессуального права, максимально реализуется состязательность, диспозитивность процесса, равенство сторон, независимость суда и проч. Стороны имеют различные права, предусмотренные процессуальными нормами, и реализуют их в соответствии с установленным процессуальным законодательством смыслах.

Следует заметить, что правом на отправление правосудия, безусловно, обладает компетентный суд, однако в рамках предлагаемой концепции речь идёт о правопритязаниях на проведение судебного процесса в строгом соответствии с установленными правилами со стороны истца, а не о праве суда.

(в) право на удовлетворение иска, последствием реализации которого является вынесение судебного решения как результата этой деятельности ^{[29, c. 105]} – это выражение материально-правового аспектаправа на судебную защиту. При этом А. А. Мельников утверждал, что судебное решение в данной связи рассматривается им безотносительно к его содержанию. Здесь следует уточнить, что данное право реализуется истцом, если судебное решение состоялось (полностью или в части) в его пользу. Однако если вынесен судебный акт об отказе в удовлетворении требований (либо определение, завершающее процесс без вынесения решения), говорить о реализации права на удовлетворение иска со стороны истца не приходится. При этом право на судебную защиту (по конкретному вопросу) истцом считается полностью использованным, с последующим запретом обращаться в суд с тождественным иском.

Вопрос усложняется тем, что в процессе есть и другая сторона – ответчик. Действительно, до этого момента мы рассматривали право на судебную защиту, принадлежащее истцу. Однако в процесс помимо своей воли привлекается другой участник либо участники материально-правовых отношений. Пользуется ли ответчик правом на судебную защиту? Безусловно, по общему правилу, ответчик не реализует право на обращение в суд (за исключением ситуации, связанной с предъявлением встречного иска, - но тогда он сам, в случае принятия судом встречного иска к рассмотрению совместно с первоначальным, становится «истцом» по отношению к «ответчику» по встречному иску, являющемуся первоначальным истцом). Однако в самом процессе он также пользуется всеми правами и возможностями, предусмотренными процессуальными кодексами, как и истец. Соответственно, ответчик имеет и реализует право на судебную защиту в рамках деятельности суда по отправлению правосудия при рассмотрении конкретного дела. И суд при этом, действуя при этом в рамках гражданско-процессуальной или административно-процессуальной формы (арбитражно-процессуальной для арбитражных судов), ограничен только теми действиями, которые ему предписывает закон.

Ответчик, как и истец, имеет право на удовлетворение своего встречного иска. Но даже если последний не заявлялся, ответчик играет существенную роль в реализации права истца на удовлетворение иска: опровергает нарушение прав истца со своей стороны, представляет доказательства в подтверждение своей позиции и т.д., т.е. в целом защищается от притязаний истца с использованием установленных законом средств и способов. Именно его деятельность способна серьёзно повлиять на выводы суда по вопросу об удовлетворении требований истца, игнорировать в данной связи состязательный характер процесса нельзя.

Представляется, что право на судебную защиту исчерпывается вышеуказанными тремя элементами, поскольку представляет собой право на результат принудительной реализации материально-правовых требований через суд в определённом процессуальном порядке, и существующая доктрина по данному поводу ограничивается его исследованием исключительно в рамках судопроизводства, фактически не касаясь вопросов исполнимости судебного акта. Следовательно, право на судебную защиту считается фактически реализованным в момент вынесения последнего судебного акта по делу, вступившего в законную силу, окончательно разрешившего материально-правовой спор, поставившего точку в материальном правоотношении сторон.

Ничуть не умаляя достоинств доктрины процессуального права по вопросу понимания категорий «право на иск» и «право на судебную защиту», следует признать, что сформированный таким образом механизм защиты прав является, тем не менее, неполным. Соответствующим инструментом, способным «подвести черту», отражающим полноту судебной защиты, является именно право на исполнение. Осмысление содержания данного правового феномена, «вписание» его в существующую правовую доктрину как полноправного элемента указанного механизма, гарантированность на уровне правового регулирования и признание судебной практикой способны вывести защиту прав, свобод и законных интересов на принципиально новый уровень, отражающий её эффективность.

Безусловно, практика ЕСПЧ подтверждает необходимость выделения права на исполнение в рамках права на справедливое судебное разбирательство (и, следовательно, согласно российской правовой доктрине процессуального права – «внутри» права на судебную защиту), однако такая позиция данного органа международной правовой защиты прав и свобод человека и гражданина обусловлена ограничительным толкованием положений ст. 6 Европейской конвенции. Выделение права на исполнение как самостоятельного права, существующего отдельно от права на справедливое судебное разбирательство, Европейским Судом в современных условиях правового регулирования и правоприменения пока невозможно, поскольку он не может в рамках своих правовых позиций создавать новые права человека и гражданина, фактически прямо не названные в ЕКПЧ. Тем не менее, в российской правовой доктрине, законодательстве и практике правоприменения это сделать целесообразно и даже необходимо.

Так, право на исполнениесудебного решения, вынесенного в пользу истца (либо ответчика, заявлявшего встречный иск) имеетматериально-правовой и процессуально-правовой аспекты. Если судебный акт не будет исполнен, в том числе при помощи механизма государственного принуждения, установленного законом, право на судебную защиту нельзя признать реализованным, как раз в силу неразрывной связи права на исполнение с указанной правовой категорией. Ведь право на судебную защиту фактически понимается узко, только как судебная деятельность, завершающаяся судебным актом.

Отсутствие механизма, позволяющего достичь целей права на судебную защиту, в форме гарантированной законом возможности своевременно, полно и правильно реализовать требования судебного акта в принудительном или добровольном порядке, сводит на нет всю деятельность органов судебной власти: истец обращается в суд, прежде всего, не для получения решения как документа, имеющего нужное для него как участника материального правоотношения содержание, а для защиты своих нарушенных или оспариваемых прав, что требует реального исполнения установленных судом предписаний обязанным лицом ^{[30, c. 572-573]}.

^[1] Статья выполнена в рамках выполнения государственного задания по проекту № 29.8235.2017/8.9 по теме: «Анализ состояния и разработка концепции совершенствования исполнительного производства Российской Федерации по социально-значимым делам»