Interpretative Repertoires of Perception of 'Friends' and 'Aliens' in Metaphors of Different Types and Narratives Used by Adults

Alperovich Valeriya PhD in Psychology Associated Professor at Academy of Psychology and of Pedagogics, Southern Federal University 344065, Russia, Rostovskaya oblast', g. Rostov-Na-Donu, per. Dneprovskii, 116, of. 419 valdmalp@rambler.ru Other publications by this author

Введение

Бинарные оппозиции и континуумы «Мы-Они», «Враг-Друг», «свой»-«чужой» всегда привлекали и привлекают внимание исследователей, потому что они задают когнитивную рамку восприятия человеком социальных явлений и процессов, влияют на его стратегии взаимодействия с окружающими людьми.

Одной из психологических моделей понимания индивидом и группой феноменов «свой-чужой» является ступенчатая интегративная модель восприятия «чужого» Б. Шефера, М. Скарабиса, Б. Шледера ^[18]. В этой модели восприятие личностью «чужого» социального объекта или субъекта определяется тремя факторами: знаниями о них, опытом взаимодействия с ними, взаимосвязью с идентичностью. Авторы полагают, что на первой ступени восприятия «чужое» как неизвестное субъекту вызывает у него безразличие. Впрочем, по мнению В.В. Знакова ^[6], к неизвестному человек может испытывать опасение и антипатию, что порождает стереотипизацию «чужого». На второй ступени восприятия находится чужое как неиспытанное. Это объекты, о которых субъект знает, но у него нет опыта взаимодействия с ними. Поэтому они оцениваются амбивалентно. На третьей ступени восприятия находится чужое как «не свое», чуждое. По мнению авторов, оно вызывает негативную реакцию субъекта, потому что не соответствует его главным социально-психологическим свойствам, которые, как он полагает, ему присущи. Идентичность субъекта базируется на его ценностях, в свою очередь, составляющих основу его социального самоопределения. Таким образом, чужое как «не свое» воспринимается субъектом в качестве «угрозы идентичности». Если у субъекта появляются знания о «чужом», он взаимодействует с ним, «чужое» соответствует его идентичности, то «чужое» превращается в «свое».

Модель Б. Шефера, М. Скарабиса, Б. Шледера помогает объяснить конфликтные ситуации в общении с партнером, воспринимаемым в качестве «чужого», в рамках межэтнического взаимодействия, ситуациях появления мигрантов, беженцев, адаптации к новому месту учебы, работы и т.д.

В когнитивной лингвистике и в когнитивной психологии изучаются механизмы, формирующие содержание конструктов «свой»-«чужой». Они отражаются в речевом поведении индивида.

Метафоры и нарративы являются частью речевого поведения человека. Нарративы представляют собой последовательность событий, взаимосвязанных во времени, т.е. вымышленные и реальные истории (биографии отдельных людей, история народа, сказки, легенды и т.п.). По мнению многих ученых, повествование определяется культурными прототипами, нормами и правилами, «бродячими» сюжетами, языковыми конструкциями. Биографические схемы и событийные сценарии в нарративах структурированы социокультурными матрицами.

Метафоры и нарративы в современном гуманитарном знании давно превратились в объекты междисциплинарных исследований, средства психотерапии. Поэтому мы обратимся только к некоторым работам. И.В. Попова, А.О. Преображенская, Е.Е. Чурилова ^{[10, 11, 17]} согласны с утверждением о том, что нарратив ― это средство репрезентации развития личности, осмысляющего ее жизненный путь, явления, объекты и процессы социальной реальности. Л.Г. Степанова ^[13] рассматривает нарратив как «фильтр» событий и ситуаций, соответствующих жизненной истории личности, ее основной метафоре. Зарубежные авторы интересуются репрезентацией политических и социально-экономических явлений в биографических нарративах. Так, проведен анализ нарративов об этнической дискриминации подростков (L. Kiang & K. Bhattacharjee, 2016) ^[20] и студентов из этнического большинства и этнического меньшинства (M. Pasupathi, C. Wainryb & M. Twali, 2012) ^[22].

Приоритетная роль нарратива в познании субъектом социокультурной реальности отражена в понятии «нарративный способ понимания мира», которое восходит к работам Дж. Брунера. В.В. Знаков ^[6] рассматривает нарративный способ понимания мира как когнитивно-эмоциональные процессы. Основаниями нарративного понимания становятся мнения и смыслы. Формой понимания является понимание-гипотеза, типом понимания как его результатом ― понимание-интерпретация. Мнения как оценки, познавательное и эмоциональное отношение к содержанию, т.е. его смыслы, конструируются в межличностных и межгрупповых отношениях, являются коллективным продуктом. Они задают рамки восприятия для личности, могут порождать стереотипизацию социальных объектов или субъектов, например, членов иных групп. Понимание-гипотеза предполагает прогнозирование, представление о причинах и следствиях события, осуществление выводов и построение версии событий, особенностей окружения субъекта или объекта. В концепции В.В. Знакова понимание социокультурной реальности базируется на интерпретации, которая зависит от ценностей, смыслов, представлений и норм субъекта и группы.

Механизм нарративного понимания индивидом социальных объектов и других субъектов раскрывается в исследовании Т.А. Тереховой и С.К. Малахаевой ^[15]. Авторы анализируют нарративы посредством метода семиотических триад Ч. Пирса, выделяя репрезентанту (описание действия, практики), суть действия, интерпретацию. Интерпретация рассматривается «как способ выявить эту зависимость между репрезентантой и объектом» [там же, с. 148], т.е. способ выявить значения, смыслы и ценности этого события, ситуации для рассказчика. Нарратив несет смысловой код как «общезначимый социальный смысл» [там же, с. та же], комплекс житейских принципов и правил.

Метафора в лингвистике представляет собой литературный прием, фигуру речи, в которой название объекта одного класса (слово или словосочетание) используется для обозначения объекта другого класса.

В современной психологии развиваются разные направления изучения метафор. Прежде всего, метафоры рассматриваются в качестве инструмента социального познания, мышления человека (М.О. Аванесян, 2015; Е.П. Суханов, 2016) ^{[1, 14]}.

Метафоры становятся способом познания ценностей и смыслов, мотивационной сферы личности (Д.Э. Волкова, А.Б. Орлов, Н.А. Орлова, 2010; Е.А. Сорокоумова, Д.С. Фадеев, 2015) ^{[4, 12]}. О.В. Вовденко ^[3] выявила эмоционально-выразительную, смыслообразующую, духовно-нравственную функции средств метафоры. Метафоры осмысливают элементы опыта человека, наделяют их эмоциональной оценкой, являются средством преобразования смысловой сферы личности.

Метафоры разных видов воплощают психический опыт субъекта (Е.С. Крамар, 2015; Д.Г. Трунов, 2011) ^{[7, 16]}. Д.Г. Трунов ^[16] анализирует метафорические оппозиции, описывающие психический опыт: «активное – пассивное», «внешнее – внутреннее», «высокое – низкое», «светлое – темное». Автор подчеркивает, что человек репрезентирует свой психический опыт посредством его объективации, основанной на схемах, заимствованных в социальном взаимодействии с другими людьми.

Метафоры репрезентируют межличностные отношения (Е.С. Крамар, 2015; P.A. Nelson & A. Thorne, 2012) ^{[7, 21]}.

Социальные явления и процессы отражаются в метафорах различных видов. Так, Н.Ю. Бородулина, Н.Л. Никульшина ^[2] показывают, что репрезентациями экономического кризиса в стране становятся метафоры природных и физических явлений, антропоцентрические, вегетативные, медицинские, артефактные, мифологические, механические и строительные метафоры. Е.П. Суханов ^[14] провел контент-анализ метафор педагогов и медицинских работников о своей работе и выделил метафоры движения, чувств, человека и общения, испытания и сражения, помощи, саморазвития и творчества, бесконечности и рутины, ценностей. П.К. Власов, А.А. Киселева ^[5] рассматривают разные виды метафор организации, выражающих базовые установки сотрудников, организационную культуру.

Ряд работ посвящен интегративной роли метафор в автобиографическом нарративе (Е.С. Крамар, 2015; Л.В. Лебедева, Л.В. Лепустина, 2013; А.О. Преображенская, 2007) ^{[7, 11]}. Так, Е.С. Крамар ^[7] указывает, что метафора структурирует интерпретацию событий личности, осуществляет переосмысление нарратива, в основе которого лежит личный миф, базовые жизненные концепции. По мнению Л.В. Лебедевой, Л.В. Лепустиной ^[9], метафоры выполняют экспрессивно-оценочную функцию, функцию фасцинации (выделение «зон» опыта), функцию концептуализации (фиксация мыслей и идей).

Итак, в психологии метафоры и нарративы трактуются в качестве инструментов познания, синкретического способа понимания, осмысления, интерпретации себя, социальных объектов и субъектов, объединяющего когниции и эмоции. Метафоры и нарративы становятся средствами конструирования, репрезентации психологических явлений, индивидуального опыта, жизненного пути, системы отношений личности, в том числе образов «своих» и «чужих» людей, «врагов» и «друзей». Метафоры интегрируют нарративы, выражают «жизненный девиз», на котором он базируется.

По мнению Н.А. Куткового ^[8], метафоры составляют часть т.н. интерпретативных репертуаров социальных объектов, представляющих собой способ описания некоторого социального явления.

Понятие «интерпретативный репертуар» означает, что метафоры используются людьми как вербальные инструменты интеграции и организации опыта взаимодействия с партнерами по общению, фиксации основных характеристик социальных объектов, своей и чужой группы, других людей, межличностных отношений.

Интерпретативный репертуар определяет объект, элементы и структуру повествования. С нашей точки зрения, разные интерпретативные репертуары могут составлять разные нарративы.

Мы понимаем интерпретативные репертуары восприятия «своего» и «чужого» человека как свойства и оценки, приписываемые субъектом данным партнерам по общению и их взаимодействию, выраженные в содержательных особенностях биографических нарративов, связанные с характеристиками «врагов» и «друзей», интегрированные метафорами «своих» и «чужих» людей.

Мы предполагаем, что метафоры разных видов могут быть включены в разные интерпретативные репертуары.

С нашей точки зрения, в представленных здесь исследованиях не выделены структурные и содержательные особенности метафор и нарративов, связанных с различными интерпретативными репертуарами. Не разработаны социально-психологические эмпирические модели интерпретативных репертуаров восприятия другого человека как «своего» и «чужого».

Программа и методы исследования

Проблемой нашего исследования являются метафоры и нарративы в разных интерпретативных репертуарах восприятия другого человека как «своего» и «чужого». Цель исследования заключалась в том, чтобы выявить различия метафор «своих» и «чужих» людей и нарративов о взаимодействии с ними, отражающих разные интерпретативные репертуары восприятия другого человека как «своего» и «чужого». Предметом исследования выступили метафоры «своего» и «чужого» человека, уровень выраженности принятия дискриминационных практик по отношению к другим людям, социально-психологические характеристики представлений взрослых о Враге и Друге, содержательные особенности нарративов о ситуациях взаимодействия субъекта со «своими» и «чужими» людьми. Сформулированы следующие гипотезы исследования: 1. Метафоры «своих» и «чужих» людей в разных интерпретативных репертуарах их восприятия могут различаться. 2. Разные интерпретативные репертуары восприятия «своих» и «чужих» людей могут различаться содержательными особенностями нарративов о ситуациях взаимодействия субъекта со «своими» и «чужими» людьми. 3. Разные интерпретативные репертуары восприятия «своих» и «чужих» людей могут различаться уровнем выраженности принятия дискриминационных практик по отношению к другим людям. 4. Разные интерпретативные репертуары восприятия «своих» и «чужих» людей могут различаться социально-психологическими характеристиками представлений личности о Враге и Друге.

Применены следующие методы: контент-анализ метафор, анализ характеристик представлений, нарративный анализ ситуаций взаимодействия субъектов со «своими» и «чужими» людьми, методы математической статистики (квартилирование, кластерный анализ, H-критерий Кruskal-Wallis). Применены методики: 1. Авторская методика «Метафоры «своих» и «чужих» людей» (Альперович В.Д., 2016). 2. Модифицированная анкета Д.Н. Тулиновой «Идентификация Другого в качестве Врага и Друга» (Д.Н. Тулинова, 2005). 3. Авторская методика «Диагностика принятия дискриминационных практик в повседневном межличностном общении» (Альперович В.Д., 2016).

Эмпирическим объектом исследования стали 123 человека на этапе ранней и средней взрослости в возрасте 20-35 лет (студенты Южного федерального университета г. Ростова-на-Дону, сотрудники различных предприятий г. Ростова-на-Дону). Достоверность полученных результатов обеспечивалась использованием методов математической статистики и стандартного программного пакета для статистической обработки данных IBM SPSS Statistics 20.0.

Характеристики и процедура применения методики «Метафоры «своих» и «чужих» людей», методики «Диагностика принятия дискриминационных практик в повседневном межличностном общении», модифицированной нами анкеты Д.Н. Тулиновой «Идентификация Другого в качестве Врага и Друга» были представлены ранее в нашей статье ^[19].

Результаты исследования

На первом этапе исследования мы провели контент-анализ метафор и составили их классификатор. Все группы метафор были ранее представлены в нашей статье ^[19].

С помощью классификатора мы определили виды метафор, названные каждым респондентом.

Далее мы разработали следующие параметры анализа содержания нарративов о ситуациях взаимодействия со «своими» и «чужими» людьми:

- объекты повествования (субъект, «свои» люди, «чужие» люди);

- роли «своих» людей и роли «чужих» людей по отношению к субъекту: позитивная, негативная, нейтральная роль (отсутствие роли);

- роли «своих» людей по отношению к «чужим» людям и роли «чужих» людей по отношению к «своим» людям: позитивная, негативная, нейтральная роль (отсутствие роли);

- взаимодействие «своих» и «чужих» и субъекта: кооперативное взаимодействие, отсутствие взаимодействия, конкурентное взаимодействие;

- социальные роли субъектов: родственники, близкие люди, знакомые, друзья, одноклассники, однокурсники, коллеги по работе, начальство, прохожие;

- сфера действия ситуаций: сфера межличностных отношений, сфера деловых отношений;

- содержание ситуаций: повседневные ситуации, трудные жизненные ситуации;

- действия «своих» людей в ситуации по отношению к субъекту: позитивные действия (помощь, совместная деятельность), негативные действия (агрессия, отсутствие совместной деятельности, обман, предательство);

- действия «чужих» людей в ситуации по отношению к субъекту: позитивные действия (помощь, совместная деятельность), негативные действия (агрессия, отсутствие совместной деятельности, обман, предательство);

- роль субъекта: активная роль (акцент на собственных действиях), пассивная роль (акцент на внешних обстоятельствах, действиях других людей);

- соответствие / несоответствие ситуации представлениям субъекта;

- адаптация субъекта к социальному окружению в повседневных ситуациях / индивидуализация восприятия трудной жизненной ситуации;

- эмоциональные оценки субъектом поведения «своих» и «чужих» людей: позитивные, негативные;

- ценности и позиции субъекта: важность кооперации с другими людьми, различия «Мы-Они», зависимость восприятия другого человека от социально-психологического контекста, взаимодействия с ним, превращение «своих» людей в «чужих» и «чужих» людей в «своих», «свой-чужой» человек.

Данные параметры выражают особенности ситуаций взаимодействия суъектов со «своими» и «чужими» людьми.

В соответствии с разработанными параметрами, мы проанализировали содержание нарративов о ситуациях взаимодействия со «своими» и «чужими» людьми каждого респондента.

В нарративах, посвященных позитивной роли «своих» людей, субъекты описывают взаимопомощь, взаимную поддержку, взаимопонимание в общении со «своими» людьми, «друзьями», их верность. Например, респонденты рассказывают о повседневной помощи и поддержке в трудных ситуациях родственников и друзей, коллег по работе. В нарративах, где речь идет о негативной роли «своих» людей, респонденты повествуют о семейных конфликтах, когда родственник воспринимается в качестве «своего»-«чужого» человека, о ситуациях, когда родственники, друзья и коллеги по работе не оказывали помощи и поддержки. В нарративах, посвященных позитивной роли «чужих» людей, респонденты рассказывают об эффективном взаимодействии с новыми коллегами по работе и людьми, выполняющими определенные профессиональные роли (например, врачами), о неожиданной помощи незнакомых людей. В нарративах, где речь идет о негативной роли «чужих» людей, респонденты рассказывают о конкуренции и агрессии одноклассников и однокурсников, в т.ч. о межэтнических конфликтах, о конфликтах с начальством и коллегами по работе, в общественных местах (в магазинах и в транспорте), о ситуациях, в которых носители профессиональных ролей не выполняют требуемых действий.

Характеристики представлений респондентов о Враге и Друге были выявлены с помощью модифицированной анкеты Д.Н. Тулиновой.

Далее для каждого респондента был рассчитан коэффициент принятия дискриминационных практик по отношению к другим людям по следующей формуле: М=сумма баллов по каждой ситуации / общее количество ситуаций. Мы провели квартилирование всех коэффициентов принятия дискриминационных практик и разделили выборку респондентов на 4 группы, различающиеся ими различающиеся. Мы выделили группу 1 респондентов с низким уровнем принятия дискриминационных практик (0≤М≤1,5), группу 2 респондентов со средним уровнем принятия дискриминационных практик (1,5<М≤1,875), группу 3 респондентов со средним уровнем, ближе к высокому, принятия дискриминационных практик (1,875<М≤2,25), группу 4 респондентов с высоким уровнем принятия дискриминационных практик (2,25<М).

Далее, с помощью H-критерия Кruskal-Wallis, был проведен сравнительный анализ характеристик Врага и Друга, метафор «своих» и «чужих» людей и особенностей ситуаций взаимодействия со «своими» и «чужими» людьми у респондентов, различающихся уровнем принятия дискриминационных практик. Его результаты представлены в таблице 1.

Таблица 1

Образы Врага и Друга в метафорах и нарративах респондентов с разным уровнем принятия дискриминационных практик

Положительные и отрицательные свойства партнеров по общению выражаются в позитивных и негативных антропоморфных, природоморфных метафорах и метафорах-прецедентных именах.

Согласно полученным данным, представленным в Таблице 1, с возрастанием уровня принятия дискриминационных практик по отношению к другим людям уменьшается склонность восхищаться «друзьями», возрастает значимость наличия общих интересов с ними. Образы «друзей» рационализируются, становятся более дифференцированными.

Наиболее низкий уровень принятия дискриминационных практик связан с интерпретативным репертуаром образов «своих» и «чужих», основанном на эмоциональном восприятии позитивных качеств «своих» людей и «друзей», которые могут быть преувеличены, толерантности к «девиациям» поведения партнеров по общению относительно представлений субъекта о «своих» и «чужих» людях. Средние уровни принятия дискриминационных практик связаны с интерпретативным репертуаром образов «своих» и «чужих», основанном на их рационализации и дифференциации, наделении «своих» и «чужих» людей как положительными, так и отрицательными свойствами, на восприятии негативных качеств «врагов», которые могут быть преувеличены, разграничении партнеров по общению в качестве «своих» и «чужих». «Своими» являются родственники, близкие люди. Высокий уровень принятия дискриминационных практик связан с интерпретативным репертуаром образов «своих» и «чужих», основанном на значимости общих интересов со «своими» людьми, «друзьями», зависимости статусов других людей как «своих» и «чужих» от степени позитивности / негативности их ролей в общении с субъектом и соответствия их поведения определенным правилам и нормам, их принадлежности к определенным социальным группам.

Далее был проведен кластерный анализ всех респондентов на основе количественных показателей, выражающих особенности их ситуаций взаимодействия со «своими» и «чужими» людьми. Его результаты позволили выделить 4 группы респондентов, различающихся этими показателями.

Далее, с помощью H-критерия Кruskal-Wallis, был проведен сравнительный анализ характеристик Врага и Друга, метафор «своих» и «чужих» людей и особенностей ситуаций взаимодействия со «своими» и «чужими» людьми у респондентов данных групп. Результаты применения H-критерия Кruskal-Wallis подтвердили возможность выделения 4 групп респондентов. Они представлены в Таблице 2.

Таблица 2

Характеристики и метафоры «своих» и «чужих» людей, Друга и Врага у респондентов, различающихся особенностями ситуаций взаимодействия со «своими» и «чужими» людьми

Полученные данные, представленные в Таблице 2, позволяют выделить четыре интерпретативных восприятия «своих» и «чужих» людей.

В рамках первого интерпретативного репертуара восприятия «своих» и «чужих» людей в центре внимания находится микросоциальное окружение: семья, родственники, близкие люди являются «своими», сделан акцент на взаимодействии с ними. Им приписываются позитивные роли в общении, позитивные действия, при этом роли «чужих» людей в общении, их действия оцениваются, в основном, как негативные. «Свои» и «чужие» люди разграничены. Образы «своих» и «чужих» людей воспринимаются как соответствующие представлениям субъекта.

В рамках второго интерпретативного репертуара восприятия «своих» и «чужих» людей в центре внимания находятся «свои» люди из широкого окружения субъектов: родственники, друзья, знакомые, однокурсники, коллеги по работе. Сделан акцент на их поведении. Роли в общении и действия «своих» и «чужих» людей воспринимаются амбивалентно: субъекты их наделяют как положительными, так и отрицательными свойствами. Взаимодействие «своих» и «чужих» людей оценивается как конфликтное, конкурентное. Образы «своих» и «чужих» людей рационализируются, дифференцируются. Они воспринимаются как соответствующие представлениям субъекта. Для субъектов значимы ситуации взаимодействия со «своими» и «чужими» людьми в сфере делового общения, конвенционального общения. Для них актуальная категоризация окружающих по критерию «Мы-Они», но, тем не менее, статусы партнеров по общению как «своих» и «чужих», «друзей» и «врагов» зависят от социально-психологического контекста взаимодействия с ними.

В рамках третьего интерпретативного репертуара восприятия «своих» и «чужих» людей в центре внимания находится сам субъект. Сделан акцент на его собственном поведении. «Чужим» людям приписываются позитивные роли в общении, позитивные действия, при этом роли «своих» людей в общении, их действия оцениваются, в основном, негативно. Для субъектов значимы ситуации взаимодействия со «своими» и «чужими» людьми в сфере делового общения. Эти ситуации, в основном, воспринимаются как трудные, а образы «своих» и «чужих» людей, участвующих в них ― как не соответствующие представлениям субъекта. Статусы «своих» и «чужих» людей относительно стабильны, почти не зависят от социально-психологического контекста взаимодействия с ними. Мы предполагаем, что данный интерпретативный репертуар свидетельствует о наличии у субъектов внутриличностных конфликтов, конфликтов с родственниками.

В рамках четвертого интерпретативного репертуара восприятия «своих» и «чужих» людей в центре внимания находятся «свои» люди. Сделан акцент на их поведении. Роли в общении и действия «своих» и «чужих» людей воспринимаются позитивно. Взаимодействие «своих» и «чужих» людей оценивается как кооперативное. Для субъектов значимы повседневные ситуации межличностного общения. Образы «своих» и «чужих» людей воспринимаются как соответствующие их представлениям. Статусы «своих» и «чужих» людей вариативны, они зависят от социально-психологического контекста взаимодействия с ними. «Чужие» люди часто превращаются в «своих» людей.

Обсуждение полученных результатов и выводы

1. Разные интерпретативные репертуары восприятия «своих» и «чужих» людей связаны с разными уровнями выраженности принятия дискриминационных практик по отношению к другим людям.

С возрастанием уровня принятия дискриминационных практик по отношению к другим людям уменьшается склонность восхищаться «друзьями», возрастает значимость наличия с ними общих интересов. Образы «друзей» рационализируются, становятся более дифференцированными.

Положительные и отрицательные свойства партнеров по общению выражаются в позитивных и негативных антропоморфных, природоморфных метафорах и метафорах-прецедентных именах.

Низкий уровень принятия дискриминационных практик связан с интерпретативным репертуаром образов «своих» и «чужих», основанном на эмоциональном восприятии позитивных качеств «своих» людей и «друзей», которые могут преувеличиваться, толерантности к отличиям поведения партнеров по общению в статусе «своих» и «чужих» людей от представлений субъекта о «своих» и «чужих» людях.

Средние уровни принятия дискриминационных практик связаны с интерпретативным репертуаром образов «своих» и «чужих», основанном на их рационализации и дифференциации, наделении «своих» и «чужих» людей как положительными, так и отрицательными свойствами, на восприятии негативных качеств «врагов», которые могут преувеличиваться, разграничении партнеров по общению в качестве «своих» и «чужих». «Своими» являются родственники, близкие люди.

Высокий уровень принятия дискриминационных практик связан с интерпретативным репертуаром образов «своих» и «чужих», основанном на значимости общих интересов со «своими» людьми, «друзьями», зависимости статусов других людей как «своих» и «чужих» от степени позитивности / негативности их ролей в общении с субъектом и соответствия их поведения определенным правилам и нормам, их принадлежности к определенным социальным группам.

2. Разные интерпретативные репертуары восприятия «своих» и «чужих» людей различаются метафорами «своих» и «чужих» людей, содержательными особенностями нарративов о ситуациях взаимодействия субъекта со «своими» и «чужими» людьми и социально-психологическими характеристиками представлений личности о Враге и Друге.

Мы выделили интерпретативные репертуары, в которых субъект разделяет окружающих на «своих» и «чужих» и стабильно, вне зависимости от контекста взаимодействия с ними, приписывает им социально-психологические свойства. Данные интерпретативные репертуары основаны на актуализации в сознании личности бинарной оппозиции «Мы-Они».

В рамках первого интерпретативного репертуара восприятия «своих» и «чужих» людей в центре внимания находится взаимодействие субъекта с микросоциальным окружением: «своими» людьми (семьей, родственниками, близкими людьми). Субъект позитивно оценивает роли в общении и поведение «своих» людей и негативно оценивает роли в общении и поведение «чужих» людей.

В рамках второго интерпретативного репертуара восприятия «своих» и «чужих» людей в центре внимания находится поведение самого субъекта. Роли в общении и действия «чужих» людей оцениваются позитивно, при этом роли «своих» людей в общении, их действия оцениваются, в основном, негативно. Для субъектов значимы ситуации взаимодействия со «своими» и «чужими» людьми в сфере делового общения. Эти ситуации, в основном, воспринимаются как трудные, а образы «своих» и «чужих» людей, участвующих в них ― как не соответствующие представлениям субъекта. С нашей точки зрения, в данном интерпретативном репертуаре некоторые партнеры по общению являются для субъекта одновременно «своими» и «чужими». Этот интерпретативный репертуар отражает внутриличностные конфликты, межличностные конфликты с родственниками и коллегами.

Также мы выделили интерпретативные репертуары, в которых свойства «своих» и «чужих» людей в восприятии субъекта варьируются, в зависимости от особенностей его взаимодействия с ними. В разных социально-психологических контекстах партнеры по общению становятся для него как «своими», так и «чужими».

В рамках третьего интерпретативного репертуара восприятия «своих» и «чужих» людей в центре внимания находится поведение «своих» людей из широкого окружения субъектов. Роли в общении и действия «своих» и «чужих» людей оцениваются амбивалентно. Взаимодействие «своих» и «чужих» людей воспринимается как конфликтное, конкурентное. Образы «своих» и «чужих» людей рационализируются, дифференцируются. Для субъектов значимы ситуации взаимодействия со «своими» и «чужими» людьми в сфере делового общения, конвенционального общения.

В рамках четвертого интерпретативного репертуара восприятия «своих» и «чужих» людей в центре внимания также находится поведение «своих» людей, но их роли в общении и действия воспринимаются позитивно, а взаимодействие оценивается как кооперативное. Для субъектов значимы повседневные ситуации межличностного общения. «Чужие» люди часто превращаются в «своих» людей.

Заключение

Полученные результаты свидетельствуют в пользу выдвинутых нами гипотез.

Результаты исследования иллюстрируют концепцию метафоры в российской психологии и положения о взаимосвязях языковых практик и социальных практик, например, дискриминационных практик в повседневном общении. Результаты исследования могут быть использованы в социально-психологическом консультировании личности при диагностике и коррекции ее восприятия других людей, в психологии антитеррористической деятельности при изучении отношения к другому человеку как к «чужому», «врагу», при разрешении конфликтов в межличностном общении, при разработке программ тренингов толерантности к представителям иных этнокультурных, религиозных групп.