On the psychological effects of terrorism

Sedykh Natal'ya Sergeevna PhD in Philosophy associate professor at the Department of Psychology of Management and Acmeology at Southern Federal University.  344038, Russia, g. Rostov-Na-Donu, ul. Bol'shaya Sadovaya, 69 natalja.sedix@yandex.ru Other publications by this author

В настоящее время террористическая угроза приобрела характер повседневной опасности. Риск гибели от рук террористов вошел в нашу жизнь и стал её неотъемлемой составляющей. По наблюдению исследователей, на психическое состояние людей наиболее тяжёлое воздействие оказывают именно техногенные катастрофы, к числу которых относятся теракты ^[19]. Согласно данным Всемирной организации здравоохранения террористические акты характеризуются непредусмотренной, серьёзной и непосредственной угрозой общественному здоровью ^[14].

В этой связи красноречив тезис Р. Инглхарта, исходящего из того, что «западный человек» достиг «фактического состояния безопасности». «Что же произойдет с этим человеком, если он лишится элементарной физической безопасности, гарантий выживания для самого себя и своих близких, если он со дня на день будет ждать смертельного удара по своей стране, городу, дому, нанесенного невидимым и неизвестным врагом?» ^[5]. Поиск ответа на этот вопрос и побудил провести психологическое исследование. Вместе с тем интерес к данной проблематике во многом обусловлен личным опытом автора, являющегося пострадавшей от теракта, произошедшего в г. Волгодонске 16.09.1999 г. (взрыв жилого дома, расположенного по адресу: Октябрьское шоссе, 35). Познавательная активность стала своего рода способом совладания с негативными социально - психологическими последствиями теракта.

Итак, эмпирическое исследование проводилось в два этапа. В исследовании первого этапа, проводимом в сентябре 2000г., приняли участие пострадавшие (40 человек) в результате террористического акта, произошедшего 16 сентября 1999г. в г. Волгодонске. Предмет исследования – психологические особенности сознания людей переживших травматический стресс. Цель – определить специфику осмысления и интерпретации последствий террористического акта. Основная задача состояла в изучении того, как зафиксировались в сознании людей пережитые ими трагические события. Главным инструментом данного исследования был идеографический метод изучения индивидуального сознания: техника репертуарных решеток. При разработке методики исследования мы опирались на опыт использования техники репертуарных решеток в работах ряда авторов. В процессе индивидуальных бесед с респондентами был определен круг трудных жизненных обстоятельств (элементов), с которыми они столкнулись после пережитой трагедии. В дальнейшем в ходе методических процедур фиксировались корреляционные связи между выявленными элементами, проводился факторный анализ с целью их группировки ^[17].

Полученные эмпирические данные позволили увидеть четкую картину того, как зафиксировались в сознании людей пережитые ими травматические события. Были выявлены две группы факторов, основываясь на которые пострадавшие оценивали и интерпретировали окружающую действительность. Первая группа отражает ценностное осмысление травматических событий, вторую можно отнести к пространственно-временным характеристикам. В группу жизненных ценностей вошли такие тесно связанные между собой в сознании людей понятия, как справедливость/несправедливость, защищенность/не-защищенность, благодарность/обида, спокойствие/тревога, уверенность в своих силах/страх перед беспомощностью, умиротворение/досада, равнодушие/ожесточенность, активность/апатия. Ко второй группе были отнесены такие понятия, как материальное/психологическое существование, внешняя /внутренняя жизнь, сиюминутные следствия катастрофы/долговременные.

Безусловно, как естественное следствие сильной катастрофы расценивались: потеря близких, психологическая травма, «синдром шести часов», который наблюдался у пострадавших именно от этого теракта, так как взрыв жилого дома произошёл в пять часов сорок пять минут по московскому времени, и выражался в раннем пробуждении, беспокойстве и ожидании страшных событий. Однако всё перечисленное пострадавшие склонны были относить к реалиям «внешней жизни» и чувствами, мыслями, переживаниями по поводу этих проблем предпочитали открыто делиться в поисках необходимой им моральной поддержки, сочувствия.

Очевидно, что потеря жилья и имущества, а также связанные с этим бытовые проблемы вызывали внутренний дискомфорт, так как люди оказались лишены привычной социальной среды обитания, испытывали трудности в процессе адаптации к новым социальным условиям, проявляли нежелание вступать в контакты с новым окружением. В этой связи уточню, что в течение нескольких месяцев пока решался вопрос о предоставлении жилья, пострадавшие были временно расселены.

Однако вследствие деформации сознания, произошедшей под воздействием травматического стресса, даже такие обстоятельства жизни, как получение нового жилья, формирование нового уклада жизни вызывали ощущение острой несправедливости. Во многом это было обусловлено воспоминаниями о прошлой жизни с ее идеализацией. Причём в результате когнитивной переработки травматического опыта были переосмыслены многие сферы взаимоотношений, в том числе и семейные отношения, которые представлялись как несправедливые реалии повседневности. Чувство раздражения, досады от нарушения привычного уклада семейной жизни, стиля общения накладывало отпечаток на восприятие друг друга близкими людьми. Заметим, что во многих семьях после пережитой трагедии царила атмосфера напряженности, непонимания; увеличилось количество ссор, конфликтов, что в некоторых случаях привело к разводам.

Вместе с тем ухудшение состояния здоровья (обострение хронических, развитие психосоматических заболеваний, повышение утомляемости, снижение работоспособности) порождало глубокие внутренние переживания, связанные с ощущением неполноценности, несостоятельности, снижением самооценки. Одновременно с этим сильный внутренний дискомфорт вызывали возникшие у большинства трудности на работе, так как в силу объективных причин была утрачена возможность эффективного профессионального функционирования.

Но, несмотря на то, что такие проблемы, как потеря жилья и имущества, ухудшение состояния здоровья, семейные неурядицы вызывали глубокие внутренние переживания, они всё же, расценивались как неизбежное следствие катастрофы и рассматривались через призму понятий уверенности в своих силах/страха перед беспомощностью; благодарности/обиды; комфорта/раздражения. При этом на возникновение уверенности в своих силах/страха перед беспомощностью влияло: верили люди в возможность преобразовать трудные обстоятельства жизни, либо предпочитали уходить от решения тяжелых ситуаций или покорно их переносить, не пытаясь изменить.

Следует подчеркнуть, что появление чувств благодарности/обиды, комфорта/раздражения зависело от уровня развития механизма когнитивного оценивания, его гибкости; от способности человека взглянуть на трудную ситуацию с разных точек зрения. В этой связи необходимо отметить, что после психической травмы для субъекта меняются не только внешние обстоятельства, к которым надо заново приспособиться, но и собственный внутренний мир. Это обусловлено, прежде всего, тем, что под воздействием травмы происходят изменения в когнитивных моделях существования. На субъективном уровне это находит своё отражение в возникновении ощущения личностной изменчивости, которое является следствием оценки пережитого травматического события как части индивидуального жизненного опыта. В такой ситуации конструктивные стратегии бытия личности состоят в самоактуализации на основе экстремального жизненного опыта и предполагают отношение к пережитому как к уникальному, ценному опыту. Это позволяет оптимизировать интеллектуальный, духовный и творческий потенциал личности. Активная жизненная позиция и отношение к себе как к самостоятельному, независимому, деятельному и не нуждающейся в чрезмерном участии и социальной опёке, человеку является, по мнению автора, ведущим фактором личностного развития в такой ситуации. Именно это, по глубокому убеждению автора, способствует развитию личностных ресурсов, а также служит значимой предпосылкой социальной эффективности и конструктивной преобразовательной активности личности, нацеленной на оптимизацию жизнедеятельности в трудной жизненной ситуации.

Таким образом, результатом осмысления и интерпретации последствий террористической акции, произошедшей 16 сентября 1999 года в городе Волгодонске, у пострадавших стало переосмысление многих жизненных ценностей и приоритетов; а также изменение смысложизненных ориентиров и стратегий социального бытия.

Однако важно отметить, что у пострадавших от теракта наблюдалось снижение уровня социальной адаптивности и фрустрационной толерантности. Это проявлялось, например, в семейных и межличностных конфликтах, трудностях при вступлении в новые социальные контакты.На наш взгляд, фрустрационную толерантность в контексте социально- психологических последствий террористических акций, целесообразно рассматривать как порог терпимости к негативным эмоциональным переживаниям, вызванным травматическим стрессом ^[17].

В эмпирическом исследовании второго этапа ( 2002 – 2003 гг.) приняли участие жители города Волгограда и жители города Волгодонска в количестве 50 человек. Жители г. Волгограда были выбраны в качестве участников исследования по причине того, что терактов в данном городе не происходило, и автор была студенткой Волгоградского государственного университета. Предмет изучения – отношение к угрозе терроризма. Цель - выявить различия в социальном восприятии этой угрозы. При разработке методики второго этапа исследования мы использовали метод "фокусированного интервью" – опроса, сконцентрированного на определённой проблеме. Главный признак такого интервью заключается в том, что предметом изучения являются субъективные переживания людей. Нами был разработан вопросник "неформализованного" интервью, то есть состоящего из открытых вопросов. Его структурной единицей выступает тема, представляющая собой связное (обладающее смысловым единством) изложение какого-либо вопроса. Детализация вопросника осуществлялась путём деления одной общей темы (проблемы терроризма) на составляющие её частные темы, а именно: информированность об угрозе терроризма; отношение к угрозе пострадать от теракта; отношение к последствиям теракта. Интервью проводились в форме групповых дискуссий, в ходе которых обсуждались нижеперечисленные вопросы ^[16].

1.Насколько Вы осведомлены о проблеме терроризма?

2. Чем обусловлен Ваш интерес (не интерес) к проблеме терроризма?

3. Какие проблем, связанные с терроризмом, Вы считаете наиболее

важными?

4. Какие мысли, чувства у Вас вызывает то, что в наши дни существует реальная угроза пострадать от теракта?

5. Как вы считаете, велика ли, лично для вас, угроза пострадать от теракта?

6. Почему вы так думаете?

7. Вы можете предположить свою реакцию, поведение в случае, если

пострадаете от теракта?

8. Каких последствий теракта вы боитесь?

Таким образом, нами были получены следующие результаты.

Терроризм становится всё более распространённым явлением и постепенно закрепляется в общественном сознании как реалии современной действительности. Это является стрессором, имеющим экстремальное значение, поскольку превышает диапазон оптимальных воздействий на человека. В средствах массовой информации идёт акцентуация на отражении экстремальных ситуаций, что является неблагоприятным фактором, повышающим напряжение, под которым понимается психическое состояние, обусловленное предвосхищением неблагоприятного для субъекта развития событий, сопровождаемого ощущением общего дискомфорта, тревоги, иногда страха.

Терроризм - явление «надличностное». Однако оно проникает в «субъективное жизненное пространство» индивида и вызывает эмоционально-стрессовую реакцию. Определяющим фактором для классификации данной реакции как эмоционально- стрессовой являются оценка стимула, воздействия, ситуации, психологическая оценка негативного, отвергаемого (аверсивного) сигнала при невозможности избавления от него или неподготовленности стереотипизированных механизмов "избегания - защиты". Следует отметить, что в качестве "угрожающей" может восприниматься не только реальная стрессовая обстановка, но и её символы или воображаемая ситуация, а также осознание отсутствия программы деятельности в данной ситуации ^[19]. Это способствует возникновению фобий (навязчивых страхов), то есть разновидности навязчивых состояний, проявляющихся интенсивным страхом потери близких людей, инвалидности, лишения условий необходимых для нормальной жизнедеятельности. Причём состояния такого рода наблюдаются как у жителей города Волгодонска, так и у жителей города Волгограда. Это подтверждается целым рядом высказываний респондентов:

«Желание быть в курсе событий, связанных с терроризмом

обусловлено заботой о близких»,

«Страшно за близких, друзей, родственников. Боюсь, что

пострадают люди, которые мне дороги, близки. Страх кого-то потерять»,

«В случае, если терроризм меня коснётся, больше всего боюсь

потерять близких; инвалидности»,

«Боюсь за свою семью»,

«В случае, если терроризм меня коснется, боюсь остаться одна, без близких людей; физических увечий»,

«Если пострадаю от теракта, больше всего боюсь потери близких»,

«В случае, если терроризм меня коснётся, самое страшное для меня потерять близких и остаться калекой».

Однако, поскольку к числу травматических, то есть способных нарушить целостность личности и нанести "душевную рану", относятся события, связанные с восприятием ужасающих картин смерти и ранений других людей, можно утверждать, что трагедия, произошедшая 16.09.99 года в городе Волгодонске, явилась травматическим событием для всех жителей этого небольшого города. Одним из психологических последствий произошедшего стало возникновение фобий, проявляющихся интенсивным страхом перед лицом террора. Примером служат следующие высказывания участников исследования:

«Мысли о том, что ты можешь пострадать от теракта, возникают почти каждый день. Недавно был слух, что в городе опять появились террористы. Страшно, так как понимаешь, что это может произойти в любое время, в любом месте»,

«Волгодонск находится на перепутье всех террористических движений и является удобной мишенью для взрывов»,

«Угроза пострадать от теракта вызывает, прежде всего, страх, так как не знаешь, где упадёт следующая бомба».

Испытываемое состояние психической напряженности в связи с существованием угрозы пострадать от теракта приводит к активизации механизмов когнитивного оценивания, под которыми подразумевается субъективная оценка ситуации, степени её опасности, представление о возможной угрозе, осмысление и интерпретация "угрожающей" ситуации. Результатом такого оценивания у жителей города Волгограда является возникновение ощущения беззащитности перед лицом террора и социальная тревога. Об этом свидетельствуют нижеприведённые комментарии:

«Беспокоит чувство незащищённости абсолютно ни перед чем, которое, наверное, у всех сейчас появилось»,

«Государство преследует свою цель, террористы свою, а невинных жертв много и это страшно»,

«… решая какие-то низменные потребности, террористы не преклоняются абсолютно ни перед чем. Терроризм - это такая машина, которую я не знаю, чем можно остановить. Возникает чувство беспомощности»,

«Прежде всего, возникает чувство беспомощности, потому что я не вижу мер, которыми можно было бы предотвратить терроризм»;

«Чувство беспомощности, так как понимаешь, что каждый человек от этого не застрахован, а меры борьбы с терроризмом неэффективны».

В то же время у жителей города Волгодонска в результате когнитивного оценивания теракта, произошедшего 16.09.99 года как экстремальной, кризисной ситуации, обладающей крайне негативными последствиями, коренным образом было нарушено убеждение «мой дом – моя крепость» и, вместе с тем, появилось убеждение в тотальности террористических угроз. Это нашло отражение в соответствующих высказываниях:

«Да, угроза пострадать от теракта, к сожалению, существует.

Вызывает чувство беззащитности»,

«Никто от этого не застрахован и завтра это может коснуться тебя и твоих близких и ты не в силах с этим бороться»,

«От терроризма никто не может уйти».

Необходимо отметить, что вследствие когнитивного оценивания внешние, поведенческие реакции на ту или иную "угрожающую" ситуацию, опосредованы оценкой, которую даёт человек этой ситуации, и могут выражаться в ограничении возможных видов поведения; а в некоторых случаях, например таких, как опасность теракта в здании, где человек живёт, учится, работает, может наблюдаться уменьшение успешности деятельности и поведения и увеличение готовности изменить поведение при встрече с каким - либо "угрожающим" ситуативным факторам. Это способствует появлению ситуативной тревожности, как эмоциональной реакции на стимулы, расцениваемые к качестве опасных. Ярким примером служат следующие высказывания:

«Проблема, когда человек боится находиться в местах общественного скопления, на вокзале, боится полететь на самолёте»,

«Люди стали более бдительны: обращают внимание на оставленные сумки, и другие странные предметы, ставят на подъезды железные двери»,

«В последнее время, когда появилась вероятность теракта, в университете и общежитии держу документы при себе».

Итак, наличие потребности в безопасности и защите, и наличие препятствия - фрустратора в виде реальной угрозы пострадать от теракта является условием возникновения состояния фрустрации, появляющегося в тех случаях, когда человек на пути к достижению цели сталкивается с препятствием, которое реально непреодолимо или воспринимается как таковое. Известно, что поведение в состоянии фрустрации может быть разнообразным, оно зависит от многих факторов: от возрастных особенностей, личностных свойств, от силы фрустратора, от значимости цели, от объёма "запруженной" (нереализованной) психической энергии ^[14].

Однако выделяют положительную и отрицательную реакцию на фрустрацию. Положительные реакции представляют собой конструктивное разрешение, преодоление препятствия, мешающего достижению стимула. Эффект достигается путём усиления стремления, направленного на разрешение проблемы. Очевидно, что положительные реакции на препятствие - фрустратор в виде угрозы пострадать от теракта, практически исключены, поскольку терроризм проблема международного масштаба и отдельный человек не в силах найти её решение и способ обезопасить себя от террористических проявлений. Это иллюстрируют следующие высказывания:

«Я не верю, что меня защитит милиция, охрана в общежитии. За свою безопасность я отвечаю сам. Мне остаётся только надеяться, что меня это не коснётся»,

«Я не могу искоренить терроризм. Естественно, я от этого не застрахован. Я не могу бороться с терроризмом, поэтому продолжаю дальше жить в том же ритме».

Отрицательные реакции на фрустрацию могут вызывать разные формы неконструктивного поведения. Наиболее часто встречающимся отрицательными реакциями в связи с существованием реальной угрозы пострадать от теракта являются агрессия и негативизм ^[18].

Агрессия направлена на людей, совершающих теракты. Формы агрессии в данном случае имеют вербальное воплощение. Например:

«Жалко и стыдно за человечество, потому, что такие люди существуют»,

«Недовольство, агрессия по отношению к террористам. Негодование, ненависть, ярость по отношению к террористам»,

«Ярость, неприязнь к террористам. По их вине страдают невинные люди»,

«В случае, если пострадаю от теракта, думаю, будет агрессия, желание отомстить террористам, обострится ненависть к ним»,

«Когда я узнаю о новых терактах, возникает негодование из-за того, что в наше время терроризм существует»,

«… возмущение, озлобленность на террористов».

Важно отметить, что для негативизма, характерно отрицательное отношение не только к непосредственно вызывающей фрустрацию ситуации (угрозу пострадать от теракта), но и к другим, имеющим с ней какие-нибудь черты сходства, проблемам. (Отрицательное отношение не только к террористам, но, зачастую и ко всем людям мусульманской веры). Например:

«Проблема во взаимоотношении с мусульманами и слишком гуманном отношении к ним. Я считаю, что к ним надо применять жестокие меры, потому что это звери»,

«Любого человека мусульманской веры считаем преступниками».

Однако у жителей города Волгодонска, данные реакции более ярко выражены и имеют крайние формы. Агрессия носит преимущественно вербальный характер; часто переходит в гнев и проявляется в бурных неадекватных реакциях:

«Возникает желание решить проблему терроризма самому нетрадиционными способами - расстрелять всех террористов, особенно сильно этого хотелось после теракта в Волгодонске»,

«Считаю, что надо разбомбить Чечню и не будет терроризма».

Негативизм у волгодонцев выражается в резко отрицательном отношении к представителям мусульманской веры. Это ярко иллюстрирует следующее высказывание:

«Проблема терроризма - проблема межрелигиозных отношений и решить её мирными способами невозможно. Мусульмане по своей природе агрессивны, они всегда вели войны, и их ничто не изменит».

Как правило, состояние фрустрации достаточно неприятное и напряжённое, поэтому оно приводит к активации защитных механизмов личности. Их роль заключается, прежде всего, в снижении эмоционального напряжения. Но важно отметить, что снятие или уменьшение напряжения не сопровождается решением возникшей проблемы. Таким образом, защитные механизмы могут рассматриваться как своеобразная полумера в "угрожающих" ситуации ^[14] Самыми распространёнными механизмами в таких ситуациях, как у жителей города Волгодонска, так и у жителей города Волгограда являются: отрицание, вытеснение, рационализации.

Отрицание в данном случае выражается в том, что человек отказывается признавать реальную угрозу пострадать от теракта:

«Я считаю, что для меня вероятность равна нулю. Мне так проще»,

«Угроза есть, но я в опасности себя не ощущаю»,

«Мне кажется, что со мной этого не случится. Не знаю почему»,

«Есть уверенность, что со мной этого не произойдёт»,

«Это реальная угроза, но я верю, что меня она не коснётся»,

«Вероятность для меня равняется нулю. Я оптимист, надеюсь на

лучшее»,

«Для меня вероятность пострадать от теракта равна нулю».

Вытеснение - удаления из сознания мыслей, чувств, переживаний связанных с угрозой теракта:

«Это реальная угроза, это может произойти с каждым, но я об этом стараюсь не думать»,

«Хоть реальная угроза и существует, я гоню прочь эти мысли»,

«Думать об этом слишком тяжело, гораздо легче не думать»;

«Вероятность теракта существует. Но, я считаю, об этом не нужно думать, иначе жизнь превратится в кошмар»,

«Вероятность, конечно, велика, но я стараюсь об этом не думать»,

«Я считаю - это судьба, если суждено погибнуть от теракта, значит так и будет и незачем об этом думать, всё равно ничего не изменишь»,

«Такая угроза действительно есть. Но я предпочитаю об этом не думать, если прокручивать все возможные варианты от чего можно погибнуть, с ума можно сойти».

Рационализация - логическое обоснование того, что проблема терроризма непосредственно конкретного человека не коснётся:

«Это не коснулось никого из моих близких, друзей и я склонна утверждать, что и со мной этого не произойдёт»,

«Иногда наши мысли, чувства, могут материализоваться. Чтобы этого не случилось, надо надеяться на лучшее»,

«В Волгодонске был один теракт и, думаю, он был случайным; не думаю, что Волгодонск был реальной целью террористов, поэтому считаю, что больше такого не повторится».

Таким образом, существование угрозы пострадать от террористического акта вызывает эмоциональный стресс. Возникновение стресса не столько следствие существования этой угрозы, сколько интегративный ответ на её когнитивную оценку и связанное с ней эмоциональное возбуждение. Психологическими признаками стресса являются: фобии, проявляющихся интенсивным страхом утраты близких людей, лишения условий необходимых для нормальной жизнедеятельности; переживание состояния фрустрации; активации механизмов психологической защиты личности. Причём, у людей уже переживших травматическое событие, психологические реакции в связи с существованием угрозы пострадать от террористического акта, имеют более интенсивный характер. Это может выражаться в фобиях, проявляющихся интенсивным страхом перед «лицом террора»; остром переживании состояния фрустрации; и, как следствие, неконструктивных поведенческих реакциях, имеющих крайние формы.

Необходимо отметить, что по мнению Р. Арона, акт насилия целесообразно рассматривать как террористический только в том случае, когда его психологический эффект обратно пропорционален истинным физическим результатам ^[13]. Гибель людей, происходящая в результате терактов, является средством для достижения цели акции - создания обстановки страха, тревоги, паники, ощущения опасности, угрозы. К целям террористической акции относится наращивание в обществе состояния социальной дезинтеграции, проявляющегося в возникновении страха, паники, хаоса ^[4]. Соответственно, одна из важнейших промежуточных целей террористов состоит в создании постоянной угрозы общественной безопасности. В этой связи подчеркнём, что терроризм действует отнюдь не персонифицировано. Он направлен не на конкретных лиц, которым приносит гибель. Его цель – это воздействие на массу живых, потрясенных страшным зрелищем другой массы – погибших. Презентуется не конкретная смерть, но аморфная масса безымянных смертей. Терроризм рождается в массе и адресован ей, считает Ж. Бодрийяр. Основное действие терроризма – молчание массы, парализованной ужасом, апофеоз молчаливого большинства. Исследователь полагает, что терроризму присуща «магия анонимности». Даже, если известны исполнители, они не последнее звено, они лишь отсылают либо к целой антисоциальной группе, либо к неизвестным заказчикам. Вместе с тем, когда террористическая организация берет на себя ответственность за теракт, имеет место явление аналогичное растворению индивидуальной ответственности за социальное действие в массе, толпе. В результате происходит превращение трагического события в зрелище, стирание индивидуальных различий, разрушение осмысленной и конструктивной социальной связи ^[2].

В этой связи весьма интересен личный опыт автора, которая в момент совершения теракта в г. Волгодонске, была студенткой Волгоградского государственного университета и узнала о трагических событиях, произошедших в родном городе и доме из утреннего выпуска новостей. Замечу, что в 1999 г. возможностей использовать мобильную связь, по крайней мере, в массовом порядке, не было, а связаться с близкими с помощью стационарного телефона и узнать о том, что они живы и относительно здоровы, мне удалось только поздним вечером. Соответственно, весь день я узнавала о происходящих в г. Волгодонске событиях из СМИ. С тех пор прошло более десяти лет, но я ясно помню ужасающие картины и репортажи с «места событий», лица раненных, погибших, которые были моими друзьями, соседями. Пережитое в тот день и побудило впоследствии обратиться к рассмотрению проблемы терроризма с точки зрения информационно-психологических угроз.

Вместе с тем в ходе анализа результатов приведённого выше эмпирического исследования, привлекает внимание тот факт, что психологические реакции жителей г. Волгограда в связи с угрозой терроризма, возникают преимущественно вследствие информационно - коммуникационного воздействия соответствующих сообщений масс-медиа. Это является иллюстрацией того, что средства массовой коммуникации (СМК) создают своего рода "второю реальность", "субъективную реальность", которая оказывает значительное, а при определённых условиях, приоритетное воздействие на социальное мышление и поведение личности ^[11]. Однако сконструированные медиа образы, порождают реальные эмоциональные и когнитивные реакции и побуждают к социальным действиям, так как деятельность масс-медиа происходит в определённом смысловом пространстве. СМК не представляет (или повторно представляет) фрагмент реальности, а скорее производят или конструируют его. Не случайно по выражению У. Томаса, «если люди воспринимают некоторую ситуацию в качестве реальной, то она будет реальной и по своим последствиям» ^[8].

Важно отметить, что осознание реальности и масштабности угрозы терроризма происходит вследствие опосредованного СМК опыта. Причём знакомство с неким событием, произведенное опосредованным опытом, может зачастую приводить к чувству «инверсии реальности», которое выражается в том, что реальное событие или реальный человек, при их непосредственном рассмотрении, кажутся имеющими меньше конкретной значимости, нежели то, как они оказываются представленными в средствах массовой коммуникации. ^[6]. Например, известно, что в России от рук террористов гибнет меньше людей, нежели в результате дорожно – транспортных происшествий. Однако, в случае с ДТП, человек, как правило, склонен считать, что, он может контролировать ситуацию и, соблюдая правила дорожного движения, обезопасить себя от аварий. В случае угрозы теракта возникает безотчетный страх насильственных действий, который порождается неизвестностью и неопределенностью места, времени и характера насильственной угрозы. Это подтверждается, например, результатами эмпирического изучения представления о террористических актах у жителей ряда регионов РФ. Основной вывод данного исследования состоял в выделении инвариантной составляющей представлений о теракте у всех респондентов (жителей различных регионов РФ)– «страх». Выделение страха как ассоциации с террористическим актом у всей выборки испытуемых также позволило исследователям заключить, что СМИ формируют единое понятийное содержание террористического акта ^[20]. «Медиум – это послание», которое навязывает систему разбивки и интерпретации мира, подчёркивает Ж. Бодрийяр. Причём, содержащееся в транслируемом СМИ информационном сообщении, послание раскодируется и потребляется бессознательно. Вследствие этого появляются новые способы отношений и восприятия, а также модели поведения распространённые и систематизированные практикой массовых коммуникаций ^[3].

Отметим, что, на наш взгляд, формирование некоего психологического единства в осмыслении феномена терроризма достигается с помощью определённых языковых фреймов, отражающих когнитивную структуру феменологического поля контекста и используемых при транслировании информации о произошедшем событии. Фрейм или психологическая «рамка», связан с общей направленностью текста, определяющей особенности осмысления и социального восприятия; а также последующих на этой основе действий. Следует отметить, что в данном случае значение термина «текст» имеет расширительное толкование. Под текстом понимается и устное выступление, и письменные материалы, и визуальные изображения, и даже значения, закодированные в одежде и манере ее носить. Фактически все, что так или иначе семантически нагружено, является проявлением того или иного дискурса и может быть определено как «текст». В этой связи текст является репрезентацией социальных и культурных значений, которые люди придают различным феноменам, событиям, обстоятельствам. Слова выступают проявлением дискурсов, проекцией репрезентации событий в социальную жизнь ^[22.].В то же время средства массовой коммуникации относятся к дискурсивным системам и участвуют в производстве и воспроизводстве типизированных значений.

Важно отметить, что с точки зрения нейро-лингистическго программирования (НЛП) значение является продуктом ценностей и убеждений. По этой причине особо значимыми представляются сообщения, события и переживания в наибольшей степени связанные с центральными ценностями (безопасностью, выживанием, развитием и т.п.) ^[6]. Это, на наш взгляд, во многом объясняет то, что, по наблюдениям исследователей Института психологии РАН, ожидание новых терактов и связанные с этим острые аффективные переживания оказывают более травмирующее воздействие на психологическое состояние населения, чем уже осуществлённые теракты, ужесточая тем самым психологические последствия террористических действий. Сочетание анонимности террористической угрозы, непредсказуемости террористических атак, массовости их жертв с чувством неконтролируемости собственной судьбы и личной уязвимости, дестабилизирует не только социальную жизнь отдельных индивидов, но и общества в целом. ^[7]

Это во многом обусловлено тем, что именно коммуникативные структуры, позволяющие выявить общие для представителей разных социальных групп ценности, открывают доступ как к контексту жизненного мира, так и к критической рефлексии, способствующей его корректировке. Совокупность коммуникативных действий подпитывается ресурсами жизненного мира и одновременно образует среду, воспроизводящую конкретные жизненные формы. Коммуникативное действие как символически опосредованная интеракция, во-первых, задаёт систему отсчёта для описания и понимания происходящего, для конструирования его как предмета познания, во-вторых, коммуникативное действие – это конкретно-исторический процесс производства социальной реальности. В силу этого Ю. Хабермас оперирует понятием коммуникативный разум, который, по мнению философа, несмотря на свой чисто процедурный, свободный от любого религиозного и метафизического содержания характер, непосредственно вовлечён в происходящий в обществе процесс. Вследствие этого акт взаимопонимания начинает выполнять функции механизма координации действий ^[23].

Язык, по мысли Леви-Стросса, позволяет передавать социальные практики ^[24]. В этой связи отметим, что именно языковые фреймы придают большую продуктивность коммуникативному воздействию, так как выполняют функцию расстановки психологических акцентов, а также направляют социальное внимание и, соответственно, определяют то, какая информация и какие темы приобретут социальное звучание и значение. Как отмечал З. Фрейду, посредством использования языка в качестве репрезентативной системы, люди создают модель собственного опыта. В результате формируется модель мира, созданная с помощью репрезентативной функции языка, основанная на нашем восприятии мира. Вместе с тем, мы используем язык для того, чтобы передать нашу модель, или репрезентацию мира другим. Процесс передачи может иметь различные, как устные, так и письменные формы ^[6]. Причём, написанные и сказанные слова являются «поверхностными структурами», которые в свою очередь представляют собой преобразованные психические и лингвистические «глубинные структуры». Соответственно, с одной стороны, язык является важнейшей составляющей психического опыта индивида, с другой – ведущим способом сообщения данного опыта. Следовательно, слова могут одновременно отражать и формировать психический опыт. Это свойство делает их мощным орудием, так как позволяет влиять на сознательные или бессознательные психические процессы с помощью языковых средств. С точки зрения нейролингвистического программирования (НЛП)у каждого человека есть собственная картина мира, основанная на внутренних «картах мира», которые формируются с помощью языка и сенсорных репрезентативных систем и являются результатом повседневного опыта. Причём, именно эти «нейролингвистические» карты в большей степени, чем сама действительность, определяют то, как мы интерпретируем и реагируем на окружающий мир, какой смысл придаём повседневному опыту. В силу этого «восприятие и понимание людей скорее напоминает процесс создания картины художником или фильма режиссером, чем записывание на магнитофон или процесс фотографирования» ^[1].

Важно отметить, что опыт, согласно постулатам НЛП, складывается на основе информации, поступающей из внешнего окружения и воспринимаемой с помощью органов чувств, а также ассоциативных воспоминаний, фантазий, ощущений и возникающих эмоций. Информация, прошедшая через органы чувств, постоянно кодируется, или «пакуется» с помощью уже имеющегося знания. Таким образом, опыт выступает своеобразным сырьем, из которого люди создают собственные карты, или модели мира ^[6]. Соответственно, СМК, транслируя информацию о террористических проявлениях, сообщают определённый опыт, который впоследствии становится элементом «карты мира» индивидов.

Отметим, что одновременно основой и результатом коммуникации являются социальные представления, которые обеспечивают разделяемые коды социального взаимодействия и позволяют конвенциализировать, объекты, идеи, теории, события и отношения, подчиняя их обыденности, здравому смыслу. Исследователь данного феномена М. Московичи, указывает на то, что представления основаны не на тех вещах и ситуациях, которые в них упоминаются, а на коммуникации, касающейся этих вещей и ситуаций ^[9]. Однако необходимо подчеркнуть, что важнейшей функцией социальных представлений является функция опосредованного поведения. Данная функция проявляется как во внешне наблюдаемом поведении, так и в эмоциональных проявлениях. Это подтверждается результатами исследований Р. Харре, который выявил, что появление тех или иных эмоций и их динамические параметры во многом зависят от социальных представлений. Современные исследователи констатируют, что в настоящее время в число навязчивых страхов (фобий) входят и страхи перед террором. Однако отмечается, что это не классические психиатрические фобии, подразумевающие навязчивую, необоснованную боязнь чего-либо неопределенного. Страх перед террористическим актом – глобальная угроза не только физическому выживанию, но и нормальному психическому состоянию человечества ^[10].Данные страхи и опасения, на наш взгляд, появляются вследствие формирования и развития социальных представлений о терроризме, происходящего под влиянием медиадискурса.

СМИ, как подчёркивает В. В. Лунёв, вольно или невольно служат надёжными пособниками террористов в нагнетании страха ^[21]. Однако, по нашему мнению, проблема гораздо глубже и относится к сфере информационно-психологического воздействия, которое заключается в изменении или укреплении взглядов, мнений, отношений и других психологических явлений. Неотъемлемая важнейшая часть террористического процесса, террофония, которая не только фиксирует социокультурную адаптацию терроризма в массовом общественном сознании, но и запускает механизм психологических изменений в менталитете, мировоззрении, образе жизни - как на личностном, так и на общесоциальном уровне ^[12].

Таким образом, с точки зрения автора под террористической агрессией следует понимать социально - нормированный коммуникативный акт, имеющий в рамках конкретной и дискретной ситуации деструктивную цель и призванный решить опредёлённые задачи ^[15]. К числу таких задач относится дестабилизация общества посредством порождением страха перед «лицом террора» у широкого круга лиц, и вместе с тем недоверия к демократическим режимам, не способным защитить граждан от терактов. Заметим, что «террористы самым серьезным образом способны изменить общественную атмосферу, посеять страх, неуверенность, недоверие к властным структурам»,- полагают современные исследователи Л.Я. Гозман, Е. Б. Шестопал ^[13]. В этой связи мы предлагаем рассматриватьсовременный терроризм как способ информационно-психологического воздействия с целью управления социумом посредством превентивного устрашения и достижения социально-политических и экономических целей ^[15].

Подчеркнём, что в современных условиях одно из основных направлений борьбы с терроризмом перемещается в коммуникационную сферу, на уровень риторики и дискурсов. Соответственно, актуализируется потребность в разработке практико-ориентированных коммуникативных технологий, ориентированных на снижение негативных социально – психологических последствий террористических проявлений, а именно, снижение уровня тревожности и предотвращение панических настроений в связи с угрозой терроризма. Наряду с этим в условиях глобальной информатизации социального пространства, необходима оптимизация системы информационно-психологического противодействия терроризму.