Impact of Hegel’s philosophy upon the formation and development of Jhering’s doctrine on law (the conclusion)

Gorban Vladimir Sergeevich Doctor of Law Head of the Department of Philosophy of Law, History and Theory of State and Law, Head of the Center for Philosophical and Legal Studies, Institute of State and Law of the Russian Academy of Sciences 119019, Russia, Moscow, Znamenka str., 10 gorbanv@gmail.com Other publications by this author

Влияние философии Гегеля на формирование и развитие правовой теории Иеринга было существенным. Оно проявлялось не только в общем влиянии философского учения Гегеля на последующее развитие общественно-политической и правовой мысли, но и в непосредственном обращении Иеринга к различным теоретическим концептам гегелевской философии истории, философии права, логике. Некоторые аспекты такого влияния были исследованы нами ранее. В частности, в правовой теории Иеринга прослеживается обращение к таким теоретическим концептам гегелевской философии, как: идея диалектики, изменчивости и разумности всего существующего, «идея права», право как идея, которая должна осуществляться, субстанцией права является свободная воля, и к некоторым другим. Кроме того, оба мыслителя при обсуждении политико-правовой проблематики придавали существенное значение понятиям: «принуждение», «борьба», «интересы». Для правовой теории Иеринга эти понятия имели ключевое значение. Особенно в поздний период творчества факторы принуждения, борьбы и интересов в значительной степени отличали правопонимание Иеринга. Можно сказать, визитными карточками и нарицательными обозначениями правовой теории Иеринга стали идеи «борьбы за право», «юридически защищённого интереса», «юриспруденции интересов» и некоторые другие. Они отнюдь не характеризуют исчерпывающе правовую теорию Иеринга, но являются важной частью его правовых взглядов. При сравнении и сопоставлении взглядов Гегеля и Иеринга на значение момента принуждения в праве, факторов борьбы и интересов для правопознания и правопонимания, обнаруживаются существенные моменты сходства воззрений мыслителей, а также элементы преемственности и новизны в применении и интерпретации Иерингом соответствующих концептов гегелевской философии.

В первом томе «Цели в праве» Иеринг первоначально подводит читателя к тому, чтобы сделать однозначный вывод о связи права и социального принуждения, которое реализуется с помощью государства, придавая правовым нормам принудительный характер. В понятии права важными моментами, по мнению Иеринга, являются момент нормы и момент принуждения. Но это лишь формальная сторона права, которой, как заявляет сам автор, недостаточно для понимания права, для его полного определения, выявления его понятия и значения. Право не может рассматриваться только с его формальной стороны, поскольку в этом случае оно есть не более, чем пустая норма, произвольное веление, элемент деспотического строя. Для понимания права важен наряду с формальным также материальный или субстанциональный момент. Субстанциональным моментом права, по Иерингу, являются «цели, которые право должно осуществлять» ^{[28, с. 274]}. Но цель по существу есть тоже категория формальная. Цель может быть любой. Иеринг лейтмотивом всего сочинения о цели в праве взял идею о том, что как само право, так любое его проявление, его правовые институты и нормы не могут быть сами для себя. Всё, что есть в праве имеет цель; каждый правовой институт, каждая отдельная правовая норма выполняет определённую цель. Они имеют не только точную, определённую цель, но и средства для её осуществления, достижения. Любую правовую норму, которая не выполняет какой-то конкретной функции, не осуществляется, Иеринг исключает из права. Ни одна норма не должна быть случайной, ни одно правовое явление не должно быть случайным, так как всё правовое есть целесообразное и полезное, годное и осуществимое, служащее конкретным целям и пригодными средствами. «Правовая норма, никогда не осуществлявшаяся или переставшая осуществляться, не имеет больше никакого права на это наименование, она становится ослабленной пружиной в механизме права, которая не работает и которую можно вынуть, не вызывая ни малейших изменений», - пишет Иеринг ^{[4, с. 53]}. Идея цели, целесообразности – это квинтэссенция римского правового, государственного и религиозного мышления. Римское право, как и римская религия, пронизано идеей целесообразности. Позитивным историческим примером основных теоретических построений и конструктов Иеринга являлось римское право, на материале которого он пытался сформулировать общее учение о праве. Одними формальными категориями, особенно с изменчивым содержанием, сущность и значение права не могут быть объяснены.

Посвятив значительную часть своего сочинения о цели в праве формальной стороне права, Иеринг приходит к выводу о том, что право не может рассматриваться лишь со стороны позитивизма, только с точки зрения того, какое право есть. В этой связи он ставит знак равенства между позитивизмом и деспотизмом. Для понимания права справедливы и необходимы вопросы о том, каким право может быть и каким оно должно быть ^{[28, с. 274]}. Это традиционные вопросы философии права, так как именно она рассматривает право с точки зрения должного, каким право должно быть. Постановка философско-правовых вопросов о том каким право может и должно быть к праву, понимаемому лишь с формальной стороны, т.е. как принудительных норм, обеспеченных государственным принуждением, ведёт к однозначному ответу, восклицает Иеринг, - этот ответ: это не есть право, это не право ^{[28, с. 274]}. Идеальный образ права, мыслимый в категориях возможного и должного, - это для Иеринга: «гарантированный порядок гражданского общества» ^{[28, с. 274]}. Идеей права является соответственно обеспечение прочного порядка жизни, порядка гражданского общения и совместной жизни, порядка гражданского общества. К достижению этой цели стремится право, чтобы называться таковым. Процесс реализации этого стремления не прекращается, так как право развивается вместе с обществом, рефлектируя и обеспечивая его жизненные условия. Здесь Иеринг подтверждает свою приверженность пониманию права, изложенному в первых двух венских докладах. Ценностями права, порядка жизни гражданского общества, являются для Иеринга: равенство перед законом, которое есть проявление идеи справедливости ^{[20, с. 66]}, состояние, когда идея государства и идея свободы находятся в согласии, и это тот идеал, к которому должен стремится каждый народ ^{[20, с. 132]}, свобода, которая есть условие нравственного развития, и это есть нечто возвышенное по отношению к человеку, и человек ни сам для себя, ни для его потомков не может обесценить этого ^{[20, с. 239]}.

В определённом смысле «выпячивание» момента принуждения в праве, а именно государственного принуждения, которое объявляется Иерингом способом существования права, моментом его понятия, является, надо прямо сказать, избыточным. Анализ всего динамичного развивавшегося правопонимания Иеринга показывает, что связь права и государственного принуждения в действительности проявляется в его учении в том, что лишь право может себе позволить такое средство своего осуществления как государственное принуждение, его, т.е. права, исключительная возможность, особенный способ осуществления. Нравственность значительно шире права, она проникает повсюду, но она снабжена лишь механизмом психического принуждения. Государство есть монополист, единственный носитель права принуждать, но принуждение может осуществлять государство лишь в правовой форме. Она проявляется в том, что государство точно заранее определяет и устанавливает условия, при которых такое принуждение может быть реализовано. Не государственное принуждение является содержанием права, так как первое есть лишь гарантированный способ осуществления последнего.

Гегель аналогичным образом полагал, что принуждение необходимо для права. Так, в «Философии права» он писал, что принуждение «не только обусловлено правом, но и необходимо, а именно как второе принуждение, которое есть снятие первого принуждения» ^{[2, с. 142]}. Под вторым принуждение он имел ввиду то, что насилие или принуждение, взятое абстрактно, неправомерно ^{[2, с. 142]}. Для снятия неправомерного принуждения или насилия необходимо правовое принуждение. Далее, по Гегелю, абстрактное право есть принудительное право ^{[2, с. 143]}. «Определять сразу же заранее абстрактное или строгое право как такое право, к соблюдению которого можно принудить, - пишет Гегель, - значит понимать его, исходя из следствия, которое появляется лишь окольным путём неправа» ^{[2, с. 143]}. В этой связи Иеринг также понимает принуждение и его обусловленность правом исходя из следствия, которое появляется путём неправа. Формальная сторона права важный момент его понятия, его осуществления, но она не исчерпывает его понятия. Цель права состоит в обеспечении жизненных условий общества. Принуждение служит поддержанию и обеспечению законного порядка жизни, порядка гражданского общения и совместной жизни людей. Государственное принуждение в правовой форме обеспечивает охрану правопорядка от всякого его нарушения, от посягательств на него со стороны неправа. Иеринг сам последовательно отстаивает эту мысль, заявляя, что «объектом государственного принуждения является осуществление права» ^{[28, с. 183]}, которое с точки зрения его содержания определяется им как «форма обеспечения жизненных условий общества, снабжённая силой принуждения государства» ^{[28, с. 345]}.

Текстуально, т.е. с точки зрения того, как Иеринг описывает значение принуждения в праве, тема принуждения выглядит как одна из самых слабых сторон его учения. Слабость заключается в том, что, указав на значение принуждения для формальной осуществимости права, он пытается разграничить право, мораль, нравственность, религиозные нормы через понятие принуждения, называя его важным, а то и абсолютным критерием права, пусть даже и с формальной стороны. Принуждение на первый взгляд в теоретической картине правопонимания Иеринга становится всезначимым фактором, некой особенностью права, через которую может быть постигнута его сущность. В свойственных писательской манере Иеринга торжественных, жреческо-наставленческих фразах он часто прибегает к формулированию своих мыслей, в данном случае о связи права и принуждения, таким образом, что его безапелляционный тон и в некоторым смысле явная претензия на универсальность вывода ведут к очевидному выводу, что автор эту отдельную грань или сторону правопознания или правопонимания считает самой важной, главной, основной или всеобъясняющей. Но в действительности через несколько страниц тема дополняется, уточняется. Заявленная и достигнутая вроде бы «абсолютная» истина вдруг объявляется относительной и неполной, недостаточной, чтобы объяснить право, его реальное значение и смысл в совместной жизни людей. Так и вопрос о обусловленности права принуждением звучит в целом по гегелевски, но стиль изложения у Иеринга ближе к мыслителям античной философии, особенно Гераклита, для которого была характерна специфическая манера философствования, в которой проявлялся не метафизически мыслящий философ, как например Аристотель, а философ-реалист, сопереживающий, со-бытийствующий, обращённый в своих мыслях и выражениях к реальной действительности. И оттого высказанные мысли философа приобретают наставленческий, пророчески-проповедческий характер, даже в некотором смысле угрожающий. В этом видится явная схожесть стиля и манеры формулирования и изложения учения о праве Иерингом. Изучение его личности и характера на основе многочисленных свидетельств и личных материалов, в первую очередь переписки, показывает совершенно особенное честолюбие мыслителя, характерные для него резкие перепады настроения, большие творческие способности; он был очень хорошим пианистом, организатором регулярных творческих вечером, известным в своей среде анекдотистом, выкупал их у своих товарищей, заявляя: «Назовите цену и не произносите его больше никогда!»; был даже фермером в Гиссене. Он не раз судился со своими домоуправителями, зачастую проигрывая процессы. Иеринг – известный эксперт в реальных юридических процессах. Его сложно назвать созерцающим философом, склонным к абстрактному и метафизическому, отвлечённому изложению своих правовых воззрений. Он юрист в полной мере этого слова, который примеряет к себе по образному выражению Г. Радбруха платье социолога, но мы бы добавили и философа права. Он не философ в плате социолога (описательная формула Радбруха), а реалистически думающий юрист в платье философа и социолога права.

Итак, определённая стилистическая гиперболизация принуждения в праве (первый том «Цели в праве») наводит читателя на выводы о том, что для Иеринга право целиком и полностью определяется государственным принуждением. Но при этом Иеринг далее заявляет, что моменты нормы и принуждения хотя и важные для понимания права, но лишь формальные и недостаточны для объяснения сущности права и его содержания. От той исполненной позитивистскими мотивами проповеди государственного принуждения и его значения для формальной стороны права не остаётся и следа. Государственное принуждение рассматривается как важная, но одна из сторон права, а само право не сводится к принуждению. Для нормального, устойчивого развития общества, свободного гражданского общения необходимы двусторонне обязывающие нормы. Переходя к этому вопросу, Иеринг замечает, что расхожее определение права как воплощения действующих в государстве принудительных норм очень мало даёт для того, чтобы возникло состояние, которое можно назвать правовым ^{[28, с. 278]}. Оба момента – нормы и принуждения, которые изначально рассматривались как критерии правового и неправового, а точнее формально-правового и формально-неправового, недостаточны (а согласно буквальному выражению Иеринга – очень мало значимы) для возникновения правового состояния. Но если моменты нормы и принуждения столь мало значимы для возникновения правового состояния, то право, как минимум, не совпадает с понятиями нормы и принуждения. Право есть нечто значительно большее, чем принудительные нормы. Борьба с позитивизмом – задача, которую он ставил себе в первом венском докладе, не привела его к последовательному теоретическом различению права и закона в последующих работах. Это была даже своего рода клятва. Назвав позитивизм «смертельным врагом» и «главным злом» юриспруденции, Иеринг торжественно заявлял: «Я выступаю здесь ради того, чтобы бороться с ним; это есть и должна быть моя задача до тех пор, пока я тружусь в этой сфере» ^{[24, с. 55]}. В «Цели в праве» право и закон теоретически различаются с трудом. Фактически Иеринг в этом сочинении различает право и закон, но это различение не достигло у него сколько-нибудь законченной теоретически последовательной формы. Наш современник Л.С. Мамут, один из наиболее крупных знатоков Иеринга в новейшем правоведении, читавший его произведения в оригинале, справедливо отмечал, что «большинство его суждений (особенно высказанных в «Духе римского права», «Цели в праве») фактически имеют своим адресатом закон, а вовсе не право» ^{[5, с. 705-706]}. «Это обстоятельство, - писал Л.С. Мамут, надо тщательно учитывать и при более конкретном знакомстве со взглядами Иеринга на соотношение государства и права» ^{[5, с. 706]}.

Л. С. Мамут был прав как в том, что Иеринг непоследователен в теоретическом различении права и закона, так и в том, что он фактически, особенно в «Цели в праве», зачастую имеет ввиду закон, а не право. Это совершенно справедливо, но это можно сказать только лишь о «Цели в праве» и отчасти о «Борьбе за право». Что же касается сочинений 50-60-ых гг., то в этот период Иеринг значительно более последователен в теоретическом разграничении и различении права и закона.

В «Цели в праве» право вообще есть часть объективно нравственного порядка. Оно действует совместно с моралью и нравами (нравственность в узком смысле). Сама нравственность объясняется с точки зрения социального утилитаризма. Всё, что полезно обществу, становится нравственным, и наоборот, то, что обществу вредит - ненравственно, безнравственно. В этой связи право может быть подвергнуто нравственной критике, так как с одной стороны право есть часть нравственности, а с другой - право должно быть социально полезным, так как оно обеспечивает и поддерживает порядок гражданского общения и совместной жизни людей. Закон исходит от государства. В нормах закона содержатся определения, которые должны отражать жизненные условия общества. Если нормы закона расходятся с жизненными условиями общества, то они, по Иерингу, называются несправедливыми. Справедливым может называться только тот закон, в котором определения закона и их предпосылки находятся в равновесии ^{[28, с. 290]}. Но справедливость не есть собственно правовое требование. Она выступает в учении Иеринга как требование нравственности.

Рассматривая проблему влияния нравственности на государственную власть, Иеринг выдвигает положение, что, так как общество является источником и носителем нравственного, а государство есть не более, чем представитель общества в реализации его целей, то соответственно в первую очередь государство призвано осуществлять и поддерживать нравственность. Если государственная власть в своих приказах и распоряжениях «вступает в противоречие с воззрениями народа, то она тоже подлежит осуждению как безнравственная и не только лишь в отношении отдельного регулирующей меры, но и в отношении тех правовых институтов, которые она вводит, или тех, которые она и дальше терпит, после того как они утратили свою правомерность в глазах народа» ^{[29, с. 107]}.

Во втором томе «Цели в праве» Иеринг выставляет в качестве нравственного требования к праву идею формального равенства. Оно носит в учении Иеринга абсолютный характер, но подлежит применению к анализу как отдельных судебных решений и актов органов исполнительной власти, так и к законам государства. Формальное равенство, как нравственное требование, понимается им в виде идеи человечества. «Нравственное чувство, - пишет он, должно преодолеть все общественные различия и возвысится до полного, практического осуществления идеи человечества» ^{[29, с. 106-107]}.

Законы, как и все государственные акты, а также решения судьи могут рассматриваться как произвольные. «Произвольными, - пишет Иеринг, могут быть не только решения судьи или правительственные акты, но могут быть и произвольные законы» ^{[28, с. 282-283]}. Отступление от требований самого закона со стороны законодателя или исполнителей закона, а также суда, характеризуется как произвольное. Значение определения «произвольный» в отношении законов и иных актов раскрывается через формулу двусторонне обязывающих норм. Они являются важным критерием оценки законов и всей деятельности государства как правового. Только в условиях, когда правовые нормы носят двусторонне обязывающих характер, т.е. связывают не только адреса норм, но и государство, может быть достигнуто правовое состояние. Для обеспечения правопорядка недостаточно лишь состояния господства законов. Важнейшим условием формирования правового состояния гражданского общения и совместной жизни людей является соблюдение и уважение законов и права со стороны государства. Это есть требование к правовому государству и его основная задача, которая состоит в том, чтобы обеспечивать уважение к праву и закону.

Эмпирико-социологическое юридико-позитивистское толкование политико-правовой проблематики Иеринг последовательно проводил и в «Борьбе за право». В этом сочинении объективное право определяется им одновременно и как «совокупность применяемых государством правовых принципов», и как «законный порядок жизни» ^{[26, с. 4]}. Право таким образом одновременно выступает и как средство, и как цель, что само по себе крайне противоречиво. Средство не может быть одновременно и целью. Но в диалектической интерпретации права Иерингом первое - это идея (совокупность правовых идей, правовых принципов), а второе – её реальное осуществление (законный порядок жизни). В дальнейшем изложении у Иеринга «законный» порядок превратится в «прочный» и «реальный» порядок жизни. Защищая «право вообще», индивидуум защищает с одной стороны «авторитет и величие закона», т.е. из определения объективного права – закон есть совокупность применяемых государством правовых принципов. С другой стороны, он таким образом, т.е. защищая право вообще, «обеспечивает и поддерживает прочный порядок жизни», т.е. установленный законом, так как порядок «законный» ^{[4, с. 55]}. Кроме того, «…каждый, пользующийся благословенными дарами права, должен также в свою очередь содействовать поддержанию мощи и значения закона» ^{[4, с. 56]}. В «Борьбе за право» право и закон употребляются крайне неразборчиво, часто взаимно заменяя друг друга, хотя и в этом сочинении закон и право не одно и тоже. Социологическая интерпретация права как порядка жизни уже предполагает не тождественность закону. Кроме того, борьба за право есть борьба существующего права с вечно нарождающимся, новым, т.е. тем, каким оно должно быть. Так называемый конфликт правовой идеи самой с собой. С одной стороны, если право – это закон, то соответственно, борьба существующего закона с становящимся, новым, долженствующим быть, более совершенным законом. Это есть борьба «применяемых государством правовых принципов» - существующих (применяемых) и новых, более совершенных (долженствующих применяться). Если эти принципы есть закон, а единственным источником такового Иеринг объявляет государство, то получается, что борьба за принципы должна вестись в процессе разработки и принятия закона, т.е. борьба убеждений, интересов. Об этом он прямо писал в оригинальном тексте второго венского доклада о «Борьбе за право» (1872). Если интересы слабы или недостаточно сильны, то закон не появляется и продолжает действовать старое право, т.е. в данном случае старый закон. С другой стороны, право – это поддерживаемый и обеспечиваемый законом, законный порядок жизни. Соответственно, в этом случае борьба ведётся между старым, т.е. существующим порядком и новым (становящимся). Здесь борьба уже не за идею, а за её осуществление в реальности.

В «Борьбе за право» положение об ценности права в его осуществимости, в реализации им свои функций, приобретает терминологическую форму «права как практического понятия» ^[25], в чём последовательно проявляется понимание Иерингом природы понятия права как относительного, обусловленного изменчивыми условиями жизни общества. Для Гегеля право, как идея, понятие, принцип, есть величина абсолютная, дух, разум. В «Лекциях по философии права» Гегель писал, что, во-первых, «право не может пониматься иначе, как идея» ^{[17, с. 39]}, а во-вторых, «право – это одна из сторон проявления абсолютного, божественной идеи» ^{[17, с. 39]}. В «Философии истории» Гегель писал, что понятие духа «является лишь чем-то всеобщим, отвлечённым» ^{[1, с. 26]}. Для того чтобы понятие стало действительным необходимо его «обнаружение в действии, осуществление, а его принципом является воля, деятельность человека вообще. Лишь благодаря этой деятельности реализуются, осуществляются как вышеупомянутое понятие, так и в себе сущие определения, так как они имеют силу не непосредственно благодаря им самим» ^{[1, с. 26]}.

«Функция права в общем, - пишет Иеринг, - состоит только в том, чтобы себя осуществлять» ^{[18, с. 41]}. «Сущность права, - пишет Иеринг, есть практическое осуществление» ^{[4, с. 53]}. В этом заключении Иеринга прослеживается гегелевское: «Право не должно быть лишь представлением, субъективной идеей, которая бы не осуществлялась» ^{[17, с. 42]}. Согласно Иерингу, то, «что не реализуется, то не есть право», и наоборот, то, что «реализует эту функцию есть право», даже если оно в качестве такового не признано и не распознано, например, обычное право. Действительность является исключительным средством познания «истинного права», поскольку всё, что закрепляется в законе или иным образом формулируется в качестве права должно пройти проверку действительностью, которая одна лишь может составить заключение о том, является ли данное право истинным или нет.

Опираясь на исследование римского права в его последовательном развитии, Иеринг индуктивным путём устанавливает исключительное проявление принципа пользы и целесообразности во всех правовых и государственных институтах римского права. Кроме того, выводы Иеринга подтверждаются им анализом римской религии, в которой каждое божество признаётся только, если выполняет определённую, полезную функцию. То обстоятельство, что религия в Древнем Риме возникла не до появления государства, как это традиционно бывало в истории, а после возникновения государства, служит Иерингу также аргументом в защиту его вывода о том, что не только правовые и государственные институты, но и религиозные, сама религия возникла социальный институт для определённых целей. Всё пронизано в римской истории идеей целесообразности. Римское право, как и римская история в целом, были для Иеринга одним из главных источников, откуда он черпал свои идеи. Методом общей индукции он переносил ценности и особенности римского права, правового мышления в область разрабатываемой им политико-правовой проблематики. Из области римского права он извлекает идею о напряжённом и трудном процессе развития права, отдельных его институтов и положений, правовых ценностей. Так, он отмечал, что для признания идеи, что человек как таковой может быть субъектом права понадобились сотни лет, миллионы жизней, напряжённая борьба за обретение правовой истины.

Проблематика борьбы в осуществлении идеи права обсуждается и признаётся в философской системе Гегеля. Значение борьбы в историческом процессе обусловлено, по Гегелю, тем, что идея права реализуется в поступках и действиях людей, которые руководствуются страстями, интересами, характерами потребностями. Лишь потребности, страсти и интересы играют в исторической драме главную роль. Страсти, своекорыстные цели, удовлетворение эгоизма имеют такую силу, что они не признают никаких пределов, которые для них устанавливают право и мораль. Постепенно в напряжённой борьбе с интересами, страстями, своекорыстными целями человек приучается к порядку и умеренности, к праву и моральности. «Таким образом, - пишет Гегель, развитие является не просто спокойным процессом, совершающимся без борьбы, подобно развитию органической жизни, а тяжелой недобровольной работой, направленной против самого себя: далее, оно является не чисто формальным процессом развития вообще, а осуществлением цели, имеющей определённое содержание» ^{[1, с. 66-67]}.

В учении Иеринга о праве «жизнь права – борьба, борьба народов, государственной власти, сословий, индивидов» ^{[4, с. 24]}. Всякое право в мире является результатом борьбы, каждое важное правовое положение рождается в борьбе. При этом право народа, как и право отдельного человека предполагают постоянную готовность к его отстаиванию. Вся жизнь права представляет собой картину неустанной борьбы.

«Всемирная история не есть арена счастья», - писал Гегель. «Периоды счастья являются в ней пустыми листами, потому, что они являются периодами гармонии, отсутствия противоположности» ^{[1, с. 31]}. Аналогично высказывается Иеринг: «Мир без борьбы, наслаждение без труда принадлежат временам рая; история знает их только как результат неустанного тяжёлого напряжения» ^{[4, с. 25]}.

Ту самую противоположность органическому развитию, которую подчёркивал Гегель, говоря историческом развитии, которое совершается и происходит в борьбе, в напряжённой борьбе, Иеринг позже избрал в качестве главного контраргумента против доводов исторической школы о развитии, которое, как считали её представители, совершается как спокойный безмятежный органический процесс, подобно языку или растению. Можно было бы предположить, что идея борьбы как лейтмотива понимания развития, в том числе возникновения, образования и прогресса права, навеяна Иерингу лишь многочисленными позитивными примерами из области римского права и римской истории, но в «Духе римского права» он упрекает Гегеля в том, что диалектическое развитие понятия из себя им не может быть принято. Но в философии истории, которую Иеринг хорошо знал, Гегель доказывал, что развитие идеи в логике не совпадает с развитием идеи в истории. Развитие идеи в логике является диалектическим процессом самосознания абсолютной идеи, которая в своём всеобщем содержании раскрывается в виде определённой системы категорий, начиная от самых общих определений и кончая более конкретными понятиями. В логике идея есть «абстрактная рефлексия в себе». В историческом процессе абсолютная идея, которая есть дух, разум, есть свобода, так как свобода есть сущность духа, осуществляется с помощью внешних средств, благодаря которым свобода осуществляет себя в мире. Благодаря деятельности человека осуществляется понятие свободы. Неизмеримая масса желаний, интересов, деятельностей является орудием и средством мирового духа.

Однако правовые понятия в учении Иеринга являются относительными, а не абсолютными, как в философии Гегеля. По мнению Иеринга, понятия, как логические элементы права, являются отражением жизненных условий и только в такой форме, т.е. в форме собственно понятий могут «удовлетворять потребностям жизни» ^{[1, с. 40]}. В этой связи Иеринг, знающий гегелевскую концепцию философии истории, считает, что понятие, даже в логике, должно быть подчинено закону относительности и исторической обусловленности. В этом отношении Иеринг односторонне и несколько произвольно толкует Гегеля, поскольку сам Иеринг, как было показано выше, признавал существование «идеи права», которую, не сумев истолковать посредством принципа относительности, поставил в «конфликт самой с собой» в процессе исторического развития. Абсолютная идея, мировой дух есть и начальная и конечная цель исторического развития. Иеринг же пытается интерпретировать идею права как относительную, но при этом, если право – «живое право действительности» - определяется относительным и изменчивым содержанием, то идея права остаётся идеей права, так как она и Иерингом в действительности понимается как абсолютная. Классики русской либеральной правовой мысли - Е.Н. Трубецкой, А.В. Михайловский, наш современник немецкий правовед Д. Трипп и др. – признавали, что в учении Иеринга идея права носит абсолютный характер

Таким образом, философия истории, в которой идея свободы, которая есть также право как идея, как осуществлённая свободы, реализуется в деятельности человека, поступки и действия которого мотивируются страстями, интересами, потребностями, эгоистическими целями. Осуществление идеи в истории, в реальной деятельности человека не является органическим процессом, таким как развитие идеи в логике, а напротив, совершается в непрерывной и напряжённой борьбе. Собственно, те же мотивы интересов и страстей, та же формула борьбы, которая совершается в истории права непрерывно, и даже схожая абсолютная идея формируют картину правопонимания Иеринга в «Духе римского права» и «Борьбе за право».

Гегель подчёркивал значение интересов индивидов в процессе исторического развития, осуществления идеи в конкретной человеческой деятельности. Он полагал, что «вообще ничто не осуществлялось без интереса тех, которые участвовали своей деятельностью» ^{[1, с. 27]}. Он считал, что для силы и могущества государства важно, чтобы «частный интерес граждан соединяется с его общею целью, если один находит свое удовлетворение и осуществление в другом, - и этот принцип сам по себе в высшей степени важен» ^{[1, с. 28]}. Иеринг, взяв за основу реалистической картины жизни, реальной действительности, мотивов поступков и действий человека понятие интереса, поставил право на службу интересам человека. Интерес определяет в учении Иеринга содержание субъективного права отдельного человека. Интересы получают посредством права защиту и тем самым гарантированное удовлетворение. Субъективное право возвышает над чисто материальными интересами и превращает его в атрибут достоинства личности. Право предоставляет защиту интересам, которые не противоречат совместному сосуществованию людей в обществе, как свободных индивидов, их свободному гражданскому общению и развитию гражданского оборота. Право есть порядок защищённого сосуществования людей и устойчивого развития общества, границы и критерии оценки которого определяются балансом свободы индивида и интересов общества.

Критикуя понимание свободы лишь в субъективном, формальном смысле, Гегель писал, что превратно, ошибочно «…ограничение произвола принимается за ограничение свободы» ^{[1, с. 49]}. «Наоборот, такое ограничение, - писал Гегель, является просто условием, делающим возможным освобождение, а общество и государство являются такими состояниями, в которых осуществляется свобода» ^{[1, с. 49-50]}; «…право, нравственность, государство и только они являются положительною действительностью и обеспечением свободы. Та свобода, которая ограничивается, есть произвол, относящийся к частностям потребностей» ^{[1, с. 45]}.

Иеринг вслед за Гегелем признавал, что интерес индивида связан с общим интересом, что для обеспечения порядка жизни и развития общества необходима согласие индивидуальных и общественных интересов, что борьба за субъективное право является также борьбой за право вообще, за общий интерес, которая есть моральная обязанность по отношению к обществу. В понимании общей пользы, общего блага проявляется нравственность, поэтому действия в ущерб интересам общей пользы или общего блага являются осуждаются нравственностью. Но право, по Иерингу, есть часть нравственности, которая осуществляется особым способом посредством государственного принуждения, обеспечивая тем самым минимум нравственности в поступках и действиях человека.

Для Иеринга право выступает и как политика силы, которая обеспечивает достижение целей права. Иеринг подчёркивал этим, что право обладает особым способом осуществления, опирается на государство, обладает способностью обеспечения порядка жизни в обществе, реализация которой, как прямо указывает Иеринг, ведёт к «господству права» ^{[28, с. 193]}. В философской концепции истории Гегеля государство посредством многих организаций и изобретений, целесообразных учреждений и продолжительной идейной борьбы ведёт к «осознанию того, что является целесообразным», для чего также нужна борьба с частным интересом и страстями, трудная и продолжительная дисциплина, пока не станет осуществимым вышеупомянутое соединение частного интереса и государственного (общего) интереса ^{[1, с. 28]}.

Для характеристики связи и сходства взглядов Гегеля и Иеринга целесообразно отметить и аргументацию обоих, к которой они прибегают при объяснении того, как проявляется нравственность, нравственное чувство в различных слоях общества. Так, Гегель писал, что «религиозность, нравственность, проявляющаяся в ограниченной жизни какого-нибудь пастуха или крестьянина, в своей сосредоточенной искренности и ограниченности немногими и совершенно простыми житейскими отношениями, имеют бесконечную ценность, и притом такую же ценность, как религиозность и нравственность, свойственные развитым и образованным людям и существованию, характеризующемуся многосторонностью соотношений и действий» ^{[1, с. 43-44]}.

В концепции борьбы за право Иеринг совершенно аналогично указывал на общность нравственного, идеального понимания права для всех людей, независимо от сословий, профессии и образования. «Идеальное понимание права, - писал Иеринг, не составляет преимущества высших натур; оно совершенно так же доступно самому невежественному человеку, как и самому образованному, самому богатому – как и самому бедному, диким, живущим в естественном состоянии народам – как и самым цивилизованным нациям, и именно в этом ясно обнаруживается, какое глубокое основание имеет этот идеализм в сокровенной сущности права, - он представляет собой не что иное, как здоровое состояние правового чувства» ^{[4, с. 49]}.

Наконец, совпадающие и схожие моменты проявляются во взглядах мыслителей на связь национального бытия, образа жизни и национального нравственного и правового мышления, правосознания.

Гегель писал по этому поводу в лекциях по философии истории: «Народы суть то, чем оказываются их действия. Каждый англичанин скажет: мы – те, которые плавают по океану и в руках которых находится всемирная торговля, которым принадлежит Ост-Индия с ее богатствами, у которых есть парламент и суд присяжных и т. д. Отношение индивидуума к этому заключается в том, что он усваивает себе это субстанциальное бытие, что таков становится его образ мыслей, и его способности развиваются так, чтобы он представлял собою нечто» ^{[4, с. 90]}.

В «Борьбе за право» доказательство силы правового чувства Иеринг находит на примере противопоставления англичан и австрийцев. «Лучшее доказательство этого даёт английский народ; его богатство не причинило никакого ущерба его правовому чувству, и в том, с какой энергий последнее проявляется даже в простых вопросах собственности, мы на континенте достаточно часто имеем случай убеждаться на сделавшейся типическою фигуре путешествующего англичанина, который мужественно вступает в борьбу с попытками обмана со стороны хозяев гостиниц и извозчиков, как если бы дело шло о защите права старой Англии…» ^{[4, с. 51-52]}. Противопоставляя правовое чувство англичан и австрийцев, а точнее энергию и силу с которой оно реализуется, с которыми вступает в борьбу за свои права англичанин и австриец при аналогичных условиях, Иеринг заключает, что «но в гульдене, от уплаты которого отказывается англичанин и который платит австриец, заключается больше, чем думают: в нём заключается часть Англии и Австрии, заключаются века их политического развития и их социальной жизни» ^{[4, с. 52]}.

Иеринг, используя теоретические концепты и идеи из философской системы Гегеля, пытается - и делает это вполне успешно - интерпретировать их на основе материала римского права и современного Иерингу правоведения. Оригинальность логико-понятийной и социально-практической обработки и интерпретации философско-исторических и философско-правовых идей и понятий, характерных для философии Гегеля, в учении о праве Иеринга не вызывает сомнения. Каждая идея подвергается критической оценке и принимается Иерингом лишь в той мере, в какой она соответствует его общей научно-исследовательской программе, основную цель которой он видит в соединении позитивной юриспруденции и философии права в единую, обособленную науку о праве. Она должна опираться на изучение эмпирической объективной социальной действительности с целью формулирования целесообразных правовых понятий, отражающих практические потребности и условия жизни общества. Очевидным недостатком подхода Иеринга к философии права является то, что он сам не выражает своего отношения к философии права, объявляя её в соответствии с духом времени спекулятивной, обращается с неё, как с «золушкой, которая носит дрова и воду для очага». Это выражение он сам применял к характеристике значения современной ему истории права как юридической науки. Иеринг не был в этом оригинален и одинок. После смерти Гегеля и «победоносного» шествия позитивизма отношение к философии права было крайне критическим. На её место пыталась заступить новая наука – «общее учение о праве», которая занялась выработкой априорных основных правовых понятий, как-то: правоотношение, правовой субъект, правовая норма, и основных структур, как-то: причинность, действие, система и т.п. Всякое содержательное философское обоснование права она отвергала как спекулятивное. Иеринг отразил в своём отношении к философии права эту тенденцию своего времени. Однако поздний Иеринг всё более и более тяготел к отысканию философской формулы обоснования права.