Socio-philosophical analysis of the national archetypes of Russia

Ivanova Mariya Gennadievna   External doctoral candidate, the department of History of Philosophy; Educator, the department of Political Analysis and Management, Peoples' Friendship University of Russia   117198, Russia, Moscow, Miklukho-Maklaya Street 10/2 vestnikrudn@yandex.ru Other publications by this author

В данной статье предлагается к рассмотрению не столько само содержание архетипических символов и образов русской политической картины мира, сколько методология анализа архетипов на примере отдельной национальной политической традиции.

Как известно, в настоящее время в науке существует многообразие как в толковании термина «архетип», так и в подходах к его исследованию. Сам К. Юнг, развивший теорию архетипов в западной философии, отмечал, что архетипы играют важную роль как в становлении сознания отдельного индивида, так и обуславливают собой всю человеческую эволюцию. При этом, архетипы присущи всем людям: «Поэтому они обнаруживаются во всех мифах и сказках всех времен и народов, а равно и у тех индивидов, которые не имеют ни малейшего представления о мифологии» ^{[22, с. 30]}. Политические архетипы становятся предметом исследования гораздо позже и в качестве основного их источника признаются древние тексты, первые законодательные акты и пр.

С одной стороны, архетипы уже изначально встроены в сознание современного индивида, а, с другой, выявить их для объективного наблюдения и научного исследования является труднодостижимой научной задачей. В настоящее время этой проблеме посвящены исследования не только психологов, философов, филологов, но и политологов, юристов, экономистов ^{[5, 1, 2]}.

Сам К. Юнг отмечал, что «настоящим кладезем архетипов являются сравнительное исследование религии и мифологии, а также психология сновидений и психозов» ^{[23, с. 77]}. Важным источником национальных архетипов являются также народные сказки. Детально архетипы русских сказок были проанализированы в современной отечественной науке ^{[15, 16, 20 и др.]} Так, в своих исследованиях И. А. Василенко рассматривала такие образы сказочных героев и антигероев, как Иванушка-дурачок, Емеля, Змей Горыныч, Баба-Яга, Чудо-юдо морское и др. В итоге, И. А. Василенко выделила такие архетипические черты русского человека, как значимость моральных, а не материальных ценностей в поведении героев, способность к восстановлению «поруганной» справедливости, тенденцию к правдоискательству, способность самому «сковать свое счастье» и т.п. ^[1]. С этими качествами И. А. Василенко связывала и политические предпочтения русского народа и те образы «идеального человека», которые часто становятся имиджем проектом отдельных политиков.

Таким образом, частично архетипы представлены в человеческой культуре в виде архаических мифов и древних текстов, глубинных образов, запечатленных в ведущих концептах и символах национальной культуры. И в этом смысле, «архетипы представляют собой нечто вроде органов дорациональной психики. Это постоянно наследуемые, всегда одинаковые формы и идеи, еще лишенные специфического содержания» ^{[23, с. 78]}. С другой стороны, «специфическое содержание архетипов (авт.) появляется лишь в индивидуальной жизни, где личный опыт попадает именно в эти формы» ^{[23, с. 78]}. Таким образом, исследовать архетипы возможно только в переживании конкретного и индивидуального опыта, о чем много говорится в рамках восточной философии, но для научного метода Запада остается сомнительным. В связи с этим, с сожалением сам К. Юнг отмечал: «Некоторые научно мыслящие люди из страха перед неконтролируемой субъективностью даже пожертвовали своими религиозными и философскими предпочтениями. В виде компенсации за потерю мира, жившего в нашей крови и дышавшего в нашем дыхании, мы с энтузиазмом принялись копить факты, горы фактов» ^{[24, с. 98]}.

Экстраверсия как научный стиль Запада настолько прочно вошел в область научной методологии, что даже такой метод исследования как интроспекция вызывает много вопросов. И, тем не менее, современная западная философия и психология не может отрицать существования некой надличностной матрицы или «духовной матрицы, которая по своей природе является творящим началом, месторождением форм мышления» ^{[24, с. 117]}. Отсюда, по мнению К. Юнга в исследовании архетипов два метода — западный и восточный, экстравертивный и интроспективный — должны быть объединены посредством «трансцендентной функции» ^{[24, с. 135]}. Такой подход во многом нашел отклик в западной и отечественной трансперсональной психологии и наиболее полно раскрывается в работах С. и К. Гроф ^{[3, 4]}, а также в исследованиях К. Уилбера ^{[17, 18]}, В. В. Козлова, В. В. Майкова ^{[9, 10, 12]} и др. авторов.

Но как подобное сочетание методов может быть применимо в общественных науках? В настоящее время в рамках западной и отечественной философии и политологии особый интерес вызывает исследование архетипов через значимые политические символы и образы. Как писал К. Юнг, «поскольку непознаваемая сущность этого духа, т.е. бессознательного, всегда манифестирует себя сознанию в виде символов – а самость и есть такой символ, — то в качестве «средства переправы на другой берег» функционирует именно символ, иначе говоря, он есть средство преображения человека» ^{[24, с. 138]}.

Наибольший интерес здесь представляют наработки отечественных философов А. Е. Торчинова ^[17], С. А. Нижникова ^{[13, 14]}, А. Е. Лукьянова ^[11] и др. авторов. Так, А. Е. Лукьянов через символ Дао выстраивал методологию исследований архетипов китайской культуры даосизма и конфуцианства, под влиянием которых сформировались основные политические институты Китая. С. А. Нижников предложил рассматривать архетипы народов через интегральное понятие «духовного архетипа», при этом, «Духовный архетип можно представить в виде равнобедренного треугольника, вершинами которого будут Истина, Добро и Красота. Проведя круг и соединив эти вершины, мы получим Любовь. Круг, взятый в целом, определяется как Бытие, Единое, Благо, Бог, — в зависимости от используемых традиции и символа» ^{[13, с. 162]}. Таким образом, Духовный архетип в рамках теории С. А. Нижникова, также, как и центральный архетип Самости в понимании К. Юнга, оказывается сопряжен с реализацией других архетипических символов (Красоты, Истины и т.п.) и связан с ними в неразрывном единстве. Отсюда следует, что представление народа о сущностных и значимых архетипических символах становятся определяющим при организации власти в той или иной стране. Если архетип Дао лежит в основе политической культуры Китая, то на основе какого архетипа строится политическая система России?

В связи с этим, И. А. Василенко в своей работе «Имиджевая стратегия России в контексте мирового опыта» ^[1] выделяет такие уникальные, с её точки зрения, архетипы русского народа, как ^{[1, с. 313]}: Святость; Правда — Кривда (ложь); удел Света — удел Мрака; Добро — Зло; Мировое зло; архетип Странствования и поиска Правды, высшей Справедливости, «неведомого града» и т.п. При внимательном «прочтении» через эти архетипы становится возможно рассматривать и политическую культуру России.

Таким образом, отталкиваясь от понятия центрального архетипа культуры (например, Дао для китайской традиции, который также может быть назван архетипом Самости в понимании К. Юнга или Духовным архетипом в толковании С. А. Нижникова) становится возможным выстроить и методологию исследования других архетипов культуры отдельного народа.

С другой стороны, если рассматривать организующее архетипическое начало определенного народа (такое как Духовный архетип или обусловленное культурой восприятие архетипа Самости) в динамике, то центральным архетипом может быть назван архетип Развития или поиска сознанием пределов своего развития, самосовершенствование, движение индивида в сторону своей Самости. Коллективное сознание определенного народа как единая система также стремится к своему развитию и, согласно психоаналитической традиции, это развитие управляется скрытыми паттернами и установками коллективного бессознательного. Такой взгляд обосновывает не только актуальность темы архетипов в современной науке, но и подводит к необходимости поиска этих архетипов в глубинах культуры конкретного народа.

Обобщая представленные в данной статье теории и подходы к методологическим основам исследования архетипов, можно сделать вывод о том, что исследование политических архетипов выстраивается, как правило, вокруг архетипа Самости (его же можно назвать тем состоянием совершенства или гармонии, к которому стремится общество или определенный народ), архетипа Героя (как символа коллективного сознания, проходящему различные стадии своего развития) и архетипа Трансформации (как символического описания тех состояний, которые являются знакомыми и опорными, выступающие как ориентиры, при движении сознания в сторону своей целостности)

По сути, эти три (архетипа Самости, Героя, и Трансформации) могут рассматриваться как базовые архетипы, которые оказывают свое влияние на все сферы жизни людей (включая, политические отношения) через значимые концепты родной национальной традиции. В рамках русской национальной культуры Архетипы Самости, Героя и Трансформации приобретают свое уникальное звучание и могут быть выражены через архетипы Правды (как то, что отражает состояние Самости), Пути и Смерти/Возрождения (выражающих, по сути, стадии Трансформации) и Веры (как ключа к пониманию состояния русского национального героя). Проанализируем русскую политическую культуру на примере рассмотрения указанных архетипов.

Говоря о Вере, стоит сразу отметить, что дискурс о Вере в её универсальном смысле глубоко не безразличен для отечественной философии и, в целом, для всей русской культуры. В частности, И. В. Киреевский отмечал, что образованный класс России должен «обратиться к чистым источникам древней православной веры»; В. И. Иванов стремился показать, что «вера в Святую Русь» создает духовно-нравственный базис, лежащий в основе общественных процессов и отношений. Вера рассматривалась с философских позиций и как специфический духовно-познавательный гносис (П. Я. Чаадаев), и как мера и источник просвещения (А. С. Хомяков), и как событие «внутренней жизни, непосредственный опыт личностного откровения», которое ведет к духовному познанию (И. В. Киреевский) и т.п. ^{[14, с. 48, 53, 59, 61-62, 63]}.

Исследуя архетип Веры применительно к политической сфере, мы предлагаем рассматривать его как изначальную предпосылку или глубинную установку русского человека, исходя из которой он выстраивает свои отношения с окружающим его миром. Согласно С. А. Нижникову, вера «выход за пределы обыденного сознания, мгновенное приобщение к Вечности» ^{[13, с. 190]}. Поэтому, феномен веры чаще всего рассматривается как «духовный акт» и именно таким образом он рассматривается в отечественной философской рефлексии у П. Флоренского, С. Булгакова, Г. Флоровского, В. Зеньковского, Вл. Лосского, Е. Трубецкого, С. Франка и др. Вера чаще всего понимается как особого рода «недоказуемое знание», «ученое незнание», гносис или ведение, умозрительно взыскующее смысл жизни и являющееся одним из непосредственно-первичных и устойчивых мотивов русского национального характера.

Проблема Веры, на наш взгляд, для русского человека встаёт с особой остротой, поскольку утрата веры ведет к образованию состояния нигилизма, апатия, слепой агрессии, «порождает общественный недуг, ведет к культурному и личностному кризису и трагедии, ибо если нет абсолютной ценности, к которой устремлена вера, то нечего и воплощать» ^{[13, с. 190]}, и, следовательно, становится «невозможно само понятие культуры» ^{[13, с. 193]}. Для Ф. М. Достоевского отсутствие веры равносильно самоубийству (индивидуальному или коллективному), приводит к насилию и преступности, к невменяемости человека, поэтому он призывает: «Верь до конца, хотя бы даже и случилось так, что все бы на земле совратились, а лишь единый верен остался» ^{[6, с. 291]}.

Архетип Веры, на наш взгляд, является одним из центральных столпов не только русской политической культуры, но и человеческой природы, поскольку Вера для человека – это ориентир на изначальную причину всего сущего, это установка, направленность на абсолютное благо. Утрата такого ориентира способна привести к глубокому экзистенциальному кризису и утрате смыслообразующего начала жизни. А русскому человеку необходимо верить в высшее благо и его победу, в такой вере заложена его энергия вдохновения и способность к творческой самореализации. Утрата же веры в высшее благо ведёт не только к утрате установки на самосовершенствование, но и к потере смысла жизни и даже ценности бытия.

Архетип Веры тесным образом связан с другими, выделенными нами ранее, архетипами. Так, архетипы Пути и Смерти/Возрождения презентуют, на наш взгляд, характерный для русского человека способ трансформации общественной и политической жизни. Архетип Пути символически выражает поиск и выражается в образе путешественника, который, нередко, выступает как путник, скиталец, первопроходец, беглец, искатель лучшего царства. Архетип Пути также связан с символами «широкого простора», свободы, с такой распространённой чертой русского человека, как непривязанность к месту, готовность отправиться в путь в любой момент. Вера становится отправной точкой архетипа Пути, задает направление его развития. И в этом смысле символичными становятся некоторые образы русских сказок, выражающие, на наш взгляд, «смысложизненные смыслы» русского человека: он «куда глаза глядят», «туда-сам не знаю куда», «кривой дорогой три года ехать, а прямой — три часа; только прямо-то проезду нет» и др. ^{[18, с. 106]} При этом, незнание цели своего путешествия не отменяет факта веры в предназначение и важность этого Пути.

Архетип Смерти/Возрождения связан не только с архетипом Веры, но и с архетипическим мотивом Преображения всего народа, рождения его в новой форме. Символически в русской ментальности Преображение становится возможным после прохождения процесса очищения, что часто является болезненным процессом, сопряженным с необходимостью принесения себя в жертву. Отказ от жертвы и тяжёлого труда в русской культуре и политике воспринимается как бегство или непонимание истинного смысла подвига. Отсюда, и связь архетипа Возрождения с символами страдания – подлинного пути для праведной жизни. Вера русского человека в то, что страдание необходимо на пути преображения ярко отразилось в отечественной философии: идеи преображения через эстетику (Вл. Соловьев), или нравственность (Ф. М. Достоевский). Ярко эта идея выражена также в творчестве В. В. Зеньковского, который писал о том, что в мире ничего не должно быть отвергнуто: «не в отказе от мира, от плоти, а в победе над ними, в преображении их лежит путь к созданию целостности в бытии, в воссоздании органического синтеза»; «все может, все должно быть одухотворено» ^{[14, с. 88]}.

Таким образом, основной способ общественных и политических преобразований в российском обществе содержит в себе глубинные архетипы Поиска (в смысле скитания, мучительного стремления найти правду на земле) и Смерти/Возрождения (в смысле, жертвенности, необходимости страдания как мотива обновления и преобразования общества). Ответ на вопрос о том, возможен ли для русского человека иной способ преображения, мы находим в архетипе Радости, который, на наш взгляд, является одним из архетипов будущего русского народа и концепт Радости как символа победы над силами Хаоса и разрушения – мотив, хотя и содержащийся в глубинах российского коллективного бессознательного, но еще не получивший своей реализации в рамках действующих общественных и политических институтов.

Архетип Правды, как мы говорили ранее, презентует представление русского человека о состоянии целостности (Самости) и в этом смысле тесным образом связан с архетипами Пути и Веры, потому что поиск Правды – это вечное движение души в поисках познания истинного смысла своего существования и вера в предопределенность такого поиска и его успех. Образ Правды, в отличие от образа Кривды (или лжи), в русском понимании означает высшую истину, справедливость, добродетель и высший закон, поэтому, архетип Правды, её поиск, становится одним из ведущих понятий и в русской философской мысли. Вера русского человека в Правду и добродетель, толкает его на поиски этой Правды в себе и во всем мире. При этом, Правда понимается как высшая справедливость, преобладание духовного закона над законами людскими. Вера становится ведущим мотивом и для уверенности в своей правоте и в том, что справедливость и Правда должны в мире рано или поздно восторжествовать. Как пример сочетания архетипов Веры и Правды можно предложить закрепившуюся в русской философии идею всеединства. В частности, Вл. Соловьевым «всеединство понималось, как «правда Божья» осуществляется в историческом развитии человечества, выражаясь через добро (нравственная сфера, воля), истину (познавательная, для ума) и красоту (как осуществление всеединства в области чувственного, материального бытия)» ^{[14, с. 127]}. Вера в идею всеединства как особой «русской правды» и русского предназначения ярко выразилась также в философии Н. А. Бердяева, Ф. М. Достоевского и др.

В заключение статьи, отметим, что рассмотрение национальных политических архетипов является специфической темой современного научного дискурса. Тем не менее, сфера политики представляет собой объект для исследования не только политологии, но и философии ^{[7, 8]}. Если политология изучает больше формы и инструменты политики, то понимание того, какие глубинные установки и паттерны лежат в основе этой политики возможно только через осмысление политического архетипического национальной культуры. Больше всего мы приближаемся к пониманию политических архетипов через раскрытие архетипов духовных, которые, как правило, пронизывают все сферы человеческой жизни и жизни общества в целом.

Архетип Веры, Пути, Смерти/Возрождения и Правды можно назвать одними из базовых архетипов, лежащих в основе как политической, так и иных сфер жизни русского народа. В нашей традиции указанные архетипы презентуют себя через уникальные символы и образы, корнями уходящие в самобытность русской истории и философии. Тем не менее, в этой статье мы лишь обзорно рассмотрели указанные архетипы, что было связано с необходимостью не столько дать подробное описание их содержания, сколько предложить методологический принцип исследования архетипов отдельной культуры. В начале статьи мы привели примеры методологического подхода К. Юнга, а также ряда отечественных авторов, позволивших выделить базовые архетипы политической культуры русского народа. Предложенный нами методологический принцип рассмотрения архетипов национальной культуры может стать одним из действенных инструментов для понимания глубинных, архетипических основ других культур.