Conceptual analysis of M. Foucault and K. Marx in the works of E. Balibar

Gashkov Sergei Aleksandrovich PhD in Philosophy Docent, the department of Theoretical and Applied Linguistics, Baltic State Technical University named after D.F.Ustinov (“Voenmeh”) 196105, Russia, Leningradskaya oblast', g. Saint Petersburg, ul. Sevast'yanova, 4 sgachkov@hotmail.com Other publications by this author

Rusakov Sergei Sergeevich PhD in Politics Educator, the department of Humanitarian and Socio-Economic Disciplines, S. M. Kirov Military Medical Academy 194044, Russia, g. Saint Petersburg, ul. Akademika Lebedeva, 6, of. litera Zh arias456@mail.ru

Интерес к работам французского философа Мишеля Фуко в зарубежной и отечественной исследовательской литературе не прекращает расти. Сопоставляя М. Фуко с некоторой обширной социальной философской теорией, которая связывала бы в себе одновременно социологическую экономическую, философскую, историческую и политическую проблематику современности, вполне уместно параллельное изучение его трудов с трудами таких социальных мыслителей как К. Маркс, М. Вебер или П. Бурдьё, так как общий замысел Фуко возможно рассматривать как социально-философский проект. Вопрос о сопоставлении трудов Фуко и Маркса часто поднимается во французской университетской среде. Прежде всего, нужно говорить о значении для возможности такого сопоставления работ Л. Альтюссера, который выступил с известным тезисом «Маркс не был марксистом» и стремился рассматривать работы Маркса именно как философские, независимо от того практического употребления, которое они получили в ХХ веке.

Основными же предпосылками такого сравнения К. Маркса и М. Фуко, как нам представляется, явился поиск французскими неомарксистами теоретического выхода из исторического кризиса марксизма. Этот кризис был вызван, прежде всего, противоречиями самого марксизма. Маркс, по всей очевидности, не только не сумел предсказать современное развитие капиталистической экономики, но и «воспретил» рассматривать ту возможность, что сам по себе капитализм может эволюционировать в сторону «социального государства». Мысль Фуко о «обусловленном» формировании общественных классов, исходя из структурированного характера социальных практик, а не из экономических функций индивидов и групп, как это казалось марксистам, показалась выходом из этого теоретического тупика. И Маркс, и Фуко говорили о том, что общественные отношения или властные отношения соответственно действуют на индивидуальном уровне. Подчиняя себе индивидов (будь то рабочих по Марксу или социально исключённых по Фуко), капитал или власть превращают их в основное проявление своей действительности.

Нас заинтересовал, в первую очередь, вопрос о том, чему научил М. Фуко французских неомарксистов? Или иначе – что хотели французские неомарксисты от учения М. Фуко и что получили в итоге? Как выстраивалась их мысль после их опыта сближения идей двух крупных европейских мыслителей? Мы возьмем, в качестве примера, французского философа Э. Балибара и попытаемся установить, как и почему в его работах смешиваются позиции М. Фуко и К. Маркса.

Выпускник знаменитой Высшей нормальной школы (1961) и близкий последователь Л. Альтюссера, Э. Балибар в 1961 году вступает во Французскую коммунистическую партию, а в 1981 году порывает с КПФ. Он сохраняет смысл того проекта, который он называет словом «квазитрансцендентальное», заимствуя это понятие у Фуко и Деррида. Он считал, что очень сложно однозначно охарактеризовать отношение самого М. Фуко к марксизму. В послевоенной Франции марксизм присутствовал, прежде всего, в форме «диалектического материализма», официальной идеологии КПФ, воспроизводящей марксизм советский. Также существовали группы молодых интеллектуалов, так называемых «новых левых», стремившихся осмыслить наследие Маркса в контексте насущных проблем общества ХХ века: бюрократизации, отчуждения, социального и профессионального неравенства, погони за сверхприбылями. Очевидно, если не говорить о последних лекциях, прочитанных им о неолиберализме, М. Фуко специально не посвящает отдельных работ общим социально-философским вопросам. Вместе с этим, очевидно, что мысль Маркса ему не чужда, на что указывают многочисленные исследования этого вопроса. Однако Балибар выступает не просто как знаток и толкователь М. Фуко, а как вполне самостоятельный философ. Нашей целью является попытаться понять, почему такой марксист как Балибар обращается к творчеству Фуко, что он пытается обосновать и в чём, наконец, мысль Фуко оказывается «непрозрачной» для марксистского анализа.

Французский социолог Лаваль отмечает, что по Э. Балибару существует четыре способа соотнесения Фуко и Маркса: 1) «артикуляция» (оригинальное прочтение и того и другого как равно важных), 2) «подчинение» (интерпретация одного философа посредством другого), 3) «метатеория» (отдельные произведения Маркса и Фуко иногда выражают моменты одной и той же фундаментальной теории, 4) «непримиримость» (теоретические принципы Маркса и Фуко как таковые не совместимы). [Laval 2012, 45] Сам Лаваль утверждает, что этим параллели Маркса и Фуко не ограничиваются этими пунктами, но Балибар в своей активной и парадоксальной манере развивает все четыре подхода. В этом смысле, наш главный вывод из изучения данного вопроса состоит в том, что Балибар видит в сравнении Фуко и Маркса не столько академический ход, сколько преимущественный способ охарактеризовать парадоксальность постметафизического, квазитрансцендентального мышления. Тем не менее, мы можем настаивать на том, что в интерпретации Балибаром Фуко и Маркса присутствуют определённые как социально-философские, так и философско-политические предпосылки.

Вопросы социальной философии и вопросы философии политики, которые ставит Балибар, являются, в то же время вопросами этическими. Главный социально-философский вопрос, который присутствует в этом вопрошании о Марксе и Фуко состоит в том, как осуществляется политика на уровне «микровласти», то есть с помощью каких процедур индивиды оказываются принуждены фактически отказываться от воспроизведения своих жизненных функций ради обеспечения жизнедеятельности долгодействующих социальных механизмов. Главный вопрос философии политики Балибар ставит на уровне «макровласти»: не получается ли, что Фуко становится на позиции «сильных» мира сего, в то время как Маркс отстаивал позиции «слабых»?

Говоря о Балибаре, следует указать, что Маркс всегда оставался для него важнейшей философской фигурой, и в своей философской эволюции Балибар всегда продолжал изучать и комментировать произведения Маркса. Говоря о необходимости сравнения Фуко и Маркса в статье 1989 года «Фуко и Маркс: вызов номинализма» (также вошедшей как приложение к работе «Страх масс»), Балибар указывает (со ссылкой на Канта), что философия есть то поле битвы, в котором никакая баталия не завершается просто победой одной стороны. Она приводит к развитию в противоборстве с существующей проблематикой. Таким образом, пишет Балибар: «настоящее сражение с Марксом разворачивается на всём протяжении творческого пути Фуко и является одним из основных источников его производительности.» [Balibar 1997, с. 282] Конечно нельзя забывать, что речь идёт не только о высказываниях Маркса, которые Фуко открыто не цитируя, часто имел в виду. Нельзя забывать о том контексте, в котором марксистская мысль проявлялась в течении ХХ века, и особенно, о французской социальной философии (Сартр, Альтюссер, Мерло-Понти) и о Франкфуртской школе в Германии.

Местом, где Э. Балибар сталкивает Фуко и Маркса, является работа «Три концепта политики», вышедшая в 1997 году. Там Э. Балибар выделяет то, что он называет «тремя теоремами Маркса»: 1) исторические «структуры» («условия» превращений одной общественной формации в другую) на самом деле являются общественными отношениями (или, как говорил Альтюссер природно-общественными), то есть речь идёт о совокупности транс-индивидуальных практик (производства, обмена, права, культуры или идеологии); 2) социальные отношения суть отношения экономические, но и экономические, отмечает Балибар, также суть социальные. «Маркс, - пишет он, - стремился показать, что та же элементарная структура, а именно процесс эксплуатации наёмного труда, представляет собой как бы «зародыш» некоторой формы «экономического сообщества» [….], так и формы государства […]». [Balibar 1997, с. 30] 3) «условием политической практики является тот факт, что у общественных отношений (условий) имеется история, смысл которой объясняется именно динамикой экономического процесса.» [Balibar 1997, с.31]

Исторические структуры, то есть условия преобразования общественных формаций, судя по всему, представляются Э. Балибару гораздо более сложным механизмом, нежели то, что постулировалось официальным марксизмом. Судя по всему, главным механизмом преобразования здесь будут являться не столько экономические, сколько культурные практики, а это напрямую связано с учением еще одного неомарксиста – А. Грамши. Итальянский философ изобретает концепт “исторического блока”, который спаивает воедино рабочий класс с другими угнетенными слоями общества не столько на основе экономики, сколько на создании общего интеллектуального и идейного фона [Грамши 1991, 327]. Для Балибара, как и для Грамши, культурное и идеологическое взаимодействие находится во главе смены формаций. У Фуко мы можем встретить понятие эпистема, которое не было приурочено к проблеме смены общественно-экономических формаций, но в целом пошло еще дальше грамшисткого анализа и вскрыло идею изменения языка и системы знаний в западном обществе, которое предшествует изменению экономических моделей взаимодействия. Таким образом, можно сказать, что Э. Балибар, сопоставляя идеи Фуко и Маркса вскрывает своеобразную трансмиссию, которую осуществляет А. Грамши.

Второй концепт политики, предлагаемый нам Э. Балибаром, гласит, что социальные отношения неразрывно связаны с экономическими. Безусловно, этот тезис свойственен и Марксу, с той лишь поправкой, что в официальном марксизме открыто признавался примат экономического над общественным. Для Э. Балибара доминация социального над экономическим является одной из ключевых идей. Мы не можем здесь ручаться за то, что Балибар выступал когда-либо искренним приверженцем экономизма, но убеждены в том, что без внутреннего диалога не только с Марксом, но и с Фуко Балибар не состоялся бы как мыслитель. Какие же основополагающие идеи Фуко сыграли свою роль в становлении представлений Балибара о характере социальных механизмов?

Здесь имеется несколько основополагающих гипотез общефилософского характера. Во-первых, Балибар пытается посмотреть на Маркса «до» и «после» Маркса, то есть одновременно в контексте критики Марксом метафизической философии, и политического мира, в котором мы живём, и который волей-неволей наследует отдельные принципы метафизического мировоззрения. Балибар указывает, что и для Фуко и для Маркса общим является то, что Балибар называет «номинализмом». В официальном марксизме существовала дихотомия материализма и идеализма (которую Балибар и другие постмодернисты рассматривают как основное наследие метафизики), и которая представляется особенно неудачной в вопросах языка или власти. В самом деле, такая дихотомия препятствует адекватному ответу на вопрос о природе языкового знака, властных отношений и классовых идентификаций. В этом смысле, Балибар отмечает, что и Фуко, и Маркс оспаривают субстанциалистскую (юридическую) природу политической власти, признают её реляционистскую природу. Следует отметить, что М. Фуко всегда ставил во главу угла проблему языка, маскируя это за концептами эпистемы, дискурса, власти-знания или паресии. Языковой знак, согласно максиме структурализма представляет собой отношение означающего к означаемому, и Фуко выступает в этом вопросе как структуралист. Реляционистская природа власти по Фуко не вызывает сомнения. Также и Маркс, отмечает Балибар, выступает критиком двусмысленности материализма, подчинение исторических индивидов нормам и правилам своей эпохи, безусловно, материально, но в качестве классов, индивиды должны выступать на уровне отношений [Balibar 1997, 303]. Как Маркс, так и Фуко выступают в качестве номиналистов, противников метафизического субстанциализма, даже под именем материализма.

Во-вторых, если обратиться, к примеру, к курсу лекций “Рождение биополитики”, видно, что Фуко строит свой анализ неолиберализма и политэкономии так, что понятия рациональность, государственный интерес, публичное право и т.п. занимают гораздо более важные позиции, нежели экономические понятия [Фуко 2010, 408]. То есть, если предположить, что Фуко, в своих лекциях, предпринимал попытку описать поворот западного общества к новой форме управления, которая включает в себя тот же институциональный объем, свойственный общественно-экономической формации, то он делает ставку в первую очередь на властные и правовые практики, отправляя экономические механизмы на второй план. Таким образом, М. Фуко, безусловно следуя марксовской идее о тесной связи общественного и экономического, ставит общественные практики на первое место.

Третье утверждение Балибара гласит, что динамика экономического процесса раскрывает смысл общественных отношений и политической практики. Здесь имеется очевидное противоречие с мыслью М. Фуко, по крайней мере, в той её распространённой интерпретации, в которой Фуко предстаёт своеобразным «фаталистом» власти. Каким бы безличным не был капитал, и какую бы власть и какое бы сопротивление власти он не производил, - даже если учитывать, что капитализм, как отмечает Балибар, по Марксу, живёт в силу своих противоречий и сопротивления, которое ему оказывают, - никто бы не стал отрицать того, что политика без субъекта возможна (в данном случае, рабочего класса как движущей силы истории). И на это парадоксальное противоречие, Э. Балибар находит следующее решение, которое, безусловно, он берет у М. Фуко: основанием диалектического противоречия не является задача доминирования одного из классов (отрицание идеи концентрации власти в руках одного субъекта). Речь идёт о фундаментальном внутреннем противоречии, а точнее, как пишет сам Балибар «диссоциации» «модусов социализации».

Развитие этой идеи мы можем проследить в работе, написанной совместно Э. Балибаром и известным американским философом И. Валлерстайном «Раса, нация, класс: двусмысленные идентичности». Отмечая различие своих взглядов со взглядами своего соавтора, делающего акцент на глобальных объяснительных схемах мировой экономики, Балибар указывает, что гегемония господствующего класса по Маркса состоит в реальном подчинении (или, точнее субсумпции - subsomption), «то есть точки необратимости безграничного процесса накопления капитала и «валоризации», установления стоимости» [Балибар 2003, 13]. Но, наряду с чисто экономическим смыслом, у этого подчинения есть и социальный: «оно предполагает изменение человеческой индивидуальности, и это изменение проявляется повсюду: от обучения рабочей силы до появления господствующей идеологии, которую способны принять сами подчинённые». [Балибар 2003, 13]

Не следует думать, что анализ М. Фуко останавливается здесь на социализации отдельных индивидов, которые формируют социальные группы. В лекциях 1975-1976 гг., известных под названием «Нужно защищать общество», он заявляет, что власть существует на разных уровнях: суверенном, дисциплинарном и биополитическом. На уровне «биовласти» возникает такое явление как «расизм»: «мы существуем в условиях власти, которая берёт на себя ответственность за жизнь с обоими её полюсами – телом и населением». [Фуко 2005b, 267]. Расизм, по Фуко имеет две функции: управление «расами» и установление отношений биологического типа в обществе. Фуко отмечает, что социалистический проект вплоть до конца XIX-го века характеризовался признанием биологических, «расистских» установок, пока не был замещён социал-демократией. [Фуко 2005b, 276-277]

Таким образом, Фуко, через введение трехуровневой социализации, показывает сложность своего отношения к марксистскому тезису о «прибавочной стоимости». Западные марксисты, вообще, и особенно «новые левые», часто подчёркивают значение «теории прибавочной стоимости» Маркса для понимания механизмов отчуждения. «Прибавочная стоимость» по Марксу не только впервые объяснила экономические механизмы капиталистического накопления, но и показала глубокое внутреннее сродство экономики, политики и этики, которое классический либерализм последовательно отрицает. Отчуждение понимается «новыми левыми» также достаточно широко, так как они исходят из тезиса Маркса о «конкретном человеке». Таким образом, примат капитала над трудом, мёртвого труда над живым означает отчуждение человека от человеческой родовой сущности. Здесь можно встретить прямое возражение: ведь Фуко последовательно отрицает наличие родовой сущности у человека. Очевидно, что его проект разворачивается в иной плоскости понимания действия социально-исторических сил. И всё же, речь идёт о том же явлении «реального подчинения», то есть о своего рода социально-экономическом и экзистенциально-идеологическом порабощении индивида, которое не останавливается на том, в чём индивид считает себя свободным в своём выборе. По Фуко, с одной стороны, речь идёт о включённости человека в систему символов и знаков и занимает определенное положение в цепочке самых простых экономических взаимодействий (суверенная власть). С другой стороны Фуко говорит о человеке как социализированном индивиде (тело) в систему дисциплинарного общества, чья суть сводится к тому, что индивиды, усваивая дисциплину, необходимую для совершения своих обязанностей, на самом деле, управляются «властью-знанием». С третьей стороны, власть в качестве «биовласти» организует массы индивидов в качестве «населения» (человек как вид). На этом уровне «власть-знание» входит в наибольшую силу и не останавливается на том, что индивиды способны дать «добровольно», в качестве предмета «обмена». Она стремится заполучить в качестве «прибавочной стоимости» тот потенциал, который индивиды не предназначали к использованию в чужих целях. Как мы видим, Э. Балибар умело развивает тему, по сути, общую Марксу и Фуко: тему двойной природы «подчинения» и «прибавочной стоимости». «Дисциплинированные тела» и «угнетённый класс» не просто выполняют какие-то действия в интересах доминирующего класса, а воспринимают свою дисциплину и своё положение в порядке идеологии своего подчинения.

Смысл взаимосвязи общественного и экономического состоит в идее классового конфликта. Можно сколько угодно анализировать социальные функции человека и экономическое устройство общества, но смысл такой анализ получает лишь тогда, когда речь идёт об экономической дискриминации тех или иных социальных групп и классов, и Маркс это чётко показал. В отличие от Фуко, никогда не придававшего особенного значения классовому конфликту, Балибар близок к Марксу, указывая на принципиальную новизну Маркса в этом вопросе. Маркс принципиально «дезавуирует притязание (либерального) государства на создание общества «равных и свободных граждан». [Балибар 2003, 199] Таким образом, классовый конфликт, пусть и в латентной форме, по Балибару, неустраним. Но и в этом, явно марксистском пассаже, нам видится влияние Фуко: Балибар говорит о том, что в современности мы имеем дело не с пролетарским классом как таковым, а с пролетаризацией отдельных социальных групп (например, женщин, чернокожих и т.д.) Возможность для такого расширительного понимания «класса», как мы считаем, создаёт как раз Фуко, который в своих дискуссиях с левыми политиками, доказывал, что дело не в экономических классах, а в социальной дискриминации групп индивидов.

Говоря о Фуко, так, например, во время круглого стола 1972 с участием Ж.-М. Доменака, Ж. Донзело, Ж.Жюлиара и других, Фуко показывает, что навязчивое противопоставление пролетариата и «черни» (маргиналов) является ничем иным, как инструментом власти буржуазии, стремящейся заставить пролетариат предпочесть «буржуазное правосудие социальной борьбе» [Фуко 2005, 27]. В то время, как официальный марксизм признаёт угнетённым только рабочий класс, Фуко считает разграничение пролетариев и маргиналов искусственным. Однако эта тема не является у самого Фуко ведущей, она воспринимается как его личная реакция на споры левых интеллектуалов. Поэтому Балибар, вынося на первый план проблему пролетаризации (маргинализации) индивида через его идентификацию, и получает, благодаря Фуко, возможность говорить о двусмысленности идентичности и противопоставлять её «метафизическому мировоззрению» в самом широком смысле. В этом смысле, основной интерес Балибара к сравнению Маркса и Фуко лежит, на наш взгляд, в плоскости социально-философского и философско-исторического осмысления основ философии политики, т.е. в попытке с помощью философии уйти от навязываемых стереотипов, попытке иметь возможность критического философского взгляда на область политического в целом. И поэтому, Балибар стремится доказать, что обращение к Марксу как современному философу, независимо от вопроса об идеологиях, возможно, и привлечение анализа творчества Фуко делает такое обращение современности к Марксу возможным и оправданным.

Таким образом, отвечая на вопрос, заданный нами в начале, можно сделать следующие выводы. Во-первых, судя по всему, Э. Балибар хотел использовать концепт эпистемы М. Фуко, для подтверждения идеи о том, что смена общественно-экономических формаций (“исторических блоков” по Грамши, исторических структур по Балибару), в первую очередь, зависит от сознания и культуры, которая господствует в обществе, а не от экономических преобразований. При этом, понятно, что А. Грамши и сам сильно повлиял на творчество М. Фуко и стал своеобразной “трансмиссией” между Фуко и Марксом. Во-вторых, идеи М. Фуко пронизывают концепцию Э. Балибара с точки зрения отношения к соотношению экономического и социального. Понятия лежащие между социальной и экономической областью получают широкое философское толкование. Например, место пролетариата заступают пролетаризированные социальные группы (что является скорее прямым продолжением мысли Фуко о структурно-функциональном статусе маргинальных групп, чем идей Маркса об освобождении рабочего класса). Далее, понятие «реального подчинения» употребляющееся в «Капитале» скорее в экономическом смысле, получает у Балибара социально-политическое значение, (что тоже является скорее развитием «генеалогии» Фуко, развивающего идеи Ницше о регрессивном характере исторического процесса). У Маркса речь идёт о том, что капитализм никогда не ограничивается эксплуатацией одной только свободной рабочей силы, но использует все жизненные силы человека. Основная же идея Фуко в его «генеалогии» состоит в присутствии «действия на действие», которое он и называет «властью», во всех социальных отношениях. Марксистская идея «реального подчинения» по Балибару дополняется идеей «генеалогии власти» Фуко. В-третьих, целый набор идей М. Фуко вопросам трансформации индивида в обществе позволили Э. Балибару столкнуть проблемы подчинения, эксплуатации и прибавочной стоимости у Маркса и проблему социализации у Фуко. У Маркса эти понятия относятся скорее к негативным аспектам власти, в то время как у Фуко подчинение через социализацию производит новые виды отношений и связей внутри общества. Балибар же, опираясь на генеалогическую аргументацию Фуко, показывает каким образом социализация индивидов тесно взаимосвязана с их само-идентификацией в рамках таких принципиально исторически неоднородных понятий («двусмысленных идентичностей») как «раса», «нация», «класс», «народ» и так далее. Двусмысленность их состоит в том, что эти понятия, которые воспринимаются зачастую однозначно как только социально-исторические или как только экономико-политические, оказываются способны к быстрым видоизменениям и превращениям, составляя псевдо-эмпирическую базу для разного рода теорий, которые, по сути, оказываются дискриминационными по отношению к целому ряду социальных и экономических групп.