The "Gospel Philosophy" of Tihon Zadonsky in Terms of Russian Spiritual Culture

Klimkov Oleg PhD in Philosophy Doctoral Candidate, the department of Russian Philosophy, St. Petersburg State University 199034, Russia, Saint Petersburg. Universitetskaya Naberezhnaya Street 7-9 ole823@yandex.ru Other publications by this author

Объектом исследования предлагаемой работы являются духовно-религиозные и философско-теологические воззрения Тихона Задонского, рассматриваемые в контексте универсума русской духовной культуры. Предметом анализа служат как первоисточники – литературные творения святителя и письменные свидетельства его современников, так и современные научные работы, посвященные данной проблематике. Изучению идейного содержания его литературного наследия предшествует описание личности, жизни и трудов мыслителя. Представлен исторический обзор издания его сочинений с учетом культурно-религиозной ситуации той эпохи. Приведен также подробный обзор посвященных ему исследований.

Открывая творения святителя, почти зримо ощущаешь жизненную их силу, погружаешься в глубину его духовного мира. Особые мелодичные обороты речи, органично переливающейся с языка русского на церковно-славянский, трогательные выражения, присущие крестьянскому говору – всё это лишь достойная и вполне уместная форма, облекающая главное содержание тысячестраничных трудов – мир «истинного христианства», как его понимал и смог выразить «русский Златоуст» XVIII века. Человеку, привыкшему читать тексты «по диагонали», будет непросто войти в плавную, неспешную речь Задонского мыслителя. Именно речь! Ведь большая часть его сочинений представляет собой расшифрованную стенограмму живого слова автора. «Кроме книги "О истинном христианстве", прочие писал он не своею рукою, а диктовал писцам и весьма быстро», – свидетельствует автор «Полного жизнеописания…», его современник митрополит Евгений (Болховитинов) ^{[9, 366]}. Святитель ненавидел праздность и пребывал в неустанных трудах. «Его дух, горевший благочестием, ум, обогащенный сведениями, и сердце, одушевленное стремлением ко всему доброму и к пользе ближних, обещавали ему довольно занятий» ^{[9, 365]}. Уволившись на покой, первое время «упражнялся он в в богомыслии, разсуждая и умозрительно разсматривая суету и превратность мира сего: по прошествии года своего уединеннаго здесь пребывания, начал он упражняться в сочинении душеполезных для всего христианскаго общества трудов своих» ^{[26, 577]}, – пишет келейник Преосвященного Иван Ефимов.

Впрочем, довольно дифирамбов стилю. Вполне правомерен вопрос: А стоит ли вообще нашему современнику раскрывать эти толстенные фолианты, готовясь притом к преодолению трудностей восприятия? Ещё и пресловутый темп жизни… Что будет наградой за труд? Проще говоря, насколько актуальна проблематика исследования? Свт. Тихон Задонский являет собой одну из величайших фигур на духовном горизонте XVIII столетия. Его влияние на русское общество той эпохи трудно переоценить. Но что же мы можем почерпнуть из этой сокровищницы духовной премудрости, составленной из писаний смиренного подвижника? К ответу на все эти вопросы мы сможем, возможно, прийти, ознакомившись с его духовным учением. Отметим лишь, что при великой популярности личности и творений свт. Тихона в прошлом, в настоящее время его можно считать недостаточно изученным мыслителем. Специалисты указывают на «тот печальный факт, что свт. Тихон поныне остается не прочитанным нами как автор, заметно опередивший эпоху и предвосхитивший день сегодняшний» ^{[26, 5]}. Прежде чем приступить к анализу «евангельской и христианской философии» нашего писателя, считаем необходимым предпослать ему краткое описание его личности и жизни вкупе с лаконичным обзором его творений и литературы по данной теме.

Личность святителя Тихона представляет собой в высшей степени замечательное явление, притягивающее взор читателя. Жизнь деревенского мальчика, возшедшего на высоту архиерейской власти и вскоре сменившего её на скромное уединение монашеской кельи, изобилует удивительными чудесами и событиями. Подробное их описание можно найти в многочисленных жизнеописаниях. Проследим основную канву его жизни, отмечая при этом наиболее характерные и выразительные черты личности великого русского подвижника. Будущий светильник нашего Отечества родился в 1724 г. в Новгородской губернии в бедной семье сельского дьячка. При крещении был назван Тимофеем. «Все члены семьи предпочитали суровую и трудную жизнь церковнослужителя обеспеченной жизнн мирянина» ^{[15, 22]}. Любовь старших братьев дважды уберегла мальчика от выхода из духовного сословия. В 1738 г. Тимофей (под фамилией Савельев) был включен в число учеников духовной славянской школы при Новгородском архиерейском доме, преобразованной спустя два года в семинарию, в которой ему пришлось учиться аж до 1754 года. Слишком медленно прирастала новооткрытая семинария высшими классами. Однако, уже с 1750 г. он назначается преподавателем греческого языка, что принесет будущему ученому монаху большую пользу, так как ему открылся доступ к изучению Нового Завета и святоотеческих творений на языке оригинала, что позволило восполнить недостатки семинарского образования, весьма подпорченного латинской схоластикой. Ведь тогда «в самой семинарии, воспитавшей святителя, преобладала над всем схоластическая ученость, когда между словом и делом, между мыслию и действительностью не было ничего почти общего, когда о многом и очень хорошо говорили, но очень мало или же совсем ничего не делали» ^{[23, 107]}.

В 1758 г. Тимофей Соколовский (с 1751 г. за ним известна эта фамилия) принимает монашеский постриг, к которому уже давно стремилась его боголюбивая душа. Теперь он Тихон. В этом же году его переводят на должность преподавателя философии. Далее мы можем наблюдать образец стремительной церковной карьеры. Уже в 1761 г. происходит хиротония его во епископа Кексгольмского и Ладожского, а ещё через два года ему будет предоставлена должность епископа Воронежского. По настоянию императрицы Екатерины ему пришлось присутствовать, сделав по пути к новой кафедре остановку в Москве, на суде над епископом Арсением (Мацеевичем), осмелившимся открыто выступить против её церковной политики. Это судилище произвело на него тяжелейшее впечатление, вызвав нервное потрясение с головокружениями и обмороками. Думается, это было одно из ключевых событий в его жизни, существенно повлиявшее на его отношение к светской имперской идеологии. «He менее удручающе подействовало на святителя весьма плачевное состояние его епархии. Вследствие обширности территории, разнородности национального и социального состава населения, малообразованности духовенства и народа, отсутствия хороших духовных училищ, скудости средств архиерейского дома Воронежская епархия была одной из труднейших в то время для церковного yпpaвлeния. На территории Войска Донского население епархии сложилось в основном из случайных поселений беглых людей и раскольников. В подавляющем большинстве духовенство состояло из людей малообразованных или совсем необразованных; а народ хотя и отличался простотой образа жизни, но был мало сведущ в православной вере. Несмотря на многочисленное население епархии, она была едва ли не самой беднейшей» ^{[15, 37-38]}. Мы не будем задерживаться на архиерейской деятельности свт. Тихона, отметив лишь тот факт, что труды его по духовному и материальному благоустройству епархии были поистине колоссальны, что можно увидеть из многочисленной литературы, посвященной данному периоду его деятельности.

Однако, душа подвижника стремилась к уединенной и простой жизни, исполненной богомыслия и молитвенного созерцания. Ему оказался глубоко чужд весь уклад архиерейского бытия в империи, старавшейся втиснуть «Столп и утверждение истины» (1 Тим. 3:5) – живой организм Церкви – в прокрустово ложе ведомства православного вероисповедания. Государство, официально декларировавшее свою православность, и общество, уже не делавшее и этого, подспудно чуждались христианства, объязычивались. Конечно, это было открыто духовному взору святителя, умевшего распознать скрытые от поверхностного взора глубинные процессы апостасии. «Нa фоне XVIII века личность святителя Тихона поражает, с одной стороны, своей беззащитной искренностью, а с другой – духовной силой и чистотой вероисповедания, пронесенной им через всю жизнь и, в конечном счете, позволившей его душе победить мир», – отмечает исследователь^{[27, 6]}. Дав своему основному труду заглавие «Об истинном христианстве», он констатировал широко распространившееся в России влияние христианства ложного. Вся его жизнь и литературная деятельность стала духовным протестом против сложившегося порядка вещей, удушающего проявления искренней веры. «Кажется, что, на опыте убедившись в ничтожности достигаемых государственно-церковными средствами результатов, святитель сознательно задается разрешением вопроса: как помимо них обрести и сохранить дух истинного христианства. Кажется, что на этом пути пастырство постепенно становится для него альтернативою и заменою царства. Иными словами, речь идет уже не о третьем Риме и вообще не о симфонии царства и священства, но о том, как собрать и сохранить Церковь в пустыне мира уже независимо от его – мира – общественно-государственнoгo устройства – иными словами, его заданной временем формы. Таков, судя по всему, поздний итог четырехлетних неустанных трудов святителя на Воронежской кафедре» ^{[33, 26]}.

«Таким образом, воронежская паства озаряема была учением и примером сегo Пастыря только 4 года и 7 месяцев, и разлучилася с ним в самых последних числах Декабря 1767 года» ^{[9, 362]}, – свидетельствует современник. Только на третий раз прошение его об отставке было удовлетворено. «У него всегда простирались мысли ко уединению и пустынной жизни, о чем он часто говаривал: «Если бы можно было, я бы и сей сан с себя сложил, и не токмо сан, но и клобук и рясу снял с себя и сказал бы о себе, что я простой мужик, и пошел бы себе в самый пустынный монастырь и употребил бы себя в работу, как-то: дрова рубить, воду носить, муку сеять, хлебы печь и прочее; но тая беда, что у нас в России сего сделать не можно», – вспоминает один из его келейников ^{[26, 562]}. С великой радостью вышел на покой архиерей-аскет. Пробыв немного времени в Толшевском монастыре, он обрел постоянное место своего уединения в Задонском Богородицком монастыре, где провел последние пятнадцать лет своей жизни. Эти годы раскрыли в его светлой личности подлинный образ святости, что не могло укрыться от русского народа, чуткого к проявлению горнего в нашей скорбной жизни. Люди вереницей шли к нему при жизни. Но ещё больший поток людской устремился к нему по смерти. 13 августа 1783 г. на 59-м году жизни святитель отошел ко Господу. В 1861 г. последовала причисление его к лику святых. Торжества в честь официальной канонизации в Задонске собрали около трехсот тысяч человек.

Тихон Задонский оставил нам богатое литературное наследие. При жизни писателя его сочинения не печатались. Часть их переписывалась и передавалась заинтересованным людям. В своем духовном завещании он поручил своему келейнику Ивану Ефимову представить их на рассмотрение Святейшего Синода, сопровождая это поручение следующими словами: «Оставляю я по себе сочинения, до пользы души надлежащие, в которых я по силе своей и возможности, отставши от трудов епаршеских и живучи на уединении, трудился, а именно: 1) о христианстве в шести томах, 2) письма посланные в одном томе, 3) письма келейные в одном томе, 4) о истине евангельского учения и о вере в .одном томе, 5) инструкция христианская в одном томе, 6) сокровище духовное, от мира собираемое в четырех томах, 7) краткие нравоучительные слова в одном томе, 8) проповеди трудов епаршеских в одном томе. Сия вся представляю вашему Святейшеству на благоусмотрение, а поручил их своему келейному служителю Ивану Ефимову до вашего Святейшества доставить. Ежели же, в чем, паче чаяния моего, в них погрешил, прошу не воли моей, но неразумию моему вменить. Я всегда со Святой Церковью был и есмь согласен и в сочинениях моих старался о пользе и исправлении братии моея христиан, а более в них душу свою унывающую поощрял к покаянию и подвигу в благочестии» ^{[15, 151]}.

Благодаря усердию Ефимова через несколько месяцев после кончины святителя началось постепенное печатание его творений, начиная с кратких нравоучительных слов. В 1825-1826 гг. митрополит Евгений (Болховитинов) издает полное собрание сочинений его в 15-ти томах, которое было впоследствии еще дважды переиздано в том же виде. Новое критическое издание, основанное на изучении подлинных рукописей автора и восстановлении целостности текста увидело свет в 1875 г. Впервые все материалы были расположены в хронологическом порядке и составили собой пять увесистых томов. Это издание было повторено еще два раза, а также было перепечатано репринтным способом в 1994 г. Свято-Успенским Псково-Печерским монастырем, уместившим все пять томов в два огромных фолианта. Вот порядок расположения сочинений в этом издании: Том I. Должность священническая. О седми тайнах святых. Окружное послание к Воронежскому духовенству. Наставления, инструкции. Слова, говоренные к Воронежской пастве. Плоть и дух. Размышления. Напутствия, увещания. Письма (1764-1767). Тома II~II1. Об истинном христианстве. Том IV. Сокровище духовное, от мира собираемое (157 статей). Том V. Письма келейные(123). Наставление христианское. Краткие нравоучительные слова(28). Письма посланные(46).

Что же касается отдельно изданных произведений Задонского мыслителя, можно утверждать, что количество их, как по наименованиям, так и по тиражам просто огромно. Востребованность литературных трудов святителя налицо. То же самое мы видим, обратившись к обзору литературы о нем. Библиографический указатель В.В. Литвинова ^{[4, 221-272]}, вышедший в 1911 г. (через год автор публикует к нему дополнения) ^{[5, 263-266]} к 50-летию его прославления насчитывает 51 страницу. Вскоре после него выходит указатель изданий и статей, посвященных этому юбилею, составленный А.Д. Фаддеевым ^{[5, 254-263]}. Весьма обширный указатель содержится в уже цитированном нами труде схиархимандрита Иоанна (Маслова) ^{[15, 341-372]}. Наиболее полный указатель изданных творений свт. Тихона и литературы о нем содержится в недавно изданном сборнике его избранных трудов ^{[26, 639-702]}, включающем помимо малых произведений 38 статей из «Сокровища духовного…» (монументальный труд «Об истинном христианстве» здесь не представлен вовсе). В 2006 г. отдельным сборником ^[27]. были переизданы (по 5-му собранию Творений) письма Задонского подвижника.

Мы обозрели вкратце историю изданий творений свт. Тихона Задонского и обозначили основные указатели посвященной ему литературы. Ее объем впечатляет, но почти вся эта литература принадлежит дореволюционной эпохе и носит, в основном, агиографический характер. Что же можно сказать о наличии более или менее современных историко-философских и историко-богословских исследованиях, где бы анализировалось собственно идейно-концептуальное содержание сочинений нашего мыслителя? К сожалению, здесь нас ожидает весьма скудная жатва. Ставший уже классическим труд протоиерея Георгия Флоровского ^{[31, 123-125]}, увидевший свет в 1937 г. в Париже и фундаментальное исследование протоиерея Василия Зеньковского ^{[13, 61-63]}, изданное там же в 1948 г., включают краткий (3 и 2 страницы соответственно) анализ учения свт. Тихона. В «Очерках…» А.В. Карташева имеется беглое и неточное описание (1,5 страницы) жизни святителя ^{[16, 515-516]}. Курс лекций русского католика иеромонаха Иоанна (Кологривова) ^{[14, 303-346]}, вышедший на русском языке в Брюсселе в 1961 г., включает целую главу, посвященную Тихону Задонскому.

Единственная нам известная монография о нем – это монументальное исследование схиархимандрита Иоанна (Маслова) ^[15], выполненное им в качестве магистерской диссертации в Московской Духовной Академии и изданное в 1993 г. К ней прилагалась обширная симфония, составленная к трудам святителя. Будучи сам ревностным подвижником, он смог вчувствоваться в духовный мир святителя Тихона и дать превосходный анализ его учения, составив при этом наиболее полное из существующих ныне его жизнеописаний. « Составленное отцом Иоанном житие святителя Тихона, охватывая все стороны его жизни и деятельности, отличается исключительной полнотой. Но ценность и особенность этого труда состоит в том, что автор не просто пересказывает события жизни святителя, a раскрывает перед читателем сокровенное святилище его души» ^{[24, 208]}. «Сочинения святителя Тихона изданы на русском языке со множеством архаичных и древнерусских форм. Это затрудняет чтение сочинений святого отца. Величайшая заслуга о. Иоанна состоит и в том, что он изложил богословскую систему взглядов святителя Тихона в более понятной и доступной современному читателю форме» ^{[15, 506]}. И что особенно важно, «он смог обобщить и привести в четкую стройную систему учение святителя Тихона о спасении, выбрав из множества его разнообразных творений основное зерно этого учения. До пор это не удавалось ни одному из исследователей, которые, как правило, ограничивались лишь простым пересказом трудов святителя» ^{[15, 504]}, – подчеркивают издатели этой книги. В современных учебниках и исследованиях по истории русской философии, не считая немногочисленных статей, имя Задонского мыслителя, как правило, упоминается эпизодически или же не упоминается вовсе. Отрадное исключение представляет собой вышедшая в 2007 г. монография профессора СПбГУ А.Ф. Замалеева ^{[12, 64-69]}, где свт. Тихону отведен отдельный параграф. Это является еще одним подтверждением тезиса о созвучности творчества писателя XVIII столетия духовной проблематике нашего времени, особенно нуждающегося в плодотворном осмыслении православного святоотеческого наследия, выдающимся представителем которого предстает святитель Тихон Задонский.

Церковь и Империя в эту эпоху далеко отстоят друг от друга по своему глубинному содержанию. Повальное увлечение мирскими успехами внешнего знания не дает остановиться на вечном. Обмирщение общества стремительно нарастает. Идеология Великой России позволяет оправдывать слишком многое. И мало кто узнает в этом начало конца имперского самодержавия, переставшего справляться со своей исторической миссией хранителя Православия. Церковь испытывает давление, как материальное – секуляризация, закрытие монастырей – так и духовное. Несерьезное отношение к христианству наверху отравляет постепенно все более широкие массы народа. Требование формального участие в Таинствах (вспомним пресловутую справку о причастии) с целью выявления раскольников разлагает общественное сознание. Религия плотно «пристегнута» к государственной колеснице, что принижает ее в глазах интеллигенции и не дает свободно вздохнуть. Умы заполоняет просвещенческо-рационалистическая софистика. С противоположного края укореняется нездоровый мистицизм, уводящий людей в безблагодатные пространства ложной духовности. Путь подлинной веры пролегает между этими Сциллой и Харибдой, в любую секунду готовыми одурманить человеческую душу. Повсеместная имитация христианской жизни вынуждает искать христианства истинного. И Задонский мыслитель посвящает этому свой главный труд. «Он выразил представления об истинном христианстве народа, назвавшего себя именем крестьян, – то есть христиан» ^{[33, 15]}. Таких как он немного, но их свет очень ярок. Благодаря подобным маякам, ориентиры истинно-православной жизни и мысли не были окончательно утрачены и свет их доходит даже до нашего времени, во многом созвучного той необычайно сложной эпохе.

В результате гонений Церковь обновляется. Так было всегда, так случилось и на этот раз. «Конец века был не похож на начало… Начинается XVIII-ый век попыткою Реформации в Русской церкви. Но кончается … монашеским возрождением, несомненным напряжением и подъемом духовной жизни. Так на разсеяние Просветительного века Церковь отвечает собиранием духа. На общем фоне XVIII-го века ярко выделяется образ святителя Тихона. В этом образе много совсем непривычных и неожиданных черт» ^{[31, 122-123]}, – пишет прот. Г. Флоровский. Аналогичное мнение высказывает и прот. А. Шмеман: «Но и под этим, ставшим до конца чуждым, государственным прессом – жизнь Церкви не замирает и «синодальный период», вопреки очень распространенному убеждению, никак нельзя считать временем упадка, оскудения духовных сил, какого-то вырождения. … Синодальный период отмечен также и несомненным возрождением монашества в России, и новым, незабываемым расцветом святости. Восемнадцатый век озарен образом святителя Тихона Задонского… За официальной, сложной, трагической историей Петербургской России мы видим снова и снова другую, никогда не прекращавшуюся: историю медленного собирания духа, «стяжания благодати», просветления почерневшего человеческого образа неизреченной славой Первообраза» ^{[36, 382-384]}. Подтверждение находим и у И.М. Концевича: «В начале XVIII столетия наступает для монашества вековой период гонений. … Для поверхностного взгляда могло казаться, что монашество уже окончательно погибло. На самом же деле из векового периода гонений иночество вышло очищенное и обновленное в прежней своей духовной красоте» ^{[22, 202-203]}. Так и Задонский подвижник: « В свой мучительно яркий и стремительный век он живет вне духа времени. Вне духа времени, но в Духе Божием. Это приближение к новой точке отсчета истории русской святости, к монашескому возрождению. В его лице как бы обозначились все стремления благочестивой русской души той эпохи» ^{[27, 10]}.

Однако, в православном мировоззрении россиян наметились серьезные сдвиги в отношении принципиально нового осмысления положения Церкви и отдельного христианина в государстве. Как уже было показано выше, мечты о симфонии и Третьем Риме рухнули (поразительно, но они ожили в наше время у определенной части российского общества, впрочем, это тема отдельного исследования), оставив по себе лишь внешне-формальный симбиоз государства и его церковного ведомства. Подлинное же христианство устремилось на глубину, подальше от профанирующих взглядов праздной публики. Во внутренних катакомбах церковного тела продолжался таинственный процесс богообщения и спасения душ человеческих, независимый в своем существе ни от каких обстоятельств внешней и временной жизни. « Ко времени вступления святителя Тихона на кафедру: новые церковно-государственные отношения приняли уже вполне устоявшийся характер, но, судя по воспоминаниям о святителе современников, были неприемлемы для него. С самого начала своей архиерейской деятельности он тяготился ею. С юности он стремился к уединению, рассматривая уход от условностей официальной должностной деятельности как реальную возможность сохранить в себе дух истинного христианства. Он действительно жил по cлову Божию и призывал других быть христианами не на словах, а на деле. … Его натуре вообще была чужда внешняя деятельность, его сознание не было политизированным, его ум – прежде всего ум нравоучителя, аскета и созерцателя. Он мыслил категория- ми вечности, ежеминутно переживая реальность как отражение совершающегося Божественного Промысла о мире и человеке, и среди административной суеты никогда не оставлял своего главного делания – молитвы и богомыслия» ^{[27, 8-9]}.

Особенности личности свт. Тихона соответствовали духу новой эпохи. Его склонность к мистическому самоуглублению оказалась весьма ценным даром в условиях «пустынного» существования. «По своей натуре, св. Тихон был склонен к отшельничеству и созерцательной монашеской жизни, ему хотелось совсем уйти от житейской суеты, – отмечает историк русской философии, - Это не только личная черта св. Тихона, – это уже знамение времени. Порывы духа, работа религиозного сознания уже не связаны никак с текущей исторической жизнью; не только нет никаких горделивых мечтаний о «священном царстве», но церковное сознание уже находится как бы вне истории; уходит в вопросы духовной жизни quand meme. Это, однако, не означает равнодушия к жизни, а лишь знаменует свободу духа от гипноза жизни. Весь мир уже мыслится настолько вне Церкви, что не только нет мысли об их «сращении», а, наоборот, христианин, живущий в мире, всегда должен духовно уходить от мира. В этом смысл и основная идея замечательного произведения св. Тихона, носящего очень характерное заглавие: «Сокровище духовное, от мира собираемое». Здесь все уже дышит новым настроением; церковное сознание не отворачивается от мира, но и не пленяется им, не занято вопросом, как лучше мир устроить, но на каждом месте и во всех событиях стремится духовно преодолеть мир. Книга св. Тихона учит церковных людей уметь глубже прозревать во внешних событиях вечные истины и освобождаться от плена суеты, от упоения текущей жизнью» ^{[13, 61-62]}.

Духовный подвиг принужден быть сокровенным от мира. Возрастает значение личностного начала в христианской жизни. «В эту эпоху, когда пpеследовалось духовное начало, когда монастыри пустели, духовно одаренные натуры должны были замыкаться внутри себя, уходить в скрытую для мира внутреннюю жизнь. Таким образом, где-то в глубинах должно было сохраняться истинное понятие о духовном подвиге, и в незаметных углах созревали духом Божии избранники, в тайном подвиге выковывавшие силу духа, благодаря которым и могла с окончанием гонений возродиться истинная монашеская жизнь» ^{[22, 203-204]}.

«Евангельская и христианская философия» Тихона Задонского, как он сам любил называть свою систему взглядов, во всей полноте раскрывается на страницах его многочисленных творений. Мы не найдем здесь привычной для западного мышления систематической формы подачи материала, основанной исключительно на рассудочном мышлении. Схоластика в эту эпоху была повсюду, окутывая собой все школы, она являла собой господствующий стиль мышления, но была внутренне чужда Задонскому мыслителю. «Он сполна вкусил плодов латинской школы, сам преподавал риторику, и память его хранила множество цитат из книг латинских авторов. Но схоластика не затмила для святителя главного, чем он жил, - святого Божия слова. … Стремясь упорядоченно и доходчиво донести до читателей истины веры, святитель даже прибегает к нумерации основных положений своего повествования. Текст изобилует риторическими вопросами, восклицаниями и другими приемами ораторской речи. Но в творениях святителя Тихона это перенесение элементов латинской школы на русскую почву выглядит совершенно органично: его ученость сиюминутно поверяется живым опытом, это проповедь, выстраданная жизнью. В жестких рамках схоластической формы – неожиданная для просвещенческого морализаторства XVIII века пронзительность искреннего чувства и гармония простоты» ^{[27, 15-16]}.

О положении дел в духовном образовании свидетельствует следующее высказывание архиепископа Филарета (Гумилевского), выдающегося историка и богослова XIX века: «Метода учения и круг наук в семинариях и академиях были взяты из Киева или, точнее, изъ польских училищ: знание латинского языка считалось первою необходимостью; все предметы, начиная с риторического класса, преподавались на латинском языке; отсюда, кроме недостаточного знания отечественного языка, самая большая часть слабо знала предметы учения; философиею заведывала схоластика; богословием – диалектическая полемика; ненужному учили много, нужному же мало» ^{[30, 711]}. В книге о Задонском подвижнике П.С. Казанский отмечает, что: «В творениях его мало можно встретить таких богословских догматических рассуждений, в которых бы истины веры излагались в систематическом порядке. Он не обращается к ученым доказательствам веры Христовой» ^{[15, 159]}. По мнению же ученого русского католика, свт. Тихон: «всегда старался представить догматы веры в соотношении с нравственно-религиозными вопросами, подчеркивая живую связь, соединяющую догматы и действительность повседневной жизни. … Поскольку нам известно, он, единственный, облекал богословское учение в своеобразную форму, подходящую для русского мышления. … Духовное учение св. Тихона может быть кратко изложено, как завет всеобъемлющей радости» ^{[14, 334-339]}. «Он хотел быть, – подчеркивает А.Ф. Замалеев, – не учёным толкователем истин христианской веры, а её апологетом, просветителем, составителем «христианского алфавита» для сложения божественных слов духовного любомудрия. Свою «евангельскую философию» он воспринимал как рассуждение о делах мира, но не с точки зрения испытания природы вещей, познания их единичности и соотношения друг с другом, а как способ уяснения суетности и краткости земного бытия, возведения сердца от видимым к невидимым и от временных к вечным. И он не видел в реальной действительности ни одного, даже малейшего, «случая», который так или иначе не наводил бы человека на богомысленные размышления» ^{[12, 66]}. Иными словами: «Все многочисленные творения святителя Тихона Задонского проникнуты евангельским и святоотеческим духом и поэтому представляют собой богатую сокровищницу духовной мудрости для каждого христианина, какого бы развития умственного и нравственного он ни был, в каком бы звании и состоянии ни находился» ^{[15, 160]}.

Исследователи разных столетий сходятся в признании оригинального и живого характера творчества Задонского мыслителя, отмечая глубокую его пронизанность подлинно христианским духом. «Тихон, епископ воронежский … оставил прекрасное сочинение «Об истинном христианстве». – Пишет Филарет (Гумилевский). – Хотя оно не имеет систематической строгости, но зато проникнуто истинным христианским духом и оригинально с начала до конца» ^{[30, 725]}. Прот. Г. Флоровский, упоминая то же произведение, отмечает: «Святитель Тихон был большим писателем. В его книгах увлекает эта легкость и пластичность образов. В особенности книга «Об истинном христианстве» имела историческое значение. Это не догматическая система, скорее мистическая этика, или аскетика. Но это был первый опыт живого богословия, и опытного богословия, в отличие и в противовес школьной эрудиции, без подлинного опыта» ^{[31, 125]}. А.Ф. Замалеев подчеркивает, что нравственная философия Тихона Задонского «своей обращенностью к человеку, его нуждам и чаяниям укрепляла в нем деятельное, творческое сознание, возбуждала к личному участию в деле собственного совершенствования и спасения. Отсюда было уже недалеко до Достоевского и Толстого» ^{[12, 69]}. Пока лишь отметим этот акцент на усилении личностного фактора в учении свт. Тихона. Подробнее мы будем говорить об этом ниже.

Приступая с анализу философско-богословских воззрений Тихона Задонского, нам необходимо, в первую очередь, рассмотреть по существу, что же он сам подразумевал под своей «евангельской философией», и каким способом можно ей обучиться. В одном из двух главных своих творений: «Сокровище духовном, от мира собираемом» святитель предлагает исчерпывающие рассуждения на данную тему: «Видим, что люди различным художествам и наукам обучаются. … Тако христианам должно обучаться по христиански жить. … Познается христианин … не от внешнего любомудрия, но от евангельской и христианской философии обучения. Многии красно говорят и пишут, но грубо живут; многии изрядно в естественных вещах философствуют, но христианского и алфавита не знают. Истинный мудрец есть, кто миру юрод, но Христу мудр. … Обучение христианское состоит в сих пунктах: 1) В познании Бога. Когда Бога будешь познавать, то будешь умудряться, но внутрь, а не вне… 2) В воздержании и умерщвлении страстей и похотей, которыя воюют на душу. Но и зде нужно познание. Познавай убо, что в сердце твоем крыется. … Учись убо познавать себе, да познаеши, коль великое бедствие крыется в тебе, и будешь тщаться от того избавитися… 3) В правде и любви к ближнему. И зде познание нужно. Познавай, что ближний твой такойжде человек, как и ты, и все то имеет, что и ты; и всего того не хощет, чего и ты; хощет всякого добра, не хощет никакого зла, как и ты. … Сия есть христианская наука. Сие есть изрядное художество. Сей философии обучающийся есть истинный мудрости любитель. … 4) Всякое человеческое тщание и усердие, без помощи Божией, не сильно. Ибо плоть всегда хощет обладати человеком; и разум наш без просвещения Божия слеп» ^{[29, 4, 195-197]}. Здесь мы видим классическое восприятие философствования как образа жизни и непрестанной подготовки к смерти, восходящее к раннехристианским и античным традициям любомудрия. Слова его не нуждаются в комментариях. Скажем лишь, что это гораздо более высокий идеал любви к мудрости, нежели исключительно интеллектуальный способ познания, приведший к трагической раздвоенности бытия и сознания в Новое время. Призывая всех на путь христианского любомудрия, святитель указывает на необходимость изучения азбуки его: «Что алфавит или азбука начинающим учитися чтению книжному, тое христианам, хотящим учитися христианского жития, есть смирение» ^{[29, 4, 197-198]}. Не к рассудку лишь обращается философ, но к целостному человеку в единстве его душевно-телесного состава, призывая его к самопознанию и очищению сердца.

Перейдем к содержательной стороне «евангельской философии». В части христианской онтологии – догматического учения о Боге и мире – учение мыслителя достаточно традиционно. Остановимся, прежде всего, на его антропологических воззрениях. По мысли свт. Тихона, человек являет собой богоподобное существо, призванное к вечному блаженству в единении с Богом, сотворившим ради него весь видимый мир. Одно из писем святителя целиком посвящено размышлению о человеке, его первозданном величии, трагическом падении и новом призвании к высшей жизни в Боге: «Но поверь мне, что сколько раз о человеке разсуждаю, столько раз в великое прихожу удивление благости и любви Божия к человеку… Воистину дивное создание Божие – человек! … коль красная душа человеческая, по образу Божию созданная. Образ бо должен быть подобен первообразному. Все создание подчинено есть человеку. … Но когда пал и погибл человек: чудным и непостижимым образом возставлен и взыскан человек. Сам Бог, – что всякий разум и удивление превосходит, – Сам Бог ради человека в многобедный мир сей пришел… Вот тебе, что есть человек, и как он честен у Бога! … Бог в человеке и за человека» ^{[29, 5, 321-322]}. Во втором книге труда «О истинном христианстве» отдельная глава посвящена описанию величия человеческой души и носит заглавие: «О благородии, достоинстве и красоте души человеческия». «Человек изряднейшее, краснейшее, благороднейшее и совершеннейшее Божие создание» ^{[28, 3, 304]}. Знаками красоты душевной выступают вера во Христа, чистота совести и свидетельство добрых дел. «Когда христианин отвращается сердцем и любовью от Христа, и обращается ко греху и миру, тогда веры ко Христу не сохраняет; следственно погубляет доброту и красоту души своея» ^{[28, 3, 308]}. Упадок подлинной веры во времена жизни подвижника заставляет его с горечью восклицать: «Но благороднейшую свою душу почтить и прославить… едва кто старается. Весьма мало таких есть. О имя – христианин! Коль ты великое и славное, толь от христиан, а паче в нынешнем веке, презираемое и попираемое!» ^{[28, 3, 311]}. Читая эти и подобные им строки не перестаешь удивляться, откуда черпают свои представления о христианстве те, кто считает, что оно принижает человека. Хотя, по-видимому, относя вышесказанное к области туманной метафизики, они извлекают свои мнения из христианских же текстов, повествующих о человеке в его состоянии после грехопадения. Заведомо отвергая путь к обожению, они толкуют о неких либеральных свободах и правах, низводя великое создание Божие до уровня высокоинтеллектуального животного, испытывающего ряд примитивных чувств. Отрицая евангельский тесный путь, они предлагают жалкий суррогат божественного дара – свободу для греха, основательно заковывающую человека в жесткие рамки пространственно-временного континуума.

Как уже было показано выше, святитель всегда и во всем устремляется вглубь, от внешнего к внутреннему. Описывая плачевное состояние человека на земле, он и здесь призывает от признания внешних несчастий двигаться к познанию внутреннего убожества: «надобно учиться познавать себе и свою бедность. … Раждается человек на беды… Живет и воспитывается в бедах… Умирает со страхом и на большия беды, кроме того, кто о Господе умирает. Беден вне человек, но и внутрь беден… Человече, не смотри, каков вне человек…, но каков внутрь; не каков пред людьми, но каков пред очами Божиими. … Я тебе истину говорю, что ты подлинно беден, как бы ты в мире славен ни был. … Был человек подлинно блажен, но потерял свое блаженство. … но изгнан в мир сей, яко в ссылку» ^{[29, 4, 198-199]}. Познавая же свою духовную нищету, человек становится на путь спасения, восстановления в себе образа и подобия Божия. В «Сокровище духовном…» свт. Тихон говорит: «Как начало здравия есть познание и признание немощи: тако начало христианского блаженства, познать и признать свою бедность и окаянство. … Великое просвещение и мудрость есть смирение, которое бывает от познания своей бедности и окаянства. … Учись убо того, да с успехом будешь учитися христианской философии» ^{[29, 4, 199-201]}.

«Таким образом, человек, по учению святого Тихона Задонского, по своему происхождению от Бога и высокому достоинству является не чем иным, как отражением славы Божией, Его образа. И потому, живя в этом мире, он должен развить все свои духовные силы, направить их к Богоуподоблению, быть постоянно в общении с Богом, прославлять Его премудрость, святость и милосердие. Вот смысл и цель жизни человека» ^{[15, 169]}, – пишет исследователь жизни и творчества святителя. Богопознание – вот подлинное призвание человека! «Но как достигается знание Бога? Каким образом мы приходим к евангельской философии? – задается вопросом современный историк русской философии и отвечает – Тихон Задонский выделяет два пути: один – через «свидетельства» самого мира, другой – через «духовное рассуждение» о происходящих в нем «случаях». Первый путь традиционен для православного богословия; он состоит в понимании тайны сотворения бытия как воплощения силы, славы и мудрости Бога. … Другой путь более специфичен и предполагает возможность самой широкой субъективизации богопознания. Это метод аллегорезы… Источник его – в евангельских логиях Иисуса Христа. Он не требовал логического обоснования веры и всегда оставался в пределах сопричастности тайне, чуду. Этим и привлекал метод богословствования «по Христу» воронежского святителя» ^{[12, 66]}. Об этом втором пути в более общем смысле этот же автор упоминает и в другой своей работе: «Аллегорический метод до некоторой степени выражал национальные особенности древнерусского способа философствования, отличая его в этом отношении от западноевропейского, основанного на классической силлогистике, приемах формальной логики Аристотеля и его школы» ^{[11, 273]}. При этом, «любой «случай», наводящий на духовное размышление, так или иначе способствует эмпиризации богосознания, заземляет экзегезу на достоверных и верифицируемых фактах» ^{[12, 68]}. Таковы, в первом приближении, антропологические и гносеологические элементы учения Задонского мыслителя.

Теперь мы должны обратиться к сотериологии свт. Тихона, уделяя особое внимание личному участию человека в деле спасения. Оставляя на сей раз в стороне чисто богословские аспекты сотериологии, затрагивающие Божии деяния по отношению к человеку, мы остаемся, таким образом, в рамках несколько расширенной антропологии. Уделив выше место проблеме богопознания, скажем теперь и о важности самопознания, называемого им началом спасения, которое возможно лишь при наличии синергии, соработничества Бога и человека. «Истинно христианская жизнь возможна при наличии нераздельного взаимодействия Божественной благодати и человеческих усилий. Какую бы сторону христианской жизни святитель Тихон ни затрагивал, он всегда учит о том, что на пути ко спасению крайне необходима Божественная благодать, но для получения ее христианин должен принуждать себя к исполнению заповедей Божиих и покорять свое сердце, даже против своей воли» ^{[15, 221]}. Особо надо подчеркнуть тот факт логики духовной жизни, что от правильного самопознания рождается коренная христианская добродетель смирения. «Стяжание спасительной духовной нищеты – длительный процесс, требующий целенаправленной деятельности всех душевных сил человека. И эта деятельность должна быть прежде всего направлена к самопознанию» ^{[15, 250]}.

Но первым шагом на пути ко спасению является вера во Христа как Сына Божия, приводящая человека к познанию истины во Христе, где «под словом «познание» необходимо понимать само восприятие умом вещей, не подлежащих непосредственному наблюдению человека, рассудочное принятие евангельских истин на основании свидетельств слова Божия. Это «познание» есть начало истинной веры, так что вера необходимо предполагает знание, а знание переходит в веру. «Истинная вера и истинное богопознание суть неразлучны, то есть, где истинное богопознание, тамо и истинная вера; и где истинная вера, тамо и истинное богопознание» (3:76). Вера должна непременно соединяться с разумным познанием ее предмета, однако такое соединение веры и знания возможно лишь до определенных границ, которые определяются возможностями человеческого разума» ^{[15, 223]}. Для укрепления веры христианин должен прилагать постоянные усилия, направленные на раскрытие естественных сил души – совести и страха Божия. Но главным заданием является, конечно же, приобретение любви к Богу и ближнему, без чего невозможно спасение души человека. «Что есть любовь Божия и какая сладость ея, слово изобразить не может; едины только тии познают ее, которые вкушают сладости ея: понеже любовь сия есть духовная и дело Святаго Духа… Бог хощет от человека любим быти: любит человека и от него хощет любитися, и тако в дружество с ним войдти… однакож не ради Своей какой пользы хощет того, но ради нашей пользы» ^{[28, 2, 255-259]}, – говорит святитель.

Особое место в деле спасения занимает молитва, описанию которой посвящены многие страницы творений Задонского подвижника. «Молитва есть беседа с Богом. … на всяком месте молитися возможно. … Всякое время к молитве удобное есть… Бог… сердечное наше желание, воздыхание слышит и знает, хотя бы уста и молчали. Бог бо не требует от нас слов. Убо молитва самым умом и без слов может совершатися. … слова без сердечного согласия ничтоже суть. Тогда же сие бывает, когда иное глаголет язык, иное помышляет ум. Сего ради должно тщаться, чтобы и сердце молилося, когда молится язык, и ум помышлял тое, что уста глаголют; чтобы сердце согласно было слову, и слово сердцу, и помышление в том упражнялося, что гласом произносится. … Истинная молитва от размышления бывает, того ради молитву с размышлением и начинать и творить должно» ^{[28, 2, 300-303]}. В этих емких словах проступает подлинное православное учение об умно-сердечной молитве, сопряженной с ограждением сердца от помыслов, которое получило совершенное выражение в исихазме. И хотя святителя Тихона обычно не включают в исихастскую традицию, в отличие от преподобных Нила Сорского и Паисия Величковского, можно утверждать его внутреннюю принадлежность к этой сокровенной православной традиции умного делания, совершаемого умом в человеческом сердце.

Сердце человека – постоянный предмет размышлений Задонского подвижника, глубоко проникшегося духом Священного Писания, где сердцу усваивается значение психофизиологического центра человеческой личности. Под сердцем он понимает «внутреннее человеческое состояние, расположение и наклонение. … у инаго доброе, у инаго злое» ^{[28, 2, 108-109]}. Оно может быть вместилищем как благодати, так и греха. С одной стороны: «Место и седалище свое имеет духовная мудрость в сердце» ^{[28, 2, 13]}, с другой – «Сердце сие человеческое само собою, без благодати Божией, есть злое» ^{[28, 2, 109]}. Святитель, всю жизнь трудившийся над очищением своего сердца, свидетельствует: «Сердце сие есть начало и корень всех деяний наших. Что бо ни делаем внутрь и вне нас, сердцем делаем – или добро, или зло. … Следственно, чего на сердце нет, того и в самой вещи нет. … Что в сердце зачинается, или доброе или злое, тое вне чрез уды телесные является. … Всякое дело человеческое не по внешнему, но по внутреннему сердца состоянию и намерению судится. Часто бо внешнее дело у того и у другого едино бывает; но внутреннее расположение и намерение различно может быть. … Тако по внутреннему состоянию сердечному судится пред Богом всякое дело. И хотя дело внешнее кажется быть доброе, но от намерения недоброго и непотребного происходящее пред Богом судится за непотребное. Намерение бо есть, как основание, на котором дело назидается. … Понеже убо всякое дело человеческое, как внутреннее, так и внешнее от сердца зависит, и каковое сердце, таково и дело – доброе или злое, и от природы имеем сердце растленное: того ради должно усердно и непрестанно молиться и просить у Сердцеведца Бога… сердца нового и духа правого… А когда сердце правое будет, то и дела правы будут» ^{[28, 2, 110-112]}.

Непрестанно призывая человека встать на путь спасения души и отворить свое сердце Богу, святитель подробно говорит о необходимых в деле спасения христианских добродетелях. Не имея здесь возможности останавливаться на каждой из них, ограничимся простым перечислением: это – вера, любовь к Богу и ближнему, милосердие, страх Божий, смирение, молитва, послушание, надежда, покаяние и терпение в скорбях. Далее можно выделить средства, помогающие на пути ко спасению: очищение совести, пост, чтение слова Божия и творений святых отцов, рассуждение, память смертная и плач о грехах. Препятствиями на пути ко спасению, по учению свт. Тихона, являются: грех, проходящий несколько стадий развития и страсти, имеющие глубокие корни в поврежденной грехом человеческой природе. Страсти эти суть: гордость, зависть, гнев и памятозлобие, клевета, осуждение, самолюбие и славолюбие, сребролюбие, лесть и лукавство, праздность, пьянство, блуд и уныние. Кстати, последняя из страстей была «жалом в плоть» самому подвижнику, терзавшим его на протяжении всей жизни. Подводя итог этому разделу работы, отметим, что рассуждения епископа-аскета о спасении, о добродетелях и средствах их стяжания, о грехе и страстях представляют собой замечательный образец святоотеческой психологии, весьма актуальной в наше обезбоженное время, когда люди оказались втянуты в дурную бесконечность безудержного потребления, информационного и материального, потеряв доступ к собственным сердцам.

Всякий, кто приступает к изучению творчества свт. Тихона Задонского, вынужден будет столкнуться с проблемой, которую можно условно обозначить как «Тихон Задонский и Иоганн Арндт»; иногда сюда присоединяется и Иосиф Галл. Не будем судить, насколько реальна и актуальна данная проблема, отметим лишь, что она затрагивается, упоминается или же обсуждается почти во всей современной литературе о Тихоне. Не испытывая особого интереса к тщательному анализу взглядов многочисленных авторов на этот вопрос, мы вынуждены все же дать общее представление о нем.

Известно, что святитель любил книгу Арндта, лютеранского теолога-мистика (1555-1621), носившую так полюбившееся ему название: «Об истинном христианстве» ^[2]. Он ценил ее настолько, что написал своему адресату (31-е посланное письмо) следующие, часто цитируемые строки: «Вам ради вышеписанного нет удобнейшего места, яко место уединенное, куда вам советую переселиться и начать сначала святую Библию читать, с разсуждением разных Божиих дел, которые она тебе представит; и всегда, поутру и нощию, в ней поучаться, и Арндта прочитывать, а в прочии книги, как в гости, прогуливаться» ^{[29, 5, 330]}.

Флоровский, например, утверждает, что «вряд ли случайно его главная книга носит то же название, что и книга Арндта» ^{[31, 123]}. Зеньковский, ссылаясь на него, идет дальше: «Было не раз высказано мнение, что св. Тихон находился под влиянием немецкого пиэтизма, в частности, Арндта (которого св. Тихон знал)» ^{[13, 62]}. Флоровского повторяет почти дословно и русский иезуит ^{[14, 324]}. Карташев, по-видимому, не прикасавшийся к данным первоисточникам, заявляет, будто труд свт. Тихона есть всего лишь «свободный пересказ книги известного вождя протестантского пиетизма Арндта» ^{[16, 515]}. Мельком о любви Тихона к сочиненим Арндта упоминает современный исследователь русского богословия ^{[6, 45]}. «Вряд ли случайно» Флоровского повторяется и в предисловии к недавно вышедшему сборнику писем святителя ^{[27, 14-15]}. Наиболее полный анализ данной проблемы мы находим в специально ей посвященной статье свящ. Павла Хондзинского ^[32], опубликованной в 2004 г. В этом же году выходит сборник избранных трудов свт. Тихона, где размещается вступительная статья того же автора ^[33], включающая обсуждение этой самой проблемы.

Не имея здесь возможности подробно изложить содержание этой проблемы, ограничимся констатацией неоспоримого, на наш взгляд, факта, что святитель Тихон, прилежно собиравший повсюду свое духовное сокровище, отнюдь не находился под определяющим влиянием протестантско-пиетистской теологии. Оригинальность его творчества несомненна. Аналогично можно мыслить и о проблеме нахождения западных черт в мистике святителя (относительно Страстей Христовых и «темной ночи»), обсуждаемой почти во всех вышеприведенных исследованиях.

В заключение нашей статьи подчеркнем основные ее положения. В начале было заявлено мнение автора об актуальности данной темы. Хочется надеяться, что работа подтвердила это предположение. Обратившись к жизнеописанию великого Задонского подвижника, мы постарались обозначить наиболее характерные черты его личности, оказавшей значительное влияние на целую эпоху, и проследить главные вехи его земной жизни. Далее мы представили обзор изданий творений святителя, обзор библиографических указателей и подробный обзор современной историко-философской и историко-богословской литературы, содержащей анализ жизни и творчества Задонского мыслителя. Затем мы предложили освещение церковно-государственных отношений рассматриваемой эпохи, особо отметив ее агрессивно-секулярный характер, что помогло лучшим христианам избавиться от имперских иллюзий и перенести свои религиозные устремления во «внутреннюю пустыню сердца». Важным моментом явилась нарастающая персонализация христианской жизни, выразившаяся в усилении личной веры и личностного содержания в деле спасения души.

Обратившись к анализу «евангельской философии» Тихона Задонского, мы привели его размышления о ее сущности и способах достижения. Несмотря на схоластическое обрамление, его учение раскрылось как оригинальное, живое и святоотеческое. После выявления антропологических воззрений святителя в целом, мы предложили анализ его сотериологии, отметив при этом некоторые гносеологические аспекты его построений. Мы акцентировали свое внимание на таких важных для понимания его учения элементах, как духовная мудрость, вера и познание, умная молитва, сердце и т.д. Завершая исследование философско-богословского творчества свт. Тихона, мы обратились к известной проблеме сопоставления его учения с теологией И. Арндта и других западных мистиков, отметив независимость вполне православно-святоотеческого миросозерцания Задонского мыслителя от каких бы то ни было влияний протестантизма и рационализма. Более того, мы вполне можем согласиться с тем утверждением, что: «Мистика св. Тихона… вся светится тем, что присуще восточно-христианской мистике. Это было живое ощущение света Христова в мире; отсюда чрезвычайная яркость пасхальных переживаний у св. Тихона. Во всем этом уже чувствуется свобода церковного сознания от плена миру, – это уже путь духовного делания в мире, путь к преображению (а не освящению) мира» ^{[13, 62-63]}.