The Concept "Writer's Fate" in Russian Language Cognition (Based on Associative Experiment Data)

Melnichuk Svetlana Russian language teacher in London, Great Britain 350004, Russia, Krasnodar Region, Krasnodar, str. Minskaya, 119, ap. 3 svetvakh@gmail.com

Когнитивные исследования в настоящее время занимают значительную часть всех научных изысканий в ряде наук. Проводимые на стыке когнитивистики, психологии, языкознания, социологии, антропологии и культурологии, они избрали в качестве ключевого термин «концепт». Ввиду своей ментальной природы, сложной структуры, национальной самобытности и уникального пути формирования содержание понятия «концепт» весьма существенно варьируется в концепциях разных научных школ и отдельных ученых, а «любая попытка постичь природу концепта приводит к осознанию факта существования целого ряда смежных понятий и терминов» ^{[10, с. 35]}. Кроме того, термин «концепт» употребляется в исследованиях философов, логиков, психологов, культурологов, что привносит в трактовку понятия следы внелингвистических интерпретаций.

В нашей статье будет рассмотрен ранее не изученный концепт «судьба писателя», который мы классифицируем как лингвокультурный, поэтому в качестве рабочего определения концепта прибегнем к определению В. И. Карасика: «Концепты — это ментальные образования, которые представляют собой хранящиеся в памяти человека значимые осознаваемые типизируемые фрагменты опыта» ^{[5, с. 24]}.

Центром лингвокультурного концепта всегда является ценность, поскольку концепт служит исследованию культуры, а в ее основе всегда лежит ценностный принцип ^{[6, с. 75—76]}. В рамках лингвокультурологии изучаются только национально-специфические концепты, поскольку именно в них отображены паттерны мировосприятия, характерные для данного народа.

Отталкиваясь от известной строчки Е. А. Евтушенко «Поэт в России — больше, чем поэт», отметим, что судьба писателя в русском языковом сознании явно отличается от «обыденной», «стандартной». Причина этого — писательский талант и непременное обязательство «глаголом жечь сердца людей»: создавать произведения не во имя собственной славы или оттачивания стилистических приемов, а во благо читателя.

О такого рода стереотипном восприятии писательского предназначения в сознании носителей русского языка свидетельствует широкий синонимический ряд, включающий следующие единицы: беллетрист, газетчик, драматург, журналист, инженер душ человеческих, историк, компилятор, критик, литератор, летописец, памфлетист, поэт, публицист, рецензент, романист, сочинитель, фельетонист, хроникер, писака, щелкопер ^{[2, с. 329; 1, с. 264]}.

Классифицируем синонимы по основному семантическому признаку:

1. называющие лицо по литературному направлению, жанру, в котором он пишет: беллетрист, драматург, летописец, памфлетист, романист, фельетонист и др.;

2. обозначающие лиц смежных профессий, так или иначе связанных с писательским трудом: критик, публицист, журналист, историк;

3. эмоционально окрашенные единицы с отрицательной коннотацией: писака, щелкопер, бумагомаратель, графоман;

4. эмоционально окрашенные единицы с положительной коннотацией: инженер душ человеческих.

Эмоционально окрашенные синонимы не только подтверждают присутствие оценочного компонента в лексеме «писатель» и позволяют квалифицировать его как лингвокультурный концепт, но и свидетельствуют о закрепленном в сознании носителей языка представлении о труде писателя как направленном, в первую очередь, на морально-нравственное совершенствование читателей, а не на получение личной, материальной выгоды. Кроме того, семантические компоненты «бесполезное, лишенное таланта писательство», «сочинение неоправданно длинных и бездарных текстов» в лексемах «бумагомаратель», «графоман» подтверждают высказанную выше мысль о том, что писательский труд не возможен без таланта.

Этот дар слова писатель получает от Судьбы Заимодавца — одной из пяти социальных функций, с которыми Н. Д. Арутюнова соотносит пять вариантов концепта «судьба» при построении модели данного «сгустка культуры» ^{[3, с. 616 —631]}. Заимодавец дает человеку ссуду под проценты, а в рассматриваемом случае — талант в обмен за необходимость следовать своему предназначению. Дар, полученный от судьбы, требует жертв, поэтому жизнь превращается в служение. У человека остается право отказаться от дара, однако отказ оборачивается гибелью таланта.

Итак, судьба писателя не представляется русскому сознанию простой, «стандартной» или безликой: владение сакральным словом открывает дорогу к сакральным смыслам, способностью проникать в суть явлений и даже видеть и предсказывать будущее.

Подтверждение выдвинутого положения обнаруживается в результатах проведенного ассоциативного эксперимента. Для моделирования языковых представлений носителей русского языка данные ассоциаций не менее показательны, чем лексикографические источники и воспроизводимый текстами речевой узус, поскольку в сознании конкретной языковой личности, включающей и элементы подсознательного, может присутствовать иная картина судьбы писателя, отличная от той, что есть в сознании носителей языка. В связи с этим перед нами встает задача изучения основных параметров концепта «судьба писателя», проявляющихся в ассоциативных связях его имени.

Ассоциативный эксперимент позволяет определить ассоциативное значение концепта «судьба писателя» в ментальном пространстве русской языковой личности — ту «специфическую внутреннюю структуру, глубинную модель связей и отношений, которая складывается у человека через речь, мышление и лежит в основе "когнитивной организации" его многостороннего опыта и может быть обнаружена через анализ ассоциативных связей слова» ^{[4, c. 105]}.

В современной лингвистике находит подтверждение идея принципиального сходства и генетического родства психологической основы ассоциаций и семантических компонентов языкового значения: выделенные ассоциации «легко интерпретируются содержательно как семантические компоненты слов, а это может служить одним из доказательств принципиального единства психологической природы семантических и ассоциативных характеристик слов» ^{[8, c. 268]}. При этом не ассоциации объясняются наличными «значениями», присущими данному слову, а значения определяются (явно или имплицитно) с опорой на имеющиеся ассоциации слова — принятые (объясненные) или только что спонтанно возникшие, логически не выводимые и не членимые ^{[11, c. 32]}

По верному замечанию Н. В. Крючковой, для описания концепта в его синхронном состоянии необходим анализ данных, полученных в результате ассоциативного эксперимента, который дополняет привычный анализ репрезентаций концепта в лексико-семантических системах ^{[7, с. 23]}. Именно ассоциативный анализ позволяет понять, какое содержание вкладывают носители языка в те или иные понятия, и обнаружить связи, существующие в концептуальной системе носителей языка. С опорой на данные ассоциативных экспериментов можно выявить наибольшее количество актуальных когнитивных признаков концепта.

Проведенный нами ассоциативный эксперимент заключался в том, что в ответ на предъявление словосочетания—стимула испытуемые должны были предложить слова, которые первыми рождаются под влиянием этого стимула (реакции). При этом предполагалось, что в случае участия в эксперименте большого количества испытуемых можно получить данные, характеризующиеся определенной объективностью.

В рамках нашего эксперимента удалось опросить 125 человек в возрасте от 22 до 80 лет, которым было предложено записать свою первую ассоциацию, возникающую при произнесении словосочетания «судьба писателя». Все респонденты имеют высшее образование. Полученные вербальные реакции были распределены по семантическим группам.

Первая группа ассоциаций образована единицами лексико-семантической группы с общим значением «тяготы жизни, испытания», которые в представлении респондентов неотделимы от судьбы писателя: «смерть», «непонимание», «дуэль», «бедность» На долю этой группы приходится 35% ответов (43 из 125).

Судьба писателя представляется «трагической» (1), «трагедией» (2), наполненной «трагизмом» (2) и «трагическим» (2); в ней воплощено все худшее, с чем человек может встретиться на жизненном пути: «война» (2), «фронт» (1), «ссылка» (1), «эмиграция» (1), «бедность» (2), «непонимание» (3), «лишения» (1), «одиночество» (1), «сумасшествие» (1). Она определяется как «тернистая» (1), «сложная» (2) и неотделима от «смерти» (одной из наиболее частых ассоциаций, 4 реакции), после которой к писателю приходит известность или он оказывается забытым («известность после смерти» (1), «забвение после смерти» (1)). В ней есть место «борьбе» (1) и «самопожертвованию» (1), что характеризует писателя как сильную личность, не сломленную судьбой.

Вторая группа включает в себя гештальты концепта, представляющие концепт «судьба писателя» в образах «гаснущего костра» и «пепла». Не раз упомянутая сложность писательской доли отсылает к гештальтам «лабиринт» и «ржавая цепь», а ассоциация «комета», по всей видимости, предполагает яркую, но недолгую писательскую жизнь. Показательны ассоциации «овраг» и «разлом», связанные в сознании респондентов с вмешательством неких сил извне в судьбу писателя. Отражена в этой группе и распространенная аналогия «судьба — путь». Все вербальные реакции из этой группы встретились однократно.

В третью группы вошли реакции—определения, включающие или подразумевающие компонент «судьба». В ответах участников эксперимента трижды встретилась ассоциация «судьба человека» (3), которая допускает множественные толкования. С одной стороны, судьба писателя включает в себя все то, что есть в судьбе других людей (горе и радость, победы и поражения и т. д.). С другой стороны, можем предположить ассоциативную связь словосочетания—стимула и произведения М. А. Шолохова «Судьба человека». Тут же отметим, что в четвертой группе, вобравшей в себя «персонифицированные» ассоциации, ответ «Шолохов» является наиболее частым (8 ответов из 125).

Судьба писателя неотделима от «судьбы страны» (2) и «судьбы народа» (2). Наличие такого рода связи подчеркивает особую роль писателя-глашатая, в произведениях которого описываются и комментируются общественно-политические, социальные проблемы, дается оценка происходящего и прогнозируется будущее. Писателя такой судьбы были А. И. Герцен, Н. Г. Чернышевский, И. А. Гончаров, Ф. М. Достоевский, А. Платонов, А. И. Солженицын и многие другие. Эта роль привычна для русского писателя. Он редко творит новую реальность, а ищет пути совершенствования мира, в котором он живет.

В эту группы отнесены ассоциации-прилагательные, характеризующие судьбу писателя как «странную» (1), «уникальную» (1), «безбрежную» (1) и подчеркивающие особый жизненный путь литераторов. Наличие подобных ответов подтверждает необходимость выделения и исследования концепта «судьба писателя» как национально-специфического.

Четвертая группа ассоциаций представлена «персоницифированными» представлениями о «судьбе писателя», выраженными фамилиями великих мастеров слова: «Шолохов» (8), «Булгаков» (4), «Толстой» (3), «Марина Цветаева» (1), «Джек Лондон» (1), «Пушкин» (1), «Зощенко» (1), «Антуан де Сент-Экзюпери» (1), «Солженицын» (1), «Платонов» (1), «Горький» (1), «Чехов» (1). Если признать, что нет писателя с «неяркой» судьбой, то в чем же причина выделения судеб перечисленных литераторов? Несомненно, ассоциации могут отражать личные читательские предпочтения респондентов. Как мы отметили ранее, весьма часто ассоциативный ряд у участников респондентов выстраивался следующим образом: «судьба писателя — судьба человека — Шолохов» (как автор одноименного рассказа).

Кроме того, в судьбах названных литераторов присутствуют те жизненные тяготы, которые отразились в первой группе ответов: «дуэль» — А. С. Пушкин, эмиграция — А. И. Солженицын, «война», «фронт» — А. де Сент-Экзюпери и М. А. Булгаков, «самопожертвование» — А. Платонов, «непризнание» — М. М. Зощенко. Без сомнения, в судьбе каждого писателя были «лишения», «непонимание», «творческие муки» и «одиночество».

В пятую группы мы отнесли цитаты, упоминания картин, музыкальных произведений, художественных образов, т. е. разнообразные ассоциации художественного рода. Связь концепта «судьба писателя» и произведений различных видов искусства отражает восприятие писателя как творца, созидателя (ср.: писатель — «художник слова»), не только «того, кто пишет литературные произведения» ^{[9, с. 125]}.

Идея самопожертвования вновь возникает в сравнении судьбы писателя с «Данко с пылающим сердцем в руках». В двух приведенных цитатах («Погиб поэт! — невольник чести — пал, оклеветанный молвой…» из стихотворения М. Ю. Лермонтова «Смерть Поэта» и строки из поэмы «Братская ГЭС» Е. А. Евтушенко «Поэт в России — больше, чем поэт», преобразованные в аллюзию на судьбу поэта И. Бродского: «Поэт в России больше, чем поэт. Он также дворник, истопник иль грузчик») отмечена связь лексем «поэт» и «писатель» в русском языковом сознании. Писатель не противопоставляется поэту как автор прозаических произведений автору поэтических текстов, а выступает как гипероним по отношению к согипонинам «поэт», «драматург», «беллетрист» и проч.

Восприятие писателя как человека, избранного высшими силами для роли просветителя, «инженера душ человеческих», отражено в ассоциативной связи концепта «судьба писателя» и картины А. А. Иванова «Явление Христа народу» (1). Сравнение «писатель — творец» выходит на новый уровень «писатель — Христос (Творец)» и обозначает закрепленную в языковом сознании идею избранности писателя, его «приближенности» к высшим силам. Ему дан талант и сакральное слово для воспитания своего читателя, сообщения ему Истины.

Интересно сравнение писателя с художником—абстракционистом — «как Малевич — рисовал то, чего нет» (1), выявляющее другую роль писатель — творить новую реальность.

Шестая группа ассоциаций представлена вещественными и абстрактными атрибутами писательской деятельности: «книги» (2), «газета» (1), «творческий путь» (1), «полет вдохновения» (1). В противовес ассоциациям из первой группы встречаются «слава» (1) и «достаток» (1), что свидетельствует об отсутствии единого представления о судьбе писателя в русской культуре. Императивные по значению ассоциации «рассказывать правду» (1) и «отрешиться от реальности» (1) предполагают наличие в языковом сознании носителей русского языка некого читательского ожидания или даже требования, предъявляемого к автору. Писатель должен быть правдив и объективен, лишь тогда его труд «честен» (1) и предстает как «подвиг» (1).

В седьмую группы отнесены ассоциации, выраженные интернациональными и национальными концептами «любовь», «жизнь», «гордость», «душа», «призвание», «мистика». О значимости концепта для языковой картины того или иного народа можно судить по тому, какое место он занимает в национальной концептосфере, насколько тесно он связан с другими концептами. Благодаря проведенному эксперименту связь концепта «судьба писателя» с константами русской культуры становится очевидной, что подтверждает его важность для русской концептосферы.

Проведенный анализ ассоциаций позволяет также сделать вывод о том, что исследуемый концепт предстает как весьма значимый в русской культуре, что доказывается большим количеством разнообразных реакций на стимул «судьба писателя».

Содержание концепта «судьба писателя» с точки зрения носителя языка может быть различным, но в ядре рассматриваемого концепта находятся представления о тяжкой участи писателя, обреченного на одиночество и непонимание из-за собственной избранности, несмотря на то что некоторая часть респондентов все же признает и возможность счастливой писательской судьбы. Для носителей языка концепт «судьба» носит образный характер, что подтверждается ассоциациями, отсылающих к вещным гештальтам концепта, главными из которых являются «лабиринт», «цепь», «перо».