Specific features of existence conditions of the open dynamic systems at the social level of integrational superorganization: a problem of extrapolation of universal synergetic regularities within the framework of sociobiological paradigm

Semenov Vitalii Andreevich PhD in Philosophy Senior Educator, the department of International Relations, Medialogy, Political Science, and History, Saint Petersburg State University of Economics 191023, Russia, St. Petersburg, Sadovaya Street 21, office #271 semenov3786@mail.ru Other publications by this author

В данной статье рассматривается специфика использования метода экстраполяции адаптационных механизмов и механизмов самоорганизации открытых динамических систем в рамках социобиологической парадигмы в процессе построения социальных и политических моделей. Несмотря на универсальность системных законов и общность решаемых задач, слепой перенос отдельных закономерностей и механизмов, или их фрагментов, с одного уровня сверхорганизации на другой чреват ошибками из-за различий в условиях окружающих сред и способов взаимодействия среда — система.­­­­ Идеология и политическая философия прошлого и позапрошлого века богаты примерами злоупотребления экстраполяцией — будь то анархизм, склонный детерминировать симбиотические отношения, или же либерализм, детерминирующий конкуренцию. Решение данной проблемы предполагает два пути. Во-первых, посредством более полного и универсального рассмотрения экстраполируемых законов и механизмов. Столь популярная в прошлом «слепая» экстраполяция эволюционизма опиралась на наблюдения в живой природе. Например, идея солидарности в анархизме Кропоткина ^{[5, с. 27-81]}. Во-вторых, посредством описания специфических особенностей внешних условий на том уровне, на который происходит экстраполяционный перенос, в контексте данной статьи — на уровень существования социальных организмов (а если быть более точным, то на уровень достаточно автономных единиц: обществ в социальном, стран — в территориальном, и государств — в социально-политическом контексте).

Последние четверть века ознаменовали себя падением интереса к разработкам фундаментальных моделей в области общественных наук. Отчасти это связано с ростом антисистемной критики — и для научной отрасли характерна цикличность — период господства одной картины мира сменяется появлением критиков, замечающих неточности и поверхностность, ставящих вопросы, которые в дальнейшем дадут толчок к формированию новой, более глубокой фундаментальной картины, которая впоследствии вызовет новую волну критики и вопросов. К сожалению, на развитие научной отрасли влияют также и внешние факторы. Формированию новой фундаментальной модели обычно предшествует насущная необходимость, стимулирующая работу научной отрасли. Вызовы и нестабильность двадцатого века давали бурный толчок к фундаментальным исследованиям в области общественных наук, и, не смотря на нехватку методологических разработок и не равномерную развитость сопряженных областей, разработка фундаментальных моделей не стояла на месте. Тот же марксизм, вынужденный достаточно широко использовать диалектические методы, относящиеся к категории общелогических, фактически осуществил паллиатив за неимением достаточно развитых промежуточных теорий среднего уровня. Однако глобализация и наступивший «конец истории» Ф. Фукуямы ^[9] перенесли проблемный акцент на решение узких вопросов. И хотя история не остановилась, установление вестернизированной монополии на культурный авторитет оказало сильное влияние и на развитие науки. Более того, некоторые методологические направления и вовсе оказались не популярны — например, тот же цивилизационный подход, в рамках которого одним из последних серьезных фундаменталистов можно отнести разве что Л. Н. Гумилева (хотя именно его биофизический детерминизм, вызвавший волну вполне естественной критики, и помешал дальнейшему развитию данного направления). А некоторые подходы — например, предшественник современного социобиологизма — социальный дарвинизм — подвергнут жесткой критике из-за того, что ряд его представителей считаются теми, чьи теории легли в основу нацизма ^[10]. Впрочем, в значительной степени критика социального дарвинизма является всего лишь продолжением достаточно старого спора «этика против объективности» ^[3] — ­­­­­­спора идеалистической и реалистической парадигмы в вопросе научной этики. Хотя также нельзя не отметить и порой слишком вольное и широкое трактование термина «эволюция», поскольку процесс адаптации может протекать и в обратном направлении.

Впрочем, идеологическое господство выразилось не только в этом, но и в «морализации» науки, особенно социальной и политической. Вместо описания объективных закономерностей произошло просачивание идейных и юридических клише — подчас наука занимается описанием того, как общественные феномены должны выглядеть в неком гипотетическом идеале, а не то, как они работают на самом деле. Очень часто встречаются заявления о том, что некие социальные или политические акторы должны… но при этом не описывается тот социально-политический механизм, который принуждает этих акторов выполнять свой долг. Эта проблема отнюдь не нова и с ней сталкивался еще И. В. Сталин: «Они, как видно, смешивают законы науки, отражающие объективные процессы в природе или обществе, происходящие независимо от воли людей, с теми законами, которые издаются правительствами, создаются по воле людей и имеют лишь юридическую силу» ^{[8, с.6]}.

Авторская позиция по данному вопросу такова: несмотря на то, что идеей конкурентной эволюции злоупотребляет ряд течений в идеологии и пропаганде, допускать идеологизацию научного знания в ту или иную сторону недопустимо с точки зрения идеалов научного познания. Несмотря на содержание в фактуре политических реалий массы примеров того, что в глазах общественной морали является не этичным, долг ученого состоит в объективном и беспристрастном познании, а не в морально-этическом либо идеологическом воспитании общества. Социальный дарвинизм в прошлом, политический реализм и неореализм в настоящем, как научные концепции, заслуживают исключительно обоснованную научную критику, и не могут подвергаться гонениям только за то, что были использованы идеологиями в детерминированном, радикализированном, или искаженном иным образом виде.

Фактически, современные общественные науки находятся в том состоянии, когда рождению нового фундаментального комплексного и системного взгляда на общество, который сможет на какое-то время стать универсальным, объективно ничто не мешает. Часто доводится услышать и размышления о необходимости разработки новых комплексных подходов, например, формационно-цивилизационного. Однако одной из ключевых проблем является основа для методологического синтеза. И таковой основой в условиях современного состояния науки может выступать лишь теория открытых динамических систем.

Хотя научное описание основных принципов системной динамики связывается с именем И. Р. Пригожина ^{[6, с. 488-490]}, сама по себе циркуляционная модель, лежащая в основе открытой динамической системы известна на протяжении тысячелетий. Еще в древности китайские шаманы, наблюдающие за природными явлениями, пришли к пониманию циркуляционной модели, а попытка ее осмысления и практического применения — к возникновению религиозно-философского учения в лице даосизма. Древний принцип У-Вэй, призывающий следовать естественному течению Мира, и современная школа системной конфликтологии В. А. Светлова ^[7], для которой конфликтом является нарушение этого самого течения, выражающееся в возникновении структурного дисбаланса системы.

Тем не менее, использование любой научной методологии требует правильного применения — в соответствующей ситуации, аккуратно, и учитывая специфику условий по месту применения. В противном же случае ученый рискует уподобиться деревенскому гадателю. В начале статьи рассматривались примеры неправильного использования метода экстраполяции при построении фундаментальных социально-политических моделей. Однако существует и другая крайность — поверхностность использования научных методов в узких, практически ориентированных исследованиях. Неучтенные факторы, проблема интерпретации числовых данных, неверная архитектура системных моделей. Поэтому ключевой проблемой данного исследования и выступает рассмотрение специфики «местных условий» в процессе применения универсальных закономерностей синергетики и современной социобиологии применительно к современным же формам социально-политической организации.

Циркуляционная модель является одной из важнейших в синергетике. Построенная на принципе обмена между открытой динамической системой и окружающей средой, она является достаточно универсальным инструментом. Открытая динамическая система, регулируя циркулирующий поток посредством управления «входом» и «выходом», обеспечивает сохранение динамического равновесия. Данная схема в достаточной степени универсальна для любой открытой динамической системы, будь то общество, человек, или и вовсе диссипативная химическая система (на основании исследования которых Пригожин и разработал основные принципы синергетики).

С точки зрения социобиологической парадигмы, мы можем говорить о проявлении принципа подобия. В процессе самоорганизации интегративные системы на своем, более высоком организационном уровне, реализуют всю ту же универсальную функцию, что и составляющие их системы-элементы. Что позволяет нам использовать принцип экстраполяции, и задает одну, достаточно универсальную схему.

Рассматривая открытые динамические системы, мы можем увидеть, что ключевой функцией для них является поддержание динамического равновесия в процессе материально-энергетического обмена с окружающей средой. Не способность его поддерживать ведет к прекращению существования открытой динамической системы. Если говорить о живых существах, или же о социальных организмах, то эту функцию можно было бы обозначить как функция выживания. Которая и обеспечивается циркуляционным потоком ресурсного обмена между окружающей средой и открытой динамической системой.

Однако изменчивость окружения порождает вторую функцию — необходимость адаптации к внешним изменениям для сохранения динамического равновесия в системе. Существует несколько достаточно универсальных стратегий — оказание воздействия на окружающую среду (внешняя реакция), изменение самой открытой динамической системы (внутренняя реакция), репродукция открытой динамической системы (увеличение шансов на выживание путем увеличения количества открытых динамических систем данного типа). Несмотря на то, что аналитически мы можем произвести разделение адаптационных стратегий на три группы, в реальности они носят комплексный характер.

Например, сама возможность осуществления внешней реакции, адекватной произошедшим изменениям окружающей среды, может требовать качественных внутренних изменений (т.н. функция самоорганизации ^[1]). Равно как и другая адаптационная стратегия — стратегия роста — имеет целый ряд ограничений. Конечно, увеличение объема системы делает ее более инертной и минимизирует влияние колебаний входящего потока на стабильность функционирования, однако увеличение размера требует и пропорционального роста входящего потока, а также может сталкиваться и с иными ограничениями, поэтому применимость данной стратегии ограничена. Стратегия количественного роста также не является самодостаточной, и ограниченна вместимостью пригодного для функционирования процесса взаимообмена (необходимого для поддержания внутреннего динамического равновесия) пространства окружающей среды. Стратегия адаптационной выборки и выбраковке (в данном случае мы не используем термин «эволюционная адаптация», поскольку процесс приспособления не всегда носит эволюционный характер), построенная на естественном отборе, также невозможна без использования стратегии количественного роста. Механизмы репродукции допускают появление отклонений от образца и мутаций, а процесс конкуренции и выживания обеспечивает последующую репродукцию наиболее адаптированных к условиям окружающей среды открытых динамических систем.

Однако ограниченная вместимость пригодного пространства вызывает необходимость утилизации устаревших и не соответствующих текущим условиям открытых динамических систем. Ведь в противном случае это вызвало бы дефицит пригодного пространства для новых, более адаптированных генераций открытых динамических систем. Также следует отметить, что скорость адаптации посредством эволюционных изменений зависит также и от скорости, с которой происходит смена поколений. Таким образом, возникает необходимость в такой функции, как функция ограничения цикла существования конкретной открытой динамической системы. Частное приносится в жертву общему.

Еще одной функциональной проблемой выступает необходимость преодоления предела вариативности и порога усложнения. Сложность системы также определяет и объем возможных качественных изменений, тем самым влияя на эволюционную эффективность. Выйти за предел усложнения и порог вариативности можно при помощи интеграционной самоорганизации, объединяя более простые открытые динамические системы в более сложную ^{[4, с. 162-186]}. Существуют две стратегии интеграционной самоорганизации — гомогенная (эквипотенциальная) и гетерогенная (иерархическая). Первая стратегия основана на повышении эффективности за счет количественной концентрации однородных элементов, а вторая — за счет узкой специализации системообразующих элементов. Стоит отметить, что гомогенная стратегия интеграционной самоорганизации по прежнему ограничивается эволюционными возможностями системообразующих элементов, в то время, как гетерогенная форма интеграционной самоорганизации предполагает не только эволюцию системообразующих элементов (возможности которой могут быть ограничены достижением предела усложнения и порога вариативности), но также и адаптацию в рамках интеграционной системы, открывая новые эволюционные пределы. Таким образом, мы даже можем выстроить «лестницу» эволюционных уровней интеграционной самоорганизации:

1) Уровень добиологических открытых динамических систем.

2) Уровень простейших организмов.

3) Многоклеточные.

4) Социальные организмы.

При этом стоит отметить, что гомогенная форма интеграционной самоорганизации не дает нам примеров качественного развития. Ни колонии гомогенных простейших, ни эквипотенциальные стада типа косяков рыб и птичьих стай не дают нам примера организационной эволюции.

Таким образом, с позиции социобиологического и синергетического подхода вполне логичным представляется экстраполировать основные универсальные принципы, характерные для открытых динамических систем более низких уровней, и на пространство социальных организмов, таких, как человеческое общество, поскольку оно является всего лишь наивысшей формой интеграционной самоорганизации из известных, а составляющие общество элементы (люди) также являются примером открытых динамических систем.

Тем не менее, говоря об экстраполяции, нельзя не отметить и принципиальные различия в условиях существования и функционирования открытых динамических систем на разных организационных уровнях. Можно говорить о универсальности основных функций, однако если реализация этих функций протекает в принципиально различных условиях, то этот факт будет влиять и на способы реализации этих функций.

Во-первых, следует отметить высокую функционально-ролевую мобильность человека, как системообразующего элемента. Функциональная роль человека (без учета процесса человеческого воспроизводства) не детерминируется его биологическим происхождением. Более того, также возможна и смена это роли в зависимости от потребностей общества. Таким образом, открывается еще один вектор адаптации, чего мы не наблюдаем ни на более низких уровнях интеграционных систем, ни в случае с социальными формами организации более примитивных организмов. Поэтому социальная эволюция человеческого общества носит более сложный характер — с одной стороны, сохраняется механизм биологической адаптации, пусть его работа на фоне процессов в современных социальных системах и протекает крайне медленно. А потому его влияние носит фоновый характер. Что нельзя сказать о инструментальной адаптации. Концепция социально-экономического детерминизма и теории в рамках формационного подхода как раз и отражают взаимосвязь функционально-инструментальной и организационно-социальной адаптации. Также следует отметить, что фактор функциональной мобильности человека значительно раздвигает пределы вариативности.

Во-вторых, следует обратить внимание на фактор объема пригодного пространства окружающей среды, в котором функционируют человеческие общества. Учитывая размер современных социально-политических структур, можно отметить, что это пространство достаточно ограничено, а потому сложившиеся условия не позволяют в должной мере задействовать механизм естественного отбора. Конкурентные механизмы сохраняются, однако процессы репродукции ограниченны узостью «ареала обитания» современных обществ. Однако если мы проанализируем исторический опыт, то такие социально-политические структуры, как клановые и родоплеменные группы (особенно у народов, ведущих кочевой образ жизни) в целом соответствовали универсальной схеме. С постепенным распадом старых родовых групп, или выделением и отделением молодых ветвей.

При рассмотрении колониальной политики, проводимой городами-государствами, а также анализируя опыт распада древних государств (например, династии Чжоу в Древнем Китае), мы можем увидеть, что репродукционные механизмы в принципе, работают, но фактор оседлости и большие размеры социально-политических систем замедляют процессы раскола. Более того, говоря об оседлых государствах, следует отметить такой фактор, как обусловленные географией ниши, в которых эти самые государственные образования с учетом уровня их приспособляемости, могут существовать. Для городов-полисов такими нишами выступали пересечения торговых маршрутов, для древних земледельческих империй — зоны разливов на побережьях крупных рек. Рассматривая феодальные и протофеодальные социальные структуры, мы можем увидеть, что процессы деления в рамках механизма репродукции компенсировались необходимостью сохранения достаточного экономического потенциала для сохранения общей конкурентоспособности. Если же взять социально-политические организмы больших размеров (крупные государственные образования и цивилизации), то, хотя на них также действуют функция ограничения продолжительности существования и функция репродукции, однако продолжительность такого цикла достаточно велика, образующиеся в процессе деления «осколки» не равномерны по величине, а также возможно восстановление вокруг цивилизационного либо политико-экономического ядра. Сама цикличность такого рода достаточно подробно описана теориями в рамках цивилизационного подхода, например, концепцией культурно-исторических типов Н. Я. Данилевского ^{[2, с. 113-139]}. Подводя итог, мы можем сделать следующий вывод: чем меньше и мобильнее социально-политический организм, тем больше соответствие экстраполяции универсальных синергетических закономерностей, характерных для открытых динамических систем.

Однако при увеличении размеров и усилении привязки к конкретным территориально-демографическим нишам, а также с исчезновением свободных территорий, механизм адаптации через выборку наиболее удачных моделей новой репродуцированной генерации оказывается не достаточно эффективным — разделение территориальных и людских ресурсов ведет к снижению конкурентоспособности и вызывает необходимость компенсации данных тенденций. Также стоит отметить необходимость времени на фазу «роста», в начальный период которого новорожденное социально-политическое образование оказывается достаточно уязвимо. И здесь мы можем привести примеры нескольких вариантов подобного рода механизмов. Во-первых, это наличие политико-экономического ядра, которое будет выступать доминионом после распада, и вокруг которого возникнут тенденции к консолидации по причинам геополитического и экономического характера. Во-вторых, это существование цивилизационного и культурного ядра-аттрактора, вокруг которого может начаться процесс реинтеграции за счет эффекта «мягкой силы» (как культурного авторитета, образца для подражания). В-третьих, говоря о современных обществах, также следует обратить внимание на механизм революционных метаморфоз. Вместо разделения социально-политического организма на автономные сегменты, сохраняется общая социально-политическая и территориальная основа, внутри которой и происходит конкуренция между политическими организмами нижнего порядка. И победитель которой инициирует глобальное переустройство общества. Что, в свою очередь, привело к усложнению социально-политической системы общества, и, более того, способствовало формированию структурной мобильности в виде режимного транзита. При этом стоит также отметить, что длинна «рычага влияния» отдельного индивида осталась неизменной, в то время, как само общество значительно усложнилось и увеличилось в размерах. Таким образом, если более ранние и примитивные формы социально-политической организации были подвержены влиянию фактора личности, на которой сходились адаптационные процессы, то сегодня фактор личности имеет значение лишь в контексте политико-идеологических организаций, без потенциала которых «рычаг влияния» на общество будет недостаточен, чтобы преодолеть инерцию системы.

Подводя итоги, мы можем сделать следующие выводы: во-первых, рост размеров современных обществ привел к уменьшению эффективности механизма естественного отбора (а конкретно – механизма адаптационной выборки) из-за снижения возможностей репродукции, сужения ареала, и более низкой начальной конкурентоспособности репродуцированных систем. Во-вторых, снижение адаптационного потенциала механизмов естественного отбора во внешней конкуренции увеличило значение как конкурентных механизмов внутри политической системы, так и большей вариативности и изменчивости архитектуры общественных систем. Таким образом, в процессе построения фундаментальных моделей современного общества следует учитывать высокую структурную сложность механизмов внутренней адаптации, призванных компенсировать уменьшение адаптационной эффективности внешнего механизма естественного отбора.