Procedural Status of the Suspect and Accused in Russian Criminal Proceedings: Historical and Legal Analysis

Abazaliev Il'yas Muratovich Post-Graduate Student at National Research Lobachevsky State University of Nizhni Novgorod 603115, Russia, Nizhegorodskaya oblast', g. Nizhnii Novgorod, ul. Ashkhabadskaya, 4 iliays09@bk.ru Other publications by this author

Традиционно при рассмотрении истории становления и развития юридических явлений, институтов, понятий обращаются к источникам права, действовавшим в тот или иной период. Также и для выяснения процессуального положения участников уголовного процесса необходимо обращаться к ключевым для отечественного уголовного процесса источникам права. Следовательно, периодизацию целесообразнее производить с привязкой к какому-либо правовому акту. Основными считаются: Русская Правда, датируемая 1016 годом, Судебник 1497 года, Соборное уложение 1649 года, раздел «О судопроизводстве по преступлениям» в Своде законов Российской империи 1833 года, Устав уголовного судопроизводства 1864 года (далее – УУС), Декреты «О суде» 1918 года, Уголовно-процессуальный Кодекс РСФСР 1922 года (далее – УПК РСФСР 1922 г.), Основы уголовного судопроизводства Союза СССР и союзных республик 1958 года, Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР 1960 года (далее – УПК РСФСР 1960 г.), Уголовно-процессуальный кодекс РФ 2001 года (далее УПК РФ). При этом среди названных есть те, которые стали переломными в истории отечественного уголовного процесса. Такие акты и будут являться своего рода рубежами в периодизации. Итак, мы выделим следующие этапы:

во-первых, этап от принятия Русской Правды и до принятия УУС, то есть с 1016 г. по 1864 г.;

во-вторых, этап после принятия УУС и до УПК РСФСР 1922 г. (с 1864 г. по 1922 г.);

в-третьих, этап от принятия УПК РСФСР 1922 г. и до принятия УПК РСФСР 1960 г.

в-четвертых, этап от принятия УПК РСФСР 1960 г. и до принятия УПК РФ 2001 г.

Первый этап, в целом характеризующийся как этап становления государственности и правовой системы отечества, изначально не содержал таких участников уголовного процесса как подозреваемый и обвиняемый в том виде, который существует в наше время. Однако, стоит заметить, что несмотря на это, лица, которые совершали деяния, и лица, которые страдали от этого, имелись всегда. Такое противопоставление основывается на силлогизме: если есть права и свободы, то значит и есть кто может их нарушить, а если есть лицо, которое нарушило права и свободы, то есть лицо, к которому эти права и свободы относятся. Другой вопрос, какое наименование носили они ранее. Это утверждение справедливо относится и ко всему уголовному процессу. По сути, аж до 1833 г. не существовало обособленного уголовного процесса в той форме и содержании, к которому привыкли. Было просто производство – народное, государственное, судебное… Пока в Своде законов 1833 года не закрепили в отдельном томе раздел о судопроизводстве по преступлениям.

Как отмечают А. К. Аверченко и С. Л. Лонь, феодальное законодательство России, регламентировавшее процедурные вопросы привлечения лиц к уголовной ответственности, Русская правда, Судебник 1497 г., Соборное Уложение 1649 г., законодательство Петра I не содержали каких-либо положений о подозреваемом ^{[1, с. 9]}. Кроме того, эти документы не содержат упоминаний и об обвиняемом. Об этом же свидетельствует содержание этих документов. Однако отсутствие прямого указания на эти понятия и на другие однокоренные слова не означает, что этих участников не было в те времена. Например, в пространной редакции Русской правды содержится пункты 18-21, 35, 67, 87, которые так или иначе говорят именно об обвинении, обвиняемом. Так, в пункте 21 указано: «Искавше ли послуха и не налѣзуть истьця начнеть головою клепати, то ти имъ правду желѣзо», что в переводе означает «Если ищут свидетеля и не найдут, а истец обвиняет в убийстве, то рассудить их испытанием железом» ^[10]. Отсюда можно обнаружить, что в этом документе слово «клепати» обозначало «обвинять». На это же указывает этимология слова «клепать» ^{[14, с. 247]}. Что касается понятия «подозреваемый», то Русская правда также содержит словоформы, схожие по сущности со словом «подозрение». В п. 87 говорится: «Аже иметь на желѣзо по свободныхъ людии рѣчи, либо ли запа на нь будеть…», что в переводе означает «А если привлекают на испытание железом по показаниям свободных людей, или подозрение на нем будет…» ^[10]. Тем самым «запа» означало не что иное как «подозрение». В одном из словарей «запа» как и предполагалось есть «ожидание, надежда, подозрение» ^{[14, с. 78]}.

Что касается непосредственно процессуального статуса подозреваемого и обвиняемого того времени, то уголовный процесс в этот период был явно инквизиционным, поскольку обвиняемому приходилось доказывать свою невиновность. При этом по мнению некоторых авторов обвиняемый именовался еще до судебного решения в официальных процессуальных документах как «тать», «душегубец», «крамольник» и т.д. ^{[16, с. 633-722]}. Хотя значение некоторых слов нельзя назвать точным, например, слово «тать» понимается вовсе не как обвиняемый, а как вор.

Последующие документы, затрагивающие вопросы уголовного судопроизводства, например, «Учреждения для управления губерний» 1775 года, «Устав благочиния, или полицейский» 1782 года, также не содержали положений о процессуальном положении подозреваемого и обвиняемого. Первое использование слова «подозрение» относится к Своду законов 1933 года, где приводится формулировка «с оставлением в подозрении», относящаяся к вынесению приговора ^{[11, с. 410]}.

Понятие «подозреваемый» для обозначения участника уголовного судопроизводства было введено лишь в 1860 г. «Наказом полиции о производстве дознания по происшествиям, могущим заключать в себе преступление или проступок». «Учреждение судебных следователей» и «Наказ судебным следователям» 1860 года содержали положение о лице, привлекаемом к следствию, которое именовалось обвиняемым. По мнению Т. Г. Никулиной «…до 1864 г. института привлечения в качестве обвиняемого не существовало» ^{[8, с. 115]}. Хотя О. В. Химичева полагает, что законодательные установления о привлечении в качестве обвиняемого впервые появились в Новгородской и Псковской судных грамотах, где «…содержались нормы, регламентировавшие процедуру привлечения к уголовной ответственности за наиболее тяжкие преступления и привод обвиняемого, а истец приносил специальную присягу, подтверждающую то, что обвиняемый действительно является преступником», только при этом «до 1864 г. обвинитель и обвиняемый назывались истцами и пользовались равными правами в рамках уголовного судопроизводства» ^{[15, с. 109]}. Мы полагаем, что в первом случае автор ведет речь непосредственно об институте привлечения в качестве обвиняемого, а во втором – о присутствии в производстве схожего по сущности и предназначению с подозреваемым или обвиняемым лица. Разумеется, не о каком полноценном институте речи не может быть, поскольку на тот период, если даже и были лица, которые либо подозревались, либо обвинялись, но они именовались иначе и, по сути, не имели соответствующего процессуального положения. Тем самым необходимо указать, что этот этап характеризуется тем, что о процессуальном положении подозреваемого и обвиняемого не в одном из документов не говорилось, имеются лишь некоторые упоминания.

Второй этап, главным образом, связан с принятием УУС и дальнейшим его применением. Как отмечают некоторые авторы, «…в Уставе уголовного судопроизводства не закреплялись понятия «подозреваемый» и «обвиняемый», разница между ними не имела существенных различий. Они состояли лишь в степени обоснованности вывода о причастности лица к совершению преступления» ^{[15, с. 110]}. Хотя существенного отличия документ и не закреплял, но разница присутствовала. По УУС подозреваемый есть лицо, возникающее при деятельности полиции как органа дознания, а обвиняемый –лицо, привлекаемое к уголовной ответственности при деятельности судебных следователей. Причем, как указывают А. К. Аверченко и С. Л. Лонь, обвиняемым лицо считалось «…даже в тех случаях, когда обвинение еще не предъявлено» ^{[1, с. 12]}. Также следовало бы отметить, что несмотря на категоричные высказывания об отсутствии в УУС понятий «подозреваемый» и «обвиняемый». Действительно, в этом документе нет разъяснений сущности подозреваемого и обвиняемого, выраженных в форме определений, но сами участники были предусмотрены. Так, в самом тексте УУС содержится более 250 упоминаний об обвиняемом и около 20 о подозреваемом, не говоря уже об однокоренных с ними понятиях.

Например, в ст. 257 УУС содержится перечень оснований для избрания мер к пресечению: когда подозреваемый застигнут при совершении преступного деяния или тотчас после его совершения; когда потерпевшие от преступления или очевидцы укажут прямо на подозреваемое лицо; когда на подозреваемом или в его жилище найдены будут явные следы преступления; когда вещи, служащие доказательством преступного деяния, принадлежат подозреваемому или оказались при нем; когда он сделал покушение на побег или пойман во время или после побега и когда подозреваемый не имеет постоянного жительства или оседлости ^[13]. По ст. 91 можно обнаружить, как закладывались первые предпосылки предъявления обвинения – «по предъявлении обвиняемому существа и оснований обвинения мировой судья спрашивает его, признает ли он себя виновным в приписываемых ему действиях» ^[13]. Однако ни относительно подозреваемого, ни обвиняемого не содержалось закрепленных оснований для признания их в таковыми. Что нельзя сказать о зарождении элементов процессуального положения. В частности, в ст. 90 говорится, что «при разбирательстве дела как обвиняемому, независимо от того, находится ли он налицо или в отсутствии, так и обвинителю или гражданскому истцу предоставляется поручать защиту своих прав поверенным» ^[13], в ст. 139 – «В течение двух недель со времени вручения копии с заочного приговора обвиняемый имеет право, явясь к мировому судье, подать отзыв о новом рассмотрении дела» ^[13], ст. 401 – «…обвиняемый имеет право дать полиции объяснение и требовать, чтобы оно внесено было в протокол» ^[13]. Как можно заметить, эти права так или иначе отражают процессуальный статус обвиняемого, причем ряд из них нашли закрепление в современном уголовно-процессуальном законе. Но про обязанности обвиняемого в УУС ничего не содержится, лишь затрагиваются частично судебные следователи, мировые судьи и т.д. Также оставался неопределенным вопрос о моменте привлечения лица в качестве обвиняемого. На этот счет А. В. Андреев справедливо задавался вопросом и в качестве ответа указал, что по «Особому наказу Санкт-Петербургского окружного суда 1887 г. судебному следователю надлежало составлять специальное постановление о привлечении к следствию в качестве обвиняемого» ^{[2, с. 74]}. Однако следует ли наказ суда, по сути прототип современного судебного решения, считать законодательным актом? Вероятно, что нет. Хотя к проблеме привлечения в качестве обвиняемого это имело прямое отношение.

Несмотря на то, что УУС, являясь значительным достижением судебной реформы того времени, заложил основы будущего уголовно-процессуального закона, в нем не было строго и четко закрепленных прав и обязанностей обвиняемого, а на счет прав и обязанностей подозреваемого практически ничего не содержалось. Аналогично обстояли дела и с советским законодательством в сфере уголовного процесса, вплоть до принятия УПК РСФСР 1922 и 1923 годов. Например, принятая в 1918 году инструкция «Об организации советской рабоче-крестьянской милиции» содержала в качестве полномочий милиции положение о задержании лиц, подозреваемых в преступлениях, и препровождении их в местные народные суды и следственные комиссии по принадлежности ^[5]. Иных законодательных положений относительно исследуемых участников до 1922 года не существовало.

Третий этап, относится к периоду с принятия УПК РСФСР 1922 г. до принятия УПК РСФСР 1960 г. УПК РСФСР 1922 года, являющийся первым в своем роде, внес множество изменений в процедуру уголовного судопроизводства. Соответствующее закрепление получили и положения, связанные с участием в уголовном процессе подозреваемого и обвиняемого. Так, в ст. 103 указанного документа содержится, что «органы дознания принимают меры к тому, чтобы до начала предварительного следствия или до разбора дела по существу, если предварительное следствие не производится, были сохранены следы преступления и была устранена для подозреваемого возможность скрыться» ^[9]. Также приводятся основания для задержания лица, подозреваемого в совершении преступления, в которые в дальнейшем были внесены незначительные коррективы. В дальнейшем участие подозреваемого претерпело существенные изменения. Как отмечают А. К. Аверченко и С. Л. Лонь подозреваемый выбыл из уголовного процесса как участник аж на 20 лет ^{[1, с. 15]}. Поводом этому стало издание Прокурором СССР Циркуляра от 5 июня 1937 г. № 41/26 «О повышении качества расследования», согласно которому требовалось не допускать использования даже наименования «подозреваемый» ^{[6, с. 101]}. На искусственное устранение фигуры подозреваемого указывали и другие авторы ^{[7, с. 84]}. С. А. Дмитриенко полагает, что этап с 1922 по 1956 гг. в целом характеризуется отходом от демократических завоеваний, утверждением тоталитарно-властной деспотии и переходом к смешанной, преимущественно розыскной форме уголовного судопроизводства и даже к его чисто розыскной форме ^{[3, с. 28]}. Причем правомерность и необходимость участия подозреваемого как самостоятельного участника в уголовном процессе нашло подтверждение лишь в 1958 году с принятием Основ уголовного судопроизводства СССР и союзных республик ^[4]. Например, путем признания показаний подозреваемого в качестве источников доказательств (по ст. 16), а также при установлении следственных действий, производимых с его участием (в частности, проведение допроса подозреваемого в рамках ст. 29.

Что касается обвиняемого, то по п. 6 ст. 23 данного закона он относился к одной из сторон уголовного процесса, но не указанно какой именно, понятно, что к стороне противопоставляющейся прокурору, поддерживающему в процессе обвинение, и потерпевшему. В ст. 114 содержится закрепление возможности обвиняемого подавать ходатайства на собирание доказательств и на проведение отдельных следственных действий, например, на проведение допроса свидетелей, эксперта и т.д. По ст. 117 обвиняемый имел право присутствовать при осмотрах, допросах и других следственных действиях и задавать вопросы свидетелям и экспертам ^[4]. Другие авторы из данного закона выделяли также такие права обвиняемого, как: право на получение обвинительного заключения и иных документов, вручаемых обвиняемому на родном языке (ст. 22); право на рассмотрение уголовного дела соответствующим судом (ст. 37-40); право на разъяснение обвиняемому сущности предъявленного обвинения (ст. 135, 138); право на дополнение или внесение изменений в протокол своего допроса (ст. 142); право на пользование услугами переводчика (ст. 143); знакомиться по окончании расследования со всеми материалами уголовного дела (ст. 211); право на обжалование решений следователя (ст. 216-224); право на подачу собственной формулировки обвинения в судебном разбирательстве (ст. 314) ^{[2, с. 80-81]}.

Кроме этого, УПК РСФСР 1922 г. в своем составе содержал ключевые положения для привлечения лица в качестве обвиняемого. Была включена целая глава 11 «Предъявление обвинения и допрос», в которой, главным образом, было нацелено внимание на необходимость установления достаточных данных для предъявления обвинения, а также вынесения соответствующего постановления. Например, в ст. 131 содержится следующее: «При наличии достаточных данных, дающих основание для предъявления обвинения в совершении преступления, следователь составляет мотивированное постановление о привлечении данного лица в качестве обвиняемого» ^[9]. Формулировка «наличие достаточных данных» является юридически неопределенным, что позволяет следователю действовать по усмотрению, поэтому говорить о законодательно установленных основаниях предъявления обвинения нельзя. В то же время в ст. 206 УПК РСФСР 1922 г. недостаточность собранных по делу доказательств для предания суду лица, привлеченного ранее к делу в качестве обвиняемого, указывается как одно из оснований для прекращения предварительного следствия ^[9].

Также представляется интересной позиция относительно признания предъявления обвинения обвиняемому в качестве следственного действия (ст. 111) ^[9]. Сегодняшнее состояние уголовно-процессуального закона диктует иное значение этому решению, как организационно-процессуальное действие, нежели следственное. Вероятно, впервые (по крайней мере иного законодательного закрепления ранее не было) упоминается об обвинительном заключении, который составлялся непосредственно после допроса обвиняемого или предъявления ему производства (ст. 213) ^[9].

Четвертый этап относится к периоду действия УПК РСФСР 1960 года и до принятия, ныне действующего УПК РФ. Пожалуй, не будет преувеличением, если сказать, что ситуация кардинальным образом изменилась после принятия в 1960 году УПК РСФСР вместо раннее действовавшего кодекса. В обновленном законе содержались не только положения об отдельных правах подозреваемого и обвиняемого, но и проводилось разграничение между данными участниками уголовного процесса (причем, законодатель тогда еще не разграничивал участников на тех, что со стороны обвинения и тех, которые со стороны защиты). Согласно ст. 46 обвиняемым призналось лицо, в отношении которого в установленном порядке вынесено постановление о привлечении в качестве обвиняемого, а по ст. 52 подозреваемым – лицо, либо задержанное по подозрению в совершении преступления, либо к которому применена мера пресечения до предъявления обвинения ^[12]. В УПК РФ данные основания нашли свое отражение, разумеется, с определенными изъятиями и дополнениями. Относительно прав, которыми были наделены данные участники, также имелись отдельные пункты в законе. Так, в соответствии с уже упомянутой ст. 46 обвиняемый имел право:

во-первых, знать, в чем он обвиняется, и давать объяснения по предъявленному ему обвинению;

во-вторых, представлять доказательства;

в-третьих, заявлять ходатайства;

в-четвертых, знакомиться по окончании предварительного следствия или дознания со всеми материалами дела;

в-пятых, иметь защитника с момента, предусмотренного ст. 47;

в-шестых, участвовать в судебном разбирательстве в суде первой инстанции;

в-седьмых, заявлять отводы;

в-восьмых, приносить жалобы на действия и решения лица, производящего дознание, следователя, прокурора и суда ^[12].

Разумеется, это не исчерпывающий перечень прав обвиняемого. Аналогичные положения содержались и в других статьях закона. В частности, по ст. 19 – обвиняемый имел право на защиту (по сути, как принцип уголовного судопроизводства); по ст. 50 – обвиняемый имел право в любой момент производства по делу отказаться от защитника; по ст. 77 – обвиняемый имел право давать показания по предъявленному ему обвинению и т.д. ^[12].

Нашла отдельное отражение и процедура привлечения в качестве обвиняемого. По ст. 143 привлечение в качестве обвиняемого по подобию с УПК РСФСР 1922 г. происходило при наличии достаточных доказательств, дающих основание для предъявления обвинения в совершении преступления, о чем следователь составлял мотивированное постановление. Несмотря на данную схожесть, следует согласится с А. В. Андреевым, который пишет, что «…это положение явилось новеллой, так как в ранее действующих нормативно-правовых актах говорилось о «достаточности данных» ^{[2, с. 82]}, а не о «достаточности доказательств». Примечательно, что также устанавливались и требования к содержанию соответствующего постановления (ст. 144). Помимо этого, в ст. 148 было обособленно указано про само предъявление обвинения, про ее сущность и содержание, чего ранее в предыдущем УПК РСФСР не было ^[12]. По мнению М. В. Эсендирова УПК РСФСР 1960 г. наделил обвиняемого «…комплексом прав, обеспечение которых гарантировалось всей совокупностью правил, закрепленных в уголовном и уголовно-процессуальном законодательстве» ^{[17, с. 34]}.

Нормы УПК РСФСР 1960 г. значительно сказались и для становления процессуального статуса подозреваемого. Впервые было указано не только, когда лицо считается подозреваемым, но и какие права ему характерны. В рамках ст. 52 подозреваемый имел право:

– давать объяснения;

– заявлять ходатайства;

– приносить жалобы на действия и решения лица, производящего дознание, следователя, прокурора ^[12].

В дополнение к этому по ст. 76 он также имел право давать показания по поводу обстоятельств, послуживших основанием для его задержания или заключения под стражу, а равно по поводу иных известных ему обстоятельств по делу ^[12].

Названные права обвиняемого и подозреваемого выступили основой для дальнейшего становления и развития процессуального положения этих участников. Однако ни для первого, ни для второго не было установлено обязанностей. Примечательно, что четкого закрепления обязанностей подозреваемого и обвиняемого не содержится до сих пор. Хотя, по мнению А. К. Аверченко на подозреваемого еще УПК РСФСР 1960 г. «…был возложен ряд обязанностей: являться по вызовам органов предварительно­го расследования и не препятствовать установлению истины по делу; не уклоняться от дознания и следствия; соблюдать условия примененной меры пресечения и т.д.» ^{[1, с. 26]}.

Принятие УПК РФ стало итогом судебной реформы, начатой, с одной стороны, исходя из многочисленных изменений УПК РСФСР 1960 г. (был достигнут предел законодательного вмешательства в данный кодекс), а с другой – в связи с принятием в 1993 году Конституции РФ и необходимостью приведения уголовно-процессуального законодательства в соответствии с основным законом. Также указывают на изменение приоритетов уголовно-процессуальной политики, развитие гуманистических начал как основание принятия УПК РФ 2001 года ^{[17, с. 34]}. В любом случае, новый кодекс расширил перечень и содержание прав и обязанностей лица при наделении его статусом как обвиняемого, так и подозреваемого. Об этом свидетельствует непосредственно сам текст кодекса.