Archaic Mind in the Space of Military Meta-Action: Activation 'Keys'

Pershin Yurii Yur'evich Doctor of Philosophy Senior Researcher, Military Institute of Physical Training  194044, Russia, Saint Petersburg, Bol'shoi Sampsonievskii prospekt, 63. pershin9059229943@yandex.ru Other publications by this author

Предварительные замечания.

Архаическое сознание как концепт обладает высоким эвристическим потенциалом, на наш взгляд, пригодным для теоретизации такой разновидности когнитивной деятельности, как разведывательная/контрразведывательная. Это было показано в ряде статей ^{[2, 10, 11]}, в которых мы рассмотрели некоторые, как нам кажется, удачные методологические подходы (прим. 1) к экспликации и описанию военного метадействия и собственно его содержание в парадигме архаического сознания. Такой подход представляется обоснованным, так как оперирующее первосмыслами архаическое сознание как феномен постоянно латентно присутствует в повседневной жизни человека. Так, к примеру, Ю. В. Даренский говорит о мета-смысловой модели Жизнь – Смерть – Воскресение как об онтологической первооснове всего существующего ^{[4, с. 153]}. Он считает, что этот мета-смысл был постигнут архаическим человеком, а затем отмоделирован в ритуале, причем без каких-либо сакральных текстов, а путем непосредственного мистического наития. Способность к такому наитию, по его мнению, сохраняется и у современных людей, но отличие современного человека от архаического состоит не в базовой структуре сознания, а в его вторичных формах. У современного человека, как справедливо замечает автор, сознание «захламлено» обломками более поздних культурных форм, и поэтому «пробиться» к базовым первосмыслам ему очень трудно, хотя и вполне возможно. А у архаического человека эти первосмыслы явлены в сознании «весомо, грубо, зримо» – т. е. и непрерывно воспроизводятся в ритуальных действиях, и структурируют их миропереживание в целом ^{[4, с. 153]}. Снять эту «захламленность», т.е. пробиться к базовым первосмыслам, на наш взгляд, можно, и наиболее ярко активацию архаического хронотопа можно наблюдать в стрессогенных ситуациях (прим. 2), в определенной мере конгруэнтных пограничным ситуациям К. Ясперса ^[20].

Такие ситуации, провоцирующие «включение» и работу архаического сознания, описываются ветеранами войны, принимавшими непосредственное участие в боевых действиях (прим. 3). Они в своих воспоминаниях четко фиксируют измененные, пограничные состояния психики, отличные от повседневных. Последние также вызываются стрессорами, в общем имеющими отношение к жизни на войне, но не являющимися настолько интенсивными и мощными, как непосредственное ведение боевых действий. Именно поэтому они становятся привычными. Однако моменты ожидания боя, вхождения в него, ведения боя и выхода из него являются наиболее запоминающимися, в силу своей эмоциональной насыщенности, повышенной стрессогенности. Именно в таких ситуациях некоторые люди вдруг четко начинают осознавать, что в будущем бою их ждет смерть. Именно в таких ситуациях некоторые люди осознают себя «смертниками», мертвыми, но при этом остающимися живыми, что, по их мнению, помогает им становится спокойными, адекватно воспринимающими реальность. Это осознанное состояние «смерти при жизни» также помогает им легче перенести ранения, боль, помогает им (парадоксально) выжить, там, где другие не выживают. Именно такие ситуации вызывают «отключение» от реальности, вхождение в состояние, сходное с состоянием «берсерка», когда в бою человек делает все «на автомате», «не думая», включаясь в реальность уже после боя. Интересен тот факт, что ветераны описывают эти состояния, полагая, что именно вхождения в такие измененные состояния психики, в такой режим восприятия реальности и поведения в ней, помогали им выжить. Иными словами, они описывают элементы военного метадействия, которые манифестируют архаические пласты сознания, снимая с них тонкий налет «цивилизованности».

Таким образом, военное метадействие включает в себя четко фиксируемые психосоматические состояния, которые древние выдавали за результат влияния/присутствия божественных сил ^[16]. Такие состояния, исходя из воспоминаний фронтовиков, повторимы, следовательно, их можно реконструировать – провести рефлексию хронотопа путем «вскрывания» его телесными практиками. Такому подходу, напомним, присуще внутреннее противоречие (и следовательно, внутренняя диалектика), так как с одной стороны, он претендует на абсолютность, ведь другого подобного критерия такой строгости и универсальности у нас нет. С другой стороны, это – критерий относительный, так как понимание хронотопа как собирание самого себя в определенной топологии и времени – достаточно субъективно. Поэтому телесные и психологические практики работают только как средство провокации, реконструкции, наведения на хронотоп, в котором проявляет себя архаическое сознание ^{[10, с. 10]}.

Отсюда, даже при такой кажущейся недостаточности методов и средств подведения современного человека к хронотопу архаического сознания, на наш взгляд, одним из самых релевантных психосоматических состояний человека (или провоцирующих ситуаций), в которых возможно его приближение к актуализации/включению архаического сознания, из ранее перечисленных, является состояние осознания смерти (или ситуация экстремально крайняя в экзистенциальном понимании - переживание смерти). Однако, мало того, что тема осознания/проживания «смерти при жизни» рассматривается во многих случаях не совсем корректно, она практически не рассматривается в пространстве военного метадействия, в котором такое состояние является серьезным инструментом работы с реальностью. Более того, само такое осознание/переживание «смерти при жизни» в условиях воздействия на современного человека боевых стрессоров происходит спонтанно, что в условиях военного метадействия просто недопустимо. Помимо этого, при таком (даже спонтанном) переживании изменяется восприятие человеком окружающего мира, то есть, восприятие и осознание информации, к чему современный человек зачастую оказывается не готов. Исходя из этого, на наш взгляд, становится особо актуальной не только теоретизация архаического восприятия смерти, которое в виде психологической установки гарантированно способствует системному (не спонтанному) наведению актора-участника военного метадействия на хронотоп архаического сознания, а также корректирует его поведение в заданном хронотопе, но и иное понимание того, что такое информация. Для этого мы приводим операциональное (авторское) определение информации, синтезированное на основе анализа ее восприятия и работы с ней со стороны архаического сознания. Таким образом, проблема исследования состоит в теоретической проработке указанных психологических «ключей», которая уже на практике может способствовать системной активации архаического сознания в ситуации военного метадействия.

Прим. 1. Одним из релевантных теоретических и прикладных методологических подходов является топологическая рефлексия, представленная в работах В. В. Савчука ^{[14, 15]} и получившая дальнейшую разработку в исследованиях его последователей (см., например, ^[6]), которая принципиально воспроизводит элементы архаического отношения к миру, что совпадает с адекватной настоящему моменту рефлексией архаического. Архаическая же рефлексия неотделима от тела, включена в его «работу», в способ связи с вещами, в чувственное восприятие ^{[14, с. 156, 300]}.

Прим. 2. По В. В. Савчуку, архаическое (как манифестация архаического сознания, прим. мое) – это момент, фиксируемый в ситуации паники, безотчетного детского страха темноты и одиночества, в качестве острого переживания семейно-родовой и национальной общности, присутствующим в каждом акте сознания и поведения и в большей или меньшей степени и определяющим мотивационную и волевую сферы ^{[13, с. 7]}. Следует заметить, что архаическое и архаичное, по В. Савчуку, понятия не тождественные.

Прим. 3. См., к примеру, серию книг А. В. Драбкина «Я дрался на…», основанных на воспоминаниях ветеранов Великой отечественной войны.

Немного о смерти в контексте военного метадействия.

Когда Ю. В. Даренский говорит о мета-смысловой модели Жизнь – Смерть – Воскресение как об онтологической первооснове всего существующего ^{[4, с. 153]}, он, на наш взгляд, не «замыкает круг». Помимо этого, следует заметить, что указанная мета-смысловая модель характерна не для физиогенной, а для социогенной религиозности, в которой смерть является злом ^[8]. Отсюда современный человек старается не замечать, что архаический человек создал целую «культуру смерти». Это фольклор, литература, теологию, или, по меткому выражению А. Н. Северьянова, целая «психотехническая индустрия смерти», предназначенная для тиражирования и укоренения этого культурно-психологического пласта в индивиде и обществе, а также их адекватного встраивания в мир. Очевидно и проникновение такой «культуры смерти» даже в постулирующее «жизнь вечную» христианство, что выражается, в том числе, в культе мощей различных святых. Поэтому, только замыкая круг, мы получаем формулу «вечного возвращения»: Жизнь – Умирание – Смерть – Возрождение, иллюстрирующую цикличность архаического времени. Именно эту мета-смысловую модель как онтологическую первооснову сущего и постиг архаический человек. Именно она делает его целостным. Умирание здесь – не только старение, умирание – это, прежде всего, осознавание смерти.

Смерть – это выход из логоса мира в том значении как его понимал Гераклит – как «вечная и всеобщая необходимость», жесткая закономерность причинно-следственных связей (ПСС), отсюда "автоматика берсерка" (по описаниям ветеранов) – полное поглощение сознания человека логосом мира. Но при осознании/проживании смерти при жизни взаимоотношение человека с окружающим миром неуловимо меняется. Мир из разделенного (такого, где для человека существует, или он принимает, только жизнь) становится целостным, единым, когда человек не бежит «от смерти в жизнь», и не пытается психологически и «неомифологически» закрыться от вечного страха смерти ^[7], а «размыкается» к миру. Здесь иллюстрацией такого «размыкания» человека служит феномен «смертной колыбельной», которую мать поет своему ребенку. Искусство в этом случае оказывается максимально искренним, оно не «высокое», не «искусство ради искусства», оно из жизни. Это искусство людей, живущих рядом со смертью, психологически к ней готовых и пытающихся передать этот опыт своим детям. Это опыт присмертной жизни начинается в детстве с песни матери «бай да бай, поскорее помирай» и продолжается осознанием того, что в этой жизни все «не для меня», кроме «куска свинца», а над головой уже вьется «черный ворон», ждущий своей добычи. «Смерть не страшна», поют те, кто не раз с ней встречался, и над кем она постоянно кружится, те, кого «в последний путь» проводят «залпы башенных орудий». Но именно такое осознание смерти при жизни в результате вводит бойца в парадоксальное состояние, когда он осознает, что ему «радостно», он «спокоен в смертельном бою» и знает, что с ним здесь, в мире смерти, который «темная ночь» и «черная степь» отделяют от мира жизни, ничего не случится.

Человек перестает психологически противостоять смерти, а принимает ее как наличное бытие, da-sein (при-сутствие), и тогда смерть, будучи персонифицирована (фетишизирована) архаическим сознанием, как будто перестает «видеть» человека (по его ощущениям), или, в крайнем случае, человек относится к ней как к партнеру, а не к врагу. Отсюда осознание смерти – это введение ее в da-sein, в присутствие. В этот момент человек актуализирует архаическое сознание. В этом отношении – это приведение смерти в со-знание с миром. Мир знает о смерти. Человек всегда старается о ней забыть, «вытеснить» знание о ней. Но это – не архаический человек. Архаический человек всегда в присутствии смерти (вспомним: memento mori).

Присутствие (помимо прочего, и в том значении, как его понимал М. Хайдеггер) – это состояние восприятия бытия, обязательное для архаического сознания. Однако даже такое присутствие не статично, т.е. это процесс, а не результат вхождения в архаический хронотоп. Собственно, нахождение в таком хронотопе (как процесс) подразумевает (также не статус, но) процесс присутствия. Присутствовать – это быть во внимании, даже, скорее, заставлять себя быть во внимании (просто быть во внимании современному человеку болезненно трудно), делать усилие внимания.

В этом отношении можно привести следующую иллюстрацию. В. Н. Хореев приводит рассказ Муракавы Содэна о легендарном мастере фехтования на мечах Ягю Мунэнори (1571-1646), к которому пришел помощник сёгуна, желающий обучиться искусству фехтования. Однако Мунэнори, взглянув на него, заявил, что помощник сёгуна уже прекрасно владеет одной из школ фехтования. Тот, в свою очередь, ответил, что он никогда в жизни не обучался фехтованию, но с детства хотел быть самураем, а всё, что необходимо самураю – это презреть собственную жизнь. Он много думал об этом и через несколько лет понял, в чем тут дело. С тех пор, по его утверждению, он не думает о смерти. Услышав это, Мунэнори ответил, что только в этом одном и заключается высшее мастерство фехтования и помощнику сёгуна не нужно брать в руки меч, потому что он достиг совершенства самостоятельно ^{[18, с. 159-160]}. Очевидно, что те несколько лет, в течение которых помощник сёгуна думал о «презрении к жизни», то есть о смерти, она постоянно была у него во внимании. Продумывание и психологическая подготовка к смерти – это и был процесс вхождения в архаический хронотоп, совершенно ясно и точно описанный самураями по его наиболее характерному признаку. Они знали о нем по собственному опыту и постоянно присутствовали в нем. Помощник сёгуна очень хорошо проработал всю психологию этого процесса – думая о смерти, он «умирал» при жизни. Иметь возможность и способность быть мертвым при жизни – оказалось, этого достаточно чтобы быть настоящим самураем, и даже мастером меча. Иными словами, стать самураем – значит достичь понимания первосмысла и закрепить его первовеществом – кровью. Такое понимание и закрепление первосмысла манифестирует рождение и присутствие человека в мире.

Присутствие, помимо внимания как направленного восприятия, требует самого восприятия как такового. По Хайдеггеру, восприятие «это перевод греческого слова, что означает: заметить какое-либо присутствующее, замечая, взять его перед собой и принять как присутствующее. Это берущее-перед-собой-восприятие есть представление в простом, широком и одновременно сущностном смысле, в котором мы даем присутствующему стоять и лежать перед нами так, как оно стоит и лежит» ^{[17, с. 134-145]}. Мы видим, что у архаического человека этим «каким-то присутствующим», «взятым перед собой и принятым как присутствующее» помимо прочего, является смерть. Парадоксально, но архаический человек в этом отношении (и это не шутка) напоминает известного «кота Шредингера», принимая одновременно и жизнь, и смерть, и таким образом утверждая подлинность бытия. Удержание присутствия в мире как функция архаического сознания – это тотальное внимание к нему. Она, как и все остальные функции сознания, является способностью человека работать с информацией, способностью принимать информацию. Но следует уточнить, что это и возможность воспринимать информацию.

Информация в контексте военного метадействия.

Качество восприятия информации также отличает архаического человека от современного. Максимальное присутствие в мире означает максимальный объем воспринимаемой информации. Полнота присутствия – это полнота воспринимаемой информации. Отсюда следует интересный вывод о том, что наведение современного человека на воспроизведение хронотопа архаического сознания будет настолько успешным, насколько у него развита способность и насколько он может пользоваться возможностью восприятия информации. Однако, здесь следует прежде всего разобраться, что в качестве информации принимает актуализированное архаическое сознание участников военного метадействия в заданном месте и времени (хронотопе). В качестве хронотопа мы приняли события (действие и метадействие), происходящие в фильме «В августе 44-го».

События, показанные в фильме и, в частности, эпизод уничтожения группы диверсантов уже рассматривался нами в ряде статей ^{[11, 12]}. Из него совершенно понятно, что все действия группы оперативников СМЕРШ под командованием капитана Алехина не спонтанны, а заданы жесткой логикой следствия, цепочкой актуализирующихся и осуществляющихся причинно-следственных связей. В определенных «точках бифуркации» – точках принятия решений – следствие выбирает направление, которое, как считают участники группы, наиболее адекватно цели следствия – обнаружению и ликвидации группы диверсантов. Такое направление развития следствия выбирается при постоянных усилиях участников группы Алехина зафиксировать прошлое – а именно, события, которые в нем происходили фактически. Однако помимо реально происходивших событий участники группы также фиксируют и гипотетически происходившие события. Именно поэтому следствие развивается в виде направленного в будущее вектора движения.

В ходе всего фильма группа догоняет противника, идет по его следам, но всегда как будто опаздывая, действуя в ответ на действия пока еще невидимого, но реального противника. То есть, противник исполняет роль ведущего, заставляя группу Алехина быть ведомой, или, иными словами, он представляет вызов, на который группа Алехина отвечает. Диверсанты «конструируют» локальное будущее, следовательно, они на своем уровне знают его, а группе СМЕРШ постоянно приходится оперировать в уже созданной диверсантами реальности, приспосабливаться к ней. Это происходит и потому, что группе Алехина, после фиксации факта деятельности группы диверсантов (или факта возможной деятельности группы диверсантов), необходимо реконструировать логику диверсантов, причины и цели их действий, а также построить и проверить несколько версий их возможных действий, из которых только одна оказывается верной, после чего группа в расследовании продвигается дальше.

Однако к концу фильма все меняется, группа Алехина начинает опережать действия противника. Это происходит потому, что группа учится предвидеть будущее, включаясь в цепочки ПСС, следуя вдоль них, проживая их, постигая их логику, экстраполируя ее в будущее. Здесь следует заметить, что еще Цицерон говорил о стремлении человека знать будущее, когда «смертная природа могла бы вплотную приблизиться к божественной» ^{[19, с. 191]}. Почему архаический человек считал знание будущего божественной способностью догадаться нетрудно. К примеру, понимать будущее (в данном случае) означает для группы Алехина – понимать логику будущих действий диверсантов, предвидеть их. Так группа Алехина присваивает до того момента «отчужденное» будущее, осваивается в нем и сама начинает диктовать диверсантам порядок действий. Это происходит потому, что диверсанты, изменяя реальность в соответствии со своими замыслами, оставляют следы своей деятельности, говорящие о том, что реальность изменили именно они. Изменения реальности становятся как будто «подписаны» диверсантами, и «прочтение» этих изменений сотрудниками группы Алехина дает им возможность продолжить в будущее логику этих изменений. «Присваивая» будущее, группа Алехина «присваивает» объективную реальность, как будущую, так и настоящую, так как лучше начинает понимать (здесь и сейчас) и предполагать возможные (в будущем) действия диверсантов. А с позиции архаического человека такое «присвоение реальности» является предпосылкой к демиургическому управлению ею - то есть, к изменению и/или созданию ее фрагментов (конструированию будущего). Это, в терминологии Цицерона, поистине божественная способность. Это, в современной терминологии, свойство субъекта.

Присвоение реальности, таким образом, предполагает знание будущего-через-настоящее, или будущего-через-вот-бытие, или, иными словами, знание того, к чему приведут совершаемые в настоящем изменения реальности (действия сотрудников группы). При этом настоящее/вот-бытие обязательно включает в себя зафиксированное прошлое (порядок совершения событий и логику соответствующих им ПСС). Сотрудники СМЕРШ группы Алехина, в данном случае, «присутствуют» в реальности более субъектно, полно, включено (прим. 4), чем группа диверсантов, так как они, во-первых, постоянно приближаются к знанию прошлого (предыдущих действий) группы диверсантов и, во-вторых, могут предполагать и удерживать во внимании наиболее вероятные варианты развития событий. Таким образом, они уделяют реальности больший объем внимания (прим. 5), чем диверсанты, которые не проводят работу по определению уже имевших место действий группы СМЕРШ и, следовательно, не выявляют цепочки ПСС, в соответствии с которыми проходит ее работа. Все это дает группе Алехина возможность воздействовать на реальность и самим начинать изменять или создавать ее фрагменты. Иными словами, она начинает формировать будущее, в которым отводит диверсантам совершенно определенные роль и место.

Заметим, что объем внимания, уделяемый реальности должен быть прямо пропорционален объему воспринимаемой информации. Именно воспринимаемой, так как фрагменты реальности, находящиеся вне внимания человека несут в себе информацию, но она, во-первых, может им не замечаться, и поэтому не восприниматься, и во-вторых, не быть воспринимаемой per se. Это вплотную подводит нас к определению информации как объективной и субъективной. Объективная информация – то, что есть на самом деле и чего человек может и не замечать. Субъективная информация – то, что входит во внимание и воспринимается. Однако следует напомнить, что архаический человек уделяет большое внимание информации, которую он воспринимает через бессознательное.

Таким образом, формирование будущего при работе с информацией – это внесение в него изменений. Изменение реальности закономерно сказывается на изменении структуры и качества метадействия, а также на изменении режима работы группы Алехина с информацией. Исходя из этого, информацию, в данном случае и в описываемой сфере деятельности (как и с точки зрения архаического сознания), мы будем понимать как любые входящие в поле внимания человека изменения объективной (физической) реальности, а также субъективной (психической) реальности человека, проходящие во времени и в пространстве в соответствии с отношением (градиентом) было – стало, к примеру, было А, стало Б. Собственно, наличие подобного градиента уже является признаком наличия информации. При этом для любого частного случая отношения было А, стало А сохраняется временной градиент, а информация содержится в любом (отрицательном или положительном) ответе на вопрос изменилось ли что-то? Градиент было – стало может проявляться в таких частных формах, как, к примеру, не знал – узнал, не видел – увидел и пр., в том числе и знал – забыл, не помнил – вспомнил, не думал – подумал. Следует заметить, что в описываемой сфере деятельности отрицательный ответ на вопрос изменилось ли что-то? иногда является не менее важным, чем положительный - он также содержит информацию, несмотря на отсутствие изменений.

Такое понимание информации актуализирует проблемы ее восприятия. Здесь вступает в силу «человеческий фактор». Еще философы-скептики в IV-III вв. до НЭ считали, что на восприятие человека влияют его эмоциональное и физическое состояние, а также разница во вкусах и различная чувствительность органов чувств. Однако влияние, к примеру, эмоций на адекватное и полное восприятие информации достаточно просто купируется приемами саморегуляции. Иное дело – способность человека замечать изменения. Дело в том, что информация, в соответствии с нашим определением, во-первых, будет генерироваться материальной/виртуальной реальностью в тот момент, когда она приобретает квант нетождественности, во-вторых, следует обязательное присутствие наблюдателя и, в-третьих, наблюдатель должен быть способен замечать информацию (присутствие/отсутствие изменений). Очевидно, что в случае с любым человеком, доступной его восприятию информацией будет изменение реальности, которое больше или совпадает с порогом различения.

Исходя из этого, наблюдатель должен обладать откалиброванной остротой внимания (путем выяснения порога различения или тренировкой на предмет обнаружения эталонного (минимального) объема информации). При этом, в нашем случае, мы не можем определить остроту внимания как «ясность, конкретность и однозначность внутреннего видения находящегося в сознании или за его пределами объекта» ^{[6, с. 48]}. Здесь острота внимания (по аналогии с остротой зрения) будет представлять собой способность заметить минимально возможное количество изменения, т.е., фактически может быть равна порогу различения. При этом, заметим, последний сам состоит из множества минимально возможных дискретов/минимально возможных изменений, следовательно большой массив информации содержится ниже порога различения и может быть не воспринят наблюдателем. Точнее, сознанием наблюдателя.

Здесь следует также добавить, что интерпретируя аксиоматическое положение теории коммуникации П. Вацлавика «невозможно не коммуницировать» (прим. 6), имеет смысл утверждать, что невозможно находиться вне информации, как невозможно находиться вне любых изменений. Здесь манифестируется понимание тотальности информации и ее присутствие при кажущемся (субъективном) ощущении отсутствия изменений реальности. Понимая информацию как изменения, аксиому П. Вацлавика можно интерпретировать следующим образом: никто/ничто не может не быть источником информации, или (и следовательно) никто/ничто не может не воспринимать информацию. Здесь мы исходим из того, что мир – суть непрерывная череда изменений, и поэтому он – суть информация. Но человек понимает под информацией то, что замечает: «для человека актуально существует лишь то, что им замечено» ^{[5, с. 162]}, т.е., на что обращено внимание. Причем, замечено не только как единичный факт, но и замечено как «входящее во внимание», еще и еще раз. И даже при этом, так трактуя аксиому теории коммуникации Вацлавика, можно полагать, что работа и манипуляции с информацией являются свойством человеческой психики. Помимо сознания как отражения действительности, сюда входит бессознательное, также как своеобразное отражение действительности. Следовательно, бессознательное человека также работает с информацией, которая не входит во внимание человека, т.е, которую он не замечает.

Прим. 4. Все эти характеристики присутствия характерны для архаического сознания, которое начинает актуализироваться у сотрудников группы СМЕРШ в процессе ведения следствия.

Прим. 5. По воспоминаниям многих ветеранов Великой Отечественной войны и других военных конфликтов, в таком режиме работы внимания и восприятия они могли видеть предметы и людей вокруг себя в самых мельчайших подробностях. Многие также отмечают психологический эффект «замедления времени».

Прим. 6. В русском переводе работы П. Вацлавика «Прагматика человеческих коммуникаций: Изучение паттернов, патологий и парадоксов взаимодействия» первая аксиома теории коммуникации дается как «никто не может не общаться» (перевод А. Суворовой). Однако, на наш взгляд, понятие «общение», возможно, содержит несколько иной объем оттенков, чем те, что содержит понятие «коммуникация». К примеру, «коммуникация» как калька с английского/немецкого языков (one cannot not communicate/ Man kann nicht nicht kommunizieren) ^{[21, р. 32]} более подходит к обозначению формального обмена всем объемом информацией различного вида, манифестации взаимного присутствия. Понятие «общение», на наш взгляд, более уместно, когда акт коммуникации рассматривается с точки зрения системности: обще-ние содержит нечто общее между коммуникантами, объединяющее их, включающее их в единую систему.

Режимы работы с информацией.

Итак, работа группы Алехина с информацией происходит в нескольких режимах, среди которых можно, на наш взгляд, выделить следующие.

Во-первых, это пассивный режим ожидания информации и (на основе анализа этой информации) предположение о будущих действиях противника. Здесь информацией является отсутствие изменений реальности и/или наличие любого изменения при неучастии в них наблюдателя. Этот режим обладает основным недостатком – отсутствием полноты информации (информацией являются только те изменения реальности, которые можно наблюдать, а также логически выводимые из них), на основании которой предсказание логики развития цепочек ПСС является очень проблематичным. Следовательно, проблематичными (если вообще возможными) являются своевременные и адекватные ответные действия. Этот режим применим тогда, когда сотрудникам группы СМЕРШ необходимо наблюдать за противником, при этом не обнаруживая свое присутствие для того, чтобы противник мог продолжать свои действия в «естественных» условиях. Это режим накопления определенного количества информации до того объема, когда она, будучи проанализирована, даст наблюдателю возможность качественно измениться – он станет сам формировать реальность, т.е. из объекта изменений он станет субъектом изменений.

Во-вторых, это активно-пассивный режим. Он сочетает активное собирание информации, ее анализ, в который включаются неожиданные и непредсказуемые (пассивность – в невозможности на них повлиять) изменения реальности. Это встраивание в цепочки ПСС, их анализ, интерполирование событий прошлого, экстраполирование вероятных событий будущего, или предсказание будущих действий противника. Последнее предполагает ожидание предсказанных действий противника (пассив) и активное им противодействие в случае совпадения предсказанного и действительного. В данном случае ожидание подразумевает знание о будущих действиях противника при явной или неявной декларации (демонстрации) незнания о них, а также выбор удобного времени для своих действий.

Третий режим работы с информацией, ее обработкой и практическим использованием представляется наиболее интересным. Это активный режим конструирования реальности. Очевидно, что даже он не может обходиться без пассивной составляющей, в качестве которой следует признать неожиданные и непредсказуемые изменения реальности, в том числе, вызванные сторонними субъектами. Но в целом, все же назовем его активным, так как здесь преимущество именно за активной работой с информацией, и более того, это работа по ее генерированию. Здесь также присутствует активное собирание информации, ее анализ, встраивание в цепочки ПСС. Но в определенный момент эти цепочки не просто анализируются для экстраполяции будущего, но и активно конструируются для некоторой деривации реальности, построения ее варианта, который можно назвать частично/условно виртуальным. Такая полувиртуальная реальность, при некотором совпадении с объективной реальностью, несет в себе специально организованные искажения, виртуальные опорные смысловые точки, которые при кажущейся аксиоматичности на самом деле являются ложными или не существующими, т.е. информационными ловушками. Тот, кто на них опирается, рискует, во-первых, строить свои действия неадекватно объективной реальности, что приводит к системным ошибкам, а во-вторых, он не просто рискует, но обречен в любой момент потерять эти опоры, так как зависит от воли конструктора этой искаженной реальности. Тем не менее, конструирующий такую реальность – конструирует будущее этой реальности. При этом конструктор подобной виртуальной/искаженной реальности должен уметь убедить своего противника, что именно она и есть настоящая.

Конечно, такое разделение работы с информацией на режимы достаточно условно. Группа Алехина работает с информационными потоками преимущественно в активно-пассивном и активном режимах. И выйти на группу диверсантов группа Алехина смогла потому, что все ее члены были задействованы в активном поиске, даже несмотря на то, что часть выявленных цепочек ПСС оказывалась ложной. Однако количество цепочек ПСС, в которые группа встраивалась (проживала), анализировала и протягивала в будущее, даже притом, что часть их не дала результата, так или иначе относящегося к выявлению группы диверсантов, не могло не перейти в качество. Ложные направления расследования были отброшены, оставлены максимально вероятные, а также достоверные факты (пример: супесь на саперной лопатке), и таким образом прошлое было протестировано на соответствие реальности и достаточно жестко зафиксировано. Опираясь на такие фиксированные факты прошлого, в расследовании группы Алехина был произведен качественный скачок. Он состоял в том, что перед группой открылось очевидное вот-будущее или вот-пред-стоящее. Именно этот качественный скачок, изменивший видение ситуации, дал возможность сотрудникам группы капитана Алехина увидеть логику того, что должно произойти, т.е. того, что следует из актуализации оставшихся и ставших истинными цепочек ПСС (прим. 7). Такое видение дало возможность самому командиру группы – капитану Алехину – уже не просто осознавать будущее, но и его конструировать. Именно это он и сделал, организовав засаду на группу диверсантов.

С самого начала, выбирая места для стрелков в засаде, сопровождая капитана Аникушина к месту засады и к месту встречи с группой диверсантов, отмеряя шаги до пенька на поляне, Алехин как раз конструировал топос и событийный ряд действа, которое было направлено на обезвреживание группы диверсантов Мищенко. Это архаическое действо, рассмотренное с точки зрения архаического сознания, т.е. понимания им цикличности времени, уже было, несмотря на то, что современное сознание, оперируя линейным временем, еще осознает его как неизвестное будущее. Оно уже существовало, и было готово к неизбежному исполнению (прим. 8), что показывает полное управление Алехиным сконструированной ситуацией, его самопожертвование, выход на границу жизни и смерти. Он оплатил осуществление сконструированной им реальности кровью, крайним средством оплаты. Его слова: «как бы то ни было, от Таманцева они не уйдут, если… всё!» означают, что даже если ему придется умереть, чего он совершенно не боится в этот момент (который в одной из указанных статей мы определили как настоящий момент истины), – его реальность осуществится. Он исполнил реальность им же сконструированную, ее исполнили все, как бойцы его подразделения, так и диверсанты Мищенко, хотя последние этого и не знали. Эта заданность действия, его обязательное исполнение и совершение, предрешенность, воспринимается архаическим сознанием как судьба, карма. Демиургичность (субъектность) Алехина (с точки зрения архаического человека) проявляется здесь в его способности конструировать судьбу, как свою, так и других людей. Далее демиург-субъект уже может быть и не нужен – после его выхода из действия (Алехин получил сильный удар по голове) в созданной им реальности цепочки ПСС могли бы развернуться и актуализироваться и без него, даже в случае его смерти. Заметим, что оставшись в живых, находясь с обездвиженном состоянии, он просто смотрел на их актуализацию, практически не принимая в этом никакого участия (прим. 9). Таким образом, с момента начала конструирования им реальности, диверсанты проиграли, они вошли в его реальность, и уже она владела ими, а не они ею.

Прим. 7. Способность «видеть» будущее, а также изменять его дает человеку психологический настрой, который может быть определен им как «запах удачи». Архаическое сознание (вспомним Цицерона) понимает и трактует такое психофизическое состояние как энтузиазм (в значении одержимости божеством), сатори, просветление. Составляющие такого состояния – ощущение счастья, удовольствия от единения с миром, от возможности управлять им.

Прим. 8. По поводу такого парадокса цикличной модели времени, А. М. Анисов пишет, что если изобразить время в виде циклической замкнутой линии, или круга, и поместить на эту линию события, то сказать, какое из событий отмеченных на круге произошло раньше, нельзя в принципе. То есть, невозможно сказать, какие из явлений были в прошлом, какие будут в будущем ^{[1, с. 5-25.]}. При этом для архаического сознания соотношение причины и следствия все равно будет сохраняться, однако следствие может наступать ранее, чем его причина. Здесь, очевидно, также следует привести аналогию с описанием Гомером щита Ахиллеса, на котором события были изображены одновременно статичными и движущимися, одновременно прошлые и будущие ^{[9, c. 376-377]}.

Прим. 9. Такая демиургичность/субъектность довольно точно описана Л. Н. Толстым в 3 и 4 томах романа «Война и мир». М. И. Кутузов, по мнению писателя, чувствует и понимает всё происходящее как действие некой «неуловимой силы», «неопределимой, таинственной связи», «непонятной, таинственной силы», которая решает участь сражения, без его непосредственного руководства. Аналогичное чувство субъектности Л. Н. Толстой приписывает и Наполеону, без приказания которого происходило все, что он хотел, а он приказывал только потому, что думал, что от него ждут приказаний ^{[12, с. 68-75]}.

Заключение.

В результате исследования можно сделать выводы о том, что специфическое психо-физическое состояние человека, которое можно обозначить как «архаическое сознание», является некой «точкой сборки», то есть задает в какой-то степени парадоксальное, отличное от обыденного (современного) видение окружающей реальности. Этот феномен (при достаточной теоретической проработке) в своих позитивных аспектах может быть применен на практике. Собственно, такое спонтанное использование феномена архаического сознания и было проиллюстрировано нами на примере группы СМЕРШ из фильма «В августе 44-го». К сожалению, во многих подобных случаях практическое использование этого феномена не систематично, так как некоторые ключи наведения на это состояние (архаический хронотоп) входят в противоречие с современными религиозными, морально-этическими нормами, бытующими мнениями и традициями.

Для активации такого состояния необходим целый набор факторов, среди которых (в рассмотренной нами сфере военного метадействия) - боевые стрессоры, а также некоторые психологические «ключи», гарантирующие актору-участнику военного метадействия точность такого наведения на хронотоп. Этими "ключами", способствующими актуализации видения боевой ситуации, характерной для архаического сознания, могут выступить и некоторые психологические установки, среди которых свойственное архаическому сознанию отношение к смерти и к восприятию информации. Хотелось бы выразить скромную надежду на то, что со временем, после соответствующей теоретизации как самого феномена архаического сознания, так и способов его активации, станет возможным его системное применение как неотъемлемой составляющей военного метадействия.