Triumvirate of sciences in understanding of the phenomena of spirituality: sociology of culture, sociology of spiritual life, and sociology of art

В современной социологии вопросы, связанные с духовностью, не пользуются популярностью в качестве объекта исследований. Можно было бы по этому поводу апеллировать к особенностям развития мира и человека, находящихся в тисках сменяющих друг друга социально-экономических и политических кризисов, можно смысл проблемы искать и в специфике самой социологии, в большей степени ориентированной на прикладной характер изучения реальности. Очевидно также и то, что духовность как таковая с точки зрения социального познания скорее ускользает от исследователя, чем раскрывает перед ним свои тайники. Имеет значение и роль духовности в удержании общества и человека от социокультурной катастрофы и т.д. Обстоятельств, которые свидетельствовали бы в пользу необходимости и безусловной ценности исследования духовности существует достаточно много, а вот аргументов для социологов, которые бы обратили свой взгляд на данный объект для изучения, как будто бы явно не хватает. Однако в социологии создался довольно прочный научный задел для того, чтобы феномен духовности оставался в обойме исследовательского интереса социологов и всей социологической науки в целом. Речь идет, прежде всего, о дисциплинарном пространстве отраслевых социологий, так или иначе обращенных к проблемам духовности. Это социология культуры, социология духовной жизни и социология искусства. Главное здесь заключается не в том, чтобы, допустим, в очередной раз определить границы культуры и искусства, культуры и духовной жизни и т.д. – в конце концов, многие научные дисциплины и отрасли знаний провели в этом направлении настоящую терминологическую борьбу и как будто бы прояснили специфику искусства, духовной жизни, культуры. Намного важнее понять, сколь прочны основания социологии в изучении указанных феноменов и создается ли, действительно, триумвират наук в осмыслении духовности – такое единство, которое обеспечивает системный и целостный характер в исследовании заданных позиций.

Если обратить внимание на сам феномен духовности, то в понимании философов он скрывается в глубинах человеческого духа и души, и в философской науке возникает целый научно-исследовательский пласт, который препарирует духовность. В социологии констатировать обстоятельство глубин духовности малоубедительно, поэтому требуются более четкие и ощутимые «вехи» этого феномена. Разнообразные социокультурные маркеры человеческой коллективной и индивидуальной жизни вполне согласуются с понятием духовности. Например, качество жизни, благополучие, развитие субкультур, здоровье человека и оздоровление населения – практически все важнейшие стороны бытия так или иначе имеют отношение к духовности. Возможно, многие усмотрят в предложенном списке всего лишь утилитарные составляющие, однако для исследования духовности они дают довольно красноречивые результаты. Но все же упрощать проблему, конечно же, не следует. Скажем, высокий уровень качества жизни еще вовсе не говорит нам о высоком уровне духовности человека, так же как, например, преобладание вещных ценностей над вечными не свидетельствует о «всплеске» духовных исканий в обществе.

По-видимому, отсутствие четких границ духовности с точки зрения, конечно же, проведения в перспективе прикладного исследования в этой области заметно снижает интерес исследователей и сулит им некоторые сложности уже на уровне, прежде всего, теоретической проработки проблемы. Не исключены они и на этапе анализа и обобщения полученных результатов. Так, один из самых любимых вопросов социологов о том, любят ли граждане посещать театры, музеи и библиотеки или испытывают ли они тягу к прекрасному, как правило, оборачивается констатацией глубокого системного кризиса ценностей и, следовательно, бескультурья в массах или упадка духовности. По меткому замечанию Т. Адорно, «эстетическая подлинность – это социально необходимая видимость…» ^{[1, с. 337]}. Между тем театры и музеи становятся недоступны для сельских жителей, а прекрасное в среде городского бытия существенно видоизменяется, и появляются уже новые приоритеты духовности. Настораживает даже не столько само ощущение некоего кризиса духовности или культуры, сколько неправильное применение тех научных ресурсов, которые должны обеспечить объективное исследование данных феноменов человеческого бытия. У социологической отрасли науки есть видимое преимущество в этом вопросе. Триумвират таких дисциплин, как социология культуры, социология духовной жизни и социология искусства, способен переломить устойчивую тенденцию к отысканию многочисленных свидетельств упадка и застоя в духовной сфере и переориентировать исследовательскую практику на поиск, прежде всего, консолидирующих свойств культуры и духовности, сохраняющихся даже в непростых условиях развития мира и человека. Иными словами, социологу сегодня недостаточно просто диагностировать разрыв между человеком и культурой или между культурой и обществом, куда важнее научиться обнаруживать то, что цементирует общественные отношения и не позволяет усугубиться негативным процессам в социуме.

Речь о триумвирате социологических дисциплин вовсе не случайна. С одной стороны, сегодня практически сведены к минимуму исследования социологов в сфере искусства или конкретных его видов (кинематографа, театра, музыки и т.д.), а это значит, что социология искусства как одна из «редких» отраслей социологии находится на грани вымирания, и в общем-то социологов довольно трудно заинтересовать изучением искусства. Не менее сложно очертить перед ними и тот круг задач, которые они должны решить, имея дело с искусством. А в том случае, когда социолог все же выбирает путь исследования данного феномена, он нередко подменяет искусство художественной жизнью человека и общества и не всегда осознает последствия такого замещения. К тому же, как полагают некоторые исследователи, «отраслевая социология, пребывающая часто в методологическом разрыве с теоретической социологией, способны всего лишь к статистическому, в лучшем случае, социографическому описанию отдельных сторон общественной жизни, что неизбежно приводит к искаженному пониманию исследуемой социальной реальности» ^{[2, с. 8]}. На самом деле, распространять данный тезис на каждую из отраслей социологии вряд ли оправданно, однако к социологии искусства это положение может иметь непосредственное отношение, поскольку даже если социолог «подбирается» к искусству, то он старается ограничить свой научный взгляд работой с формами (допустим, в архитектуре – здания и сооружения, в кино – фильмы и т.д.), но при таком подходе как раз произведение искусства «становилось предметом чистого "созерцания" и скрывало все бреши» ^{[1, с. 209]}). Такие скрытые бреши социолог открыть уже не брался либо не мог. Однако, поскольку «наряду с тем содержанием, которое относится к сущности искусства, т.е. художественным содержанием, в нем, как правило, за исключением некоторых его видов, присутствуют и другие содержательно-смысловые компоненты, не имеющие прямого отношения к художественности…» ^{[3, с. 69]}, то для социолога здесь открывается достаточное поле для деятельности. И он как раз должен эти «другие содержательно-смысловые компоненты» уловить и увидеть в них социально-смысловую нагрузку.

С другой стороны, социология духовной жизни также испытывает нелегкие времена – как известно, на одном из этапов реформирования научных специальностей социология духовной жизни была исключена из соответствующего реестра, как будто бы ее признали неким атавизмом по отношению к социологии культуры (тогда эта специальность называлась «социология культуры, духовной жизни»). Теперь же социология духовной жизни пропадает и с горизонта вузовской подготовки социологов. Конечно, широта духовной жизни может обнадежить исследователя и направить его в более конкретное русло научных изысканий, скажем, по поводу религиозности, гражданственности, правового бытия. Но в этом случае не всегда исследователь оказывается готовым соотносить эти явления или феномены с духовной жизнью и анализировать их именно с позиции реальных проявлений и смыслов духовности. К тому же существует, например, и самостоятельная отрасль – социология религии, которая имеет собственное видение данного предмета исследования.

Что касается социологии культуры, то, пожалуй, это наиболее «благополучная» отрасль социологии из всех упоминавшихся выше. По понятной причине культура зачастую рассматривается как всеобъемлющее явление, охватывающее индивидуальную и коллективную жизнедеятельность человека. Поэтому простор для разного рода исследований этой области позволяет ученым, по сути, не ограничивать себя в выборе подходов и аспектов. Широта истолкования самого понятия культуры также предоставляет возможность для любого рода теоретических, методологических или же эмпирических обобщений. Но указанные преимущества относятся к самому феномену культуры, а вот науки не всегда его используют на должном уровне. Скажем, в случае социологии культуры упор делается на неразрывную связь культуры и общества. Но сегодня в междисциплинарном пространстве наук все чаще звучит мысль о том, что культуру невозможно рассматривать как атрибут социального бытия или социальности и при этом не обращаться к анализу взаимодействия культуры и человека. Казалось бы, этот тезис давно уже стал априорным для различных научных отраслей и знаний, тем не менее, тяготение к социоцентричным смыслам культуры ощущается довольно сильно и в сфере социальных наук даже преобладает с заметным перевесом. Исследователи, в частности, отмечают, например, что «социология культуры ставит своей целью описание и анализ культуры в аспекте включенности культурной компоненты в социальную жизнь общества и его подсистем (культура труда и быта, политическая, экономическая культура)…» ^{[4, с. 19]}. В то же время «социолог должен уметь разводить процессы политического и культурного обобществления, образования органических общностей…» ^{[5, с. 61]}. Все же следует признать, что именно социология культуры по сравнению с двумя другими отраслевыми социологиями более всего социологична и как будто не обнаруживает какого-либо разрыва с «большой» социологией. А что до духовности, то социология культуры мыслит другими категориями: культура – это по преимуществу фундамент консолидации общества, а духовность – это один из важнейших критериев консолидированности или же разобщения.

Из сказанного может возникнуть подозрение, что ни одна из трех рассматриваемых отраслей социологии не справляется со своей основной задачей. Действительно, перед ними стоит практически неразрешимая проблема: установление связей культурного, духовного и социального развития человека и общества. Несомненно, каждая из отраслей социологии способна приблизиться к решению этой проблемы, но в полной мере рассчитывать на то, что они не проглядят «социально необходимую видимость» (Т. Адорно), вряд ли стоит. Им всем, по-видимому, в теоретико-методологической основе недостает некой важной идеи, способной не просто привлечь внимание многих и многих исследователей социологов, но и установить истинный триумвират трех отраслевых социологических дисциплин. А пока, по крайней мере, из-за того, что «произведение искусства всегда содержит что-то невыразимое» (курсив автора цитаты. – Е. П.) ^{[6, с. 66]}, социологу или кому-либо еще чрезвычайно сложно это невыразимое угадывать или расшифровывать. Иными словами: если в привычной ситуации социолог знает инструментарий и владеет набором отточенных методов и способов прикладного исследования, то в ситуации с искусством или духовным бытием уверенность может оставить любого исследователя, а социолог почувствует явную усталость, а возможно, и разочарование от того, что он не может в полную силу реализовать свои профессиональные возможности. Если иметь в виду, что «символическая борьба по поводу восприятия социального мира может принимать разные формы» ^{[7, с. 197]}, то социологу предстоит решать как минимум сразу две насущные задачи: ввязаться в эту символическую борьбу и не растеряться в анализе многообразных ее форм. Потерпев же неудачу, не всякий практик способен вновь вернуться к решению сложной проблемы. Для него она может оказаться закрытой навсегда, а для науки в целом белым пятном. Между тем в среде наук и знаний сегодня, как известно, многое решает междисциплинарность. Можно ли на нее полагаться, когда речь идет об искусстве, духовности?

Вопрос можно скорректировать: почему именно триумвират наук в осмыслении духовности, а не междисциплинарность? Конечно, первый аргумент, который в этой связи можно привести, это апелляция к потенциалу самой научной отрасли – у социологии он в этом смысле неисчерпаем, поэтому осмысление духовности вполне по силам социологическому знанию. Более того: только социология имеет в своем вооружении такие методы исследования, которые могут получить ответы на довольно сложные вопросы, в том числе, относящиеся и к духовному миру человека, и в целом к духовности как таковой. Но в отрыве друг от друга социология искусства, социология духовной жизни и социология культуры проигрывают в символической борьбе за социальный мир, по определению П. Бурдье.

Междисциплинарный подход серьезно угрожает смещением социологии в вопросах осмысления духовности на философский уровень или даже культурологический. А это не всегда оправданно: философские обобщения в этих вопросах априорны, а социологические – жизнесообразны. А этот аспект анализа нисколько не менее ценен, чем мировоззренческий. Очевидно, что социологу предстоит искать духовность в социуме, пробираясь сквозь барьеры социальности и наносных, зачастую деструктивных смыслов человеческого бытия. Философу пройти сквозь эти препятствия проще – для него духовность обладает идеальными свойствами, что непререкаемо само по себе. Но что все-таки потребуется сделать социологу, чтобы избежать скатывания в предметное поле философии или какой другой научной области? Главное – это убедиться в том, что он имеет дело именно с духовностью, а ни с чем-либо иным, мимикрирующим под духовность. К примеру, границы искусства стали настолько зыбкими и неубедительными, что не всегда отдаешь себе отчет в том, что, действительно, имеешь дело с искусством. Это ощущается и на обыденном уровне, когда зритель пришел в музей или на выставку и столкнулся с неочевидными формами искусства, и на уровне научных исследований. Как же тогда быть социологу, вооруженному своим методическим арсеналом, но от этого не ставшему менее беззащитным перед разящим воздействием прекрасного (или же безобразного)? Вероятно, он сначала должен четко определиться с критериями духовного или прекрасного. Они должны носить как можно более объективированный характер. А пока приходится констатировать, что если «ранее под искусством понимали заданный набор выразительных средств, обладающих исторически закрепленной ценностью» ^{[8, с. 122]} и являющихся одним из критериев искусства, то теперь они утратили свою эффективность, а значит, не способны помочь исследователю в дифференциации истинного искусства и различных эрзац-форм.

Одним словом, духовность – явление по содержанию столь же широкое, сколь и узкое. В узком смысле его способна «схватить» и удержать любая из трех отраслей социологии по отдельности – и социология искусства, и социология духовной жизни, и, конечно, социология культуры. А вот широта объекта исследования поддастся должному анализу, скорее всего, только на уровне триумвирата наук. И если междисциплинарный подход может обернуться смешением собственно социологического и философского аспектов осмысления духовности, то триумвират наук должен обеспечить изучение заданного объекта исключительно в рамках социологии. Какие же принципиальные вопросы могут быть решены благодаря именно такому сотрудничеству отраслей социологии, исследующих духовность в широком смысле этого слова? Во-первых, предстоит очертить круг критериев, которые не позволят социологу заблуждаться на счет того, исследует ли он явление духовности или какое-либо иной феномен. Такие критерии, к слову сказать, доступны в каждой из трех отраслевых социологий, составляющих триумвират наук. Например, в исследовании духовной жизни следует исходить из того, что «духовная жизнь общества – категория процесса и результата. С точки зрения процессуальной характеристики духовная жизнь общества – деятельность, направленная на закрепление в социальной реальности тех или иных ценностей и норм… Вместе с тем духовная жизнь общества – это и результат ценностно- нормативных исканий, которые обрели свое формальное закрепление в общественных отношениях, круг которых довольно широк. Так, например, право, возникшее в результате духовной деятельности, закрепило общественные отношения в границах морали, политики, идеологии и т.д.» ^{[9, с. 125]}. На самом деле, критерии или границы феноменов духовности всегда условны, это неоспоримо. Но все же для социолога важное значение имеет необходимость удостовериться в том, что перед ним предстает такой феномен, который может иметь все основания для текущей или перспективной институциализации. Или по крайней мере, исследователь должен увидеть рациональное зерно в том объекте, с которым ему предстоит работать. Таким образом, выяснить, скажем, идейно-художественное своеобразие творчества того или иного писателя или живописца – это задача, стоящая перед искусствоведом, но установить, например, социальные истоки творческого наследия и соотнести его с социальной реальностью современников – это возможный путь социолога.

Во-вторых, триумвират социологических дисциплин гарантирует комплексный подход к исследованию духовности. Относительно данного направления в науке не все так однозначно. К примеру, очень часто комплексный подход становится свидетельством методологической неуравновешенности исследователя, который использует практически весь арсенал приемов и методов и полагает, таким образом, что изучаемый объект изучен всесторонне и уже почти не скрывает тайн. Анализ духовности как таковой и ее разнообразных феноменов и явлений даже с учетом комплексного подхода не способен дать полную картину о ней. В этом вопросе всегда будет существовать некоторая недосказанность и любому исследователю всегда будет адресовано немало замечаний, возражений и предложений относительно духовного мира человека.

На деле вполне возможна ситуация, примерно схожая с той, когда художнику задают сакральный вопрос о том, что он хотел выразить в своем произведении, и он не сразу способен дать ответ или вовсе умолкает – точно также и социолога можно застать врасплох: а почему вы не увидели главной идеи, но сосредоточились на деталях? Суть в том, что детализация духовного мира в социологии неизбежна – от идеи, конечно, необходимо отталкиваться, но к идее можно придти, обратившись к анализу мельчайших особенностей рассматриваемого объекта. Для того, чтобы избежать явных издержек социологии в осмыслении проблематики духовности, необходим триумвират наук, в основе которого должны лежать, по меньшей мере, две ключевых позиции – это идея и это ценности. И социология искусства, и социология духовной жизни, и социология культуры все вместе апеллируют к сокровенным тайнам общественной жизни, но в то же время каждая из этих отраслей не лишена своей специфики. И объединение этих дисциплин в триумвират должно преследовать благую цель – рассматривать феномены и явления духовности через призму идеи и ценности для человека и общества. Поэтому социология искусства дает такому содружеству механизм «схватывания» идеи. И если философ М. Хайдеггер по поводу идеи полотна Ван Гога «Стул» ответил за самого великого живописца, что он выразил идею стульности, социолога же эта метафора не должна ни в коем случае смутить: любой предмет и атрибут реального мира может разграничить два пространства человеческого бытия – социальное и экзистенциальное, ну а почему бы, например, стулу как раз и не стать водоразделом пространств.

Что касается социологии духовной жизни и культуры, то их особенность заключается в центрации ценностей и норм коллективной и индивидуальной жизнедеятельности человека: социологу предстоит всегда воспарять над духом и душой и обращаться к насущным проблемам духовного бытия и культурного развития. Механизм социокультурной динамики должен всегда учитываться при исследовании феноменов и явлений духовности. Таким образом, существует важный вопрос: что объединяет эти отрасли социологии в то время, когда вся социологическая наука, по сути, сражена отраслевой дифференциацией, не всегда оправданной с точки зрения теории, практики и методологии? Имеется и ответ: триумвират социологии искусства, социологии духовной жизни и социологии культуры в осмыслении духовности базируется на механизмах исследования идеи и ценностей, являющихся непреложными характеристиками человеческого бытия. Кроме того, все эти отраслевые дисциплины все же тяготеют к системному единству – видимо, их можно рассматривать как самодостаточную (но построенную на единстве) отрасль социологической науки – социологию духовности. В этой связи уместно вспомнить понимающую социологию, которая, по мнению исследователей, рассматривает такую базовую категорию социологического знания как ценность, причем ценность не как абстрактная или отвлеченная величина, а как некая идея. Ценность в понимающей социологии – это идея, значимая для человека в его осмыслении мира и своих действий в нем.

Основной вывод. В осмыслении духовности, разнообразных ее феноменов и форм, непременным является участие социологов, однако для эффективного решения данной научно-исследовательской задачи необходимо использовать теоретический и эмпирический потенциал всех трех основных отраслей социологии, изучающих проблему духовного бытия человека. Таким образом, в условиях междисциплинарного взаимодействия наук и знаний триумвират социологии культуры, социологии духовной жизни и социологии искусства, основанный не на формальном обмене научными практиками и теоретическими обобщениями, а выработке единой методологической линии исследования духовности, становится наиболее действенным механизмом осмысления сложного научного объекта.