Political and Legal Nature and Customs of War in Ancient Rus

Savchenko Dmitriy Aleksandrovich PhD in Law Dead of the Law Department at Novosibirsk State University of Economics and Management 630099, Russia, Novosibirskaya oblast', g. Novosibirsk, ul. Kamenskaya, 56 s-d-63@mail.ru Other publications by this author

1. Как известно, в современном мире война исключена из числа правомерных средств разрешения споров. Принудительные меры, связанные с использованием вооруженных сил, допустимы только в отдельных предусмотренных статьями 39 и 51 Устава Организации Объединенных Наций случаях в качестве инструмента обеспечения международной безопасности или законной самообороны государств.

Однако вплоть до первой половины XX в. отношение к правовой природе войны было иным – война считалась одним из обычных, хотя и нежелательных в силу своей разрушительности, правоохранительных средств. Так, основоположник науки международного права Мартенс Ф. Ф. писал, что война – это «вооруженная борьба между независимыми государствами для охранения принадлежащих им прав и интересов» ^{[1, с. 196]}. Даневский В. П. рассматривал войну как юридический процесс. Он писал: «Война – есть тот же судебный поединок, который встречается в гражданском и уголовном процессе на известной, ныне уже пережитой… ступени развития. …Война фактически разрешает спор о праве» ^{[2, с. 69, 91]}. А исследователь истории зарождения международного права Таубе М. А. указывал, что в литературе война нередко характеризуется как «насильственное юридическое средство защиты правового порядка между государствами» ^{[3, с. 148]}.

Развивая эти положения В. Э. Грабарь писал, что вплоть до нового времени «в научных системах война рассматривается как средство восстановления нарушенных и выяснения спорных правоотношений, т. е. как юридический процесс между государствами. Основанием такого взгляда было общераспространенное у первобытных народов, господствовавшее и в средневековой Европе представление, что правовые споры могут и должны решаться путем физического состязания» ^{[4, с. 875]}.

Нормативный характер войны проявлялся в ряде общепризнанных требований: не начинать войны без предварительного формального объявления, уважать неприкосновенность переговорщиков, не нарушать клятвенного обещания. На их основе формировалось право войны, которое закрепляло ее признаки как «юридического процесса»: к войне можно прибегнуть лишь для защиты права и только после отказа противника дать требуемое удовлетворение; объявление войны строго регламентировано; договоры с противником (о перемирии, капитуляции) не должны нарушаться, их соблюдение обеспечивается заложниками ^[4].

А каким было отношение к политико-правовой природе и правилам ведения войны в Древней Руси? Актуальность этого вопроса, помимо познавательного интереса, обусловлена, в том числе, проблемами правового регулирования использования военных средств решения современных политических проблем, научное решение которых требует учета исторических закономерностей становления соответствующих правовых норм. В этой связи исходное значение приобретает изучение обычаев войны, существовавших в первые века отечественной государственности в IX-XIII вв. - от образования древнерусского государства до попадания русских земель в зависимость от монгольской империи. Этим обстоятельством объясняются хронологические рамки представленного в статье исследования.

Объектом изучения стали социальные отношения, возникавшие в Древней Руси в связи с использованием военных действий для решения экономических и политических задач, предметом - закономерности правового регулирования войны в средневековой Руси. Целью работы явилось установление сложившихся в древнерусском обществе представлений о политико-правовой природе войны и ее обычаях.

Методология исследования основывалась на комплексном использовании диалектического, функционального и исторического методов, когда исходя из общих представлений о правовой природе войны в средневековом обществе, изложенных в работах Ф. Ф. Мартенса, В. П. Даневского, М. А. Таубе, В. Э. Грабаря, осуществлялась реконструкция древнерусских обычаев ведения войны. Источником информации стали древнерусские летописи, а также работы средневековых хронистов.

Новизна исследования заключается в том, что древнерусские правовые обычаи войны ранее в юридической литературе комплексному анализу не подвергались. На рубеже XIX-XX вв. ряд ценных наблюдений и замечаний по этому поводу сделал В. И. Сергеевич в своем исследовании «Древности русского права» ^{[5, с. 619-620]}. К сожалению, в современной историко-правовой науке этот вопрос не получил надлежащего развития. Вместе с тем древнерусские летописи, а также другие исторические источники позволяют углубить наши представления о политико-правовой природе войны и нормах, ее регламентировавших в древнерусский период отечественной истории.

2. Летописи упоминают о войнах начиная с самых первых сообщений о событиях, связанных с формированием древнерусского государства. Уже призвание Рюрика трактуется в Повести временных лет как результат начавшейся войны между племенными объединениями ильменских словен, кривичей, мери и чуди: «…И не бе в них правды, и вста род на род, и быша в них усобтце, и воевати почаша сами на ся» ^{[6, с. 18]}. Война была средством подчинения Рюриковичам славянских и финских земель, способом разрешения междукняжеских противоречий, инструментом защиты русских интересов в отношениях с Византией, Хазарией, Волжской Булгарией и другими странами. По выражению Хачатурова Р. Л. «молодое государство имело многотысячную, в значительной мере тяжеловооруженную армию, оснащенную всеми видами наступательных и защитных средств» ^{[7, с. 369]}. В созданном киевским князем Владимиром пантеоне русских богов первое место занимал бог войны – Перун.

Древнерусские летописи свидетельствуют о том, что военные походы русских дружин происходили почти ежегодно, а иногда и по нескольку раз в году. Не случайно летописец (под 1148 г.) зафиксировал сформулированную русскими князьями констатацию: «то есть было преже дед наших и при отецих наших, мир стоит до рати, а рать до мира». При этом князья Владимир, Изяслав и два Святослава, передавая через послов эти слова князю Изяславу Мстиславовичу, просили не рассматривать их военное нападение как личную обиду: «на нас про то не жалуй, оже есмы оустали на рать». Свои действия они объясняли желанием выручить брата: «жаль бо есть брата Игоря, а того есмы искали» ^{[8, стб. 364]}.

Таким образом, на Руси война («рать») была обычным социальным способом выживания и экспансии, главным нормативным средством защиты политических и связанных с ними семейных прав и интересов. Утверждение Таубе М. А. о том, что «средневековые войны… суть по общему правилу войны из-за права» ^{[3, с. 170]}, в полной мере можно отнеси и к Древней Руси. Война была средством защиты как внутриполитических, так и внешних интересов русских князей. По результатам войн устанавливались внутренняя структура и внешние границы Руси.

3. Исходным фактическим основанием войны выступал экономический интерес субъекта политических отношений, связанный с созданием условий получения им ресурсов для внешней торговли и обеспечением безопасности торговых путей. Формальным основанием объявлялось причинение вреда самому субъекту политических отношений, его родственникам или союзникам. Как правило, речь шла о причинении смерти одному из них. Поэтому в качестве первоначальной нормативной модели военного похода была заимствовала модель мести за причиненный вред. Она допускала со стороны мстителя неограниченные меры принуждения, базирующиеся на его силе и хитрости. Вероломная изобретательность и жестокость являлись нормальными элементами мести. Это наглядно показывают легендарное сообщение (по Повести временных лет) о мести княгини Ольги древлянам за гибель ее мужа князя Игоря (945-946) ^{[6, с. 40-42]}, а также летописные сообщения о мести князя Ярослава (1015) новгородцам за «избиение» княжеской дружины ^{[6, с. 95]}.

По своему содержанию война предполагала уничтожение и разорение неприятеля любыми способами. Об этом свидетельствуют средневековые писатели, а также древнерусские летописи.

Например, византийский автор Никита Давид Пафлагон (род. ок. 885 г.) в «Житии патриарха Игнатия» так описывал поход руссов на Византию (около 860 г.): народ Рос прорвался в залив, опустошил все населенные местности и монастыри, разграбил утварь и деньги. Умертвили всех захваченных людей. Врывались в патриаршие монастыри с варварской пылкостью и страстью, забрали себе все найденное в них имущество. «И схватив там двадцать два благороднейших жителя, на одной корме корабля всех перерубили секирами» ^{[9, с. 94]}.

Схожие сведения дают древнерусские летописи. Так, в ходе военных походов князя Олега на Византию жителей захваченных территорий расстреливали, рубили и бросали в море. «Много убийство сотвори греком, и полаты многы разбиша, а црквь пожгоша… И ина много зла творяху русь греком, елико же ратнии творить» ^{[6, с. 24]}.

Подобные правила сохранились и в последующем. Летопись так описывает, например, войну князя Даниила Галицкого с ятвягами (1256): «И жгли дома их, и разоряли села их. …Захватили богатства их… Утром пошли, разоряя землю и все сжигая» ^{[8, стб. 832; 10, с. 337]}.

Устойчивость таких «суровых обычаев войны» по отношению к мирному населению В. И. Сергеевич объяснил «особенностями тогдашней военной организации». Он полагал, что «было трудно и опасно отличать мирных жителей от немирных и щадить жизнь и имущество первых. С другой стороны, …для продовольствия войск во время похода не существовало других средств, кроме собственности неприятеля» ^{[5, с. 620]}. Мы полагаем, что такое объяснение противоречит данным источников о сплошном разорении «ратными» хозяйства и уничтожении населенных пунктов неприятеля, в том числе и тогда, когда отличить мирное население от воинов все же было возможно (например, в селах и церквях). По нашему мнению, причина заключалась в том, что военный поход изначально трактовался как возмездие за «неправду» и строился в соответствии с моделями традиционной мести, ориентированной на причинение максимального вреда обидчику. Военный поход должен был внушить страх перед силой организатора военного похода и гарантировать уважение его интересов в будущем.

Главной частью военного похода была борьба за города, которая начиналась с осады и завершалась приступом. Когда удавалось захватить внешний, «окольный» город, его поджигали, чтобы заставить обороняющихся сдать внутренний город («детинец»). Захват вражеского города с помощью его поджога нашел отражение во многих средневековых источниках. Использование при этом птиц отражено, в частности, в летописной легенде о захвате киевской княгиней Ольгой столицы древлян Искоростеня ^{[11, с. 135—137]}.

В случае взятия города приступом судьба всех его жители определялась победителем. Как правило, большая часть взрослого мужского населения уничтожалась, остальное население становилось невольниками. Так, например, Повесть временных лет (1067) сообщает о том, что после взятия князьями Изяславом, Святославом и Всеволодом города Минска (где «меняне затворишася в граде»), его жители-мужчины были убиты («и исекоша муже»), а женщины и дети были порабощены («вдаша на щиты») ^{[6, с. 112]}. После взятия князьями Володарем и Васильком города Всеволожа (1097) город был сожжен, а жители убиты: «…И взяста копьем град и зажгоста огнем, и бегоша людье огня. И повеле Василко исечи вся» ^{[6, с. 177]}. Как свидетельствуют летописные сообщения о захвате князем Владимиром Полоцка (980), смерть после ритуальных унижений причинялась в языческий период и князьям захваченных городов ^{[6, с. 54]}.

4. Война давала победителю право на добычу и пленных, часть которых обращалась в рабство. По словам В. И. Сергеевича, «война в это время всегда сопровождалась грабежом…Военная добыча составляла один из главных способов приобретения» имущества в собственность ^{[5, с. 604-605]}. Добавим, что древнерусские дохристианские обычаи, кроме того, предполагали принесение пленников в жертву богам.

Так, Лев Диакон в своей «Истории» писал о том, что князь Святослав в ходе войны в Болгарии (971) «с бою взяв Филиппополь… посадил на кол двадцать тысяч оставшихся в городе жителей и тем самым смирил… всякое сопротивление и обеспечил покорность» ^{[12, с. 56]}. После поражения от византийцев воины Святослава сначала сожгли на кострах тела своих погибших товарищей, а затем провели тризну и жертвоприношения, «заколов при этом по обычаю предков множество пленных, мужчин и женщин. Совершив эту кровавую жертву, они задушили грудных младенцев и петухов, топя их в водах Истра» ^{[12, с. 78]}.

Обычай убийства пленных сохранялся и в последующем. Летописи (1256) описывали, например, как «Лев, тихо окружив село, всех перебил… Даниил и Лев вязали одних пленников, других же из кустов выводили и рубили». В отношении добычи: «А что не смогли съесть сами и кони их все сожгли… А утром пришли к ним ятвяги, предлагая заложников и мир, и просили не убивать пленников» ^{[8, стб. 832, 834-835; 10, с. 337, 339]}. Изяслав Мстиславович, хитростью захватив в бою в плен галичан в количестве, превышавшем его собственную дружину, приказал убить пленных: «И види многое множество колодник галичан вязячи, и тако повелел сечи, а лутшии мужи со собою поя» (1153) ^{[8, стб. 74]}.

В то же время, с развитием экономики основная часть пленников обращалась в лишенных свободы рабов, используемых победителями или становящихся предметом работорговли. Военнопленные могли получить свободу за выкуп. В ходе социальной дифференциации древнерусского общества выделение класса профессиональных воинов способствовало тому, что рабы превратились в важную часть военной добычи, за счет которой существовали дружинники ^{[13, с. 56]}.

Кроме того, пленных («колодников») в ряде случаев поселяли в безлюдных местах, особенно на границе со степью для обороны от кочевников. Так, пленными были созданы такие населенные пункты, как Ятваги, Прусы, Торки, Половцы. Князь Ярослав Мудрый поселил приведенных из похода в Польшу (1031) пленных над рекой Росью ^{[14, стб. 150]}. В 1116 г., после того как «Давыд с Ярополком узя Дрьютеск на щит», для плененных жителей был основан город Желди ^{[8, с. 7; 6, с. 201]}.

Побежденная сторона выплачивала контрибуцию, а также регулярную дань («урок» - плату за мир). Так, летописец отмечал, что когда князь Даниил захотел пойти войной на ранее уже побежденных ятвягов (1256), те «послали своих послов и своих детей, и дали дань, и обещали быть покорными ему» ^{[8, стб. 834-835; 10, с. 339]}. В IX-X вв. дань подвластных земель русским князьям имела форму «полюдья» - мирного объезда князем ранее подчиненной территории, который символизировал новый военный поход и добровольную передачу князю необходимых ему ресурсов.

По итогам войны возникал политический союз (дружба, «любовь» ^{[7, с. 406-421]}), участники которого принимали на себя обязательства, соответствующие проявившимся в ходе войны возможностям (потенциалу) сторон.

Одним из важных элементов союзных отношений были взаимные договоренности о судьбе проданных в рабство пленных. Такой невольник, который до пленения проживал в союзной стране, подлежал выкупу у хозяина и возмездной передаче на родину. Мирный договор определял условия такой передачи. Об этом свидетельствует, например, статья 9 договора Руси с Византией 911 г., предписывающая выкупать «Русина и(ли) Гречина» и возвращать «искупное лице в свою страну» ^{[7, c. 410]}.

Кроме того, летопись сохранила свидетельство о случае полного отказа союзников от порабощения пленных. В 1229 г., после завершения успешных для русских князей военных действий в Польше был заключен следующий договор: «Створиша же межи собою клятву Русь и Ляхове: аще по семь коли боудеть межи ими усобица не воевати Ляхом Руское челяди ни Руси Лядьскои» ^{[8, стб. 757]}. В. И. Сергеевич толковал это положение как обязательство «не брать в плен». По нашему мнению, такое толкование требует уточнения. Ведь известно, что правило «не брать пленных» означает поголовное уничтожение неприятеля. Его установление свидетельствовало бы об особо враждебных, но никак не о союзных отношениях сторон. При этом, как убедительно показал И. Я. Фроянов, словом «челядь» в древнерусском языке назывались не просто пленные, а пленники, обращенные в рабство ^{[15, с. 155]}. Поэтому договоренность русских и польских князей впредь при вооруженных столкновениях «не воевать челяди» означал не отказ от взятия в плен, а запрет обращения пленников в рабов и продажи их в этом качестве. Речь, таким образом, идет о первом подтвержденном источниками договоре о взаимном безвозмездном обмене пленными по принципу «всех на всех». Можно предположить, что русские князья при заключении союзного договора с поляками показали пример такого отказа от пленных. Летопись сообщает, что в ходе военных действий «Руси бо бяху полонил многу челядь и бояр». Однако при описании возвращения князей на Русь пленные не упоминаются. В то же время, особо подчеркивается, что русские возвратились «в дом свои с честью… и внидоста со славою в землю свою» ^{[8, стб. 757]}. Ведь даже при признании неизбежности будущих военных столкновений для мирного населения были получены определенные гарантии безопасности, так как захват населения для его обращения в рабство больше не признавался правомерной целью военных действий при новой «усобице».

Установленный в результате военных походов порядок в последующем поддерживался и охранялся. Его несоблюдение считалось справедливым основанием нового военного похода против нарушителей условий политических союзов. Война в этом случае приобретала признаки правового средства защиты политических отношений.

5. О правомерности войны свидетельствовало наличие справедливых причин и соблюдение обычаев начала и завершения войны.

Справедливыми считались войны в ответ на действие или бездействие (к которым приравнивались намерения совершит определенные действия) противоположной стороны, причинившее вред или создавшее угрозу причинения вреда, и связанное с несоблюдением обычаев и невыполнением обещаний (обязанностей). Например, князь Изяслав Мстиславович (1147) так обосновывал собственную правоту в войне с князьями Олеговичами: целовали вы мне крест и вот вы, братья, крест преступили – «убити мя хотяче; да буди со мной бог и сила животворящаго хреста, а како ми Бог даст» ^{[8, с. 32]}. Война должна была обеспечить достижение основных целей нормативного принуждения: пресечь нарушение и восстановить нарушенные отношения, а также предупредить новые нарушения в будущем.

Начало и завершение войны, а также отдельные совершаемые в ходе войны действия сопровождались невооруженными (переговорными) контактами сторон.

Война по обычаю объявлялась через послов с соблюдением определенных ритуалов. После принятия христианства в качестве государственной религии выражение «отбросить крестную грамоту» («поверже», «възверже», «положа») означало объявить войну за несоблюдение обещаний, данных под присягой. Так, когда князья Олеговичи выступили против Изяслава Мстиславовича (1147), он направил к ним посла и напомнил их присягу о том, что они будут жить в мире. Когда Олеговичи не дали ясного ответа, посол Изяслава привез подписанные ими «крестные грамоты», передал осуждающие слова Изяслава, после чего бросил Олеговичам крестные грамоты: «и то рек поверже им грамоты хрестьныя» ^{[8, с. 32]}. Об этом же говорят и другие летописные сообщения: «Роскоторостася Всеволод с Владимерком про сына, оже сяде сын его Володимири, и почаста на ся искати вины; и Володимирко възверже ему грамоту хрестную, Всеволод же с братьею иде на нь» (1144); «Петр же положа ему грамоты крестныя, лезе вон» (1152) ^{[8, с. 20, 72]}.

Для подтверждения справедливости собственных действий войско нередко не начинало бой, а старалось спровоцировать другую сторону насмешками или оскорблениями и ждало, когда неприятель нападет первым. Так, поступает, например, воевода киевского князя Святополка перед боем с новгородским войском князя Ярослава (1016). Он «нача укаряти» новгородцев и их князя, говоря: «Что придосте с хромьцемь симь, а вы плотници суще? А приставим вы хоромове рубити наших». Также поступает воевода князя Ярослава перед боем с войском польского князя Болеслава (1018), высмеивая физические качества князя («чрево твое толстое»). Летописец утверждает, что эти оскорбления подтолкнули противника к наступлению ^{[6, с. 96-97]}.

Переговоры проводились и с целью установления перемирия. Если горожане «передавались» осаждающим и «отворяли» город, этому обычно предшествовали переговоры, в ходе которых осаждающий обещал пощадить («омирить») жителей. Известны случаи, когда осажденные князья просили позволить свободно выйти из города и получали такое разрешение: «И вылезе Олег из града, хотя мира, и вдаста ему мир» (1096) ^{[6, с. 150]}; «и поча Давыд молитися: пусти мя из града. Святополк же обещася ему» (1097) ^{[6, с. 178]}; князь Мстислав «нача пути просити» из осажденного Белгорода, и князь Всеволод «целова крест и да ему путь» (1207) ^{[16, с. 106]}.

Война завершалась мирными переговорами через послов. Так, описывая завершение военного похода руссов на Византию (907), летопись указывает: «Олег же, мало отступи(в) от града, нача мир творити со цесарьма Грецкима…, посла к ним в град Карла, Фарлофа, Вельмуда, Рулава и Стемида, глаголя «Имите ми ся по дань» ^{[7, с. 406]}.

Для безопасности стороны предоставляли залог («дары») и заложников, в качестве которых фактически выступали и сами послы. Нередко более слабая сторона искала посредника, который предпринимал усилия для заключения мира. В ряде случаев проводилась встреча («съезд», «снем») руководителей сторон, после чего заключался мир.

Мир скреплялся торжественной присягой – языческой («рота») или христианской: «целовали крест» в церкви. Сведения об основном содержании христианской присяги можно почерпнуть из летописного пересказа договора Руси с Византией 944 г.: «…укрепить дружбу… на все годы (до тех пор), пока сияет солнце и существует самый мир. А если… замыслит нарушить эту дружбу, то пусть те… получат от вседержителя бога возмездие и осуждение на погибель и в этом мире и в загробном». «Клянемся церковью святого Ильи в соборной церкви, предлежащим честным крестом…» ^{[7, с. 414-418]}. Историк русской церкви Карташев А. В. по этому поводу писал, что иерархи церкви «все мирные договоры …скрепляли своим свидетельством и давали целовать крест примиренным сторонам. Они прибегали иногда и к мерам экстраординарным: предупреждали разрыв союзников произнесением проклятия на возможных зачинщиков разрыва, как это сделал черниговский еп. Онуфрий по отношению к союзу князей Северских» ^{[17, с. 268]}.

Условия мира нередко фиксировали на бумаге («грамоте», «хартии»). Стороны могли обмениваться заложниками.

Вместе с тем, отсутствие силы, стоящей над участниками военного столкновения и способной гарантировать справедливость войны, не позволяло юридическим компонентам нормативной регламентации этой формы принуждения получить преобладающее значение. А в условиях веры в разных богов и религиозно-психологические предпосылки для этого также были крайне ограничены. Стороны могли неодинаково трактовать условия заключенных союзов, а их религиозные институты оправдывали и освящали толкование, выгодное собственной стороне. Например, киевский князь Игорь и древляне, вероятно, по-разному понимали сущность их конфликта 945 г. по поводу размера дани. Киевский князь основывал свои притязания на праве сильного, подтвержденном перед своими богами предыдущей военной победой, древляне – на признанных перед их собственными богами условиях союза. Как известно, древляне отличались от других племен в составе древнерусской народности по происхождению, диалекту и обрядам ^{[18, с. 136]}. Сохранившиеся в источниках сведения о способе причинения древлянами смерти князю Игорю (князь был разорван с помощью деревьев) свидетельствуют о его ритуальном характере и позволяют предположить в этом событии признаки очищающего жертвоприношения.

Как представляется, осуществленные киевским князем Владимиром упорядочение религиозной языческой системы (создание «пантеона богов»), а затем и переход к единобожию одной из своих значимых целей имели устранение предпосылок для такого неодинакового толкования условий политических союзов и возможностей их сторон. После принятия христианства в качестве общей религии юридические компоненты стали играть более заметную роль в системе регулирования политических отношений вообще и отношений, возникающих в связи с войнами, в частности.

6. Наряду с правилами поведения по отношению к неприятелю война как нормативный институт предполагала регулирование внутренних отношений в воинском коллективе.

Древнерусское воинское сообщество подчинялось единому военачальнику, которому каждый был обязан хранить верность. В походе воины не могли рассчитывать на поддержку своего рода. Для обеспечения необходимого уровня доверия они создавали подобие родовой группы, делаясь побратимами и обмениваясь скрепленными кровью клятвами верности. Воины в походе считались братьями - так называют себя, например, новгородские дружинники в походе на Югру (1194) ^{[19, с. 233-234]}.

Нормативными ценностями признавались честь и достоинство, самодисциплина, верность другу и вождю, презрение к опасности. Показательно в этом отношении содержание речи князя Святослава перед решающей битвой с византийцами (по Повести временных лет): «…Да не посрамим земле Руские, но ляжем костьми, мертвыи бо срама не имам. Аще ли побегнем, срам имам. Не имам убежати, но станем крепко, аз же пред вами поиду…» ^{[6, с. 50]}. Византийский хронист Лев Диакон так излагал эту речь: «Погибла слава, которая шествовала за русским войском …если мы теперь позорно отступим… Мы должны либо победить и остаться в живых, либо умереть со славой, совершив подвиги, достойные доблестных мужей» ^{[12, с. 79]}.

Несоблюдение норм поведения вызывало осуждение общества, влекло бесчестье нарушителя. Предательство воина в походе считалось сакральным нарушением и влекло божью кару. По словам М. Ф. Владимирского-Буданова, на Руси «везде и всегда для всех была ясна» недопустимость и наказуемость предательства и действий, совершаемых в пользу врагов ^{[20, с. 321]}. Первым описанным в древнерусских летописях примером является наказание новгородцев, вернувшихся из неудачного военного похода в Югру (1194) ^{[21, с. 56]}. Карательный поход новгородской рати во главе с воеводой Ядреем рассматривался как ответ на убийство в 1187 г. югорских «данников» (сборщиков дани) ^{[19, с. 38, 229; 22, с. 21]}.

Причиной поражения и гибели большей части новгородских ратников, как следует из летописи, было признано предательство: «то бо Савица перевет держаще отаи с княземь югорьскым». По версии Бахрушина С. В. предатели имели в Югре частные хозяйственные интересы, связанные с торговлей и добычей пушнины ^{[23, с. 65]}.

С помощью предателей новгородцы были введены в заблуждение о действительных планах югорского князя, ложно пообещавшего собрать и заплатить большую дань, в результате чего лучшие дружинники («мужи вятшие») были обманом («льстивою речью») завлечены в осажденный югорский город и убиты («иссекоша»). После этого собравшие необходимое войско югорцы напали на лагерь осаждавших и разгромил их. Летопись так воспроизводит слова одного из убитых новгородцев, сказанные перед смертью в лицо предателю: «брате, судит ты бого и святая София, аще еси подумал на кровь братьи своей; и станеши с нами пред богом и отвещаеши за кровь нашу».

Трое из вернувшихся новгородцев, вина которых, вероятно, считалась установленной, были убиты самими дружинниками. Остальные вернувшиеся живыми, и также заподозренные в предательстве новгородцы откупились кунами: «творяхут бо я свет державше с Югрою на свою братью, а то богови судити». Показательно, что случившиеся в Новгороде после поражения новгородской рати в Югре пожары летопись трактует как божье наказание за предательство: «казнь сиа от Всех святых и до Госпожина дни» ^{[19, с. 40-41, 232-234]}.

В заключение необходимо отметить, что изложенные в статье положения, безусловно, не исчерпывают всех вопросов темы. Значительный интерес может представлять изучение влияния на формирование древнерусских воинских обычаев традиций славянских, скандинавских и других народностей, представители которых входили в состав русского войска. Более глубокого анализа требует динамика эволюции правовых обычаев войны на Руси на протяжении IX-XIII вв.

Вместе с тем, уже проведенное нами изучение исторических источников позволяет сформулировать вывод, ранее не звучавший в отечественной историко-правовой литературе, - вывод о том, что в Древней Руси война считалась обычным принудительным средством правовой защиты интересов участников политических отношений. При этом справедливой признавалась война, предпринятая в ответ на правонарушение противоположной стороны и проведенная с соблюдением сложившихся обычаев.

Среди таких обычаев могут быть выделены правила, определяющие (1) средства и способы ведения войны, (2) порядок начала и окончания войны и военных действий, (3) заключения мирных договоров, (4) обращения с побежденными, (5) поведения в воинском коллективе.

По своему содержанию, средствам и способам ведения война допускала применение к неприятелю и его подданным неограниченных мер уничтожения и разрушения. Побежденные были обязаны предоставить «плату за мир», пленные попадали в полную власть победителя: они могли быть убиты, обращены в неволю, переселены на другое место жительства.

Начало войны предполагало ее объявление, которое после принятия христианства в качестве государственной религии получило форму возвращения «крестных грамот». Проведение переговоров обеспечивалось заложниками. Мирный договор скреплялся религиозной присягой.

Внутренние отношения в коллективе русских ратников строились на основе побратимства и подчинялись требованиям презирать опасность, сохранять честь и достоинство, верность соратнику и военачальнику.

Положения и выводы, изложенные в настоящей статье, могут помочь дальнейшему изучению затронутых в ней вопросов ^[28].