Mikhail Pogodin's as a Cultural-Historical Phenomenon or Nikolay Gogol's Moscow Refuge

Manyanina Elena researcher at "Gogol House" - memorial museum and scientific library 119019, Russia, Moscow Region, Moscow, str. Nikitskii Bul'var, 7A gegata112@mail.ru Other publications by this author

Среди многочисленных городов, через которые пролегали маршруты Николая Васильевича Гоголя (1809–1852), Москва занимает почетное место: в древней столице писатель находил духовный приют в кругу близких людей, с нетерпением ожидавших его возвращения из дальних путешествий, здесь же прошли последние годы его жизни. По словам самого Гоголя, Москва принимала его с большим радушием, нежели Петербург ^{[8, т. 11, с. 46]}; писатель всегда с теплотой отзывался о Москве, называл ее своей родиной: «...лучше я с гордостью понесу в душе своей эту просвещенную признательность старой столицы моей родины и сберегу ее, как святыню, в чужой земле...» ^{[8, т. 11, с. 43]}; «...Москва моя родина...» ^{[8, т. 11, с. 331]}; «В Москву ты приедешь, как в родную свою семью...» ^{[8, т. 10, с. 283]}; «Москва так же радушно меня приняла, как и прежде, и умоляет усердно остаться здесь еще на сколько-нибудь времени...» ^{[8, т. 10, с. 244]}.

Именно в лице своих московских друзей писатель нашел поддержку в тот сложный период, когда из-за задержки с изданием «Мертвых душ» у него возникли серьезные финансовые затруднения: «Не могу до сих пор вспомнить без глубокого душевного умиления о той помощи и о тех нежных участиях, которые шли ко мне всегда из Москвы…» ^{[8, т. 12, с. 163]}.

Впервые в Москве Гоголь побывал летом 1832 г., направляясь из Петербурга в Васильевку и задержавшись в городе на две неделе ввиду болезни. В этот приезд он познакомился с Михаилом Петровичем Погодиным (1800–1875) — историком и профессором, издателем журналов «Московский вестник» (1827–1830) и «Москвитянин» (1841–1856). Михаил Петрович Погодин по происхождению был крепостным; когда ему было 8 лет, его отец, служащий главным управляющим в доме генерал‑фельдмаршала графа Ивана Петровича Салтыкова (1730–1805), получил свободу. Это позволило Михаилу Петровичу окончить словесное отделение Московского университета и затем, защитив магистерскую диссертацию, стать профессором кафедры русской истории Московского университета (в 1828 г.) и академиком Петербургской академии наук (в 1941 г).

С Погодиным Гоголь впоследствии завел близкую дружбу; писатель неоднократно останавливался у него на время своих визитов в Москву: в сентябре 1839 г. остановился в доме профессора по возвращении из Италии; с конца декабря того же года по май 1840 г. проживал в его доме вместе со своими сестрами Елизаветой и Анной, выпускницами Патриотического института; также пребывал в доме историка в период с октября 1841 г. по конец мая 1842 г., занимаясь издательством первого тома «Мертвых душ», и с октября по декабрь 1848 г., вернувшись из Иерусалима.

Помимо погодинского дома, Гоголь останавливался в Москве у Степана Петровича Шевырева (1806–1864) в Дегтярном переулке (дом не сохранился) и у графа Александра Петровича Толстого (1801–1873) и графини Анны Георгиевны Толстой (1798–1889) на Никитском бульваре. В сохранившемся до наших дней доме Толстых располагается мемориальный музей писателя «Дом Гоголя». А так называемая «Погодинская изба» — единственное из всего усадебного комплекса Погодина уцелевшее строение (все остальные постройки, в том числе главный дом, были разрушены во время Великой Отечественной войны, в 1841 г.) — входит в перечень памятников культуры, которые включаются в экскурсионные маршруты, посвященные теме «Гоголевская Москва». «Погодинская изба», построенная в 1856 г. по проекту архитектора и реставратора памятников древнерусского зодчества Николая Васильевича Никитина (1828–1913), была подарена Михаилу Петровичу крупным российским предпринимателем Василием Александровичем Кокоревым (1817–1889). Василий Александрович был известным отечественным экономистом, разбогатевшим в 1860‑х гг. на винных откупах и основавшим впоследствии первый в Российском государстве керосиновый завод, на базе которого занимался исследовательской деятельностью сам Дмитрий Иванович Менделеев (1834–1907). Кокорев внес неоценимый вклад в нефтяную промышленность, организацию телеграфного сообщения и железнодорожное строительство, предприниматель выделял огромные средства также на развитие изящных искусств и науки. Так, в 1884 г. он построил Владимиро‑Марьинский приют для малоимущих студентов Академии художеств (сейчас это творческая база Союза художников России «Академия художеств им. И. Е. Репина) и в 1889 г. был включен в число ее почетных членов. С Погодиным его связывали многолетняя дружба и интерес к различным пластам национальной культуры: по своим идеологическим воззрениям меценат принадлежал к «славянофильскому» направлению в области экономики, считал необходимым сохранять самобытность отечественной экономической системы и в своих многочисленных работах показывал бесперспективность для отечественной экономики копирования западноевропейских финансовых схем. Манифестом взглядов Кокорева и его политическим завещанием является книга «Экономические провалы» (1887).

Построенная на средства Кокорева «Погодинская изба» стала своего рода архитектурным манифестом «русского», национально‑романтического, стиля. Декоративное оформление избы, как полагают исследователи, создавалось архитектором Никитиным под влиянием народных архитектурных форм, а также рисунков князя Григория Григорьевича Гагарина (1810–1893), выполненных в качестве иллюстраций к повести Владимира Александровича Соллогуба (1813–1882) «Тарантас» (1845) ^{[4, с. 223]}. Возведенная Никитиным изба оказала влияние на архитектурные формы национального направления последующих лет. По мнению историка и публициста Константина Аполлоновича Скальковского (1843–1906), именно «Погодинской избе» «обязан своим возникновением так называемый русский стиль в архитектуре, существенно отличающийся от русского стиля, сочиненного немцем Тоном по повелению императора Николая I» ^{[19, с. 166]}. Отечественный литературовед Дмитрий Петрович Мирский (1890–1939) назвал «Погодинскую избу» одним из главнейших предшественников «русского стиля» в архитектуре ^{[14, с. 251]}.

Михаилу Погодину полученная в дар изба служила флигелем, а усадебный участок, на котором сейчас располагается архитектурный памятник, в 1835 г. был выкуплен историком у князей Щербатовых — опекунов Петра Яковлевича Чаадаева (1794–1856). Эта усадьба была одним из центров литературной и общественной жизни Москвы еще до того, как ее хозяином стал Погодин. В доме Щербатовых проходили собрания членов декабристского кружка в лице Ивана Дмитриевича Якушкина (1794–1857), Вильгельма Карловича Кюхельбекера (1797–1846), Федора Петровича Шаховского (1796–1829) и др. По одной из версий, именно в этом доме родился замысел пьесы Александра Сергеевича Грибоедова (1795–1829) «Горе от ума» (1824), а члены семьи Щербатовых и их гости послужили для нее прототипами: драматург был близким другом воспитанника князей Павла Чаадаева и часто бывал в их доме ^{[15, с. 63]}. Также усадьба была упомянута в романе «Война и мир» (1867) Льва Николаевича Толстого (1828–1910): в доме князя Дмитрия Михайловича Щербатова, приходившегося сыном историку Михаилу Михайловичу Щербатову (1733–1890), Пьер Безухов был частым гостем, и именно здесь, по сюжету, его допрашивал маршал Даву. Следует отметить, что на основе дневниковых записей и писем Погодина и Толстого исследователи пришли к заключению, что последний неоднократно приходил в дом историка во время работы над эпопеей за материалами, относящимися к истории Отечественной войны 1812 г. ^{[11, с. 25]}.

Сейчас улица, на которой расположена «Погодинская изба», названа в честь профессора Михаила Петровича — Погодинской. «Мемориальное название» она получила в 1890 г. — для этого периода была характерна практика переименования улиц: уже существующие топонимы меняли на топонимы, увековечивающие память выдающихся деятелей культуры ^{[18, с. 53]}. Ранее эта часть Москвы, соседствующая с Новодевичьим монастырем, называлась Девичьим полем. Существует несколько версий происхождения такого топонима. По «Энциклопедическому словарю Брокгауза и Ефрона», местность могла получить такое название еще со времен татаро‑монгольского ига, так как сюда приводили девушек, которых отбирали для того, чтобы отправить их вместе с данью к татарским ханам ^[21].

В доме Погодина размещалось легендарное погодинское «древлехранилище» — обширная коллекция русских древностей, насчитывающая более шести тысяч единиц хранения, состоящая из 17 отделений и включающая уникальные старопечатные издания, рукописи, исторические документы, а также картины, иконы, гравюры и многое другое. Начало коллекции было положено историком в 1840 г., и уже в 1851 г. собрание древностей было выкуплено у Погодина Николаем I: большая часть его была помещена в Публичную библиотеку и Эрмитаж. «Известное по своей важности не только России, но и всему славянскому миру <...> представляет весьма много не только наиредчайшего, но и единственного в мире...», — такая характеристика содержалась в официальном печатном отчете дирекции Публичной библиотеки, в распоряжение которой в 1852 г. попала погодинская коллекция ^{[20, с. 1]}. Среди старинных рукописей, хранящихся у профессора, были материалы, относящиеся к истории запорожского казачества: Гоголь пользовался ими в процессе работы над второй редакцией повести «Тарас Бульба» (1842).

Гоголя с Погодиным связывала многолетняя дружба. И, хотя их первая встреча, как уже было сказано выше, относится к 1832 г., заочное знакомство состоялось гораздо ранее. Так, уже в 1829 г. Гоголь отправил Михаилу Петровичу из Петербурга в Москву рукопись «Ганца Кюхельгартена» (1829) ^{[7, т. 2, с. 522]}. Погодин, будучи свидетелем творческой судьбы Гоголя, всегда оказывал посильную поддержку писателю. Известно, что во время своего пребывания в чешском Мариенбаде Михаил Петрович ухаживал за заболевшим Гоголем, занимаясь организацией необходимого для него лечения у известного отечественного врача Фёдора Ивановича Иноземцева (1802–1869), который в тот момент также находился в Мариенбаде: «Мне надо было их сводить и упрашивать, чтобы один решился лечиться, а другой — лечить», — так вспоминал впоследствии эту историю сам Погодин ^{[7, т. 2, с. 520]}.

Дружба Гоголя и Погодина нередко омрачалась враждебным настроением друзей, которое, по всей видимости, возникало из-за того, что каждый из них недопонимал потребности другого. Так, например, Михаил Петрович как издатель ждал от Гоголя проявления участия в делах «Москвитянина», но зачастую сталкивался с нежеланием писателя сотрудничать с журналом, в том числе отдавать для него отдельные главы второго тома «Мертвых душ» (1855). У Гоголя же настойчивые требования Погодина и его частая непредусмотрительность в делах журнала вызывали досаду: «Как! Затеяли журнал, и никто не хочет работать! Страм, страм, страм!...ваши головы думают только о том, где бы и у кого есть блин во вторник, среду, четверг и другие дни» ^{[8, т. 10, с. 353]}. Тем не менее писатель чувствовал за собой моральный долг перед Погодиным и в 1842 г. отдал Михаилу Петровичу единственную «годную» ^{[8, т. 12, с. 44]} вещь для журнала — отрывок повести «Рим» (1842); изначально предполагалось, что Гоголь отправит ее Петру Александровичу Плетневу (1791–1866) в Петербург для журнала «Современник» (1836–1866), но в итоге отрывок был напечатан в третьем номере «Москвитянина» за 1842 г. Гоголь писал об этом гимназическому другу Николаю Яковлевичу Прокоповичу (1810–1857): «Погодину я должен был дать что‑нибудь, потому что он для меня много делал» ^{[8, т. 12, с. 44]}. Помимо «Рима», в Москвитянине было напечатано еще три гоголевских текста: «Дополнительные сцены к Ревизору» за 1841 г. (№ 4–6), начало рецензии на альманах «Утренняя заря» за 1842 г. (№ 1) и статья «Об Одиссее, переводимой Жуковским» за 1846 г. (№ 7).

Отношения между писателем и историком еще более усугубились после опрометчивого решения профессора поместить без спроса Гоголя в одиннадцатом номере «Москвитянина» за 1843 г. литографию Павла Федоровича Зенькова (1824–?) с портрета писателя, сделанного Александром Андреевичем Ивановым (1806–1858). Такой поступок Погодина вызвал бурную реакцию Гоголя и привел к ослаблению их дружеские чувства: «До портрета же я не подозревал его злобы и презрения», — писал позднее Погодин ^{[7, т. 2, с. 521]}.

Статья «О том, что такое слово» явилась реакцией Гоголя на опубликование Погодиным портрета — она была напечатана в составе книги «Выбранные места из переписки с друзьями» (1846). В ней, утверждая необходимость в оттачивании писателем каждого произносимого слова, в силу того влияние, которое он оказывает на общество, Гоголь выступил с резкой критикой Погодина, выказывающим себя, по его словам, «перед читателем <…> во всем своем неряшестве» ^{[8, т. 8, с. 789]}. Таким образом Гоголь выразил свое негодование тем, что Михаил Петрович опубликовал портрет, на котором он, по его собственным словам, изображен «неряхой, в халате, с длинными взъерошенными волосами и усами» ^{[8, т. 12, с. 393]}.

Уничижительная характеристика историка содержится также в дарственной записи, сделанной Гоголем на экземпляре книги «Выбранные места…», который предназначался Погодину: «Неопрятному и растрепанному душой Погодину <…> близоруким и грубым аршином меряющему людей…» ^{[7, т. 2, с. 490]}. «Вот так нагрубил, или лучше – обругал он меня перед лицом всей России, да я и то снес, — значит, что я горд или добр?» [7. Т. 2, с. 496], — писал Погодин Михаилу Александровичу Максимовичу (1804–1873) в декабре 1848 г., уже после того, как писатель, прожив у него два осенних месяца, съехал к Толстым. Сам Гоголь, чувствуя после публикации статьи глубокое раскаяние в причиненной другу обиде, готовился напечатать хвалебную статью о Погодине «О достоинстве сочинений и литературных трудов Погодина», которая, однако, не означала бы отречения Гоголя от своего печатного отзыва об историке, но позволила бы публике взглянуть на положительные стороны Михаила Петровича и уравновесить негативную реакцию на статью из «Выбранных мест…»: «и мы увидим, в состоянии ли эти недостатки затмить те его достоинства, которые принадлежат ему одному и которых никто другой не имеет» ^{[8, т. 13, с. 291]}.

Итак, по словам Погодина, острый перелом в их отношениях с Гоголем пришелся на конец 1841 — начало 1842 гг. В дневниковой записи историка содержится информация о том, что именно в этот период между друзьями появилась враждебность. В это время Гоголь проживал в его доме, занимаясь изданием первого тома «Мертвых душ» (1842). Погодин был озадачен тем, что писатель, вместо того, чтобы отправить рукопись поэмы Жуковскому в Петербург, как он намеревался сделать это изначально, передал ее цензору Александру Васильевичу Никитенко (1804–1877) через Виссариона Григорьевича Белинского (1811–1848), сотрудничавшего с идеологически враждебно настроенным к Москвитянину журналом «Отечественные записки» (1818–1884). Погодин обвинял писателя в «неискренности», «невнимании», а также в отсутствии идейной солидарности ^{[7, т. 2, с 705]}. Желание историка видеть Гоголя в своем идеологическом лагере у самого писателя вызывало глубокую досаду — на это указывает его письмо, адресованное А. О. Смирновой от 28 декабря (н. ст.) 1844 г.: «Жертвовать мне временем и трудами своими для поддержания их любимых идей было невозможно, потому что я во‑первых не вполне разделял их, во‑вторых мне нужно было чем-нибудь поддерживать бедное свое существование и я не мог жертвовать им моими статьями, помещая их к ним в журналы, но должен был их напечатать отдельно, как новые и свежие, чтобы иметь доход» ^{[8, т. 12, с. 436]}.

Погодин был недоволен также тем, что дело по продаже экземпляров первого тома «Мертвых душ» было перепоручено Гоголем не ему, а С. П. Шевыреву: «Толковал о мелочах, мимо меня, печатание. Посредники, клиенты, мимо меня» ^{[7, т. 2, с. 521]}.

По воспоминаниям Сергея Тимофеевича Аксакова (1804–1873), в этот период, осложненный проблемами с цензурным разрешением на печатание поэмы, здоровье Гоголя сильно пошатнулось, писатель начал страдать частыми приступами головокружения: «…он час от часу более расстраивался духом и даже телом…» ^{[7, т. 2, с. 640]}. Аксаков оставил также свидетельство о том, что однажды писателя нашли без сознания в его комнате в доме Погодина.

Вместе с Михаилом Петровичем в усадьбе проживали его дети, дочь Александра и сыновья Дмитрий и Иван, а также его теща Елизавета Фоминична Вагнер, которая впоследствии ухаживала за умирающим Гоголем в доме Толстых и присутствовала при кончине писателя.

Двери погодинского дома всегда был открыты для Гоголя. Известно, что холода плохо сказывались на здоровье и творческой деятельности писателя ^{[8, т. 12, с. 46]}, поэтому ему отводилась просторная комната в мезонине главного дома: находясь под самой железной крышей, прогреваемой за день, и выходя окнами на солнечную сторону, она была одной из самых теплых в доме. По воспоминаниям сына историка Дмитрия Михайловича Погодина (1836–1890), оставившего единственное полное свидетельство о пребывании Гоголя в доме его отца, в этой комнате, как правило, с раннего утра до самого вечера, прерываясь на обед, Гоголь уединенно работал. С Михаилом Петровичем писатель нередко общался с помощью записок, передаваемых через слугу ^{[10, с. 590]}. Здесь же, рядом с гоголевской комнатой, в конце 1841 г. разместились сестры и матушка писателя, остановившиеся в доме историка на несколько месяцев: Мария Ивановна Гоголь (1791–1868) с младшей дочерью Ольгой приехали из Васильевки за Анной и Елизаветой — выпускницами Патриотического института. Так Ольга описывала дом Погодина: «Замечательная зала у Погодина: громадная, круглая, наверху купол, кругом решетки; наши комнаты были наверху, с одной комнаты в другую переходили по той же решетке, страшно было смотреть вниз. Половина этой залы, от пола до верха, завалена старинными бумагами…» ^{[7, т. 1, с. 198]}.

Проживая в доме Погодина в 1842 г., Гоголь сблизился с отцом Иоанном Никольским — настоятелем церкви Преподобного Саввы Освященного, построенной в 1592 г. и находившейся неподалеку от погодинского дома (церковь не сохранилась до наших дней). Отец Иоанн в тот же год стал духовником писателя. По словам Михаила Петровича, «старика Гоголь очень любил» ^{[7, т. 2, с. 505]}. Именно к нему, незадолго до своей смерти, 7 февраля (ст. ст.) 1852 г., на масленичной неделе, он приехал с просьбой о причастии — об этом эпизоде Погодин оставил воспоминание со слов самого священника: «…Перед принятием св. Даров, за обеднею, пал ниц и много плакал. Был слаб и почти шатался» ^{[7, т 2, с. 505]}. Отец Иоанн как духовный наставник Гоголя приходил в дом Толстых к умирающему писателю для его исповедания и соборования. Как сообщает сын Погодина Дмитрий Михайлович, священник был переведен в приходской храм на Девичьем поле из подмосковного села Вороново, владельцем которого был генерал–губернатор Москвы граф Фёдор Васильевич Ростопчин (1763‑1826). В 1812 г., во время пришествия наполеоновской армии в Москву, граф распорядился сжечь поместье. По словам Дмитрия Погодина, священнику Иоанну удалось усмирить «одним пасторским словом» крестьян, которые не хотели повиноваться своему хозяину и сжигать Вороново ^{[7, т. 2, с. 526]}.

Как уже было сказано выше, в гостеприимном доме Погодина собиралось множество именитых представителей российской науки и литературы. По воспоминаниям Дмитрия Погодина, нередко в дом его отца приходили лишь для того, чтобы найти там Гоголя, который, в свою очередь, «свертывался, как улитка, и упорно молчал» ^{[7, т. 2, с. 526]}, — такое чрезмерное внимание его утомляло. Частыми гостями дома на Девичьем поле были Аксаковы, Киреевские, Федор Иванович Тютчев (1803–1873), П. Я. Чаадаев, Михаил Николаевич Загоскин (1789–1852), Алексей Феофилактович Писемский (1821–1881), Евгений Абрамович Баратынский (1800–1800), Михаил Семенович Щепкин (1788–1863), Петр Андреевич Вяземский (1792–1878), Павел Воинович Нащокин (1801–1854), Аполлон Александрович Григорьев (1822–1864), Тимофей Александрович Грановский (1813–1855), славянофилы Юрий Федорович Самарин (1819–1876), Алексей Степанович Хомяков (1804–1860), Федор Васильевич Чижов (1811–1877) и др. Здесь произошли встречи Гоголя с Михаилом Юрьевичем Лермонтовым (1814–1841), Александром Николаевичем Островским (1823–1886) и Афанасием Афанасиевичем Фетом (1820–1892).

С Лермонтовым Гоголь познакомился в 1840 г., на праздничном обеде, устроенном в честь своих именин, которые приходились на 9 мая (ст. ст.). Празднование по традиции проходило на открытом воздухе в большом усадебном саду историка, располагавшемся в то время с правой стороны от сохранившегося флигеля — «Погодинской избы» ^{[7, т. 2, с. 528]}. В «Николин день» писатель старался собрать всех своих друзей и приятелей, чтобы угостить их праздничным обедом, к которому тщательнейшим образом готовился. Лермонтов, оказавшийся в доме Погодина проездом из Петербурга на Кавказ, наизусть читал отрывок из своего нового произведения — поэмы «Мцыри» (1840). И, со слов сына С. Т. Аксакова Константина Сергеевича Аксакова (1817–1860), читал «прекрасно» ^{[7, т. 2, с. 528]}.

Предположительно, зимой 1839 г. на крыльце погодинского дома Гоголь встретился с 17‑летним А. А. Фетом, который в то время в числе прочих молодых людей, готовившихся к поступлению в Московский университет, проходил обучение в пансионате Погодина, называвшемся «Погодинской школой». Михаил Петрович содержал в своем доме пансион во второй половине 1830‑х гг.: он размещался в одном из флигелей и насчитывал порядка десяти учеников. Знакомство с Гоголем, по воспоминаниям Фета, все же не состоялось: «Не будучи знакомыми, мы даже друг другу не поклонились» ^{[7, т. 2, с. 565]}.

С А. Н. Островским Гоголь познакомился 3 декабря 1849 г. (к этому времени Николай Васильевич уже год, как съехал из дома Погодина к Толстым) на авторском чтении комедии «Банкрот» («Свои люди — сочтемся»), напечатанной в 1850 г. По воспоминаниям Николая Васильевича Берга (1823–1884), на вопрос графини Евдокии Петровны Ростопчиной (1811–1858), понравилось ли ему чтение, Гоголь заметил: «Хорошо, но видна некоторая неопытность в приемах. Вот этот акт нужно бы подлиннее, а этот — покороче. Эти законы узнаются после и в непреложность их не сейчас начинаешь верить» ^{[7, т. 3, с. 648]}.

Литературный век погодинского дома закончился со смертью хозяина. Вскоре после кончины профессора усадьба потеряла прежний вид: перейдя по наследству к младшему сыну и крестнику Гоголя Ивану Погодину (1842-?), а потом его жене Анне Оболенской, участок был разделен на части и распродан. В начале двадцатого столетия на территории бывшей погодинской усадьбы действовала частная психиатрическая лечебница невропатолога Федора Александровича Саввей-Могилевича — одним из ее пациентов в 1902 г. был Михаил Александрович Врубель (1856–1910).

Итак, «Погодинская изба» является одним из важнейших архитектурных памятников Москвы, увековечивающих память не только о Гоголе как о частом жильце дома на Девичьем поле, но и о литературной и культурной жизни столицы в целом. Однако, несмотря на свою культурно‑историческую ценность, «Погодинская изба» длительное время находилась в запустении и была отреставрирована лишь в 1972 г. при содействии ВООПИиК (Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры). Изначально в избе располагался музей «Слова о полку Игореве», в экспозиции которого были старопечатные церковнославянские книги, рукописи, а также монеты и медали. В 1999 г. были повторно проведены ремонтно‑реставрационные работы «Погодинской избы», и на данный момент изба закрыта для посещения частных лиц.