Contact Boundaries Between Self and Not-Self as the Space of Transformations of Personality Dispositions

Shapoval Irina ORCID: 0000-0003-4285-2810 Doctor of Pedagogy Professor, Voronezh State Pedagogical University 394043, Russia, Voronezhskaya oblast', g. Voronezh, ul. Lenina, 86 irinashapoval@yandex.ru Other publications by this author

Введение. Актуальность постановки проблемы связи границ Я и не-Я с диспозициями личности определяется глубоким системным кризисом современного мира. Сознание размытости, разорванности, нестабильности границ делает жизнь человека проблематичной и требует от него постоянной смены диспозиций относительно меняющихся социокультурных норм и ценностей. Свобода выбирать или конструировать свой способ бытия в мире, искать и исследовать альтернативные миры, освобождающие от манипулирования извне, – достижение постиндустриального общества – для многих видится личным бременем. Адаптивные компромиссы ^[24] могут реализовываться в личностно-индуцированным изменении норм в условиях компромисс-селекции социальных институтов, организаций, групп и выбора из них человеком доминирующих, субкультурных или маргинальных опций. Другой вариант – использование «лазеек» в нормах и правилах, переходящее в тенденцию, кумулируемое и изменяющее казавшиеся вечными нормы и ценности.

Деформации самоотношения, саморегуляции, ценностных ориентаций современников в условиях недоверия к обществу, государству и друг другу становятся основой субъективной девальвации и отрицания социальных ожиданий и развития иммунитета против социально-психологического давления в виде черствости, дефицита ментализации, виктимности, социальной эксклюзии, девиаций межличностных отношений. Институализация конфликтности, насилия, проституции, этнической и межличностной нетерпимости, инфляции нравственности определяет декультурацию личности (Е. В. Руденский): распад ее связей с культурой, социальными группами и значимыми лицами; утрату социоадаптивной, смысловой и экзистенциальной регуляции поведения. Неэффективные формы адаптации индивида в больном обществе квалифицируются как социальные болезни личности (Э. Фромм).

Контакт Я и не-Я – это, прежде всего, осознавание и поведение, направленное на принятие приемлемого нового и отвержение неприемлемого ^[11]. В этом плане внутренняя диспозиция личности представляет собой ком­плекс мотивационных, аффективных и когнитивных компонентов, а многочисленные формы ее выражения выступают ее индикаторами ^[24]. Благодаря тому, что на границе контакта Я и не-Я опасность отвергается, помехи преодолеваются, отбирается и усваивается что-то новое, личность изменяется и развивается.

Исследовательскую проблему нашей работы и ее научную новизну представляет вопрос характеристик пространства, в котором происходят трансформации диспозиций личности и в качестве которого мы видим границы контакта Я и не-Я.

Предмет исследования: границы контакта Я и не-Я – пространство «между», в котором формируются и трансформируются диспозиции личности в широком контексте взаимодействий Я и не-Я. Проблемный аксиоматический анализ не имеющей единого подхода проблемы исследования, включая ее постановку и интерпретацию, выступают методами исследования.

Общее содержание работы.

Изучение дефиниций диспозиций личности и границ контакта позволяет обнаружить специфику их взаимосвязи.

Трактовки понятия диспозиций личности разделяются относительно их базового концепта:

· Диспозиции как личностный феномен выражают: направленность, внутреннюю позицию личности по отношению к социальному миру; внеситуативные смысловые структуры (смысловые диспозиции), консервирующие инвариантный жизненный смысл объектов и явлений в латентном, инактивном виде; жизнестойкость как совокупность установок во взаимодействии людей с миром; систему индивидуальных, избирательных сознательных связей личности с различными сторонами действительности (Л. И. Божович; Д. А. Леонтьев; С. Мадди; В. Н. Мясищев).

· Диспозиции как некая готовность, или потенциал поведения отражают: психонервную готовность, сложившуюся на основе опыта, направляющую и влияющую на динамику реакций индивида на объекты или ситуации; настройку субъекта, готовность к появлению в нем психических или моторных актов адекватного ситуации созерцательного или действенного отражения; предрасположенность субъекта к оценке и определенному способу поведения, выражающую взаимоотношение потребностей и условий деятельности; потенциал поведения, связанный с достижением внутренней психологи­ческой организации, адаптированной к внешнему окру­жению (Г. Олпорт; Д. Н. Узнадзе; В. А. Ядов; R. A.LeVine).

· Диспозиции как аттитюд или социальная установка объясняются в качестве функции структуры межличностных отношений, аттитюдной системы основных реакций человека на социальный объект, установочных отношений личности и т.д. (Дж. Э. Дэвис, W. J. McGuire, Н. И.Сарджвеладзе). Диспозиционная регуляция социального поведения личности описывается формулой: ситуация (= условия деятельности) → диспозиции → поведение (= деятельность) ^[18]. Сложность и неоднородность диспозиций раскрывается в их иерархии: неосознаваемые фиксированные и социальные установки, доминирующая направленность интересов и ценностные ориентации. «Работа» той или иной диспозиции зависит от цели субъекта в актуальной ситуации: адаптации к среде, приведения в соответствие ситуации и социальной потребности, значимой деятельности, «жизненного плана». В то же время ситуативность и относительная автономия социальных установок от иерархически более высоких ценностных ориентаций рождает частые противоречия между нашими намерениями и реальным поведением.

Мы рассматриваем диспозиции личности в широком контексте взаимодействий Я и не-Я, а социальные диспозиции – как частный случай.

Согласно психодинамической «гуманструктурной модели» G. Ammon ^[19], личность – синергически связанные друг с другом Я-функции – образуется и развивается в рамках «процесса обмена», интерперсональных отношений. Само Я опосредуется оценками группы, и, в зависимости от ее социоэнергетического поля, Я-функции могут развиваться конструктивно, деструктивно или дефицитарно. Формирование границы Я и реа­лизуемое благодаря этому различение Я и не-Я – реша­ющая фаза развития Я и личности. На разных этапах своего развития личность располагает неким неопределенным множеством диспозиций, индивидуально иерархизированных, конструктивных и деструктивных в отношении самой себя и социума, эго-синтонных и эго-дистонных ее Я.

В свою очередь содержание Я многозначно. Какфундаментальная категория философских концепций личности «Я» – рефлексивно осознан­ная самотождественность человека. В философии постмодерна сознавание Я через стремление к Другому и самовыстраи­вание в контексте оппозиционных отношений с не-Я – главная атрибутивная и фундамен­тально конституирующая характерис­тика Я: бытие Я по своей сути – со-бытие с Другим (М. Бубер); го­ворящий «Я» направляется к дру­гому человеку (Э. Левинас).

Психология разграничивает уровни Я в соответствии с их функциональной локализацией ^{[3, с. 179]}:

· Я экзистенциальное, действующее, активное регулирует уровень социальной самостоятельности, инициативы, способность субъекта выдерживать социальное давление и т.п.

· Я категориальное, рефлексивное, феноменальное – представления индивида о самом себе, образ Я – существует в самосознании;

· Я переживаемое, чувство Я складывается на основе самоощущений и не укладывается в строгие понятийные и языковые формы.

Экзистенциально-персоналистский подход (А. Адлер, В. Дильтей, экзистенци­ализм) фокусируется в содержании Я на внутреннем, духовном мире человека – «фундаментальном про­екте» индивидуального существова­ния (Ж.-П. Сартр). Функция Я – внимательно всматриваться, рассматривать и оценивать все то, что человек считает собственным: его намерения, желания, чувства, поведение ^[6].

Конструктивистская парадигма (Дж. Келли, Дж. Мид, А. Шюц, П. Бергер и Т. Лукман и др.) акцентирует качественную нестабильность явлений, их зависимость от различных условий и ситуаций. Конструктивный альтернативизм полагает существующими множество способов концептуализации событий и, соответственно, множество локальных, сконструированных в сознании человека реальностей. Тип отношения к жизни человека организуется соединением а) «сети типизаций» людей, паттернов их действия, их мотивов и целей и т.д., сформированных в культуре как средства адаптации, и б) самотипизаций своей ситуации в социальном мире и отношений с другими людьми и культурными объектами ^{[16, с. 621]}.

В объективистски-социальном подходе (Ч. Кули, Дж. Мид, А. Бандура и др.) Я – эле­мент со­циальной системы и комбинация ее объективных параметров. Понимание Я исходит из признания социальной природы самопредставлений, а само оно задается и осознается в контексте какого-либо отношения. Быстро меняющиеся «неподлинные» ролевые маски всегда обозначают реальное поведение, действия, отношения с другими людьми, и в этом смысле всегда подлинны; в то же время «истинное» Я может быть лишь продуктом воображения человека ^[3].

Разнонаправленность представлений о содержании Я объясняется отнюдь не «разбродом и шатанием» или корпоративными интересами разных научных школ, а множественностью / мультисубъектностью и, очевидно, системным характером Я.

Мультисубъектность Я проявляет себя, по мнению В. А. Петровского ^[11] в способности каждого эго-состояния строить образ себя, ставить и воплощать цели, брать верх над другими, включать их в свои интересы и т. д. Здесь-и-сейчас Я имеет черты одного из эго-состояний, сохраняя дистанцию и «выбиваясь» из-под диктата других. Множественность Я, постоянная децентрация «самости» и вероятностность проявления представлений о себе формирует у современника новые социогенные потребности: повышенную потребность в самоидентичности и стремление к самотождественности ^[1].

Границы Я и не-Я подразумевают не их противопоставление, но выделение Я из бытийного фона индивидуальной «окружающей» среды. Но сама эта среда условна: именно субъект решает, что поместить «внутрь» своей личности, а что оставить вовне ^[10]. Качество этого решения (активность, осознанность, аффективность, эгоцентричность и т.д.) определяет характеристики границ личности и определяется ими.

Концептуальное многообразие интерпретаций Я раскрывает, в свою очередь, разные аспекты личности ^{[7, с. 167]}: Я (Эго) как часть личностии ее психологическая организация, как целостность личности, самоидентичность, модификационно-манифестационный слой личности, самость (связующая, поляризующая, центрирующая). И поскольку личность существует в пространстве «между» Я-центрированностью и Другой-центрированностью, постольку дифференциация репрезентаций Я и Другого и становление связанности бытия между Я и Другим, не-Я представляют собой междуличностное существование и межличностное связывание.

Очевидно, что разные «рабочие» и «возможные» Я (Х. Маркус) должны иметь разные диспозиции: что позволено Я-Ребенку, то недопустимо для Я-Родителя и наоборот. Но так же очевидно, что какие-то центральные, базовые диспозиции должны быть абсолютно ценными для всех Я, интегрированных в образе Я или Я-концепции:

· По мнению С. Мадди ^{[8, 93]}, уже в раннем возрасте формируется жизненный стиль, или периферия личности, включающая три «В», три взаимосвязанных и взаимодополняющих установки во взаимодействии людей с миром: вовлеченность, влияние и вызов. Полюсами предстают экзистенциальный (аутентичность, индивидуализм) и конформный стили.

· Ф. Риман выделяет четыре базальные тенденции жизни человека с соответствующими им диспозициями поведения ^[14]. Тенденция к самосохранению рождает диспозиции само-отграничивания от окружающих и самореализации отдельно от них. Тенденции к самоотречению, самоотдаче, слиянию соответствуют диспозиции к близким контактам, реализующим страстное желание любить и быть любимым. Тенденция к неизменности и порядку предполагает планирование своего будущего, а к изменению существующего порядка – диспозиции преодоления и отказа от уже изведанного со стремлением к свободе, всему новому и рискованному.

· Близкие диспозиции Д. А. Леонтьев представляет как биполярные факторы самодетерминации личности и преодоления ею обстоятельств и своей заданной «внешними» и «внутренними» условиями развития структуры индивидуальности ^[5]: преодоление себя – инертность; стремление к разнообразию – удовлетворенность имеющимся; ценность изменений – стремление к стабильности; внутренний локус стабильности – «плыть по течению»; мужество – страх перемен.

Разные «рабочие» и «возможные» Я имеют собственные не только диспозиции, но и свои не-Я. Их существование – условие бытия Я, но самосознание нуждается в качестве своего условия не в абстрактном не-Я, а другом Я – Ты (Л. Фейербах). Бимодальность, раздвоенность человека на субъект и объект определяет разъединенность и столкновения сознания и бессознательного. К. Юнг называет сознание лишь предварительным условием бытия, замкнутым пространством представлений, носителем которого является индивид, формируемый психикой ^{[17, 356]}. «Но человек еще и себя благополучно не видит, не видит собственных актов, что он делает на самом деле. Он как бы говорит себе: то, что я делаю и говорю, – это не настоящий я, у меня есть еще какая-то другая, глубокая суть, по сравнению с которой все это не имеет значения, и это все «они», я лишь вместе с ними, вместе с окружающими – среди людей ведь живу! …За многозначительностью подобных рассуждений и уловок «я» лежит обычно самая заурядная пустота», – констатирует М. К. Мамардашвили ^{[9, с. 126-127]}.

«Чужой» внутри Я – подавленные и вытесненные содержания, Суперэго (З. Фрейд), Тень, «скелеты в шкафу» (К. Юнг), неосознаваемые чувства, отношения, инстинктивные побуждения, потребности, ложная идентичность (G. Ammon), интроекты (Ф. Перлз) – угрожают личности некогруэнтностью, диссоциацией, деиндивидуацией.

Универсальное, всегда одинаковое или безразличное объектом контакта Я и не-Я не становится, подчеркивает Ф. Перлз ^[11]. Границы между личным и неличным «полями» появляются и обнаруживаются там и тогда, где и когда Я встречает «Чужого», полагает А. Шюц. Какой смысл Чужой придает своей деятельности? Что имеет в виду говорящий со мной, обращаясь ко мне, вообще заговаривая со мной сейчас, здесь, так? Чего ради он делает это (мотив-для) и что побуждает его к этому (подлинный мотив-потому-что)? Что означают его слова? – Понима­ние чужого смысла даже при оптимальной интерпретации остается пороговым понятием, поскольку основано на актах самоистолкования, отожде­ствления переживаний ego и alter ego и их слияния в едином Мы ^{[16, с. 813, 824]}.

На границе взаимодействия через контакт и изоляцию Я и не-Я становятся друг для друга яснее: разделение сохраняется, а возникшее объединение не нарушает цельность личности. При этом контакт – и ощущение самого себя, и чувство посягательства на границу своего Я: вступая в контакт, я ставлю на карту свою независимость, но только через контакт я узнаю ее настоящую цену ^[13]. Умение вычленять себя из мира и соединять себя с ним преобразуется в опыт выбора, формирующий и трансформирующий диспозиции личности. Тем самым Я и не-Я выступают как единый личностно и диспозиционно образующий феномен.

Главное условие рождения Я как «места непрерывного психического переживания» (G. Ammon), «чувства Я» (P. Federn), идентичности и личности человека – становление «передвигаемой» границы Я, разделяющей и соединяющей Я и не-Я. Обеспечивая взаимодействие частей «единого» и их соизменений, границы обнажают и демонстрируют различия Я и не-Я, их несводимость друг к другу благодаря функциям границ (табл.).

Функции границ в зависимости от места и цели контакта Я и не-Я

Представленные в таблице мнения свидетельствуют: связь контакта Я и не-Я с диспозициями личности опосредуется функциями границ Я. Отчетливо эту связь отражает классификация границ Т. С. Леви ^[4]:

· активно не впускающие вредные внешние воздействия – позволяющие Я слиться с миром, полностью проницаемые границы;

· активно вбирающие границы – отдающие в плане внутренних прав на удовлетворение потребностей или выражение себя;

· активно сдерживающие внутреннюю энергию – спокойно-нейтральные, согласно состоянию Мира, границы.

Мы со своей стороны выделяем совокупность функций границ Я, необходимую для опосредования диспозиций личности контактами Я и не-Я ^[25]: отделение Я от внешнего мира, самоидентификация, тестирование реальности, определение отношения к социуму, выражение состояния Я, определение пределов личной ответственности, обеспечение контакта и равноправного взаимодействия.

Сводя результаты проведенного анализа к «единому знаменателю», можно констатировать: Я, границы Я и диспозиции как личностные феномены в их множественностях и взаимосвязях могут быть «рабочими» и латентными, потенциальными. Одни из них актуализируются чаще, другие реже, и тем самым вопрос вероятности появления конкретных диспозиций, Я и функционирования границ в частном контакте Я и не-Я – это вопрос их стабильности или трансформаций.

Процессы и механизмы формирования и трансформаций диспозиций трактуются в теориях научения как механизмы ассоциаций, подражания, наблюдения и подкрепления; в мотивационных теориях – умозаключения относительно выгоды формирования того или иного отношения к объекту; в когнитивистских – поддержание соответствия между когнитивными элементами, а также когнициями и аффектами; в интеракционизме – структурное влияние межличностных отношений.

В русле современного психоанализа и когнитивной психологии и психотерапии в понимании контакта Я и не-Я центральное место занимают процессы ментализации ^[23] – умения человека представлять и интерпретировать внутреннее состояние (настроение, мотивы, желания, цели, потребности) другого человека, объясняющие и определяющие его поступки, и реагировать на них. С другой стороны, это и умение видеть себя глазами другого:ментализация делает меня более ясным для себя самого и для Другого, стабилизирует мою саморепрезентацию, сохраняет неопределенность в понимании Другого, достаточную для ограничения собственных проекций как единственного ориентира в его внутреннем мире, обеспечивает признание необходимости Другого как субъекта Я-Ты отношений и мета-потребности, которую невозможно удовлетворить до конца.

Дефицит ментализации начинается с отсутствия границ между фантазиями и реальностью у ребенка и заканчивается слишком жесткими границами между фантазиями партнеров по диалогу, жестко отделяющими внутренний мир каждого от проникновений извне. В контакте с Другим дефицит ментализации становится способом оборвать пугающий диалог и формой побега из отношений, слишком опасных в плане сохранения собственных границ. Человек как бы помещает себя в домик эмоциональной недоступности для Другого (или наоборот), изолируя контакт от аффекта и исключая себя из пространства диалога иобмена репрезентациями.

По мнению И. и М. Польстер ^[13], стиль жизнь человека определяют именно специфические способы прерывания контакта, или сопротивления ему: интроекция (пассивное принятие всегопредлагаемого извне и отказ от усилий по определению собственныхпотребностей и желаний), проекция (приписывание своих качеств среде), ретрофлексия (отказ от любых попытоквлиять на внешнюю среду и суровое ограничивание связи с ней), дифлексия (хаотичные контакты), конфлюэнция (слияние, жизнь «по течению» ).

Внимание к детству как к решающей фазе формирования диспозиций равно значимо в отношении как нормативного развития личности, так и ее расстройств. В ментальных репрезентациях ранних взаимодействий с наиболее близкими к ребенку лицами структурируются «внутренние рабочие модели» себя и других людей, включающие ожидания, убеждения, эмоциональные оценки, правила обработки информации, направленность выбора ^[2].

Подавление ментализации развивает у человека дезорганизованную модель «прилипания» и психоло­гическое фракционирование, фиксацию на отдельных аффектах без их интеграции ^[23]. Появление внутри Я «мучаю­щего другого», витальная созависимость, компульсивное дезадаптационное поведение, ответные негативные реакции у окружаю­щих и подавление уже у них процесса ментализации формируют взаимные инверсивные диспозиции и циклы отношений с взаимоусиливающимися паттернами деструктивного поведения.

В детстве начинается формирование и «драматических» личностных расстройств (антисоциального, пограничного, нарциссического, гистрионического): для достижения чувства безопасности, контроля, идентичности эти дети ведут себя так, что вызывают у окружающих отрицательные эмоции, то есть достигают обратного желаемому результата. Формирующиеся у них диспозиции отражают сочетания чувства всевластия с беспомощностью, сверхчувствительности и реак­тивности к состояниям других людей с выраженным эгоцентризмом и пренебрежением их чувствами, склонность к вне­запным изменениям отношения, деструктив­ности, манипуляциям ^[26].

Трансформации диспозиций можно считать индикаторами трансформаций личности в целом – ее сужения или расширения, развития ее потенции или преодоления задержки. Будь то естественные (травмотрансформация, индукционная, нормативная, потенциирующая, возрождающая и др.) или искусственные, происходящие под влиянием специально организованного внутреннего или внешнего воздействия, метаморфозы личности, в любой из них каждое новое состояние личности уже подготовлено «историей системы» и обогащается новыми связями и содержаниями. Но «принцип связывания» включает и «принцип развязывания» – деонтизации, элиминации, отчуждения: старое «борется» за свою жизнь, и лишь в специальной работе личности – работе развязывания нечто преобразовывается в ничто. В итоге трансформированная личность контактирует с миром своего наличного бытия между двумя экзистенциальными полюсами: жизневосхождением и жизнепадением^{[7, с. 104-110]}.

В социальной психологии личности трансформации ее диспозиций, аттитюдов актуализируются как проблема социального или институционального влияния ^[24]: 1) изменений в содержании нормативных требо­ваний к выполнению роли или их усиления в ближайшем окружении человека, 2) изменений в структуре возможностей (про- и асоциальных) субъективного удовлетворения, 3) расширения или взаимодействий социальных групп и изменений объема и сложности се­лективного окружения личности. Эти изменения избирательно влияют на входящие в структуру аттитюда когниции, аффекты, интенции и поведение, и, в силу их системности, изменение одного из элементов системы влияет на другие, изменяя их и аттитюды в целом ^[1].

Общей моделью изменений в культуре и личности выступает «ревитализация», начинающаяся с «поломки», дезинтеграции и слома социальных требований, направлявших по­ведение человека и придававших смысл его жизни. Неспособность социо­культурной системы от­вечать потребностям ее участников, включая и предписанные ею самой, ведет к неудовлетво­ренности людей. Согласно теории «кристаллизации недовольства» R. Baumeister, именно субъективная оценка человеком происходящих в его жизни событий – причина изменений личности и ее диспозиций ^[20]. Ассоциируя субъективное восприятие проблем, затрат и негативных результатов, человек истолковывает проблемы как комплексную и неизбежную последовательность, «кристаллизует недовольство», трансформирует свои диспозиции и уже в их контексте интерпретирует происходящее. Другим источником трансформаций диспозиций может быть когнитивный диссонанс (Л. Фестингер), стремление избавиться от которого или хотя бы уменьшить его можно лишь приведя поведение в соответствие с диспозицией: изменить либо поведение, либо диссонирующую ему диспозицию.

Возвращаясь к определению контакта Я и не-Я, подчеркнем: именно границы обеспечивают опознание нового и его отличий от старого, приемлемого и неприемлемого и принятие или отвержение того или другого. Сталкиваясь с новой ситуацией, мы видим изменения не-Я и должны адаптироваться или ассимилироваться, изменяя свои границы Я и свои прежние диспозиции путем их связывания с новым содержанием и элиминации старого. Конструктивность или деструктивность потенциала изменений границ – их выстраивания и достраивания, разрушения и восстановления, расширения и сужения, компенсации и согласования – зависит, как мы полагаем, от индивидуальных характеристик границ:

· их «передвигаемости» в коммуникации с окружающим внешним или с неосознаваемым внутренним миром ^[19];

· слабости/силы их способности устанавливать и удерживать психологическую дистанцию ^[21];

· ригидности/селективности и гибкости/жесткостив отношении контроля над границами и устойчивости к эмоциональному заражению, манипуляциям, эксплуатации ^[22];

· регуляции, осознанности и способов защиты ^[10];

· подвижности, проницаемости и гибкости ^[25];

· дискретности-континуальности ^[15].

Итак, психологический анализ характеристик пространства границ контакта Я и не-Я, в котором происходят трансформации диспозиций личности, во взаимосвязи входящих в него аспектов приводит к следующим выводам:

1. Личность обладает неким неопределенным множеством диспозиций, индивидуально иерархизированных, позитивных и негативных в отношении самой себя и социума, эго-синтонных и эго-дистонных ее Я. Сознание неопределенности границ в условиях системного кризиса современности требует от человека постоянной смены диспозиций в контактах с миром и самим собой, осознавания и принятия или отвержения нового.

2. Границы контакта Я и не-Я, внешнего и внутреннего «Чужого», выступают личностно и диспозиционально образующими феноменами, создавая пространство «между», где и разворачиваются формирование и трансформации диспозиций. Столкновение Я с новым или изменившимся не-Я детерминирует изменения границ, и, тем самым, трансформации диспозиций.

3. Индивидуальные характеристики границ определяют саму возможность и конструктивность или деструктивность потенциала их изменений в контакте Я и не-Я, опосредующих связь этогоконтакта с трансформациями диспозиций личности.

Научная новизна представленного исследования заключается в доказательстве наличия внутренних причинно-следственных связей между характеристиками и изменениями границ контакта Я и не-Я и трансформациями диспозиций. Проведенная работа не претендует на законченность: открытыми остаются вопросы зависимости и автономии изменений границ от внутрен­них потребностей и давления извне, конфликтов диспозиций личности в процессах ее интеграции и дезинтеграции, характеристик ментализации в ее соотнесенности с изменениями границ контакта и трансформациями диспозиций.