Literary Creation of Hermann Hesse in the Dialogue between Orient and West

Rozhkova Natalia PhD in Pedagogy Docent, the department of Humanitarian Disciplines, Oryol State Agrarian University 302019, Russia, Oryol, Generala Rodina Street 69 more-nz@rambler.ru Other publications by this author

Восток – дело тонкое.

Красноармеец Сухов

Каждый, кто интересуется политикой и историей культуры, сегодня может задать себе ряд вопросов: как случилось, что великая западная цивилизация на определённом этапе развития утратила самодостаточность  и повернулась к  востоку в поисках всего, чего ей самой не доставало? Был ли этот поворот заведомо необходимым в преддверии глобализации? Или восточная и западная культуры встретились не как равные, потому что западная, исчерпав собственный потенциал, стала заимствовать несвойственные ей элементы в надежде обновления? Значительную роль в развитии диалога двух великих культур сыграла художественная литература. Персона немецкого писателя Германа Гессе в этом смысле особенно примечательна: он испытал серьёзное влияния Востока и опосредованно, через творчество, внедрил некоторые идеи и представления, свойственные восточной культуре, в сознание европейцев, а позже и американцев, что способствовало появлению моды на восточную философию, литературу и медитативные практики.

Данное исследование преследует троякую цель: определить статус восточной философии в мировоззрении Гессе; описать формы проникновения восточной культуры  в творчество писателя и определить значение творчеств Г.Гессе  в диалоге восточной и западной культур.

Интерес к восточной цивилизации  в Западной Европе имел разнообразные аспекты, в то числе, чисто утилитарный аспект (страны востока были богатейшим источником ресурсов, сырья, рабочей силы), духовная культура запада также испытывала серьёзное влияние восточной традиции. Этому способствует обширный материал, накопленный  культурологами и историками культуры, путешественниками, торговцами и миссионерами, которые в некоторой степени способствовали созданию мифов о сказочно богатом и загадочном Востоке.

А.Г. Дугин в книге «Ноомахия: войны ума. По ту сторону Запада. Индоевропейские цивилизации: Иран, Индия» ^[8] пишет о том, что в XVIII веке англичанами был разработан ориенталистский или романтический подход к описанию культуры Индии, включавший ряд важных положений. В частности, именно в рамках этого подхода индийская культура признавалась самобытной, сохранявшей культурную идентичность вплоть до исламских завоеваний и принадлежавшей к индоевропейской общности. Подчёркивался и созерцательный, мирный характер этой культуры, её значительные успехи в области метафизики, построения сложных философских, религиозно-этических и мистических систем. По мнению А.Г. Дугина, именно «работы «ориенталистов» существенно повлияли на представления об Индии, сложившиеся в европейском течении романтиков. С эти связан подъём интереса к Индии у Гёте, Шлегелей, Новалиса, а следовательно, и Г.Гессе.

В более широком варианте интерес к восточной культуре, от торговли до философии, можно рассматривать как наметившийся критический пересмотр оснований собственной культуры, её саморефлексию и самокритику. Стремление к чему-то иному может быть продиктовано разными факторами, в том числе,  потребностью обновления в условиях угасания собственных созидательных и преобразовательных потенциалов. Как пишет А.В. Гулыга, «Исход к Востоку означал поиски в азиатской мудрости последних ответов на конечные вопросы бытия (этим впервые занялись романтики, но особенно отличился здесь Шопенгауэр».[7:334]

Сложная внутренняя работа, духовно-эстетические поиски Германа Гессе в его писательской и личностной ипостасях были сосредоточены вокруг решения  разных проблем, среди которых особое место занимает проблема восстановления целостности бытия. Христианское мировоззрение с его идеей «неснимаемого онтологического различия между бытием Творца и бытием творения» ^{[8, с. 440]} не удовлетворяет писателя. Мироощущение целостности бытия становится одной из глубинных потребностей на этапе юношеского становления и не покидает его в течение всей жизни. Как пишет А.Г. Дугин, индийская культура «…легко включает в себя свою противоположность, градуально и инклюзивно возводя её к недвойственности. …в индийском Логосе мы видим устойчивое и доминирующее стремление к сглаживанию оппозиций на условии интеграции иного в это». ^{[8, с. 228]} Эта черта индийского миросозерцания удовлетворяла глубинные идейно-мировоззренческие потребности Гессе, содержала аспект этической и эстетической новизны, которые необходимы художнику как источник вдохновения. Философия Древней Индии и Древнего Китая являются не просто мировоззренческой альтернативой,  но и способом решения ряда психологических проблем (так О.Б. Золотухина пишет о терапевтическом эффекте буддизма ^[9]). В публицистике, эссеистике и эпистолярном наследии Гессе содержатся многочисленные упоминания о литературных памятниках и их авторах, попавших в категорию «бессмертных» по причине высокой общечеловеческой значимости, не отменяемой историческими перипетиями. Чаще других встречаются «Бхагават-Гита», «Упанишады», Конфуций и Лао-Цзы, в некоторой степени удовлетворившие неоромантические устремления Г. Гессе к иным мирам, образам и смыслам.

Важный психологическим посылом для возникновения восточной тематики в творчестве немецкого писателя является то огромное внимание, которое восточная мудрость уделяет внутреннему миру человека, жизни души, механизмов функционирования и развития психического. Истину о человеке, с точки зрения немецкого писателя, следует искать в нём самом. Он заинтересованно и упорно идёт к собственной сущности, обращается к «самости», заглядывает в глубины своей  души  и раз за разом убеждается в единстве бытия. Утверждение тождества внутреннего и внешнего открывает пути преобразования действительности, которая не соответствовала идеалу духовного совершенства и нравственной чистоты, потребность в котором отчётливо проступает в художественных произведениях писателя.  Следует отметить, что мировосприятие Гессе эволюционировало от острой критики социальной жизни европейского общества, вызывавшего у него настоящее отвращение,  к пониманию жизни как потока, в котором неизбежно смешаны все цвета этических и эстетических проявлений человека.

Поэтому «Паломничество в страну Востока» было для Гессе в некотором роде неизбежно, хотя до 1911 года это путешествие было чисто умозрительным, т.е. писатель имел дело не с Востоком, а с его образами, яркими, но в достаточной степени приукрашенными фантазией. Путешествие в южную Индию даёт ему возможность убедиться в том, то реальность значительно отличается от вымысла. В «Записках об индийском путешествии» сквозит разочарование: ужасающая бедность и необразованность основной массы населения Индии поразила Гессе. Надежды не оправдались, но сказочный мир не утратил своего очарования: через 11 лет, в 1922 году Гессе опубликует повесть «Сиддхардтха», пронизанную восточной тематикой на западный манер. Показательно и то, что действие в художественных произведениях Гессе сравнительно редко переносится на восток: повесть «Сиддхардтха», рассказ «Роберт Агион» и сказка «Король Ю» практически исчерпывают этот список.

Проблема влияния восточной культуры и философии на творчество и личность Г. Гессе затрагивалась в исследованиях таких авторов, как Ф. Лютцендорф, Т. Майер, Р. Панвиц, А. Хсиа, З. Унсельд, Т. Коллер, С. Аверинцев, Е. Мюнстер, Р. Каралашвили, О. Золотухина, Е. Лебедева, А. Науменко, Н. Нагорная, Е. Суверина, О. Чабоненко и многих других. Сделаем попытку кратко систематизировать накопленный материал. Ряд авторов, в частности, А. Науменко ^{[4, с. 169-219]}, представляют в своих публикациях обширный биографический материал, объясняющий причины влияния восточной культуры на творчество и личность писателя. В работе Р. Каралашвили ^[10] представлен системный анализ восточной составляющей мировосприятия Г. Гессе на материале его романов. Ряд авторов выделяют отдельные сюжеты, мотивы, феномены, в частности, Е. Суверина ^[16], О. Чабоненко ^[22], Н. Нагорная ^[14] исследуют отдельные, детализируя проблему соотношения разных культур в наследии Гессе. Особого внимания заслуживает работа  О. Золотухиной ^[9], в которой не только раскрыты психологические аспекты восточного религиозно-философского наследия, но и на основе биографического материала описаны этапы влияния восточной культуры на личность и творчество данного автора.

Остановимся на тех составляющих данной проблемы, которые не были рассмотрены ранее. Опираясь на тексты художественных произведений Г. Гессе, считаю возможным выделить следующие уровни реализации восточно-культурного влияния:  сюжетно-фактический, идейно-тематический и  мировоззренческий. Это позволит конкретизировать формы проникновения восточной культуры в художественный мир и мировоззрение немецкого писателя.

В произведениях Г. Гессе нередко появляются персонажи с индийским и китайскими именами (Майя, Сиддхардтха, Даса, Парвати, Васудева, Ю, Хань Фу и т.д.), которые действуют в характерной для них обстановке (писатель не «смешивает» культуры сюжетно). Стилистика этих произведений позволяет европейцу проникнуться мироощущением иной эпохи и иной культуры, хотя с персонажами писатель обращается весьма свободно, используя имена богов, мифологических существ  при именовании людей (Васудева – это второе имя Кришны – перевозчик через реку), исторические персонажи (например, Будда) включены в повествование на равных правах с плодами фантазии писателя. Эта своеобразная художественная десакрализация позволяет Г. Гессе «сращивать» пласты двух культур настолько плотно, что происходит размывание границ, синтез, в результате которого преобразуются смыслы  и ценности, характерные для обеих культур, и возникают новые.

Влияние восточного миросозерцания можно определить как неявный, но существенный фактор формирования  художественного мира немецкого писателя. Минимализм в изображении материального мира и социально-исторического контекста, лаконизм портретных зарисовок делают спорным отнесение Гессе к числу писателей-реалистов. Некоторые исследователи, в частности, Е. Маркович, писали либо о сочетании реалистических и модернистских тенденций в его творчестве ^[12], либо характеризовали его реализм как «магический». ^[6] Действительно, даже в объёмных произведениях скупо и рельефно намечены элементы быта, повседневной деятельности, физических состояний персонажей. При этом Гессе не избегает описаний состояния природы и внутреннего мира героев. Достаточно нескольких ёмких выражений, чтобы  у читателя создалось внятное представление о духовном облике персонажа: «его бодрый вид, его весёлость, его удивительное сияние». [2: т.4, 242] При этом писатель стремится к такому изяществу слога, которое более уместно на страницах японской или китайской поэзии. В реалистическом произведении описания повседневности, портретные зарисовки, бытовые сцены являются суть средства изображения жизни как таковой, реальность интересует художника-реалиста  как некая самодостаточная сущность. Для Гессе любой элемент реальности лишь указывает на бытие более высокого порядка, поэтому абсолютно оправдана эстетическая «экономность» описаний и характеристик. (См. об этом подробнее «Рожкова Н.В. Мировоззренческие странствия Германа Гессе: путь писателя в поисках истинного бытия» ^[12]).

Идейно-тематический пласт влияния восточной мудрости связан с религиозной тематикой, проблемой духовных поисков, которые так или иначе представлены во всех произведениях Г. Гессе. Восточная культура с её вниманием к внутреннему миру человека, развитыми практиками самоуглубления и самопознания удовлетворяет потребности писателя в духовной деятельности и является альтернативой прагматизму и утилитаризму западного мира. Интерес к сущности человека субъективируется у Г. Гессе через понятие «самость», имеющее древнеиндийские корни.

Персонажи в произведениях Г. Гессе жертвуют материальным и социальным  благополучием ради творчества и духовных поисков, их не страшат физические испытания, для них вполне нормален бытовой аскетизм, у них возникают серьёзные трудности при попытках построить гармоничную семейную жизнь. Так неявно на страницах произведений бытует критика западноевропейской культуры – в виде альтернативы, подтекста, неявного противопоставления.

Показательно стремление писателя проникнуть в тайну отношений мужской и женской ипостасей природы. Ассоциативные ряды, использованные писателем при разработке этой темы, достаточно традиционны: мужское – духовное, созидательное, упорядоченное, возвышенное; женское – тёмное, материальное, стихийное. Тем не менее, осмысление механизмов художественного творчества привело писателя к убеждению в его тесной связи с природой, женственностью, материнским началом бытия. Повесть «Нарцисс и Гольдмунд» построена в форме диалога длиною в целую жизнь между друзьям – священником и художником. Первый из них был мыслителем, «бодрствовал в пустыне» и искал царства Духа,  второй погрузился в жизнь природы, т.е. «спал на груди матери». [2: т.4, с. 42] Образ Майи, Великой матери, Евы, созидающей и убивающей с невозмутимым спокойствием, навеян древнеиндийской мифологией. Творчество переживается  как стихия, полная опасностей и искушений, в то время как религиозная жизнь предстаёт в форме рационализированной, упорядоченной духовной деятельности. В данном случае Гессе не противоречит и западноевропейской философской традиции. Более того, стремление одного из героев повести встретиться с матерью, увидеть её перед смертью можно связать с влиянием психоанализа.

Таких примеров симбиотического восточного и западного взаимовлияния  в творчестве Гессе достаточно много. В «Индийском жизнеописании» чисто восточный сюжет не является таковым при более детальном рассмотрении. Персонажи включены в событийный ряд, навеянный индийской мифологией и историей культуры, но  жизненные и их психологическая окраска более характерны для европейца. Боль  и горечь описаны как один из аспектов любви к близким, как плата за семейное счастье, за возможность видеть единственного сына, что полностью соответствует учению Будды. Герой повести втянут в борьбу за власть, за обладание любимой женщиной, в ненужную ему войну. Его жизнь, построенная вокруг удовлетворения желаний жены, терпит крах, но Даса понимает, что она «…не виновата, она не причина, а жертва, …что она лишь пылинка в солнечном луче, лишь капля в потоке» [2: т.4, с. 524], а ответственность за кровопролитие и «свистопляску страстей» лежит на нём самом. Эти рассуждения, подобная постановка вопроса характерна именно для европейца. Ситуация в «Индийском жизнеописании» с точки зрения носителя индуистского, буддийского или иной разновидности «кармического» миропонимания укладывается в рамки закономерности  и вопрос о виновности человека просто не возникает. Но выросший под влиянием христианской  (а, следовательно, и древнеиудейской) традиции человек непроизвольно, неосознанно привносит психологический аспект, характерный для западной культуры.

Другая проблема, затронутая Гессе, касается взаимодействия человека и природы в границах разных цивилизаций. В повести «Сиддхартха» главный герой посвящает свою жизнь поиску Атмана, Единого, который есть в каждом человеке. Из брахмана он становится аскетом и нищим, совершает паломничество к Будде Гаутаме. Сиддхартха не принимает его учение. Нельзя стать Буддой при помощи учения, эта цель должна быть достигнута посредством собственного опыта (обратим внимание на совпадение индивидуалистических установок, принятых в буддизме, и западной этико-прагматической традиции, не забудем и об идее личного спасения в христианстве). У реки Сиддхартха встречает паромщика Васудеву, который учит внимательно слушать реку и учиться у неё. Тема гармонии с природой,  её благодарного и восхищённого созерцания – одна из сквозных в творчестве Гессе. Жизнь на лоне природы, способность чувствовать её красоту и величие являются важным условием духовной деятельности и творчества. С одной стороны, писатель видит, что западный мир окончательно разучился слушать голоса рек, птиц и цветов – шуршание купюр ему гораздо ближе. С другой стороны, откровенная эстетизация и идеализация мира природы  - черта именно европейской культуры, так как для восточного миросозерцания характерно либо слияние с природой, либо восприятие её красот как иллюзии, майи, которую следует преодолеть, чтобы достигнуть истинного бытия.

Важнейшей чертой мировоззрения Г. Гессе следует считать диалогизм, о чём говорят композиции его произведений, и характер духовных поисков, и отношение писателя к иным мировоззренческим системам. При чтении произведений Гессе создаётся впечатление, что в его сознании постоянно звучат разные глосса, высказывающие порой взаимоисключающие точки зрения, а он сам порой хладнокровно, порой крайне заинтересованно  следит за этим многоголосьем. Часть из услышанного ложится на бумагу в виде реплик персонажей, часть подспудно продолжает звучать, прорываясь и облекаясь в новые художественные формы. Так, повесть «Сиддхартха. Индийская поэзия», вышедшая в 1922 году, являлась результатом длительной внутренней дискуссии с миром индийской веры и духовности. Как отмечает  «Lexikon deutschsprachiger Schriftsteller von den Anfängen bis zur Gegenwart in: VEB Bibliographisches Institut. Leipzig» («Энциклопедия немецко-язычных писателей от истоков к современности»), «...die Dichtung "Siddharta" (1922), eine Spiegellung problematischer oriental. (ind.) Weisheit, die in des Autors Deutung den Helden zunächst Verzicht und Betrachten über gesellschaftliche Aktivitäl stellen läst, um ihn dann zur Erkenntnis von der Notwendigkeit tätiger Liebe zu den Menschen zu führen» («Поэтическое произведение «Сиддхардтх» (1922) – воспроизведение проблемной мудрости Ориента (Востока), которая в толковании Гессе, заставляет героя сначала отказаться от общественной активности, чтобы затем привести его к познанию необходимости действенной любви к людям»). ^{[25, с. 367]} На лицо синтетическое освоение содержания разных культур с последующим творческим преобразованием, универсализацией, выделением общечеловеческого аспекта. Тем не менее, вполне резонным становится вопрос: было ли восточное влияние настолько глубоким, если не затронуло самые существенные мировоззренческие ориентиры? Если любовь (фундаментальная христианская ценность) сохраняет своё место в мировоззренческой иерархии, несмотря на влияние восточной культуры?

Наиболее отчётливо мировоззрение отражается в деятельности,  и здесь необходимо подчеркнуть, что жизнь Германа Гессе была удивительной иллюстрацией синтеза двух форм миросозерцания – восточной и западной. На практике он – истинный протестант, невероятно трудолюбивый, упорный, усердный в своей сосредоточенности на писательском труде. Протестантизм сделал громадный шаг (вперёд ли?), сняв противоречие между материальным благополучием и сохранением этической целостности и чистоты. «Неустанный труд» был самым верным знаком того, что вы принадлежите к избранным, к группе людей, предопределённым Богом к спасению». ^{[18, с. 351]}  При этом писательский труд  и духовная деятельность в широком смысле приобретали черты медитации, а умозрительное паломничество к духовным святыням иных стран  было условием и источником новых замыслов, идей и образов.

Во многом Г. Гессе остаётся европейцем до мозга костей, особенно это касается отношения ко всему индивидуальному, его значимости и существенности. При исключительном внимании к процессам во внутреннем мире человека восточная традиция не абсолютизирует значение личности, даже в её историческом измерении. Как пишет К.Ясперс «…Значение персонального величия в качестве принадлежащего человеческому бытию ограничивается тезисом: личность (индивидуальность), гений, величие – понятия Западной Европы. Они не ценятся в Азии. Если изобилие наглядности индивидуальных образов является западноевропейским явлением, то (в Азии) оно – лишь некая историческая форма среди других и не имеет веса для всей человеческой истории». ^{[24, с. 53]} И если идея единства бытия вполне соответствует запросам Гессе, то со скромным местом индивидуального он согласиться не может. Утопический проект Касталии весьма показателен: «интимное духовное братство» призвано воспитывать воспитателей, создающих  духовные основы мирской жизни. Взгляд на бренную землю с касталийских высот открывает перспективу главного смысла бытия аристократии духа: она не самоценна, а должна служить людям самым простым и несовершенным. Как Христос приходит не к праведникам, но к грешникам, так и касталийцы должны выполнять просветительскую миссию по отношению к мирянам.

Сходное мироощущение целостности сущего характерно и для культуры Китая, также оказавшей серьёзное влияние на эволюцию внутреннего  и художественного мира Г. Гессе. Как отмечает Е. Торчинов, «Мир китайской культуры – это мир, в котором поведение человека может вызвать стихийные бедствия и, наоборот, процветание и покой, а все феномены природного и социального универсума образуют единую динамическую систему, основанную на постоянном резонансном взаимодействии всех своих элементов по принципу «воздействие – отклик», в свою очередь, опирающуюся на симпатию подобного». ^{[17, с. 68]} Г. Гессе ищет единства с бытием, остро переживая дисбаланс отношений в системе «я – мир». Способность писателя противостоять общественному мнению в условиях социальных катаклизмов не исключала тяжести переживания конфликтных ситуаций. Поэтому обращение к традициям иной культуры, для которой в разных её вариациях характерно мироощущение целостности, являлось своеобразным компенсаторным механизмом в условиях психологической  и социальной нестабильности.

Несмотря на все жизненные перипетии, у Гессе всегда хватало мужества следовать словам Книги о Дао, что путь, а не цель составляет смысл жизни. Таким образом, идея индивидуального спасения души, краеугольная в христианстве, не привлекает  и не вдохновляет писателя. Преклоняясь перед образцами христианской святости (в сравнительно молодом возрасте он написал художественную биографию Франциска Ассизского), Гессе никак не может следовать им на практике, о чём откровенно пишет, например, в романе «Курортник» и других произведениях. Так мировоззренческие ориентиры детства и юности оказываются умозрительными идеалами, восхищение которыми входит в противоречие с основами экзистенциальности.  Те выводы, к которым писатель приходит в почтенном возрасте – отказ от социального реформаторства, изживание зла на уровне индивидуальности – близки восточному мировосприятию и занимают в его жизни важное место. При этом Гессе считает неправильным «смешивать» мировоззренческие ориентиры разных культур, о чём свидетельствует одно из писем, которое он публиковал после II Мировой войны. В письме  молодому японскому коллеге Гессе сформулировал своё выстраданное творческое кредо в отношении к инокультурию: «Так с удивлением смотрим мы друг на друга, Вы, молодой японец, и я, пожилой европеец» каждый с симпатией к другому, каждый чуть очарован  экзотичностью другого и каждый в другом предполагает такое, что ему самому было доступно всегда лишь отчасти. Надеюсь, дзэн Вас убережёт от экзотики и псвдоидеализма, а меня – при нынешней духовной ситуации у нас – надёжная традиция античности и христианства удержит от того, чтобы, презрев свои устои, ринуться в объятия индийской или какой-нибудь другой йоги. Ибо ныне, чего отрицать, такой соблазн существует. Но моё европейское воспитание учит не доверять непонятным или полупонятным разделам в азиатской культуре, несмотря на их чары, и придерживаться лишь того, что я в них действительно понял. Именно этот подход органичен опыту и учениям моей, и только моей духовной отчизны». ^{[4, с. 157]} Вот так в 1947 году писатель определяет своё отношение к иной культурной традиции. На лицо эволюция взглядов на восточную культуру и её богатства: от юношеского увлечения, через восторги и творческую «эксплуатацию» восточных мотивов и идей в художественном творчестве, к достаточно чёткой демаркации в системе «мы – они». Немецкий писатель возвращается в привычное русло западноевропейской культуры, выделяя две её доминанты – античность и христианство. Время удачных художественных экспериментов позади, мировоззренческие поиски хотя и не окончены совершенно, но их интенсивность явно снижается. Многие фундаментальные идеи, характерные для восточной традиции, критически рассмотрены и отвергнуты немецким писателем. В частности, Герман Гессе так и не согласился с отождествлением жизни и страдания. Он предпочитает опровергать этот буддийский постулат на практике, включившись в сознательные поиски радости, света, высокой духовности в человеке. Его поздний роман «Игра в бисер» пронизан восхищением жизнью, её многообразием и неукротимостью. Только человек, воспитанный в христианском отвращении от уныния в дни всеобщих страданий мог написать: «Не там глубина мира, где облачно и черно, глубина в прозрачно-весёлом». ^{[2, т.4, с. 300]} В своём последнем масштабном произведении Г. Гессе постоянно напоминает читателям о вечно изменяющемся, самообновляющемся  и животворящем Духе. В его понимании все культуры суть модификации и воплощения этого творческого начала, которое никогда не исчерпает свои возможности.

Сегодня всё менее актуальным становится противопоставление двух глобальных  типов культуры, долгое время бывшее привычным и принятым. Действительно, если есть возможность найти мировоззренческое сходство  между воззрениями Спинозы, Конта, Спенсера («европейские индусы») и ведантой, как это сделал Чаттерджи ^[24],  становится очевидным, что они заняты поисками всеобщих  оснований бытия и решением аналогичных проблем в области этики, аксиологии и т.д. Бритва Оккама работает по-прежнему эффективно: когда за разными названиями стоят одни и те же сущности, в какой-то момент истории культуры происходит универсализация, у которой две взаимопредполагающие тенденции – усечение деталей-различий и выделение сходных структуро- и смыслообразующих идей.

Именно смысловое подобие двух глобальных типов культур и мировоззрений находит Г. Гессе при их внимательном изучении. Так, Э. Хильшер пишет о том, что для Гессе «Дао Дэ Цзин» - выражение этического идеала, напоминающего христианский, «Беседы» Конфуция сравнивал с идеями Сократа, что вовсе не исключает критического анализа и понимания глубинных различий. Глубокое уважение к богатству и высоте достижений философии Древней Индии не должно мешать пониманию специфики её идей и смыслов. «Индийское жизнеописание» (одна из частей романа «Игра в бисер») является художественной иллюстрацией  траектории духовной деятельности йогина, стремящегося познать сущность бытия. Но если задуматься о причине, побудительном мотиве духовной практики такого рода, возможным становится ответ, обозначенный Й. Хейзинга как «жизнебоязнь», т.е. «…отречение от красоты и от счастья из-за того, что с ними связаны боль и страдание. Есть поразительное сходство между древнеиндийским, в особенности буддийским, и христиански-средневековым выражением этого чувства. Там тоже постоянное отвращение к старости, болезням, смерти, там тоже густо наложенные краски тления». ^{[19, c. 116]} Считать ли такое объяснение упрощённым или неприглядным, соответствует ли оно истине – это решает каждый мыслящий субъект. Но настойчивые попытки выпростаться из колеса перерождений связаны, прежде всего, с нежеланием человека переносить страдания, хотя именно способность к страданию Г. Гессе считал одним из высших проявлений человека. Бегство от мира потребовало от человека значительных усилий, оформившихся в религиозно-этические системы, культы и религиозно-философские тексты, и эти усилия сопоставимы с энергетическими затратами человечества по преобразованию самой действительности (наука и медицина, образование и социальные институты гуманитарной направленности и многое другое). Персонажи, созданные Г. Гессе, находятся в интенсивном духовном поиске, они тяготеют к отшельничеству, уединённой жизни, умозрительным странствиям; это «книжные люди» ^{[3, с. 318-323]}, отгородившиеся от ужасов и несовершенств мира стопами мудрых книг.

Предваряя глобализацию, Г. Гессе размышляет о возможностях преодоления военно-политических и социальных конфликтов гуманитарными (умозрительными, педагогическими, художественными) способами. Ответ находится, по его мнению, в сфере духа: спасительная идея единства бытия может быть принята как мировоззренческая основа  новой эпохи – эпохи мировых войн. В эссе «Война и мир» он рассуждает о сути библейской заповеди «Не убий!», изменившей ход человеческой истории. Непричинение вреда другому важно для человека именно потому, что мир есть единое целое, отношение к другим людям суть отношение к себе самому. Противоречия, ставшие причиной войны поверхностны, так как  сущность мира в его единстве: «Истина едина, хотя её могут высказать тысячи людей на тысячи ладов. Это – познание живого в нас, в каждом из нас, познание тайного волшебства, тайной божественной силы, которую каждый из нас в себе носит. Это – познание возможности примирения в этой сокровеннейшей точке всех противоречий, превращения белого в чёрное, зла в добро, ночи в день.  Индус называет это «атман», китаец – «дао», христианин говорит о благодати. Там, где обретается это высшее знание (как у Иисуса, у Будды, У Платона, у Лао-цзы), там переступается некий порог, за которым следуют чудеса. Там прекращается война и вражда». ^{[5, с. 36]}

Э. Хильшер ^[20] пишет о посреднической роли Г. Гессе в диалоге культур Запада и Востока, и этот подход подтверждается практикой издания произведений Гессе: в Западной Европе и Америке популярны «Сиддхардтха», «Игра в бисер», «Путешествие в страну Востока», в то время как в Японии велик интерес к «Демиану», повести «Под колесом» и т.д. А.В. Михайлов идёт ещё дальше и решается написать о том, что Гессе не слишком самостоятелен и оригинален, он «… не боялся сказать то, что, собственно говоря, сказано было до него другими». ^{[13, с. 59]} При этом та форма, которую он придавал своим произведениям, сделала их привлекательными и доступными для понимания читателей.

Основываясь на вышеизложенном, сделаем выводы о роли и результатах творчества Германа Гессе в диалоге культур Востока и Запада.  Мировоззренческие контакты Германа Гессе с культурой Востока прошли три этапа, в частности:

- изучение, чтение, обдумывание философской и художественной литературы, отчасти обогащаемые личными наблюдениями (предметы восточной культуры в родном доме и доме деда, путешествие в Индию);

- осмысление содержания восточной культуры, включавшее неизбежный сравнительный анализ с культурой Запада, поиск и нахождение смысловых аналогий, что привело к универсализации представлений об обеих культурах, выделению общечеловеческих составляющих;

- образно-художественно преобразование заимствований и включение их в структуру художественных произведений.

Творчество Германа Гессе в первой половине XX века представляет своеобразный экзистенциальный итог диалога двух глобальных типов культур в умозрительной плоскости. Заслуга писателя состоит, прежде всего, в эффективном синтезе взаимодополняющих религиозно-этических установок Востока и Запада, своеобразной ассимиляции систем ценностей  двух культур, выявлении потенциала их активного взаимодействия, раскрытии возможностей взаимного обогащения и осмысления. Художественные произведения немецкого писателя могут оцениваться как формы эффективного использования содержания иной культуры  на фактическом, идейно-тематическом и  мировоззренческом уровнях. При этом наиболее отчётливо и конкретно влияние восточной культуры на фактическом уровне. Идейно-тематический пласт творчества писателя при внимательном рассмотрении представляет собой синтез восточных и западных идей и представлений, которые порой трудно дифференцировать. Анализ, представленный в данной статье, позволяет сделать вывод о том, что не следует переоценивать влияние Востока на личность и творчество писателя. Доминанты мировоззрения автора сохранились на протяжении всей его личной и творческой биографии: гуманизм, вера в единое духовное основание бытия, дуальное восприятие человека (в сочетании с верой в победу добра), любовь как индивидуальная и социальная ценность.

В творчестве Г. Гессе происходит адаптация форм восточной мудрости к когнитивным и психологическим потребностям европейцев на фоне мировоззренческого кризиса западноевропейской культуры. Сближение с культурой иного типа поставило под сомнение западные ценности и стратегии поведения. Мировоззренческие детерминанты западного общества (богатство, успех, счастье, самореализация в их сугубо индивидуальном варианте) категорически противоречат интересам человечества в целом. Этика ненасилия как  будто наталкивается на несокрушимые бастионы жестокости, властолюбия, жадности, сладострастия, повсеместно укрепляемые обществом потребления.

Гуманитарное знание пока не выработало методологии формирования экологического сознания как единственного условия решения глобальных проблем. Но некоторые промежуточные результаты практического «столкновения» глобальных типов культуры имеют место: свобода личности как одна из доминант межкультурного полилога и её баланс с интересами общества – проблема и Востока, и Запада, а точнее, уже человечества в целом. Там, где невозможна полная и жёсткая демаркация, начинается взаимодействие в виде борьбы, полемики, дискуссий и всего прочего. Оптимизация и универсализация охватили настолько разные сферы человеческой деятельности, что закрадываются мысли об их либо неизбежности, либо изначальной заданности, обусловленной внутренней логикой бытия. На определённых этапах развития человечества бесконечное разнообразие, возникавшее в рамках этнических и национальных культур, способствовало выживанию и развитию человечества. На новом, глобальном, этапе бытия требуется осознать, выделить и применить на практике некую совокупность всеобщих «правил  общежития» в их этическом, политическом, экономическом выражении. Поэтому тенденции смешения, сближения и переосмысления двух макрокультур - востока и запада – по сути неизбежны и необходимы.