The Problem of National Identity as a Factor contributing to Emergence of Unrecognized States in the Post-Soviet Space

Kulumbegova Lina Temurievna Postgraduate Student of the Department of Theory and History of International Relations of the Peoples' Friendship University of Russia 363600, Russia, respublika Severnaya osetiya-Alaniya, selo El'khotovo, ul. Brat'ev Baroevykh, 10 Linakulumbegova@mail.ru Other publications by this author

­­Исследуя влияние проблематики национальной идентичности проживающих на постсоветском пространстве наций в процессе возникновения на данном пространстве непризнанных государств, в первую очередь следует рассмотреть предпосылки возникновения этнополитических конфликтов на постсоветском пространстве, заложенные советской национальной политикой.

Как Российская империя, так впоследствии и СССР, были государствами полиэтничными и многоконфессиональными. В их состав входили территории с различной степенью интегрированности в общероссийский (а позднее — общесоветский) социум. В прошлом у многих регионов имелись свои письменность, традиции, обычаи, государственность, система социальных отношений и экономический уклад. С одной стороны, все эти элементы требовали гомогенизации, определенного упорядочивания, однако, с другой стороны — формировало предпосылки для спорных ситуаций и конфликтов, поскольку попытки приведения к общему знаменателю изначального разнообразия к вызывали ответную реакцию в виде сепаратизма, националистических течений, регионального и этнического партикуляризма ^{[9, с. 238]}. В этническом аспекте ни Российская империя, ни СССР не были «русскими империями», в которых метрополия отождествлялась бы полностью с русским этносом. Институт власти — во времена империи дворянство, во времена Советского Союза коммунистическая номенклатура — был полиэтничным (с некоторым численным преимуществом русских) и управлял как русскими территориями, так и нерусскими.

Советский Союз, несмотря на отрицание своей имперской природы и использование в политической риторике антиимпериалистических лозунгов «представлял собой попытку построения и управления огромным полиэтничным государством в эпоху национальных государств» ^{[7, стр.290]}.

На протяжении советского периода весь комплекс пропаганды и управленческой деятельности в этнической сфере назывался «ленинской национальной политикой» (до XX съезда КПСС — «ленинско-сталинской»). Разработанный большевиками в 1910–1920-е гг. теоретический подход во многом определил направленность внутренней политики СССР на все последующие годы.

Т. Мартин, исследователь советской национальной политики, определял СССР как «империю позитивного действия» («affirmative action empire») ^{[16, 318]} P. Он полагал, что сутью национальной политики СССР заключалась в противоречии между, с одной стороны, поддержкой нациестроительства, и с другой стороны — необходимостью централизации. Таким образом, советская власть на протяжении 1922–1991 гг. поддерживала этнический партикуляризм и формирование управленческих кадров из представителей местных этнических образований. Одновременно советская власть широко практиковала репрессии в адрес национальной интеллигенции и организовала депортацию ряда этнических групп на основании коллективной ответственности ^{[16, 496 P]} (ярким примером являются депортации населяющих Северный Кавказ народов в 1943–1944 гг.).

Советская власть в 1920-е гг. и начале 1930-х гг. проводила последовательную политику «коренизации», подразумевающую предоставление этническим меньшинствам кадровых преференций (образовательные преференции, кадровые вопросы, информационная политика) ^{[9, стр. 51]}. Как говорил на XII Съезде РКП (б) И. Сталин, политика «коренизации» проводилась для того, «чтобы Советская власть стала и для инонационального крестьянства родной, необходимо, чтобы она была понятна для него, чтобы она функционировала на родном языке, чтобы школы и органы власти строились из людей местных, знающих язык, обычаи, быт нерусских национальностей».

Подобная политика была направлена на предотвращение сепаратистских и автономистских тенденций, будучи попыткой привлечь в процесс государственного строительства этнические меньшинства.

Однако в начале 1930-х гг. политика «коренизации» была свернута. Во время форсированной коллективизации и индустриализации были ликвидированы элементы всех крестьянских культур, включая и русскую. Репрессиям подверглись администрации автономных и национальных республик, множество представителей национальной интеллигенции^[1]. В этот период степень приоритетности «национального вопроса» уступила место проблемам форсированной модернизации и военной безопасности. Перед Второй мировой войной идеология «осажденной крепости» оказалась крайне востребована властью, а потому на первый план вышел «советский патриотизм». Некоторые элементы политики «коренизации», тем не менее, применялись (в частности, практика украинизации на территории Западной Украины в 1939–1941 гг., где значительный процент населения составляли поляки).

Подготовка к возможному военному столкновению с Германией и Японией (а впоследствии и сама война) спровоцировали ряд репрессивных мер по отношению к «подозрительным» для коммунистической власти этническим группам. Следует сказать здесь об обратной стороне политики «коллективной ответственности», действовавшей в СССР. С одной стороны, этнические группы наделялись гражданскими правами и территориальной собственностью, однако, с другой стороны — эти группы целиком попадали под действие «коллективной ответственности», в контексте которой не отдельные граждане, а вся этническая общность «могла быть обвинена в измене Родине со всеми вытекающими последствиями» ^{[9,стр.76]}.

В результате в 1930-е гг. из пограничных зон СССР были выселены этнические общности, у которых имелись корни в иностранных государствах (немцы, румыны, латыши, поляки), либо ареалах проживания за пределами Советского Союза (корейцы, у которых на было собственной государственности на момент их депортации в 1937 г.). Во время Великой Отечественной войны депортации играли роль метода обеспечения на территории страны внутриполитической стабильности. К примеру, 28 августа 1941 г. была ликвидирована национальная автономия поволжских немцев, а сами они были депортированы в Казахстан и Сибирь ^{[4,стр.22-28]}. После этого в 1943–1944 гг. были депортированы: чеченцы, ингуши, калмыки, карачаевцы, турки-месхетинцы, балкарцы, понтийские греки.

При этом война и соответствующее ослабление на территории страны советского режима способствовали росту сепаратистских и автономистских настроений. Некоторые руководители этнонациональных движений сотрудничали с немецкими оккупационными властями, а некоторые предпочитали «войну на два фронта» ^[2]. При этом всплеск на территории Советского Союза национальных движений инспирировал новую волну националистических репрессий. Она затронула не только участников националистических движений, но и представителей других народов. В начале-середине 1950-х гг. активная деятельность националистических движений была сломлена.

Начавшаяся после ХХ съезда политика десталинизации привела к очередному оживлению этно-национальных движений на территории СССР. Среди них самым массовым стала борьба подвергшихся во время войны депортации народов за возвращение на прежние территории. Началась реабилитация депортированных народов и запустился процесс их возвращения на родину. «В 1956–1957 гг. были приняты решения о восстановлении большинства ликвидированных национальных автономий» ^{[7,стр.38]}.

Советский Союз, балансируя между стремлением к контролю над собственностью, информацией и умами и этнизацией политики, не обеспечил достаточного уровня интеграции в советское государство и общество различных территориальных субъектов, которые оказались в его составе. Как и Российская империя в свое время, Советский Союз не сумел сформировать единой политической нации (на этот раз советской).

СССР состоял из «государств-сегментов», среди которых многие сформировались в рамках современных границ только в советский период. Показательным примером в этом отношении является создание среднеазиатских советских республик, границы которых нарезаны были произвольно (тем не менее, в отличие от практики административно-территориального деления африканского континента, с учетом экономического развития регионов, распространения языков, клановой принадлежности населения и т.п.).

В СССР реализовывалась практика накладывания на советские территории общей рамки: режимной, правовой, частично культурной (к примеру, проводилась унификация образования на всех территориях и т.п.), и таким образом предпринимались попытки к формированию единой гражданской и политической нации. Однако политика формирования нации в Советском Союзе осуществлялась непоследовательно. По мнению А. Цуциева, советское государство пыталось создать приемлемые для себя национальную интеллигенцию и бюрократию, чтобы опереться на них в процессе поглощения национальной периферии и последующего контроля за ней. Однако обратной стороной такого контроля становится рост политического влияния представителей титульных этнических групп параллельно с усилением института титульности — системы неформального обеспечения коллективных прав одних групп над аналогичными правами других ^{[15, стр. 23-29]}.

Эпоха Л. Брежнева (1964–1982 гг.) была, с одной стороны, наиболее стабильной в этно-национальном аспекте. Прекратились многочисленные территориально-административные изменения. Лояльные ЦК союзных республик ЦК сохранили определенную свободу действий по целому ряду вопросов и неформальную автономию от центра. Однако в то же время предпринимались административные меры против деятельности националистических групп (в 1965 г. и в 1972 г. были проведены репрессии против украинских националистических организаций, в 1973 г. с поста был снят первый секретарь ЦК КП Украины П. Шелест, подозреваемый в симпатиях к националистам) ^{[4,стр.26]}.

В то же время наблюдались и факты эффективной националистической мобилизации — так в апреле 1978 г. в Грузии в ответ на попытку изменения статуса грузинского языка как единственного официального языка республики прошли акции протеста. Можно отнести к числу столь же успешных акций массовые выступления в Абхазии в феврале 1978 г.: они были учтены в процессе принятия Конституции Абхазской АССР, в соответствии с которой, наряду с русским и грузинским, абхазский язык вошел в число официальных ^[12]. Именно в 1970-е гг. началось ситуативное сближение диссидентов-националистов и партийной верхушки советских республик. Националистический дискурс в республиках набирал силу по мере ослабления «реального социализма».

С начала 1990-х гг. феномен этнической идентичности занимает одно из ключевых мест среди причин возникновения конфликтов. Американский исследователь Д. Элазар определял «этническое возрождение» как одну из основополагающих характеристик постмодернистской эпохи, отмечая, что в процессе формирования индивидуальной идентичности вновь основная роль отводится представлениям об «исконных связях». За последние два десятилетия число этнополитических конфликтов неизбежно увеличилось, и теперь они являются одной из характеристик мироустройства.

Полиэтничность современных государств, обусловленная тем, что их границы не всегда формировались с учетом расселения этнических общностей, феномен стремления разделенных народов к объединению приобрел для межгосударственных и внутриполитических отношений особую актуальность. Наличие у народа национальной государственности либо ее отсутствие и политический статус народа в полиэтническом государстве играет для него важную роль. Этнос, недовольный своим правовым или политическим статусом, начинает бороться за его повышение ^{[7,стр.49]}.

Некоторые этносы при этом не только не имеют никакой формы государственности, но и являются разделенными между несколькими странами, поэтому их желание повысить свой политический статус и реализовать свое право на самоопределение дестабилизирует этнополитическую ситуацию сразу в нескольких государствах. Особую остроту феномен разделенных народов обрел на постсоветском пространстве, в частности, на территории Кавказа. После распада СССР и образования новых суверенных государств в новом положении оказались малые народы: возникли трансграничные диаспоры армян, осетин, азербайджанцев в Грузии, аварцев, цахуров, лезгин — в Азербайджане ^{[15,стр.24]}. Данная проблема для Северо-Кавказского региона РФ имеет большое значение. Здесь проблема разделенных народов представлена во всем многообразии в силу полиэтничности большинства государств Северного Кавказа и невозможности проведения административных границ с учетом особенностей территориального расселения этносов.

Для каждого этнического сообщества высшей ценностью является сохранение его традиций, религии, языка, то есть культурной идентичности, и обретение государственности. Нация, по выражению М. Вебера, «есть сообщество чувства, которое может найти свое адекватное выражение только в собственном государстве, и оно стремится к созданию такового». Поначалу у этнических групп складывается представление, а затем формируется политическая программа, основанная на тезисе о том, что государство является атрибутом и гарантом сохранения культурной идентичности и групповой целостности, а значит, его характер должен быть этно-национальным.

Подобные претензии и представления формируют моральную основу для требований этносом осуществления политического контроля над местом проживания, даже если население занятой этносом территории не составляет большинства населения государства ^[3]. Для выражения собственных интересов и защиты прав этнические группы формируют устойчивые связи, нормы, правила и организации, таким образом воспроизводя и создавая политические институты. Д. Норт, основоположник концепции институциональной эволюции, выделил три главных элемента в составе институтов:

а) неформальные ограничения (социальные условности, обычаи, традиции), которые формируются спонтанно как побочный результат отношений многих людей, которые преследуют собственные интересы;

б) формальные правила (законы, конституции, административные акты, судебные прецеденты), которые сознательно устанавливаются и поддерживаются;

в) механизмы принуждения, которые обеспечивают соблюдение формальных правил (полиция, суды).

Таким образом, можно выделить институционализированных (республика, автономия, национально-политическое движение или организация) и неинституционализированных (кланы, группы, этносоциальные общности) участников этнополитического процесса. Институционализированные участники основывают свои действия на формальных правилах и процедурах, неинституционализированные основывают свои действия на неформальных процедурах, подчиняясь традициям и культурным условностям, которые сложились исторически.

При всех различиях между постсоветскими государствами, у них имеется одна общая особенность. Все эти государства переживают так называемый «имперский транзит». Государства постсоветского пространства объединяет общее имперское наследие, которое обостряет проблемы формирования институциональных основ государства, политического структурирования и консолидации границ. Эти проблемы во многом обусловлены спецификой административно-территориальной организации и национальной политики СССР. В результате у государств постсоветского пространства прослеживается ряд общих «родовых» черт.

Несовпадение экономических, административно-политических, культурных, этно-лингвистических и прочих границ привело к возникновению «переходных» территорий (самые очевидные примеры - Южная Осетия, Крым, Абхазия, Нагорный Карабах, Приднестровье). Их сравнительно бесконфликтное существование в СССР было возможно благодаря накладыванию общей рамки. После распада СССР, повлекшего за собой ослабевание различного рода границ, потенциальные возможности отделения стали более реальны. В итоге «переходные» зоны стали очагами ожесточенных территориальных противоречий и даже военных столкновений в ряде случаев. На этих территориях появились альтернативные политические проекты, особенно популярные в «иерархических» титульных территориях – автономных образованиях других этнических групп, включенных в состав советских республик.

Сложный этнический состав населения Кавказа является на протяжении долгого времени одним из ключевых факторов, влияющих прямо или косвенно на вопросы государственного строительства в регионе. Именно чрезвычайно сложный этнический состав населения, формировавшийся столетиями, во многом предопределил болезненность перехода к постсоветским государственно-правовым отношениям между государствами-метрополиями и непризнанными государствами ^{[7, стр.78]}.

Таким образом, несформированность в СССР общей гражданской и политической нации, несовпадение административных и этнических границ, незначительный опыт самостоятельной государственности у многих советских республик способствовали выявлению среди жителей новых государств существенных разногласий по ключевым вопросам, таким как природа государства, критерии членства в сообществе и т.д. Межрегиональные и межэтнические противоречия обострились, получила широкое распространение политика гомогенизации сообщества мультиэтнического и мультикультурного. Несовпадение границ и их неопределенность привели к ослаблению позиций центров суверенных республик, к уменьшению стимулов для политического структурирования и к появлению феномена «приватизации» государств политическими и экономическими игроками ^[14].

Вследствие утраты населением на постсоветском пространстве гражданской идентичности, на смену ей пришла идентичность этническая или же связанная с территориальным аспектом. В данном контексте возникновение непризнанных государств олицетворяет собой, по сути, бегство этнических общностей в целом и отдельных граждан к «своей земле»: она становится центральным элементом новой этнической идентичности. В результате правами главного собственника земли и ее распорядителя наделяется именно этнос.

В наибольшей степени перечисленные проблемы проявились в «переходных» зонах и в первую очередь — в непризнанных государствах. «Транзитный» характер данных территорий, которые характеризовались размытостью культурных и экономических границ, усиленными коммуникационными потоками, неоднозначным режимом действия гражданства, послужил препятствием к консолидации нации и государства. Вооруженные конфликты, произошедшие в первой половине 1990-х гг., уменьшили разнородность этнического состава де-факто государств, не сняв, однако, проблему консолидации межгосударственных границ. Высокая проницаемость и несовпадение различных границ способствовали «приватизации» государств силовыми структурами, военными, занявшими после вооруженных столкновений ключевые позиции в системе власти, экономическими игроками. Такие тенденции наблюдались в большинстве стран постсоветского пространства, но наиболее отчетливо проявились они в непризнанных государствах. Это привело к снижению стимулов для формирования единого для всей территории правового пространства, эффективных органов государственной власти, современных институтов.