Critical reception of the actor-network theory: from Machiavellianism to the problem of the Other

Astakhov Sergei Sergeevich Post-graduate student, Educator, the department of the School of Philosophy, Higher School of Economics 111141, Russia, Moscow, Kuskovskaya Street 23, building #3 joiceastachow@mail.ru Other publications by this author

Акторно-сетевая теория (actor-network theory, далее ANT) как особый подход сформировалась в области исследований науки и технологий (science and technology studies, STS). Еще первые работы Б. Латура, М. Каллона и Д. Ло отличались междисциплинарностью: они использовали ресурсы современной социологии, а также социальной и культурной антропологии и философии для анализа производства научных фактов. ANT существует уже больше 30 лет и распространилась далеко за пределы европейских исследований науки. Первые значимые переводы текстов Латура появились на русском в 2000-х годах ^{[8; 9; 10; 11; 13; 15]}. Сейчас в России действуют два основных центра, так или иначе продвигающие его идеи: это редакция журнала «Социология власти» в Москве и центр STS в Европейском университете в Санкт-Петербурге. Они выпускают новые переводы, популяризуя эклектичный язык новой теории среди отечественных специалистов.

ANT уже более или менее знакома российским исследователям, есть замечательные вводные тексты по этой тематике ^{[3; 4; 17]}. В этой статье мы хотели бы дополнить их обзором критических аргументов, в разное время выдвигавшихся против акторно-сетевого подхода. Сначала мы рассмотрим наиболее популярные возражения. Потом в центре нашего внимания будет столкновение ANT и социологии научного знания, долгое время доминировавшей в STS. Наконец мы разберем аргументы, возникшие среди исследователей, разделяющих базовые установки Латура. Именно они больше всего повлияли на развитие теории, во многом определив ее кризис в 1999 году ^[43].

Когда акторно-сетевой подход только появлялся, он сразу был отмечен двойной маргинальностью. Во-первых, Латур и Каллон отказались идти в фарватере ученых из школы Башляра, занимавших ведущие позиции университетах Парижа. Что во многом объясняет, почему акторно-сетевая теория теперь прочно ассоциируется с исследовательским центром при Горной школе Парижа (École nationale supérieure des mines de Paris). Разработчики подхода были заинтересованы в независимости от преобладающих во Франции трендов и одновременно искали контакты с научной-технической интеллигенцией инженерных школ.

Во-вторых, он был далек от британской социологии знания и американской социологии науки. Требовались серьезные усилия, чтобы преодолеть не столько географическую, сколько существующую интеллектуальную дистанцию между французской философией науки и техники и, например, работами Д. Блура, Б. Барнса, М. Малкея, Г. Коллинза. Так, Латур, Каллон и их сторонники занимались переводом актуальных работ социологии научного знания на французский язык ^{[21; 40]} и знакомили англоязычных читателей с состоянием дел во французском науковедении ^[39]. В то же время характер рецепции был очень выборочным. Латур скорее опирался в своих ранних исследованиях на Ж. Делеза и Ж. Деррида, чем на Л. Витгенштейна, заимствовал исследовательские методы не только из этнометодологии, но и из антропологии науки М. Серра.

Возможно, именно из-за двойной маринальности ANT стала мишенью для критики. Основной целью оказался Латур – наиболее теоретически и риторически изощренный автор, выпустивший несколько влиятельных монографий ^{[41; 12; 13]}.

Начнем наше изложение с самых о популярных возражений, повторявшихся от автора к автору с небольшими отличиями. Эклектичный и философски заряженный словарь вызвал обвинения в непонятности и эзотеричности. Критики бросились доказывать, что за новым словарем стоит тривиальная социологи науки, которая легко может быть выражена на более привычном языке. «Данная литература содержит и другие утверждения, также заявленные в качестве принципов, но в действительности функционирующие подобно магическим формулам. К такого рода «заклинаниям» относится утверждение о невозможности различать технологические и социальные процессы. Как мы увидим дальше, этими утверждениями пересыпаны вступления и заключения текстов, чье содержание, напротив, изобилует подобными «запретными» различиями» ^{[6, с. 76]}. О. Амстердамска пыталась выявить в словаре ANT формальные недостатки: тавтологии и противоречия ^[19]. С ее точки зрения, Латур постоянно мечется между языком реальности и языком репрезентации ^{[19, p. 498]}.

Дискуссия вокруг принципасимметрии во многом была спровоцирована самим Латуром. Акторно-сетевая теория распространяла себя разными способами, один из самых простых и действенных заключался в союзе с «социологией материальности» ^{[3; 4]}. В глазах сторонних наблюдателей акторно-сетевой подход превратился в проповедь равенства людей и нечеловеков. Кончено, это было упрощение, но упрощение, присущее самой концептуальной фактуре ANT. И эта стратегия распространения сработала верно, поляризовав критику, задав ее координаты: либо Латур за вещами теряет человека, либо наоборот, он слишком антропорфизирует объекты. Оба направления критики, сколько бы различными они не казались, исходят из достаточно четкого различения людей и нечеловеков. Сисмондо заявляет, что ANT не способна ухватить культурные реалии, теряет все тонкости практической жизни акторов ^{[51, p. 87-89]}, Шэффер называет Латура гилозоистом ^[50], наделяющим активностью все, до чего дотянется симметричный инструментарий. Самые поверхностные недоброжелатели вычитали у Латура и Каллона приписывание вещам интенциональности. Более тонкие аналитики доказывали, что ANT принижает достоинство вещей – их оперативный диапазон гораздо уже, чем у людей-инноваторов ^{[44, p. 453]}. Сказать, что такой дискурс был заранее задан Латуром как концептуальная ловушка, было бы неверно. В то же самое время, эти ходы кажутся настолько очевидными, что они как бы вписаны в учреждаемое ANT пространство интерпретации. Ответ Латура, Каллона и Ло прост: граница между человеческим и нечеловеческим – это результат постоянных переговоров неопределенных сил. Ничто не может по умолчанию быть антропоморфным или бесчеловечным. Латур признает отсутствие какой-бы то ни было концепции человека: «Если критика и может быть направлена на АТ, то, наоборот, за ее полное безразличие к предоставлению модели человеческой способности. В АТ нет никакой модели (человеческого) актора, как нет и какого-либо базового списка способностей, который бы был с самого начала задан. Все потому, что человек, самость и социальный актор традиционной социальной теории не входят в повестку АТ» ^[14].Он пытается нейтрализовать гуманистический дискурс, чтобы разрядить оппозицию природы и культуры. Его ставка – это агностицизм и внимание не к самим свойствам, но к их динамическому распределению и приписыванию.

Другая форма критика была вызвана бесконечными заявлениями Латура, Каллона и Ло о дескриптивизме ANT: хватит цензурировать высказывания актантов, пора просто следовать за ними, описывать, как все происходит, не навешивая на происходящее дуалистических ярлыков ^[24]. Дескриптивность ANT была выстрадана исследованиями науки и технологий. Одним из источников энергии этого междисциплинарного поля было активистское движение, пытавшееся подорвать образ идеологически нейтральной науки. Главный пример — движение «Радикальная наука» (The Radical Science Movement), связанное с работой таких журналов, как «Radical Science Journal» и «Science for the People» ^{[47, p. 11-12]}. Многие социологи научного знания в Европе прежде, чем прийти в дисциплину, имели естественнонаучное образование и / или опыт участия в активистских инициативах (Т. Пинч, Э. Пикеринг, А. Рип ^{[49, p. 75]}. Когда исследования науки и технологий стали формироваться как академическое сообщество, или «высокая церковь», по выражению С. Фуллера ^{[31, p. 181]}, им понадобилось ограничить активисткие установки и разработать новые метафоры непредвзятости. В ход пошли и этнографические методики, и этнометодологический инструментарий, и борьба с вигской историографией науки. ANT лишь радикализовала это стремление, но этого оказалось достаточно, чтобы привлечь обвинения в аморальности и отсутствии критической повестки. Однако эти упреки били мимо цели, поскольку у ANT была четкая задача, несводимая к простому описанию – или наделяющая это описание новой перформативной силой. Используя либерально-демократическую риторику, Латур, Ло и Каллон призывали к признанию роли объектов в конституировании общего мира. Они распространили идеалы равенства на нечеловеческие сущности, показывая, что эти темные массы имеют коллективную агентность, и требуя дать им демократическое представительство ^[13]. Неудивительно, что в конце 1990-х эта повестка превратилась в политическую экологию. Однако остается вопрос: как возможно сохранить дескриптивистские установки при очевидной предвзятости анализа?

Более серьезная прореха в акторно-сетевой концепции нормативности непосредственно связана со стремлением Латура и Каллона преодолеть противопоставление структуры и действия. Как мы уже замечали, любой актант может при определенных усилиях рассматриваться как сеть, а любая сеть может быть машстабирована до уровня актанта. Тезис о распределении агентности означает и распределение ответственности между всеми элементами сети. И становится непонятно, кто в сети или какой ее фрагмент ответственен за тот или иной исход событий. Иными словами, в оптике ANT за спиной конкретного «преступника» всегда будет сеть поддерживающих его актантов.

Один из наиболее острых аргументов – это обвинения Латура в маккиавеллизме и менеджериализме. ANT видится как дискурс о расчетливых акторах, выстраивающих машстабные сети, заглушая и подчиняя более слабых конкурентов. О. Амстердамска заявляет: «...там, где другие видели разумные аргументы, факты или интерпретации экспериментов, латуровский аутсайдер видит только стремление доминировать, способы победить в битвах, средства атаки, испытания сил и другие виды насилия» ^{[19, p. 498]}. С ней согласен и П. Бурдье: «...Латур пытаеся показать, что ученый, осведомленный о своих символических интересах, - это одна из наиболее продвинутых форм капиталистического предпринимателя, все действия которого направлены на увеличение прибыли» ^{[22, p. 29]}. Эти цитаты могут показаться странными, если учесть, что Латур в «Пастеризации Франции» выступает против мифа о «героическом новаторе» и «вигской» историографии науки ^[37]. Как мы уже замечали, сами по себе сущности не могут быть ни сильными, ни слабыми: до взаимодействий они лишены свойств, а после взаимодействий вся их сила заключается в союзах с другими актантами. Откуда же берется сама проблема? С. Шэффер чувствует парадоксальность макиавеллизма ANT яснее: даже когда Латур указывает на силы, стоявшие за спиной Пастера (гигиенисты, врачи, микробы и многие другие), он «лишь восстанавливает великого микробиолога в статусе чудотворца» ^{[50, p. 182]}. Его аргумент можно обобщить следующим образом: акторно-сетевой подход отлично показывает, как формируются асимметрии, но при этом он просто очередной раз демонстрирует, как «сильные» становятся «сильными», никак не затрагивая исходного «статуса кво». Хотя за сильными актантами всегда стоят другие сущности, анализ все равно рано или поздно вернется от «молчаливых масс» к их представителям.

Безусловно, самой жесткой критике ANT подвергли доминирующие игроки в поле исследований науки – социология научного знания, а именно Эдинбургская и Батская школа. Надо сказать, что Латур сам вызвал на себя огонь, в разных работах отсылая к Д. Блуру и Г. Коллинзу как карикатурным социальным конструктивистам.

Первый удар по ANT нанесли Коллинз и Йерли. Их работа стала одной из самых популярных статей, цитируемых под рубрикой «критика ANT» в учебниках и обзорах. Прежде всего, они выступили против новой редакции семиотического метода и теории инскрипций (inscriptions) как неизменных мобильностей (immutable mobiles) ^{[28, p. 311-312]}. Инскрипции не могут обладать автономной агентностью; более того, они все время открыты для интерпретации. «Знак “Не курить” не поможет мне понять, почему некоторые люди подчиняются ему, а некоторые его игнорируют» ^{[28, p. 318]}. Затем они подвергли критике метод контрфактических гипотез, на котором во многом основана статья Латура про дверной доводчик ^[7]. Социальный порядок напрямую зависит от встроенных в него нечеловеков – например, технологических артефактов. Если их убрать, то происходят множественные разрывы в социальной ткани. Коллинз и Йерли указывают, что такого рода допущения находятся в полном контроле исследователя ^{[28, p. 319]} и потому непродуктивны. Из контрфактического метода, в свою очередь, проистекает ошибочная идея делегации. Кроме того, в концепции Латура и Каллона в принципе нет места объяснению. Сети акторов не позволяют понять, почему некоторые утверждения о реальности закрепляются в сообществе, а некоторые нет, почему одни акторы оказываются способны навязать другим акторам свою точку зрения ^{[28, p. 322 - 323]}.

В конце 1990ых, под занавесь эпохи научных войн, на ANT обрушился Д. Блур. Он показал, как именно искажается позиция Эдинбургской школы. Блур, по словам Латура, просто представляет природу в терминах общества ^{[20, p. 85]}. Латур игнорирует каузализм и натурализм Сильной программы, разрабатываемый Блуром и Б. Барнсом (20, p. 87). Более того, Эдинбургская школа говорит не о природе, но лишь о представлениях о природе. Поскольку общество – это часть природы, поэтому объяснять природу через общество оказывается абсурдно. Латур призывает отказаться от субъект-объектной дихотомии, но что предлагает взамен? Странную метафизику «истока», словарь монад и энтелехий ^{[20, p. 92 – 96]}. Остается непонятно, «как связать эти метафизические рассуждения с исторической и повседневной реальностью» ^{[20, p. 97]}? Блур уверен, что ANT сильно недооценивает потенциал субъект-объектной оппозиции. «Только сохраняя различие между субъектом и объектом и вбивая клин между природой самой по себе и ее описаниями познающим субъектом, нам удастся подчеркнуть проблематичность этих описаний. Именно те, кто не замечает, что субъект и объект по-разному участвуют в этом процессе, прокладывают путь заблуждению. Они убеждают нас в том, что переход от объекта (при данном описании) к реакции субъекта на него (в терминах того же описания) как будто бы не проблематичен» ^{[20, p. 94]}

Между Эдинбургской и Батской школой есть существенные расхождения. Считается, что Сильная программа больше ориентирована на исследование макро-контекстов, в то время как Эмпирическая программа релятивизма ^[27] разворачивает исследования разногласий в русле микросоциологической традиции. Кроме того, Коллинз подозрительно относится к каузализму Блура и не поддерживает требование рефлексивности, поскольку он «может привести к парализующим сложностям» ^{[27, p. 215]}. Как бы то ни было, они сходятся в отношении к ANT. С их точки зрения, Латур и Каллон, пытаясь дать голос нечеловекам, скатываются в наивный реализм ^{[28, p. 322; 19, p. 94]}. Конечно, наивный, «прямой» реализм ANT не то же самое, что уверенность ученых в существовании внешней реальности. Для Эдинбургской и Батской школ, там, где ANT отходит от реализма, она оказывается в лоне релятивизма. И это возвращение тщательно скрывается за экзотическим словарем. Блур предельно однозначен: «Но когда дело доходит до позитивного определения, мы видим, что язык – в той мере, в которой он способен что-либо выразить – начинает соскальзывать обратно, в сторону более привычного словаря социологии знания» ^{[20, p. 98]}; «Оставляя позади монады и энтелехии, мы натыкаемся на (что-то, напоминающее) социальные связи, социальные практики, исторически обусловленную деятельность и даже на знакомо звучащие культурные категории, такие как «экспериментальное»» ^{[20, p. 98]}. Коллинз и Йерли посвящают мнимой новизне симметризма объемную четырнадцатую сноску ^{[28, p. 315 – 316]}.

За обвинениями в псевдо-радикальности чувствуется разочарование Блура и Коллинза. В свое время они приложили серьезные усилия, чтобы отстоять эвристичность релятивизма для анализа научных содержаний. А теперь один из наиболее популярных авторов в исследованиях науки, предает релятивизм ^{[20, p. 101 - 103]}! Надо сказать, что Латур сделал все, чтобы дистанцироваться от релятивизма, в его интерпретации совпадающего с социальным конструктивизмом и критической социологией ^{[11; 12; 13; 36]}. Если для Блура и Коллинза огромное значение имеет поздний Л. Витгенштейн и проблема следования правилу, то Латур практически никогда не ссылается на Витгенштейна. ANT не принимает тезис о недоопределенности научного знания, что явно показывает Латур в ответе на статью Блура ^{[35, p. 117]}. Однако все это не значит, что акторно-сетевой подход полностью порывает с релятивистской позицией. Конечно, в определенном смысле он доводит ее до предела, выводя относительность за рамки различия социального и природного. Но именно у Эдинбургской школы Каллон нашел идею симметрии, и именно в Батской школе был проработан метод исследования разногласий, который взял на вооружение Латур. И самое очевидное наследие релятивизма в ANT – это тезис о несоизмеримости теорий. Он проникает в акторно-сетевой дискурс в двух формах. Во-первых, несоизмеримы актанты - монады до образования сетей ^{[37, p. 1.3.2.]}. Во-вторых, несоизмеримы изолированные по отношению друг к другу сети. И это не просто техническая деталь – всю ANT можно рассматривать как попытку решить парадоксы несоизмеримости. Если все действующие силы нередуцируемы, несоизмеримы, то откуда берутся редукции, откуда возникают со-измерения? Именно принцип симметрии выступает как проводник релятивизма, при этом испытывая границы релятивистской логики. Он оказывается методологической эвристикой, операцией гипотетического выравнивания неравенств.

Раннее мы показали, что акторно-сетевой подход отстоял антиэссенциалистские позиции ^[2]. При этом Латур и Каллон признали, что их метод недоработан ^{[25, p. 344]}. Но Коллинз, Йерли и Блур также допускали серьезные просчеты: так, они считали, что новый принцип симметрии требует описывать людей с точки зрения нечеловеков, и наоборот ^{[28, p. 313]}. «Мы должны думать о Пастере, как если бы он был микробом, а о микробах, как если бы они были Пастером, или относиться к Милликену как к электрону, а к электрону как к Милликену» ^{[20, p. 97]}. Это абсолютно неверная трактовка, поскольку ANT ищет новый словарь, нейтральную платформу, она вовсе не пытается показать взаимозаменимость старых словарей. И Блур был вроде бы об этом осведомлен ^{[20, p. 84]}.

Как мы видим, в случае внешней критики серьезные аргументы сочетаются с простым недопониманием. Гораздо болезненнее оказываются возражения, которые выдвигают исследователи, хорошо знакомые с ANT и принимающие ее базовые установки. Так, антрополог М. Стредерн ставит перед Латуром и его коллегами фундаментальный вопрос: в какой момент можно сказать, что сеть закончена? Когда мы можем ее «обрезать» ^[53]? Ведь анализ можно продолжать бесконечно. Сразу возникает простой ответ: пока у исследователя есть деньги и доступ к полю. Но принять этот ответ означало бы согласиться с хармановским различием между теоретическими и эмпирическими аспектами ANT ^[1]. Сама Стредерн считает, что ограничения для сети возникают, когда происходит перечисление всех элементов в сети, когда кто-то подводит итоги ^{[53, p. 523]}. В одном из ее примеров речь идет об открытии вируса гепатита С. Вирус был открыт в 1987 году, до этого его исследовали на протяжении 12 лет. Кому же принадлежит открытие теста на гепатит C? «Любое изобретение возможно лишь благодаря области знания, определяющей научное сообщество» ^{[53, p. 524]}. В данном случае есть способ ограничить эту глобальную сеть, и это – патентное право, позволяющее понять, какой именно фрагмент сети подпадает под понятие интеллектуальной собственности. Однако остается открытым вопрос, кто именно «обрезает» теоретически бесконечное распространение сети – исследователь или сами акторы?

Во внутреннем круге критики поверхностные аргументы приобретают новое обоснование. Макиавеллизм и менеджериализм, о которых говорят Амстердамска, Бурдье и Шэффер, оборачивается тезисом об империализме сетей. Наиболее ясно об этом говорит С. Ли Стар, стажировавшаяся в Горной школе и работавшая вместе с Латуром и Каллоном в 1987-1988 году. Она рассматривает сети прежде всего как сети стандартизации, распределяющие конвенции между актантами ^{[52, p. 43]}. В мире гетерогенных локальностей очень сложно перемещать объекты и информацию, поскольку они всегда под угрозой изменения. . Единственнный способ – выстроить протяженную инфраструктуру, поддерживающую стабильность при транспортировке. Поэтому асимметричные властные отношения оказываются отношениями отождествления – они сохраняют разного рода стандарты при циркуляции между локальностями ^{[37, p. 1.3.6.-1.3.7., p. 1.4.6.2.]}. Речь идет о системе мер и весов, музыкальной нотации и даже о требованиях пожарной безопасности. Именно они делают возможным «действие на расстоянии».

В чем же империализм сетей? Стар приводит ироничный пример. У нее была аллергия на лук, и каждый раз, когда она просила в любом ресторане приготовить обычное блюдо без лука, ее заказ готовился в два-три раза дольше. И с подобными сложностями встречаются любые меньшинства, интересы которых не учитываются в сетях: люди со специфическими диетическими предпочтениями, малообеспеченные горожане, цветное население, трансгендеры. Власть невозможна без стандартизации, и продвижение любого стандарта делает альтернативные варианты дороже и маловероятнее ^{[52, p. 40 – 41]}. А значит, что сети автоматически вводят режимы исключения. Для «не-членов» (non-members), исключенных, стандартизация просто не работает, отождествления теряют стабильность. И тогда клиники, специализирующиеся на гендерных проблемах, требуют от своих клиентов вести себя как «стереотипные женщины» - в противном случае отказывают им в хирургических услугах по смене пола ^{[52, p. 46]}. Можно дополнить анализ Стар: когда Латур настаивает на изолированности сетей, производящих свои собственные миры, он лишь усугубляет режимы исключения. Она же предпочитает говорить о «множественном участии» ^{[52, p. 49]} и «множественных маргинальностях».

Доводы Стар развивают Н. Ли и С. Браун ^[23]. Они показывают, что ANT удивительным образом сочетает идеалы либеральной демократии и ницшеанство: все актанты изначально равны, что не мешает им вести друг с другом борьбу за власть ^{[23, p. 773 - 775]}. При этом авторы считают, что под Иным акторно-сетевой подход видит нечеловеков. Ведь именно к их освобождению она призывает. Латур и Каллон присваивают эмансипационистскую риторику либеральной демократии: нечеловеческие сущности описываются через язык репрезентации. Мы оказываемся перед дилеммой: чтобы отказать нечеловекам в правах, нужно поставить под сомнение демократический ценности ^{[23, p. 778]}. Но что тогда делать с человеческими меньшинствами, которые в настоящий момент исключены из политического процесса?

Поэтому ANT требует права репрезентации для любых сущностей. Тем самым она испытывает пределmные возможности демократической логики. Латур сочетает универсальные политические метафоры с реляционным понятием власти. Несмотря на локалистский пафос, ANT становится концепцией, способной описать что угодно. Это подтверждает ее взрывная экспансия в 1990-х. И тут Ли и Браун делают свой главный ход: распространение вовсе не «чистая добродетель» - это колонизация Иного ^{[22, p. 779]}. В случае ANT – это освоение мира нечеловеков. Подход Латур и Каллона постепенно становится властным метадискурсом, стремящимся стать «единственным настоящим представителем» нечеловеков ^{[22, p. 778]}. Он начинает подавлять альтернативные позиции – самоописания ученых, социологию научного знания ^{[22, p. 780-781]}, другие постгуманистические теории.

Делез и Гваттари предложили различать «рифленое пространство» (striated space) и «гладкое пространство» (smooth space) ^{[5, Гл. 14]}. Рифленое пространство иерархично, централизованно, это пространство бинарных противопоставлений, в то время как гладкое пространство неопределено и подвижно, в нем развиваются ризомы. Анализ Делеза и Гваттари движется между этими двумя состояниями, создавая странные смеси. И ANT пользуется этой стратегией, но есть большое отличие: она заинтересована не столько в смесях и взаимодействии двух пространств, но в прояснении рифленого пространства с помощью гладкого. Латур, даже будучи делезианцем, использует метафорику становления, различия, интенсивности в основном для того, чтобы с ее помощью лучше разглядеть формирование тождеств, приравниваний, метрологии и стандартизации ^{[23, p. 785]}. В океане становления его цель – объяснить эффекты упорядоченности.

После критических комментариев Стар, Ли и Брауна обвинения в империализме со стороны М. Элама ^[18] не кажутся такими беспочвенными. Он заявляет: «...гораздо большее значение имеет его отказ признать те глубокие, фундаментальные различия между людьми, которые не укладываются в воображаемый “Большой Раздел” между представителями западной цивилизации и всеми остальными. Одно из самых больших умолчаний в текстах Латура касается различия полов. Между тем, многие исследователи (в особенности последователи феминизма) говорят о “Большом Разделе”, разделяющем миры мужского и женского опыта». Он очень четко указывает на нежелание Латура обращаться к постколониальной теории и феминизму. Более того, акторно-сетево подход заново задает старые диспозиции: «“Они” — наши братья; если же принять во внимание практику гибридизации (т. е. науку в ее практических действиях), то “Мы” скоро начинаем понимать, что постепенно стали породой, во всем отличной от “Них”. В настоящее время “Наша” физиология срослась, интегрировалась с “не людьми”; что касается “Их”, то для них подобное нарушение чистоты остается непостижимым» ^{[18, с. 35]}. Иными словами, Ли и Браун говорят о властных амбициях по отношению к нечеловекам, Элам же показывает равнодушие ANT к повестке критической теории. Г. Харман отбрасывает возражения Элама, считая, что тот навязывает Латуру сопоставление с Л. Иригарей ^{[32, p. 109-110]} . Нам кажется, что Харман намеренно игнорирует упреки постколониальных теоретиков и исследователей гендера в сторону ANT. Он хочет дистанцироваться от критического дискурса. Но, как уже было показано, акторно-сетевой подход принимает критическую идею эмансипации – хотя бы отчасти. Отношения с критической и посткритической теорией далеко не так просты, как хочет это представить Латур ^[38].

Парадоксальность ANT не только в том, что она сочетает ницшеанство с демократической аргументацией. Другой парадокс – как изоляционистская модель Б. Латура стала настолько популярной в исследованиях науки и технологии? В чем причина ее распространения в урбанистику, теорию образования, менеджмента, архитектуры, права? Мы предлагаем объяснение с концептуальной точки зрения: изоляционизм комбинируется с произволом в установлении симметрии и с методологической свободой в завершении анализа – то есть, в «обрезании» сетей. Если исследователь готов отбросить привычные эвристичные дуализмы, он получает доступ к непредсказуемым связям гетерогенной реальности.

Внутренняя критика ANT показала, что первочередная проблема всего подхода – это проблема Иного. Мы считаем, что Иными совершенно необязательно должны выступать только нечеловеки или только угнетаемые меньшинства – все зависит от того, кого дискриминирует конкретная сеть. Именно поэтому проблема Иного может быть обобщена до формальной проблемы вне-сетевого. Под вне-сетевым мы понимаем не только еще не объединенных актантов, но и другие сети, а также прото-сети и квази-сетевые образования. К к концу 1990-х годов новые исследователи, симпатизирующие ANT, предложили множество моделей для описания неоднородного социо-природного мира. «Вальцы практик» Э. Пикеринга ^[48], «тропы» А. Кассинса ^[29], «онтологическая хореография» Х. Кассинс ^[30], «модусы упорядочения» Д. Ло ^[42] – все эти способы описания по-разному преодолевали онтологический изоляционизм латуровской ANT.

С нашей точки зрения, именно критика внутреннего круга привела к возникновению критических самоописаний ANT. В 1999 году Латур заявляет: «Я начну с тезиса о том, что есть четыре элемента, не работающих в акторно-сетевой теории; слово “актор”, слово “сеть”, слово “теория” и дефис! Четыре гвоздя в крышку гроба» ^[7]. Ему вторят Ло ^{[43, p. 5-8]} и Мол ^[45]. Если аргументы со стороны социологии научного знания лишь помогли акторно-сетевому подходу прояснить свою позицию, то возражения Стретерн, Ли и Брауна непосредственно повлияли на появление Post-ANT перспективы.

Осознавая трудности исходного проекта, ведущие авторы направления пытались разработать новые решения. В ходе сотрудничества Дж. Ло и А. Мол возникла самостоятельная версия ANT, в русскоязычной литературе ее принято обозначать как «Ланкастерскую школу» ^[3], хотя в настоящее время у нее нет четкой географической привязки. В отличие от Латура, оба автора с большим вниманием отнеслись к критической теории и к пост-фукольдианскому дискурсу, в частности. Чувствительность к феминизму и постколониальным исследованиям привела к более детализированной концептуализации проблемы Иного.

Сам Латур не прекращал научных поисков, постоянно пересматривая базовые предпосылки собственного подхода. Наиболее радикальные инновации оказались связаны с его новой концепцией - «исследованием способов существования» (An Inquiry into Modes of existence, AIME ) ^[34]. Раньше акторно-сетевой анализ действовал поперек границ сложившихся культурных сфер, будь то наука, политика, религия, в новом же проекте эти домены онтологизируются и рассматриваются как особые способы, или модусы, существования.

Новые направления в ANT продолжают менять облик социальной теории. Однако наиболее влиятельными остаются тексты докризисного периода. Поэтому наш обзор критических аргументов будет полезным для любого социолога или философа науки, пытающегося разобраться в достоинствах и недостатках акторно-сетевого подхода.