Soviet Economic Culture in Forms of Material Objectivity and Images of Popular Art in the 1960-1980's: Transport

Sidorova Galina Petrovna associate professor of the Department of History and Culture at Ulyanovsk State Technical University. 432005, Russia, g. Ul'yanovsk, ul. Pushkareva, 24, kv. 187 gala_si_61@mail.ru Other publications by this author

Системный подход к изучению культуры требует взаимосвязанного рассмотрения ее подсистем – материальной, духовной и художественной во всех формах предметности. Хозяйственная культура понимается как способ человеческой деятельности, в совокупности всех форм предметности культуры, направленный на получение материальных благ. Постижение советской хозяйственной культуры через образы искусства строится на системной модели культуры М. С. Кагана, согласно которой искусство – единственный плод деятельности, воссоздающий человеческое бытие в его целостности; «портрет», «самосознание» и «зеркало» культуры ^[4].

Транспорт – одна из технических вещей хозяйственной культуры, форма материальной предметности. Несмотря на то, что в последние двадцать лет советская материально-вещественная среда изучалась российскими и зарубежными авторами, транспорт в советской культуре и его художественная репрезентация остается мало изученной темой. Задачи статьи: выявить особенности художественного воплощения технической вещи советской хозяйственной культуры – транспорта в советском массовом искусстве 1960–1980-х. В художественных репрезентациях выявить отражение типологических особенностей и смыслов советской культуры.

В утилитарном значении транспорт – важнейший элемент хозяйства и отрасль материального производства, осуществляющая перевозки людей и грузов. Как любая вещь, он выполняет не только утилитарную, но и знаковую функцию. В произведениях искусства 1960–1980-х транспорт создает образ советского человека, общества, культуры, в динамике от времени «оттепели» к «семидесятым». Во всех видах искусства транспорт репрезентирован в идеологическом и повседневном дискурсах. Идеологический дискурс: основу экономической системы СССР составляет социалистическая собственность на средства производства. Все виды общественного транспорта – социалистическая собственность. Стираются различия между городом и деревней. Растет благосостояние народа, в том числе обеспеченность общественным и личным транспортом. Личная собственность, в том числе, транспорт, предназначена для личного потребления, не для обогащения отдельных лиц. Повседневный дискурс: до начала 1980-х сохранялись огромные различия хозяйственно-бытовых условий жизни города и деревни. Сельские районы СССР были слабо обеспечены общественным транспортом. В конце 1970-х более 60 тысяч сел Нечерноземья находились на расстоянии свыше 6 км от автобусных остановок. В начале 1980-х из всех российских сел и деревень только 32% были обеспечены автобусным сообщением с райцентром, причем, одним рейсом в сутки ^[3]. Проведенное в начале 1970-х обследование в 27-ми экономических регионах СССР показало, что уровень обеспеченности личным транспортом был «удручающе низким» ^[2]. С середины 1960-х советская промышленность уже не успевала удовлетворять растущий спрос на личные автомобили. В 1977 году на 100 семей приходилось чуть более шести автомобилей ^{[5, 39]}. Была широко распространена практика частного извоза.

В песне, плакате и живописи транспорт изображен преимущественно в идеологическом дискурсе: общественный, как средство труда в процессе труда. На сюжетно-тематических картинах больше всего грузовиков и тракторов: в поле, на строительстве, на месторождениях нефти, Всесоюзных стройках; пассажирско-грузовые вертолеты, грузовые поезда, ледокол. Нередко транспорт изображен в процессе его производства: картины Н. Соломина «ЗИЛ. Главный конвейер», Д. Шушкелова «Автозаводцы», роман Г. Николаевой «Битва в пути», х/ф «Большая семья», «Битва в пути», «Директор», «Гонщики», «Мировой парень», т/ф «Семья Зацепиных».

В искусстве «оттепели» общественный транспорт – поезд, пароход и самолет выступает знаком больших перемен в жизни: советский человек покидает насиженные места, стремится в самую гущу событий, активной творческой жизни, нравственно растет, едет, плывет и летит навстречу трудностям в Сибирь, Казахстан, Оренбургские степи – строить заводы, мосты и города, поднимать целину. Поэтому образы самолета, поезда и парохода окрашены романтикой: в «край таежный только самолетом можно долететь» («Главное, ребята, сердцем не стареть»), «поезда громыхают на стыках, в беспредельные дали маня» («Я спешу, извините меня»), а пароход везет сибирских девчат, которые «верят в трудное счастье», «навстречу утренней заре по Ангаре» («Девчонки танцуют на палубе»). В финальных кадрах фильмов – поезд, уносящий главных героев на восток от домашнего уюта и комфорта столичной жизни (х/ф «В добрый час!», «Разные судьбы», «Высота», «Иван Бровкин на целине», «Легкая жизнь»). Сохраняется код художественной репрезентации, сложившийся в 1930-х – начале 1950-х: открытое окно вагона и свежий ветер перемен в радостные лица.

В литературе и киноискусстве, в отличие от песни, плаката и живописи,общественный транспорт изображается как материальное благо в процессе его потребления. Здесь переплетаются идеологический и повседневный дискурсы: в СССР развиты все виды современного общественного транспорта, они общедоступны, демократичны, но пользование транспортом социально стратифицировано. Образы искусства показывают: если плацкарта по цене общедоступна, то в купе едут главным образом командировочные – партийные и советские руководители, специалисты (х/ф «Евдокия», х/ф «Мы, нижеподписавшиеся», «Самая обаятельная и привлекательная»), люди с высокой зарплатой – офицеры, ученые, известные артисты, сибирский нефтяник, северный шахтер (В. Распутин «Деньги для Марии», х/ф «Мы с вами где-то встречались», «Дневной поезд», «Валентин и Валентина», «Мужики!»). Казалось бы, «каждому по труду», но почему-то купе оказывается «не по труду» колхознику: он едет в мягком вагоне по крайней необходимости, когда других билетов нет (В. Распутин «Деньги для Марии», х/ф «Баламут», «Родня) или если «по ошибке схватил купейный билет» (В. Шукшин «Печки-лавочки»).

В произведениях искусства отражена вечная российская беда: плохие дороги и отсутствие дорог (х/ф «Очередной рейс», «Евдокия», «Три тополя на Плющихе»). Искусство показывает, как на фоне индустриального социалистического хозяйства в селах и деревнях до конца 1970-х используют традиционный гужевой транспорт для перевозки людей и грузов (С. Антонов «Дело было в Пенькове», х/ф «Стряпуха», «Три тополя на Плющихе», «Дни хирурга Мишкина», «Впервые замужем»). В условиях плохих дорог и некачественного ремонта автотранспорта «на лошадок больше надежды» (х/ф «Чужая родня»). В советской России причудливо смешалось традиционное и инновационное: старый мерин везет по пыльной грунтовой дороге телегу с антоновскими яблоками, а из транзистора а руках сидящей в телеге девочки звучит роскошный голос Мирей Матье и плывет над среднерусским пейзажем («Три тополя на Плющихе»).

Искусством в идеологическом дискурсе (как «отдельные недостатки», явления нетипичные) затронута социально-экономическая проблема – широко распространенная практика водителей автотранспорта и проводников поезда использовать общественный транспорт для личного обогащения, перевозя людей и грузы (Ю. Семенов «Петровка, 38», х/ф «Весна на Заречной улице», «Дела сердечные», «Пена», «Вокзал для двоих», «Вам и не снилось»). Водитель грузовика – «честный труженик» денег с попутного пассажира не берет, а если берет, то лишь для того, чтобы наказать хама-«обывателя» (х/ф «Живет такой парень»).

Произведения искусства отобразили такой вид общественного транспорта как такси. Н. Б. Лебина пишет о малочисленности и плохом состоянии такси в СССР, отмечая, что эта проблема обыгрывается в х/ф «Зеленый огонек» ^[5]. В исторической публицистике высказывается точка зрения, согласно которой советские люди мало пользовались доступным по цене такси, потому что их не хватало ^[10]. Отмечается, что спрос на такси ежегодно рос, и несмотря на рост численности таксопарка (к концу 1970-х в столице 18 000 автомашин ГАЗ-24), данная услуга в Москве становилась все более дефицитной ^[1].

Образы искусства показывают: несомненно, «наши люди в булочную на такси» не ездили. Большинство советских людей вообще редко пользовалось услугами такси. И не столько из-за дефицита автомашин. Для большей части советских людей поколения 1930-х такси – роскошь. Брали такси, если тяжелый багаж (и то не всегда), срочная поездка – вопрос жизни и в особо торжественных случаях. В культовом советском фильме «Высота» монтажник Пасечник в выходном костюме появляется в общежитии у сварщицы Кати с подарком и приглашением в цирк. Торжественность момента подчеркивается тем, что их ждет такси – знак высокой зарплаты ухажера, щедрости и уважения к девушке. Главная героиня фильма Т. Лиозновой «Три тополя на Плющихе», сельчанка Нюра, едущая с ветчиной на московский рынок, заранее переживает, как от Ярославского вокзала будет брать такси и рассчитываться: «Самое малое рубь двадцать настучит. Там цифирки в ящике скачут, а ты сиди, гляди, пока глаза на лоб не полезут! Еще обмануть норовят: сдельно везть, за трешку. А меня Гриша научил: я рубь и десять копеек в кулаке зажму и все. И тут хоть по счетчику рубь двадцать набило. А что с меня возьмешь? Приехали!». Понять переживания Нюры можно, если знать, что в 1968 году средняя зарплата сельскохозяйственного рабочего была 52 рубля в месяц ^[6], стоимость проезда в такси – 10 копеек при включении счетчика и 10 копеек за километр, стоимость ожидания пассажира – 1 рубль в час. Художественные тексты в сопоставлении с личным опытом автора, позволяют утверждать: часть горожан, действительно, считала такси не роскошью, а средством передвижения и пользовалась им довольно часто (х/ф «Зеленый огонек», «Еще раз про любовь», «Горожане», «Время желаний»), но для этого надо было иметь зарплату выше среднего или быть предприимчивым человеком с «нетрудовыми доходами». Для «честных тружеников», рядовых горожан с рядовой зарплатой, в 1970-х такси было дорогим удовольствием: «Напротив главной проходной Петровки, 38, через улицу, находилась стоянка такси. С зарплаты на такси не поездишь, но сегодня в карма­не у Пал Палыча лежала премия – раз. Они с Зиночкой спешили к Томину – два. И пото­му они пристроились в хвосте довольно многолюдной очереди» (Лавровы «Следствие ведут ЗНАТОКИ: Свидетель»).

Личный транспорт (от велосипеда до автомобиля) как материальное благо в процессе потребления изображен преимущественно в литературе и киноискусстве. Велосипед для горожан – спортивное средство, за неимением подсобных помещений висит на стене в прихожей. Велосипед у сельчан – средство передвижения, хранится в сарае. Мотоциклы в 1960-е более-менее доступны горожанам по цене, но их негде хранить (х/ф «Взрослые дети»). В 1970-е мотоциклы доступны сельчанам, популярны в условиях плохих дорог, есть помещения для хранения (т/ф «Юркина рассветы», х/ф «Молодая жена», Ф. Абрамов «Дом»).

Как показало исследование Н. Б. Лебиной, со времени «оттепели» в массовом сознании формировалось представление о том, что владельцем личного автомобиля может быть не только Герой Советского Союза, академик и крупный чиновник, но и военнослужащий, инженер, профессор. Возрастал массовый спрос на относительно дешевые легковые автомобили, сначала – «Москвичи» и «Запорожцы», затем «Жигули». Самым доступным по цене был «Запорожец»: 800-900 рублей в ценах 1961 года. Средняя зарплата тогда составляла 100 рублей в месяц. За корпус из довольно тонкого железа в народе его прозвали «консервной банкой» (х/ф «Три плюс два») ^[5]. На первый взгляд, в 1960-е годы «Запорожец» и «Москвич» доступны по цене среднему «честному труженику». Образы искусства позволяют уточнить, какие советские люди были владельцами автомобилей этих марок: молодая одинокая женщина, дочь милицейского генерала (х/ф «Три плюс два»), молодая бездетная пара – рабочие МАЗа («Мировой парень»), молодой самостоятельный одинокий мужчина («Городской романс»). Дорогой автомобиль «Волга» честным путем могли купить Герои Труда, люди с высокой должностью и зарплатой, с ученой степенью и званием: х/ф «Дело № 306», «Девять дней одного года», «Битва в пути», «Три плюс два». Личная «Волга» у человека с рядовой должностью и зарплатой – знак «нетрудовых доходов», хищений социалистической собственности и взяток: х/ф «Легкая жизнь», «Берегись автомобиля». В целом, личный автомобиль – знак успешности.

С начала 1970-х люди с высокими заработками – доценты и профессора, руководящие работники, пилоты «Аэрофлота» и др. пересаживаются на «Жигули» (т/ф «Ольга Сергеевна», «Ирония судьбы», «Лекарство против страха», «Москва слезам не верит», «Старый Новый год», «Экипаж», «Молодая жена»). Личная «Волга» остается автомобилем амбициозных теневых дельцов с Кавказа (х/ф «Воры в законе»). Автомобили «Жигули» (ВАЗ) стремительно дорожали. Их цена с 1972 до 1986 год выросла с 5500 рублей до 8350 рублей ^{[5; 39]}. В 1970 году средняя зарплата в СССР составляла 115 рублей в месяц, в 1985 году – 173 рубля ^[6]. В культовом фильме «Джентльмены удачи» вор Косой мечтает: «Автомашину куплю с магнитофоном, пошью костюм с отливом, и – в Ялту!». Но знаком успешности выступает не вообще автомобиль и не вообще «Жигули», а «Жигули» последней модели. Хозяин такого автомобиля привлекателен как жених: «Надь, а что за красавчик вчера за тобой приезжал? – А это мой знакомый приезжал, Леш. Уговаривал выйти за него замуж. – Выходи, Клюева. Что тут думать? Последняя модель "Жигулей"!» (х/ф «Самая обаятельная и привлекательная»). В детективах личный автомобиль репрезентируется как транспортное средство, более доступное «обывателям» с «нетрудовыми доходами», теневикам (А. Адамов «Вечерний круг», Лавровы «Из жизни фруктов», Н. Леонов «Выстрел в спину»). Если в конце 1960-х шеф контрабандистов на законную премию «по совету друзей» покупает новую модель «Москвича» (х/ф «Бриллиантовая рука»), то с начала 1970-х автомобилем теневиков стал «Жигули». Скромный «Запорожец» и даже «Москвич-412» были ниже неформального социального статуса теневика, а элитная «Волга» могла привлечь внимание ОБХСС (Н. Леонов «Ловушка», Л. Карелин «Змеелов»). Для честного рядового труженика даже «Москвич» – не дешево, а покупка «Жигулей» была связана с долгами и жесткой экономией: «Как мне этот «Жигуль» достался! Ведь до сих пор в долгах! У меня были одни колготки! Я их стирать боялась!» (Лавровы «Полуденный вор»). Если в конце 1970-х семья пользуется «Москвичом» или «Запорожцем», купленным в середине 1950-х – начале 1960-х, это говорит об экономии и очень скромных доходах (х/ф «Однажды двадцать лет спустя», «Москва слезам не верит»). Выстраиваются пары оппозиционных концептов: личный автомобиль – доступная вещь для «обывателей»-теневиков; «Жигули» – на уровне или ниже финансовых возможностей. Для рядовых «честных тружеников» автомобиль – почти роскошь, «Жигули» – выше финансовых возможностей.

Практику частного извоза советское искусство затрагивает в идеологическом дискурсе: герои произведений иногда останавливают личный транспорт и просят подвезти попутно. Платят ли они за эту услугу – всегда остается за кадром. В подтексте идеологического дискурса – утверждение, что водитель личного автомобиля проявляет человечность, отзывчивость, подвозя пассажира по пути бесплатно. В реальной жизни это случалось, но на основании личного опыта в советской культуре, можно утверждать, что человек, останавливая попутку, должен быть готов оплатить услугу.

Выводы. Советское массовое искусство 1960–1980-х, с характерным для него приоритетом воспитательной и ценностно-ориентирующей функции, воплотило советскую хозяйственную культуру во всей совокупности материальных и духовных форм, специализированного (идеологического) и повседневного (практического) уровней. В художественных репрезентациях технической вещи – транспорта отобразилась советская хозяйственная культура 1960–1980-х: социалистический индустриальный способ хозяйственной деятельности, где противоречиво соединялись доминирующая административно-командная и теневая рыночная экономические системы, индустриальная и традиционная культуры. Транспорт создает образ советского общества: смешанный тип индустриального и доиндустриального, традиционного и инновационного, закрытого и открытого, массового, потребительского. Транспорт создает образ советского человека разных аксиологических типов: от «строителя коммунизма» в абсолютном меньшинстве до «обывателя» в подавляющем большинстве. Художественные репрезентации транспорта в динамике от времени «оттепели» к «семидесятым» отражают смещение ценностных ориентаций от социалистических к традиционным ценностям и ценностям массового общества потребления, показывают рассогласованность идеологических ценностей и повседневных, мотивирующих деятельность подавляющего большинства субъектов советской культуры.