“Second code” and biology of destiny: what does epigenetics say about the textual nature of a human?

Rakhimova Maiya Vil'evna PhD in Philosophy Docent, the department of Socio-Humanitarian and Psychological-Pedagogical Disciplines, South Ural State Institute of Art named after P. I. Tchaikovsky 454091, Russia, Chelyabinskaya Oblast' oblast', g. Chelyabinsk, ul. Plekhanova, 41 Mayesta@mail.ru Other publications by this author

Небезызвестный популяризатор исследований в области генетики, Мэтт Ридли в своей работе «Геном: автобиография в 23 главах» высказал мысль о том, что геном, который удалось вскрыть и прочитать нашему поколению, - это всего лишь снимок вечно изменяющегося документа, у которого никогда не будет последнего издания.

И, надо сказать, что сравнение генома с книгой или текстом достаточно популярно среди генетиков. Вряд ли ученые готовы в полной мере трактовать генетический текст как лингвистический, скорее, наоборот, - в вопросах исследования генома они зачастую стремятся несколько дистанцироваться от инструментария гуманитарных наук.

И, тем не менее, заявленное сравнение достаточно распространено для западной научной традиции. Западные эпигенетики время от времени обращаются к лингвистике и философии за помощью, чтобы, используя накопленный потенциал знаний и понятийно-категориальный инструментарий данных наук, доступным языком объяснять специфику функционирования генома и эпигенома.

Все чаще в исследовательских работах заходит речь о влиянии не только биологических, но и социальных факторов на полноценную работу генома человека, о способности клеток помнить информацию, полученную по различным «каналам связи», и соответственно (генетически, эпигенетически) на нее реагировать в течение всей жизни человека.

Отдельно анализируется влияние второго (эпигенетического) кода на судьбу человека, в связи с чем, в ряде научных работ появляется характеристика судьбы человека как биологической судьбы.

Так что такое биологическая судьба человека? Какую функцию выполняет при становлении биологии судьбы второй (эпигенетический) код человека? Что для понимания работы генома дает его сравнение с книгой и можно ли говорить о текстуальной природе человека? Попробуем ответить на поставленные вопросы с позиции их философского осмысления.

Однажды генетик Луиджи Лука Кавалли – Сфорца даже задался вопросом: а соответствуют ли языковые границы генетическим ^{[2, С. 252,253]}?

На этот вопрос его вдохновило понимание, что люди и их язык идут по земле вместе. Язык составляет основу творческой и социокультурной деятельности людей, вбирает в себя архетипические коды народов, их коллективное бессознательное. Язык подвижен, динамичен, пластичен и восприимчив ко всякому новому. У языка есть определенные границы (лингвистические, грамматические и др.) и в то же время он, в известной степени, открыт как феномен.

Так, проблема поиска аналогий между генетикой и лингвистикой привела Луиджи Кавалли - Сфорца и других западных ученых, например, П. Шпорка, М. Ридли к сравнению нити ДНК с письмом, записанным с помощью алфавита химических соединений - нуклеотидов. Одна буква – один нуклеотид, а генетический код - строка символов. Символы алфавита здесь совершенно равнозначны, значение имеют лишь их комбинации. Язык ДНК проще английского, и генетический алфавит состоит лишь из четырех букв: A, C, G, T ^{[2, С. 21, 22]}.

Мэтт Ридли пошел чуть дальше и сравнил геном с поваренной книгой, которая состоит из 23 глав, называемых хромосомами. Каждая глава в свою очередь содержит тысячи «рецептов» белков, называемых генами. Текст каждого рецепта состоит из «абзацев», называемых экзонами, которые прерываются не относящимися к рецепту «рекламными баннерами» - интронами. Текст «рецептов» написан «словами» - кодонами. Каждое «слово» состоит из «букв» - нуклеотидов. Причем, в книге нашего генома миллиард слов,…в 800 раз больше, чем в Библии ^{[2, С.12]}.

Немецкий нейробиолог Петер Шпорк оказался несколько сдержаннее в сравнениях генома с чем бы то ни было, и просто обозначил химические основания как «буквы генетического текста, образующие код, который клетки умеют читать как «монтажную схему» и переводить в многочисленные белки, из которых строится живое существо» ^{[3, С. 12]}.

Как представляется, сравнение генома с книгой ли текстом – не редкая метафора. И между ними можно найти нечто общее. Так, книга – это информация, записанная строкой дискретных знаков с заданным направлением чтения. Информация кодируется с помощью комбинаций ограниченного числа символов (алфавита), в результате чего образуется огромное число слов (лексикон). В геноме же, по мнению М. Ридли, все происходит точно так же. Небольшое отличие состоит в том, что в большинстве языков текст читается слева направо, а гены на хромосоме могут считываться в разных направлениях, но никогда – в обоих сразу ^{[2, С. 13]}.

Еще одно отличие состоит в том, что слова в книгах могут иметь разную длину, а каждое «слово» генетического кода всегда имеет длину в три нуклеотида, которые обозначаются буквами: A, C, G, T.

Кроме того, текст генома записан не на бумагу, а инкрустирован в длинную полимерную цепь остатков сахара рибозы и фосфорной кислоты, известную как ДНК (дезоксирибонуклеиновая кислота). Каждая хромосома представляет собой пару длинных (очень длинных) спирально закрученных нитей ДНК, в которых буквы – нуклеотиды выглядят как боковые ответвления, обращенные друг к другу. Внутри каждой клетки находится документ длиной в 3 млрд «букв». Проблема только в том, что пока малоизвестно, как геном организован и каким образом в нем зашифрована информация о строении организма ^{[2, С. 361]}.

Подхватывая сравнение генома с книгой, британский генетик, вирусолог Несса Кэри пишет о ДНК как о фундаментальном источнике информации в наших клетках, их базовой схеме. Сама ДНК, по мнению исследователя, пассивна в том смысле, что не выполняет многие тысячи действий, необходимых для поддержания нашей жизни. Эти функции, главным образом, возложены на белки. Но коды всех этих белков находятся в ДНК ^{[1, С. 51]}.

А если ДНК – код, то значит, он должен состоять, как считает Несса Кэри, из символов, которые можно прочесть. Он должен работать подобно некоему языку. Именно так и действует код ДНК. Если учесть, насколько сложными созданиями являются люди, то очень странным и удивительным нам может показаться то, что наша ДНК представляет собой особый «язык», состоящий всего лишь из четырех букв ^{[1, С. 51]}.

Тем не менее, именно многочисленные комбинации из четырех генетических букв складывают живые организмы, в том числе и человеческий организм. Все перечисленные сравнения генома с текстом, особого рода документом, генетическим языком, состоящим из химических букв, наталкивает на мысль о текстуальной природе человека.

Под текстуальностью на данном этапе исследования понимается свойство человеческой природы заключать в себе, сохранять и транслировать на разных уровнях структурирования материи информацию и смыслы. Информация и смыслы не могут существовать разрозненно, они взаимосвязаны. А человек, в этой связи, есть своего рода «текст».

Как генетический текст, человек «прописан» многочисленными комбинациями белков, опирающимися на устойчивый фундамент генетического языка ДНК.

Язык устойчив, букв всего четыре, но люди такие разные, и каждый раз человек, как текст, индивидуален. Как это возможно?

Несса Кэри обращает внимание читателя на то, что в ядре клетки содержится подавляющее большинство ДНК и генов, которыми мы закодированы, это чертеж, по которому мы созданы ^{[1, С. 31]}.

Другое дело, что клетки могут становиться совершенно разными, несмотря на то, что берут свое начало от одной клетки с записанным в ней единственным планом развития. Одно из объяснений этого феномена, по мнению исследователя Кэри, заключается в том, что клетки разным образом используют одну и ту же информацию, и это, несомненно, так и есть ^{[1, С. 16]}.

Как клеткам удается помнить о том, что им предстоит делать, и продолжать делать это?

В попытке объяснить, как это возможно, исследователь Н. Кэри прибегает к сравнению ДНК со сценарием, который может иметь несколько прочтений, которые зависят от его клеточного контекста ^{[1, С. 50]}.

Сценарий ДНК один, но один и тот же сценарий в каждом отдельном случае индивидуален в силу ряда генетических и эпигенетических причин: «в театре, если пьеса откровенно плоха, даже великий режиссер и потрясающая труппа едва ли смогут сделать из нее достойный спектакль. С другой стороны, каждому из нас не раз приходилось видеть ужасающие постановки любимых драматургических произведений. Даже если сценарий идеален, конечный результат, может оказаться катастрофическим, если за создание спектакля возьмется слабый постановщик.

Подобным же образом генетика и эпигенетика чутко взаимодействуют между собой, работая слаженно и четко для сотворения чудес, к числу которых принадлежим и мы, и весь окружающий нас органический мир» ^{[1, С. 51]}.

Сложно представить процессы, происходящие в живой клетке как разрозненные хаотичные процессы, носящие случайный, спонтанный характер.

В этой связи исследователь Мэтт Ридли обращает внимание на то, что геном – очень «умная» книга. При благоприятных условиях она может самостоятельно копироваться и читаться без чьего-либо участия ^{[2, С. 13,14]}. Все 50 000 000 000 000 или около того клеток человеческого организма являются результатом безупречной репликации (копирования) ДНК ^{[1, С. 55]}.

Что касается репликативной функции генома, то исследователь Несса Кэри обращает внимание на исходную направленность генома на «прозрачное» копирование, копирование «слово в слово», когда «клетка старается сделать так, чтобы копии ДНК получались абсолютно идентичными своему оригинальному шаблону».

Несса Кэри предлагает вспомнить одну из самых знаменитых строк во всей английской литературе:

Ромео, о, зачем же ты Ромео?

Если мы изменим всего лишь одну букву, то, как бы эмоционально ни была произнесена эта фраза со сцены, смысл ее вряд ли останется тем, который вкладывал в него великий Шекспир:

Ромео, о, затем же ты Ромео?

То же самое может происходить и с нашими ДНК – одно неуместное изменение (мутация) может привести к катастрофическим результатам, пишет автор ^{[1, С. 55]}.

Особенно это актуально в том случае, если мутация присутствует в яйцеклетке или сперматозоиде, поскольку в конечном итоге это может привести к рождению индивидуума, все клетки которого будут поражены мутацией.

Почему? Потому что в каждой нашей клетке содержится шесть миллиардов пар оснований ДНК (половина получена от отцов и половина – от матерей), иначе, - геном. Когда сперматозоид и яйцеклетка сливаются, два ядра перепрограммируются цитоплазмой яйцеклетки. Ядро сперматозоида очень быстро утрачивает большую часть своей молекулярной памяти о том, чем оно было прежде, и становится едва ли не чистым холстом. Цитоплазма же яйцеклетки невероятно эффективна в обращении вспять эпигенетической памяти наших генов, действуя как гигантский молекулярный ластик ^{[1, С. 48]}. И значит, от «прозрачности» репликации, а также от качества генетической информации зависит слишком многое, чтобы не относиться к данной проблеме без должного внимания.

Так, почему же наш организм способен строить разные типы клеток, когда в них заключен один и тот же геном ^{[3, С. 13]}?

Отвечая на этот вопрос, Несса Кэри снова приводит аналогию со сценарием, в данном случае, - с актерами, читающими сценарий. Автор пишет: «Баз Лурман (режиссер) вручает Леонардо ди Каприо (Ромео) шекспировский текст «Ромео и Джульетты», на котором режиссер написал от руки или напечатал собственные примечания – как расположить актеров, куда поставить камеру и много другой дополнительной рабочей информации. Лео делает себе фотокопию сценария, и все добавленные Базом Лурманом пометки копируются вместе с ним.

Клэр Дейнз (Джульетта) также получается свой экземпляр сценария. Комментарии режиссера на нем иные, чем на сценарии ее партнера, и этот вариант текста пьесы тоже копируется.

Вот таким образом и осуществляется эпигенетическая регуляция экспрессии генов – разные клетки имеют одинаковый чертеж ДНК (оригинальную авторскую пьесу), но несут в себе различные молекулярные модификации (режиссерский сценарий), которые при каждом делении клетки могут передаваться от материнской клетки к дочерней. Эти модификации ДНК ничуть не меняют изначальную природу A, C, G, T в нашем генетическом сценарии, в нашем чертеже» ^{[1, С. 65]}.

Что же такое эпигенетика как наука, если ее потенциал и могущество в процессах моделирования человеческой «клеточной» индивидуальности и текстуальности столь демонстративно?

Термин «эпигенетика» означает «над-генетика» или «около-генетика». Эта наука изучает эпигеномы, которые располагаются «над» геномами наших клеток (некоторые говорят «за», «рядом» или «на») ^{[3, С. 12]}.

Эпигенетика занимается всей молекулярно-биологической информацией, которую клетки хранят и передают своим дочерним клеткам, но которая не содержится в наследственном материале ^{[3, С. 14]}.

Понятие «второго кода», которое использует в своей книге Петер Шпорк, отражает главную идею эпигенетики. Первый код - последовательность букв генного текста - определяет не все, считает автор. Существует еще одна биологическая информационная система. Именно благодаря ей, каждая наша клетка знает, откуда она происходит, какой путь ей предстоит и куда она придет.

Генетический код сообщает организму, какие биомолекулы он может синтезировать, а второй, эпигенетический код сообщает ему, когда, где и какую из принципиально возможных биомолекул он в действительности должен синтезировать. Второй код закрепляет важную информацию и в геноме, и на геноме, но при этом работает в ином временном масштабе, нежели первый. Эпигенетическая информация меняется в течение лет и десятилетий, динамично реагируя на изменения внешней среды.

Немецкий нейробиолог Петер Шпорк полагает, что эпигенетика изучает структуры, которые наделяют каждую клетку индивидуальностью и в совокупности образуют ее эпигеном. Последний отвечает за хранение в клетке не только «монтажных схем» всех возможных белков, но и указания, какие из них должны быть реализованы. Эти указания клетки при делении могут передавать вместе с генетическим текстом своим дочерним клеткам.

В некотором смысле, эпигеном определяет назначение клетки. Он сообщает геному, как тот должен использовать свой потенциал. Он решает, какой именно ген и в какой момент активируется, а какой - нет. Он даже программирует скорость старения клетки, ее восприимчивость к внешним раздражителям, склонность к заболеваниям и длительность функционирования.

Петер Шпорк обращает внимание ученых на так называемую эпигенетическую программу, которую способны наследовать клетки ^{[3, С. 14]}.

Инструменты эпигенома, по мнению П. Шпорка, - это так называемые эпигенетические переключатели. Они целенаправленно присоединяются к определенным участкам генома и определяют, какие именно гены клетка в принципе может использовать, а какие - нет. Таким образом, эпигеном создает грамматику, структурирующую текст жизни. Это программное обеспечение, софт, помогающий клеткам правильно использовать свое «железо», то есть генетический код. Ибо если каждая клетка стала бы одновременно считывать все свои гены и синтезировать все белки, «монтажные схемы» которых она хранит, - воцарился бы хаос ^{[3, С. 13]}.

Одна из основных задач эпигенетических переключателей - посредничество между окружающей средой и геномом. Меняющиеся условия жизни вызывают модификацию второго кода. В результате этого трансформируется модель генной активации отдельных клеток. И меняется весь организм ^{[3, С. 42,43]}.

Эпигенетические переключатели реагируют на внешние воздействия, поэтому многие факторы способны перепрограммировать наши гены.

Под внешними воздействиями П. Шпорк предлагает понимать такие воздействия, как воспитание, любовь, питание, стресс, гормоны, время, проведенное в материнской утробе, отравления, психические травмы, климат, разнообразные страдания и многое другое ^{[3, С. 14]}. Один из параграфов книги Петера Шпорка так и звучит: «Мы есть то, что ела наша Мама» ^{[3, С. 140]}. Все эти факторы могут значительно изменить биохимию клетки, оставляя в неприкосновенности генетический код.

«Раз окружающая среда влияет на изменение наших эпигеномов, разрыв между биологическими и социальными процессами практически ликвидируется. И это в корне меняет наш взгляд на жизнь», - заключает израильский эпигенетик Моше Шиф. Эпигенетика объясняет, каким образом внешний мир может надолго изменять наше тело и психику ^{[3, С. 15]}.

Эпигенетика становится связующим звеном между окружающим миром и генами, которое так долго искали ученые. Она, наконец, лишает оснований дискуссию о социогенетизме и биогенетизме, которая вот уже сто лет движет этой наукой (генетикой). Вопрос о том, какие свойства мы унаследовали от предков, а какие приобрели под влиянием воспитания, культуры и взаимодействия с внешней средой, в такой форме больше не стоит. Внешняя среда влияет на наследственность и наоборот ^{[3, С. 16]}.

«Эпигеном - это язык, посредством которого геном сообщается с внешней средой», - говорит Рудольф Йениш. И добавляет: «Все геномы ваших клеток одинаковы. Изучив один, вы поймете все. Но у каждого человека есть тысячи разных эпигеномов». Когда все их разнообразие будет изучено, откроются невиданные перспективы для новых исследований и методов лечения ^{[3, С. 16]}.

Получается, что, опираясь на знания только о геноме, рано что-либо утверждать о человеческой природе, даже с биологической точки зрения, так как, помимо генетической составляющей, есть еще, как минимум, эпигенетическая составляющая человека как комплексного феномена.

Биологи довольно быстро поняли: с помощью генетического кода как такового они не смогут достичь всего, на что надеялись. Ученые получили лишь аппаратную часть. А программное обеспечение они и в глаза не видели. Сегодня ясно, что геном далеко не так статичен и неизменен, как предполагали тогда: в нем содержится гораздо больше информации, чем простая последовательность оснований. Так, код расшифрован, но теперь его надо осмыслить, то есть не только прочитать книгу, но и понять ее^{[3, С. 30,31]}.

В геноме человека сам генетический текст составляет какие-то жалкие полтора процента от общего объема генетического материала. В остатке кроется, вероятно, еще немало тайн. Этот остаток, как только не называли: в частности, ненужной, лишенной информации частью генома, «мусорной ДНК», или junk, то есть мусором.

Но мусор оказывается не таким уж бесполезным. Некоторые его элементы практически не изменились за миллионы лет, в период эволюции от червяка к человеку. Это допустимо только в том случае, если они действительно выполняют какую-то важную роль. Уже есть предположения о том, какая информация хранится в «мусорной ДНК» и какие функции она выполняет. Здесь тоже не обошлось без эпигенетики ^{[3, С. 33,34]}.

Вообще, наличие большого количества генов не является критерием, демонстрирующим эволюционную степень совершенства. Сложно делать выводы о форме жизни, опираясь только на количество генов.

Например, у круглого червя специалисты различают двадцать тысяч генов, у дрозофилы - четырнадцать, а у резуховидки Таля - все двадцать пять тысяч. Рекордсменами остаются зерновые с их 60 тысячами различных генов. Как здесь проводить сравнительные исследования?

У человека, самозваного венца творения, поразительно сложно устроенного существа, располагающего 200 видами клеток, десятками органов, состоящего из миллиардов клеток, способного жить до 120 лет и владеющего самым сложным мозгом во Вселенной, - у этого самого человека вообще меньше генов, чем у сорняка, и немногим больше, чем у миллиметрового круглого червя Caenorhabditis elegans. Последний - состоит ровно из 959 почти одинаковых клеток и живет не больше двух недель.

Значит, не только гены и, может, не столько гены демонстрируют специфику, уникальность живой формы жизни. Где, если не в генах, кроется наша неповторимость? Из чего-то же должна проистекать разница между червем и человеком, между человеком и шимпанзе? Постепенно ученые находят первые ответы на эти вопросы и возвращают нам самоуважение. Один из самых важных ответов пришел из эпигенетики: «генетические отличия между человеком и шимпанзе незначительны, - сообщает ученый Вальтер, - зато эпигенетические, похоже, огромны» ^{[3, С. 39]}.

Человек и шимпанзе совпадают по генетическим «метрикам», но генетическая составляющая не является исчерпывающей для создания сложных организмов. Организмы повышают степень своей сложности не только посредством модификации генов, но и с помощью перемен в генной регуляции, не затрагивающих сам генетический код. Более того - на тех же основаниях молекулярно-биологические системы могут взаимодействовать с окружающей средой. И здесь человек успел «воспользоваться» крохотным эволюционным шансом, чтобы оторваться от шимпанзе, и отрыв произошел на эпигенетическом уровне.

О том, что ДНК не единственная важная составляющая компонента, говорит и исследователь Эмма Уайтлоу, которая твердо убеждена, что люди получают в наследство не только генетическую, но и эпигенетическую информацию: «наследуется нечто большее, чем ДНК». И это, между прочим, вполне логично, «поскольку мы целиком наследуем от родителей их хромосомы, а они лишь на пятьдесят процентов состоят из ДНК». Другую половину составляют белки, которые окружают наследственный материал и содержат в своей структуре большую часть второго кода ^{[3, С. 211]}.

Чтобы понимать волшебное действие, оказываемое эпигенетической вселенной на живой организм, достаточно обратить внимание на превращение гусеницы в бабочку, так как это настоящий шедевр эпигенетической системы.

Когда ученые стали лучше разбираться в подоплеке этого процесса, они поняли: судьба живой клетки определяется совместными усилиями эпигенома и генома. Генетическая и эпигенетическая информация хранится в молекулярной смеси, состоящей из ДНК и окружающих ее многочисленных разнообразных белков.

Геном и белки функционируют как одна огромная библиотека: ДНК содержит тексты, а эпигенетические структуры выполняют функции библиотекарей, каталогов и указателей, распоряжающихся информацией и упорядочивающих ее.

Итак, в ДНК каждой клетки бражника содержатся генетические коды гусеницы и бабочки. А какую «монтажную схему» в конце концов, выбрать, клетка решает с помощью своего второго, эпигенетического кода.

Эти знания и заставляют вновь и вновь задумываться: может быть, наше наследственное вещество тоже содержит гораздо больше, чем мы обычно из него извлекаем? Это вовсе не означает, что мы можем превратиться в бабочку. Но ни в коем случае нельзя недооценивать выгоду, которую можно извлечь из второго кода путем серьезного изменения образа жизни. Питание организма может перепрограммировать его геном ^{[3, С. 63,66]}.

В 1942 году Конрад Уоддингтон создал свой самый знаменитый рисунок, наглядно резюмирующий его научные тезисы, - «эпигенетический ландшафт».

Конрад Уоддингтон создал этот рисунок, чтобы наглядно показать влияние генов и окружающей среды на развитие живого существа. Эпигенетические программы изображены в виде долин, по которым, словно шар, скатывается стареющий организм. Внешние воздействия отклоняют шар от намеченной траектории, а если они достаточно сильны или приходятся на развилку, могут привести к перемещению в другую долину. Тогда организм меняется. Тогда мы неожиданно переходим в другое состояние: наш эпигенетический код меняется.

Чем старше мы становимся, тем больше углубляются основные долины и тем сложнее нам переходить из одного состояния в другое. Критические моменты жизни играют решающую роль в углублении эпигенетического ландшафта: множество мелких или несколько крупных событий способны привести к тому, что наш второй код изменится, и мы переместимся в другую «долину жизни».

Такими факторами могут стать правильное питание в нужный момент, любовь родителей и забота о малыше, а также тяжелые болезни, отравления, нездоровое питание, насилие над ребенком или другой травматический опыт. Таким способом эпигенетические программы обеспечивают связь между телом, психикой и геномом ^{[3, С. 68-71]}.

До эпигенетической революции господствовало представление, будто такие внешние факторы, как недостаток любви, культура или питание, могут лишь одномоментно влиять на наше поведение, психику или гормональную систему. Прекращаются сигналы - прекращается и их воздействие. Теперь взгляды изменились: клетки обладают памятью, которая благодаря продолжительным изменениям эпигенома хранит различные ответы на импульсы из окружающей среды.

Второй код меняется на протяжении всей нашей жизни, а не только в период эмбрионального развития. Даже в преклонном возрасте мы можем влиять на него - и положительно, и отрицательно.

Генетические дефекты нельзя исправить, изменив образ жизни, питание, физическую нагрузку и круг общения, однако на второй код наших клеток все эти действия влияют очень хорошо. По своей воле мы можем, по крайней мере, немного воспрепятствовать или поспособствовать многим эпимутациям и даже сделать их обратимыми. Эти изменения – часть нашей биологической судьбы, а она – в наших руках ^{[3, С. 136]}.

Получается, что тот, кто разумным образом жизни удерживает процент погрешностей второго кода на возможно низком уровне, повышает свои шансы достичь преклонного возраста, сохраняя при этом здоровье ^{[3, С. 177,178]}.

В заключение, подведем некоторые итоги:

Геном и эпигеном в работах западных ученых не редко сравнивается с книгой, языком, сценарием, библиотекой, текстом. С помощью заявленных аналогий ученые пытаются объяснить биохимические процессы, происходящие на генетическом уровне.

Генетический текст опирается на ДНК как на «монтажные схемы», «чертежи», но клетки способны использовать исходные генетические данные в индивидуальном порядке. За самостоятельность и индивидуальность клеток, их «память» отвечает эпигенетика (эпигенетическая программа, эпигенетические переключатели).

Второй (эпигенетический) код человека весьма отзывчив к внешним факторам (от питания до воспитания человека). Внешние факторы не только влияют, но и способны менять человека (эпигенетический ландшафт), ведя его к старению. И, значит, от того, как человек реагирует на внешние раздражители, зависит его биологическая судьба, за которую несет ответственность второй код человека.

Сравнение генома и эпигенома с текстом позволяет сформулировать философскую проблему о потенциальной текстуальности человека, регулируя которую, человек способен корректировать свой индивидуальный текст жизни, выбирая гармонию или застывая в стрессах. И в том, и другом случае, индивидуальная «книга жизни» пишется самим человеком.