The traditional sexual morality in Christian world

Tsurikov Vladimir Ivanovich Professor, the department of Advanced Mathematics, Kostroma State Academy of Agriculture 156530, Russia, Kostroma Oblast, township of Karavaevo, Ucgebnyi Gorodok Street 34, office #211 tsurikov@inbox.ru Other publications by this author

В последние десятилетия многие социальные и демографические процессы приобрели в значительной степени неожиданный, слабо предсказуемый и несколько угрожающий характер, инициировав определенную разноголосицу мнений относительно породивших его причин. Среди современных отечественных исследователей немало таких, которые главную причину из числа призванных объяснить неблагоприятную демографическую ситуация, неустойчивость семьи, рост внебрачной рождаемости или числа неформальных браков, усматривают в неправильной любви. В качестве примера приведем следующую цитату: «Основная, глубинная причина безбрачия и разводов, на наш взгляд, – отсутствие настоящей любви (способности к ней) или неспособность её построить и сохранить» ^{[13, с. 26]}.

Некоторые исследователи и известные политические деятели, испытывающие, по-видимому, острую ностальгию по традиционным семейным ценностям, априорно убеждены в том, что только эти ценности являются единственно правильными и нормальными. Например, вся статья социолога Татьяны Брыковой с символичным названием «Возможно ли счастье в эпоху сексуальной революции?» пронизана сожалениями по утраченным в современном обществе традиционным семейным ценностям. «Сексуальная революция … стала следствием насаждения ненормальной и нездоровой культуры общения между полами, искаженного представления о любви, долге, обязанностях брака и семьи» ^{[4, с.141]}.

Приведенная цитата, как видно, содержит не только обвинения в адрес неправильной любви и ненормальной культуры, но и свидетельство того, что автор явно находится в заблуждении относительно причин сексуальной революции, усматривая их в преднамеренном культивировании какими-то неведомыми зловредными силами разрушительных идей. Кроме того, в этой работе автор предлагает считать отклонением от нормы и даже просто злом все формы отношений между мужчиной и женщиной, не отвечающие «традиционному пониманию семьи, любви и счастья». С учетом выложенного на сайте журнала «Социологические исследования» сообщения о признании редколлегией и редакцией журнала этой статьи лучшей в 2011 г., можно сделать вывод о том, что изложенные в ней взгляды нашли горячий отклик в сердцах, по крайней мере, некоторых сотрудников и/или сотрудниц данного журнала.

Конечно, полностью отрицать роль тех или иных идей нельзя. Например, после революции 1917-го г. некоторые женщины-революционеры (в первую очередь, Александра Коллонтай и Инесса Арманд) обрели широкую возможность для распространения идей равноправия между мужчиной и женщиной и, соответственно, идеи свободы любви, свободного выбора сексуального партнера и сексуальных (многочисленных) связей ^[23]. В некоторых городах эти идеи получили активную поддержку и практическое воплощение, естественно, с полным извращением самой идеи.

Но следует заметить, что в данном случае победу (пусть и кратковременную) одержали не столько идеи, сколько примененный административный ресурс: семья официально объявлялась «буржуазным пережитком», церковь фактически отстранялась от регистрации браков и рождений, регистрация же введенного в 1917-м г. гражданского брака, в 1926-м была объявлена необязательной ^{[3, 17, 22, 24]}. И сам факт полного извращения идеи свободной любви, обернувшейся на местах принуждением, практически на законных основаниях, женщин к оказанию сексуальных услуг посторонним для них мужчинам, указывает на то, что нормы сексуальной либеральности не укоренились, да и не могли укорениться в силу отсутствия соответствующих социально-экономических и культурных предпосылок.

Причину того, что идеи свободной любви были все-таки подхвачены населением и использованы на практике, хоть и в искаженном до неузнаваемости виде, следует, по-видимому, искать в массовой маргинализации городского населения. Дело в том, что революции 1917-го года и последующие события затронули огромные массы людей, вынудили их расстаться с привычной средой обитания, лишиться прежнего социального статуса и жить в ощущении неопределенности складывающегося. Сказался разрыв с социально-культурной традицией без обретения новой, утрата или деформация представлений о гендерных ролях, о сложившихся в социуме моделях поведения между полами и репродуктивном поведении ^{[3, с. 111]}. Возможно, что определенную роль сыграл энтузиазм молодых руководителей нижнего и среднего звена, ощущающих себя победителями, повергнувшими старый мир, и поэтому не сдерживаемых больше старыми социальными нормами и религиозными запретами.

Однако советскому государству это было не нужно. Оно быстро опомнилось, и последовала реакция. В 1930-е гг. были приняты решительные меры к укреплению института семьи, которая теперь провозглашалась ячейкой общества. В 1934 г. вводится уголовная ответственность за гомосексуализм, в следующем – ответственность за изготовление, хранение и рекламирование порнографических изданий, в 1936 г. вводится запрет на аборт. Сексуальное и репродуктивное поведение стало строго контролироваться, официальный брак выступает в качестве единственной формы семейного союза, граждане принуждаются к исполнению семейных обязанностей, тема секса постепенно табуируется ^{[15, 17]}.

Вернемся в наше время и к основной теме. Председатель комитета Государственной Думы РФ по вопросам семьи, женщин и детей Елена Мизулина настойчиво предлагает вернуться в Семейном кодексе к тем ценностям, «на которых Россия и держится уже более тысячи лет: союз мужчины и женщины, появление в семье нескольких детей, многопоколенность семьи, глубокая связь между поколениями» ^[20].

И хотя среди ее предложений немало и вполне разумных, тем не менее, создается впечатление, что Е. Мизулина, вместо стремления к тому, чтобы учесть и отразить в Семейном кодексе новые уже сложившиеся реалии, в ряде своих выступлений и законодательных инициатив демонстрирует нежелание признавать право семейных отношений на какие бы то ни было изменения и предлагает законодательно не просто отменить последствия сексуальной революции, но и ограничить ряд свобод, позволяющих человеку самому выбирать, как ему устраивать собственную семейную жизнь, сколько заводить детей, с представителями какого числа поколений проживать под одной крышей. Анализу официального дискурса и государственной политики в вопросах семьи и брака в современной России посвящена статья Л. Л. Шпаковской ^[35].

Бывший до недавнего времени уполномоченным по правам ребенка России Павел Астахов как-то заявил: «У меня спрашивают: когда у вас появится секс-просвет? Я говорю: никогда». При этом П. Астахов упоминает, что в процессе работы с европейскими коллегами возникают сложности ввиду жесткой позиции российских представителей по ряду вопросов, в том числе по проблеме полового воспитания детей. В 2013 году П. Астахов призывал парламентариев принять закон, предусматривающий введение запрета на преподавание в школе уроков сексуального просвещения ^[1]. Детальный обзор социологических исследования и практик сексуального просвещения в школах Запада проведен Еленой Шульгиной в работе ^[36].

Запрет (со стороны государства или церкви) на обсуждение вопросов пола в христианском мире характерен для традиционной половой морали, доминирующей в аграрных, доиндустриальных обществах. В наше время практически любой школьник имеет доступ к Интернету. По-видимому, П. Астахов считает для учащегося более полезным самостоятельно ознакомиться с темой через Интернет, а затем обсудить все возникшие у него вопросы в какой-нибудь ближайшей подворотне.

Представляется, что все взгляды подобного толка, усматривающие причины сексуальных революций и/или трансформации брачно-семейных отношений в неправильной любви ^[13] либо в ненормальной культуре ^[4] или в падении морали ^[21] и, в той или иной степени, идеализирующие традиционные ценности ^{[4, 20]}, следует расценивать как наивные.

Интересно, что еще сто лет тому назад, в 1916-м году, Питирим Сорокин в статье «Кризис современной семьи» рассуждает, в отличие от некоторых современных авторов, на что обращает внимание Т. Гурко, гораздо более реалистично ^[12]. По мнению П. Сорокина, «…современная семья изменяется и переходит в наши дни к новой, грядущей семье» и, соответственно, остановить этот процесс – «значит изменить в корне всю организацию современного общества и вернуть ее на несколько веков назад – задача очевидно невозможная» ^[31].

Перечислим те факты, которые П. Сорокин привел в качестве доказательства кризиса семьи: «1) Всё быстрее и быстрее растущий процент разводов и “разлучений от стола и ложа”, 2) уменьшение самого числа браков, свидетельствующее о том, что всё больше и больше становится лиц, не желающих связывать себя современными узами “законного брака”, 3) рост “внебрачных” союзов мужчины и женщины, 4) рост проституции, 5) падение рождаемости детей, 6) освобождение женщины из-под опеки мужа и изменение их взаимных отношений, 7) уничтожение религиозной основы брака и 8) всё более и более слабая охрана супружеской верности и самого брака государством» ^[31].

Как видим, практически все, перечисленные П. Сорокиным, факты не утратили своей актуальности и поныне. Как будто они перенесены (с очень небольшими корректировками) из начала XX-го века в начало XXI-го. Представляется, что это не случайное совпадение, а обусловленная сходством причин закономерность.

Хотелось бы подчеркнуть, что изучение проблем брачно-семейных отношений, являющимися по преимуществу предметом социологии ^{[8, 10, 14, 22, 24]}, требует широкого междисциплинарного подхода. Эта необходимость обусловлена их тесными связями с целым пластом других проблем, традиционно входящих в сферу интересов ряда других научных дисциплин, таких как экономика ^[2], философия ^{[19, 28-30]}, история ^{[6, 23]}, культурология ^{[15, 16, 33, 34]}, сексология ^{[9, 11, 17]}, педагогика ^[36], психология ^[13].

Цель статьи состоит в попытке разобраться в том, что же именно мы потеряли в результате демонтажа традиционной половой морали, иными словами, от какой сексуальной этики мы отказываемся. Мы попытаемся привести убедительные доказательства в пользу того, что сексуальные революции в христианском мире закономерны и абсолютно неизбежны, так как являются реакцией на лживую и лицемерную половую мораль, насажденную и поддерживаемую церковью и государством в течение ряда веков. Мы покажем, что для идеализации традиционной (христианской) половой морали нет никаких оснований. Для того, чтобы оценить размеры потерь в области сексуальной этики, нам необходимо присмотреться к особенностям утрачиваемых под напором научно-технического прогресса традиционных социокультурных ценностей и установок.

Разные исследователи и научные школы по-разному оценивают влияние религии на человечество. Например, вот оценка Карла Маркса: «Религия – это вздох угнетённой твари, сердце бессердечного мира, подобно тому, как она – дух бездушных порядков. Религия есть опиум народа» ^[19]. Макс Вебер подходит к религии совсем с другой стороны. По Веберу, христианство фактически сформировало современного человека: «Один из конституционных компонентов современного капиталистического духа, и не только его, но и всей современной культуры, – рациональное жизненное поведение на основе идеи профессионального призвания – возник из духа христианской аскезы» ^{[5, с. 205]}.

Отметим, что духу капитализма, о котором говорил М. Вебер, отвечают отнюдь не все течения христианской религии, а только протестантское. Именно пуританам «в качестве действенного средства против соблазнов плоти предлагается … предписание: “Трудитесь в поте лица своего на стезе своей”» ^{[5, с. 187]}. Именно «пуританизм стоял у колыбели современного “экономического человека”» ^{[5, с. 200]}.

В отличие от протестантизма, православие никогда не смотрело на труд, как на служение во имя славы Господней. Если у протестантов труд есть лучшая молитва, то у православных труд рассматривается скорее как наказание за грехи в соответствии с Божьим проклятием: «В поте лица твоего будешь есть хлеб…» (Быт. 3, 19). Православие также, в отличие от протестантизма, никогда не обременяло себя вопросами трудовой этики.

Не в этом ли кроется причина того, что в настоящее время среди европейских стран самые успешные – протестантские? А в рейтинге 167 стран мира по уровню восприятия коррупции по версии Transparency International, согласно исследованию 2015-го года, в каждой из трех наименее коррумпированных стран (Дания, Финляндия, Швеция) свыше 80% жителей идентифицируют себя в качестве лютеранов ^{[26, 27, 32]}. При этом наименее коррумпированная из европейских православных стран – Кипр – находится на 32 месте, а Россия – на 119. Это еще один аргумент в пользу концепции М. Вебера. О влиянии православия на русскую ментальность см., например, ^[33].

Нам хотелось бы обратить особое внимание на то, что труд, по Веберу, предлагался протестантам в качестве средства против соблазнов плоти. Именно запрет телесной любви, которая обрела в христианстве статус греха, сыграл исключительно важную роль в средневековой Европе.

Дело в том, что в своем стремлении возвысить богочеловека христианская религия прибегла к мифу о «чистом» непорочном зачатии, тем самым автоматически приписав естественному и традиционному способу размножения людей априорно данную порочность.

Результатом в долгосрочном периоде стали два общественных эффекта: положительный и отрицательный. Положительный эффект состоит в следующем. В силу образовавшихся ограничений и запретов, о которых речь пойдет ниже, сексуальные и семейные ценности в средневековой Европе стали тускнеть и вытесняться на шкале приоритетов на второй план. На освободившееся место стал выдвигаться интерес к окружающему миру, к научно-исследовательской, изобретательской и политической деятельности и, вообще, к труду.

Следует отметить, что в отличие от восточных культур, большинство мыслящих представителей которых предпочитало изучать внутренний мир человека, предаваться медитации, размышлениям о нирване, о движении и совершенствовании духа, считая окружающую их физическую реальность не заслуживающей внимания, в Европе предпочтение было отдано именно эмпирическим знаниям – механике, физике, химии, и творческие силы общества направились на изучение и преобразование внешнего мира.

Центрами научного знания и образования в средневековой Европе стали монастыри. При монастырях открывались первые школы. Монахи стали основателями первых европейских университетов. В европейских монастырях проводились первые научные исследования, именно там проклюнулись те научные ростки, которые позднее сформировались в мировую науку. Россия, например, обязана монашеству наиболее древними летописями о своей истории и самой письменностью.

Теперь обратимся к отрицательному эффекту. Миф о непорочном зачатии богочеловека привел в свою очередь к появлению целого ряда других мифов, исказив сознание и вызвав к жизни мораль с целым букетом неестественных норм и запретов. Тем самым христианская культура вольно или невольно стимулировала возникновение и распространение лживого и лицемерного отношения к вопросам пола во всех слоях общества.

В качестве иллюстрации приведем цитату из книги Б. Рассела «Брак и мораль» за которую он в 1950-м году был удостоен Нобелевской премии: «Принцип, согласно которому в половых отношениях есть нечто нечистое и греховное, будучи усвоенным в детстве и закрепленным в зрелые годы, наносит неслыханный вред психике личности. Благодаря этому принципу традиционной морали удалось загнать половую любовь в подсознание, запереть ее там как в тюрьме, а заодно отравить чувство дружбы и сделать людей менее добрыми, щедрыми, менее уверенными в себе и более жестокими. Какие бы нормы морали не пришли на место старых, они должны быть свободны от предрассудков и должны подчеркивать необходимость половой любви» ^{[25, гл. 20]}.

Всякая сексуальная активность, стремление к сексуальному наслаждению, даже только в мыслях, считались в христианской Европе низменным грехом, похотью. Фактически христианство лишило многие поколения европейцев естественного сексуального удовольствия, заменив его различными страхами, неврозами, чувством вины, ощущениями соприкосновения с чем-то нечистым.

Более того, например, в Британии, как пишет Энтони Гидденс в своей книге «Трансформация интимности», впервые вышедшей в свет в 1992-м году, получила широкое распространение «идея о том, что незаконная беременность сама по себе является признаком психической ненормальности» ^{[7, с. 98]}. И, что важно подчеркнуть, государство активно использовало эту идею для репрессий: «…всего семьдесят пять лет назад в Британии незамужние забеременевшие девушки тысячами ссылались в заведения для малолетних преступников и в психбольницы» ^{[7, с. 98]}.

В качестве иллюстрации того, насколько глубоко эта идея была вколочена в сознание английских женщин, Э. Гидденс приводит интервью, взятое у одной из женщин, родившейся в Лондоне в 1918-м году. Она рассказала о том, как в годы ее юности «мать шептала ей каждую ночь перед сном, что она не должна иметь секса до замужества, иначе она сойдет с ума». Причем эта женщина, по ее словам, абсолютно не задавалась тогда вопросом о том, в силу каких именно причин «незамужних матерей отправляют в сумасшедшие дома; она как раз думала: “О, да, они заслужили это; они имели секс и сошли с ума”» ^{[7, с. 98]}.

И хотя христианство призывает человека к совершенству, причем в качестве образца выступает сам Бог («Итак, будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный» (Мф. 6, 48)), непорочный способ зачатия, как известно, не получил признания (по крайней мере, до 1977-го года) и достаточно широкого распространения среди населения. Церковь была вынуждена с этим считаться, но только с этим.

Мало того, что в христианских странах культура в области сексуальных отношений в течение ряда веков развиваться не могла. В обществе, особенно в молодежной среде, принудительно насаждалось отношение к вопросам пола как к чему-то постыдному, «грязному», недостойному упоминания. Б. Рассел так описывает сложившееся в христианских странах отношение к сексуальности: «Сначала в детстве, потом в отрочестве и юности и, наконец, в браке старая мораль старалась пропитать ядом любовное чувство, омрачить его чувством страха, взаимного непонимания, раскаяния и тоски, пыталась отделить в нем телесное половое желание от духовного стремления к идеальной любви, превращая первое в чисто животный импульс, а второе просто умерщвляя» ^{[25, гл. 19]}.

Подчеркнем еще раз утверждение о существовании принципиально важного различия в половой морали христианства и других мировых религий. Сексуальная и репродуктивная функция так или иначе регламентируется во всех мировых религиях и культурах. Причина простая и состоит в том, что как государство, так и религия просто не могли оставлять без пристального внимания эту важнейшую составляющую эмоционального, душевного и психического здоровья и благополучия населения, а также сопутствующего демографического процесса. Однако ни в одной из мировых религий, кроме христианской, нет столь ярко выраженного противопоставления духовной и телесной (плотской, половой) составляющих той любви, которая способна существовать между мужчиной и женщиной, в том числе между мужем и женой. Например, несмотря на то, что в исламе сексуальное поведение регламентируется довольно строго, половые отношения между супругами одобряются, причем оба супруга призываются к сексуальному удовлетворению. При этом почти всякая (некоторые ограничения существуют) сексуальная и любовная активность между супругами только приветствуется. Что же касается сексуальной этики в буддизме, то здесь она еще либеральнее.

Христианская религия снисходительна к грехам в том случае, если за согрешением следует покаяние, т. е. обращение за прощением к церкви, что позволяет последней поддерживать свое влияние. Существующая и в относительно далеком, и совсем в недавнем прошлом суровая регламентация сексуальных проявлений, состоящая из многочисленных ограничений, неизбежно вынуждала людей грешить.

Обратимся к России. И. С. Кон отмечает, что в православии нечистыми и греховными считались все физиологические проявления сексуальности. Даже эротические сны расценивались как дьявольское наваждение, требующие покаяния. Половое воздержание, согласно нормативным правилам, было обязательным по пятницам, субботам, воскресеньям, а также во все постные дни. Множество запретов затрагивало и техническую сторону секса ^[17].

Например, единственной допустимой позой признавалась только миссионерская (лежа, лицом к лицу, муж сверху). Все остальные запрещались, и на исповеди священник мог допытываться, как часто использовалась та или иная запрещенная поза, по принуждению ли другого супруга или по собственной воли, как именно супруги ласкали друг друга. Определенной регламентации подвергался даже поцелуй. Кроме того, существовали правила и запреты, регламентирующие женское поведение ^[17].

И. С. Кон рассказывает об одном показательном случае времен перестройки. По его словам, как-то вскоре после выхода на экраны художественного фильма «Маленькая Вера», в котором впервые в СССР был показан половой акт (до этого соответствующие фрагменты из западных лент вырезались), ему позвонила сотрудница «Учительской газеты». Она сказала, что к ним в редакцию приходит много писем с примерно таким содержанием: «Я живу с женой 30 лет и ни разу не слышал о такой позе в сексе. К чему этот разврат?». И. С. Кон попросил напомнить ему о какой именно позе идет речь. По словам Кона, женский голос смущенно хмыкнул и затем произнес: «Женщина сверху» ^[17]. Фильм «Маленькая Вера» вышел на экраны в 1988-м г. Отсюда следует, что в основном по этому поводу в газету обращались представители довоенного поколения, родившиеся в 1930-х гг. Можно думать, что уже их дети, т. е. поколение родивших в 1950-1960-е гг., никакого шока и даже удивления от подобной техники не испытывали. Можно также вспомнить как одна из участниц с советской стороны телемоста Ленинград-Бостон, состоявшегося в 1986-м г., заявила: «…секса у нас нет». Запись соответствующего фрагмента имеется в Интернете.

Так как христианская религия полагает, что все чувства верующего должны ограничиваться только любовью к Богу, то всякая остальная чувственность должна быть исключена, в том числе и из секса. Секс разрешен только в рамках брака и исключительно как механизм продолжения рода. Поэтому всякая попытка избежать зачатие расценивалась в качестве греховной. Соответственно, и контрацепция, и аборт рассматривались как душегубство ^[17].

Такая трактовка брака очень хорошо проявляется в следующей цитате из труда российского исследователя конца 19-го века С. С. Шишкова, которую неоднократно приводит в своих статьях Сергей Голод: «Цель брака – христианское рождение и воспитание детей, половой инстинкт признается нечестивым, удовлетворение его ради одного удовольствия – смертельный грех; поэтому целью брака религия ставит рождение и воспитание добрых христиан, освящая плотский и сам по себе греховный союз благодатью таинства» ^{[9, с. 82]}.

Б. Рассел отмечает: «Во времена моей молодости большинство порядочных женщин было убеждено, что половой акт отвратителен и что женщина совершает его в браке лишь из чувства долга» ^{[25, гл. 7]}. О том, что еще в недалеком прошлом многие женщины выходили замуж, не имея никакого представления о сексе, и в своем замужестве были вынуждены просто терпеливо переносить его проявления как неизбежную неприятность, упоминает и Энтони Гидденс ^{[7, с. 51]}.

Отметим, что к настоящему времени отношение замужних женщин к сексу изменилось самым кардинальным образом. Например, проведенный в 2009-2010 гг. под руководством Т. Е. Карташовой опрос 1200 жителей ряда крупных городах РФ, позволил получить, среди прочих, следующий результат. На вопрос об отношении к сексу в браке среди пяти предлагаемых вариантов ответа 64% женщин из возрастной группы от 18 до 24 лет и 77% женщин из возрастной группы от 25 до 30 лет выбрали вариант ответа: «Секс – это неотъемлемая часть любви и интимности». И только по 2% участниц из указанных групп выбрали вариант: «Исполнение супружеского долга» ^[14].

Вторая половина 20-го века ознаменовалась целой волной сексуальных революций, прокатившейся по многим христианским странам (о причинах – в следующей планируемой статье). Научные достижения в области биологии и медицины позволили разделить сексуальность и репродукцию. Поскольку для зачатия сексуальный контакт теперь не является необходимым, постольку секс не нуждается в оправдании и может рассматриваться в качестве самодостаточной ценности. Всемирная организация здравоохранения ввела понятие сексуального здоровья, как состояния физического, эмоционального, душевного и социального благополучия, связанного с сексуальностью, и заключила, что сексуальное здоровье предполагает «положительный и уважительный подход к сексуальности, свободный от принуждения, дискриминации и насилия» ^[16].

Однако отсюда не следует, что последствия многовекового сексуального аскетизма, насаждаемого религией и государством, растворились бесследно. Сексуальные революции смели прежние запреты, но не выработали новых сексуальных норм. Так как научные исследования в этой области в христианских странах в достаточном объеме не проводились, то к настоящему времени мы по-прежнему находимся в плену предрассудков и фактически не знаем, где заканчиваются нормальные, естественные сексуальные отношения, и где начинаются отклонения или извращения. Более того, правомерен вопрос: можно ли вообще какие бы то ни было сексуальные отношения в том случае, если они осуществляются на строго добровольной основе между дееспособными партнерами вдали от посторонних глаз, квалифицировать как отклонение от нормы? Правильные ответы на подобные вопросы чрезвычайно важны для выработки соответствующих правовых норм.

Как уже было сказано выше, Макс Вебер расценивал христианскую аскезу как благотворное начало, оказавшую огромное положительное влияние на формирование современного человека. У Василия Розанова на этот счет противоположное мнение. Он полагает, что вследствие христианских нормативных канонов аскетизма и безбрачия, человечество вплотную подошло к грехопадению и кризису. Причем, самым роковым событием для человечества Розанов считает беспорочное (бессеменное) зачатие Христа ^[18].

Главный упрек, который Василий Розанов адресует христианской религии, состоит в том, что в христианстве духовная любовь противопоставляется телесной (плотской), являющейся необходимым условием деторождения, что всюду превалирует культ духовного и бесполого, культ монаха, инока. «Аромат европейской цивилизации, совершенно даже светский, даже атеистический и антихристианский, – все равно весь и всякий вышел из кельи инока» ^[28]. Правда для лютеранства В. Розанов делает исключение: «Лютеранство, отвергшее монашество, потеряло с ним и всякую метафизику: потому что одно иночество и составляет всю метафизику в христианстве» ^[28].

По В. Розанову, христианство является отрицательной религией, так как полностью построено на ограничениях и запретах. Ошибочность христианства В. Розанов усматривает в противоречии, порождаемым, с одной стороны, идеалами аскетизма и запретом плотской любви, а, с другой, – поддержкой брака и благословением деторождения ^[34].

Для того времени, а книга «Люди лунного света» впервые опубликована в 1911-м году, подобные взгляды фактически были революционными. Например, Владимир Соловьев отстаивал противоположную точку зрения: «Плотское условие размножения для человека есть зло; в нем выражается перевес бессмысленного материального процесса над самообладанием духа, это есть дело, противное достоинству человека, гибель человеческой любви и жизни» и, соответственно, философ приходит к выводу: «нравственное отношение наше к этому факту должно быть решительно отрицательное: мы должны стать на путь его ограничения и упразднения» [30 с. 155].

Православный священник, философ и публицист В. П. Свенцицкий, подвергнув взгляды В. Розанова, изложенные в трактате «Люди лунного света», резкой критике, тем не менее, в какой-то степени признал его правоту, правда, переложив при этом ответственность с религии на Церковь, естественно, имея в виду Русскую православную церковь: «В Евангелии говорится, что всякий, смотрящий на женщину с вожделением, прелюбодействует с нею (Мф. 5, 28). Отсюда, разумея есть прелюбодейство. Если быть логичным, отсюда надо было сделать и последний вывод, что половое чувство к “законной” жене есть тоже прелюбодейство. … Но сделать этот последний вывод Церковь не решилась. И в душе, скрыто, продолжая относиться ко всякому половому акту как к грязи, к “греху”, к “прелюбодейству”, – она в то же время молится о том, чтобы потомство умножилось, как песок морской» ^[29].

Василий Розанов упрекает христианство в забвении ветхозаветной заповеди, тех первых слов, с которыми Бог обратился к первым людям на Земле: «плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю …» (Быт. 1, 28), в пренебрежении семейными добродетелями. Фактически, В. Розанов упрекает духовенство в применении, как сейчас принято говорить, двойных стандартов: «Самые добродетели противоположных нам – не нужны, и самые пороки наши – извинительны». Монахи, по словам В. Розанова, согласны на любые злоупотребления в своей среде, «готовы терпеть чудовищный половой разврат в своем монашестве» ради сохранения самого принципа монашества, «притом возвышенного и прославленного» ^[28]. Идеал в том, чтобы люди стали «как ангелы на земле, в земных еще условиях, но в небесном состоянии, в котором не посягают, не женятся, не вожделеют, не имеют детей» ^[28].

В. Розанов обращает внимание на то, что христианский аскетизм (иночество) ведет свое начало от самих апостолов. Более того. «Конечно, Божия Матерь – монахиня, как и рожденный Ею – монах же; без пострига, без формы, без громких слов, без чина исповедания, но в существе – таковы именно! ... Как только в образ Его, в Лик Его вы внесете семейность, семенесение; так вы и разрушили, раскололи, уничтожили этот Лик» ^[28].

О причинах образования культа монашества рассуждает и Бертран Рассел в книге «Брак и мораль». И хотя его мнение внешне отличается от мнения русского (православного) философа, общее сходство во взглядах просматривается. В качестве причины у Б. Рассела выступает убежденность апостола Павла в неизбежности скорого Второго пришествия, убежденность, сопряженная с неодобрительным отношением к телесной любви. Главная особенность во взглядах Павла на брак и семью состоит в том, что семья для Павла, фактически, – ничто, прелюбодеяние – грех, а брак – способ избежать этого греха. Указания на то, что прелюбодеяния относятся к числу смертных грехов (т. е. к тем, за которые предусмотрена смертная казнь), имеются в Ветхом Завете.

Свои взгляды на брак Павел изложил в «Первом послании к коринфянам», написанным около 55 года, т. е. раньше всех канонических Евангелий. В это время Павел и все христиане ожидают Второе пришествие с последующим Страшным судом, на котором праведники будут отделены от грешников, причем последние обречены на муки в вечном огне. «Я вам сказываю, братия: время уже коротко…» (1 Кор. 7, 29), «и пользующиеся миром сим, как не пользующиеся; ибо проходит образ мира сего» (1 Кор. 7, 31).

Поэтому Павел в ожидании скорого конца мира не усматривал необходимости в любых половых отношениях между мужчиной и женщиной в силу их полной бесполезности для роста населения (т. е. числа праведников): «А то, о чем вы писали ко мне, то хорошо человеку не касаться женщины. Но во избежание блуда, каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа» (1 Кор. 7, 1-2). Как видно, рост количества спасенных (праведников) апостол Павел увязывал с ростом числа избежавших смертного греха прелюбодеяния и, соответственно, рассматривал брак просто как меньшее зло, чем грех блуда.

Фактически, в связи с близким концом света Павел посчитал возможным проигнорировать ветхозаветное «плодитесь и размножайтесь». Людям, уже состоящим в браке, он советует не уклоняться друг от друга, причем только для того, «…чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим» (1 Кор. 7, 5). Тем, кто еще не состоит в браке, Павел советует и не вступать в брак: «Безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться, как я» (1 Кор. 7, 8). Сам Павел и его ученики Тит и Тимофей в браке не состояли. Тем же, кто не может воздержаться, Павел советует в брак вступить, но опять же только потому, что «лучше вступить в брак, нежели разжигаться» (1 Кор. 7, 9). Отцов, имеющих взрослых дочерей, Павел напутствует так: «Посему выдающий замуж свою девицу поступает хорошо; а не выдающий поступает лучше» (1 Кор. 7, 38).

Как видим, для апостола Павла брак существует только в качестве альтернативы греховному блуду. Ни рождения детей, ни каких бы то ни было других семейных ценностей Павел с браком не связывает. Сам по себе брак Павел грешным не считает. Однако он полагает, что людям, состоящим в браке, труднее попасть в число праведников. Причина в том, что женатый (замужняя) заботится о мирском, как угодить жене (мужу), а неженатый (незамужняя) заботится о Господнем, как угодить Господу. «Говорю это для вашей же пользы, … чтобы вы благочинно и непрестанно служили Господу без развлечения» (1 Кор. 7, 32-35).

В силу того, что с течением времени на протяжении нескольких сменяющих друг друга поколений верующих ожидаемый приход Судного дня все не наступал, Церкви пришлось пойти на некоторые идеологические уступки в отношении семьи и брака. Брак был полностью оправдан и признан необходимым для деторождения. Другая цель и функция брака – альтернатива блуду, сомнению не подвергалась.

Более того, в раннем христианстве взгляды апостола Павла на брак настолько овладели умами верующих, что безбрачие стало считаться признаком святости ^[25]. Все те элементы аскетизма, которые предписал в своих посланиях Павел, не только не получили никакого отторжения, но наоборот, с течением времени стали творчески развиваться и обогащаться. На человеческое тело стали смотреть исключительно как на источник греховности. Со временем среди церковников укреплялось неодобрительное отношение к уходу за собственным телом, разглядыванию, содержанию его в чистоте. Чистота тела стала считаться несовместимой с чистотой души.

Как иронизирует Б. Рассел, «иметь неприлично грязный вид стало похвально, и запах святости начал проникать повсюду. … Именно тогда вшей стали называть жемчугом Господа, и покрытый ими человек был святым вне всякого сомнения» ^[25]. Как видим, между взглядами Василия Розанова и Бертрана Рассела имеется определенное сходство: оба они считали первых апостолов «отцами» христианского аскетизма.

Однако церковники не остановились и на этом. К человеческому телу усиливается отношение как к противнику души, ее тюрьме и гробнице. Здесь тоже заметно влияние апостола Павла. В Послании к галатам Павел пишет: «Ибо плоть желает противного духу, а дух – противного плоти…» (Гал. 5, 17). Кстати, в какой-то мере подобное отношение к душе находит свое отражение в современных представлениях, хоть и в художественных формах. Например, в популярной, исполняемой М. Шуфутинским, песне «Душа болит» имеются такие слова:

Все на свете перемелется, век сменится,

Пронесутся годы, словно с горки вниз.

Только ты, душа, суровой жизни пленница,

Из меня, как из темницы, смотришь ввысь.

Постепенно в практику средневекового христианства входят самоистязание в различных формах и самобичевание, причем как келейное, так и публичное и даже массовое. Своих крайних форм самоистязание достигло, по-видимому, у скопцов, полагавших, что оскопление, в первую очередь хирургическая кастрация мужчин, является единственным способом спасения души. Во второй половине XIX-го века общины скопцов, насчитывающие в своих рядах несколько тысяч человек, создали для российского государства немало проблем.

Традиционная половая мораль в христианском мире формировалась при сильнейшем воздействии со стороны христианского аскетизма. Главная ее характеристика – это отношение к телесной любви, как к чему-то «грязному», греховному, неприличному. Христианская половая мораль не только исказила и отравила любовное чувство у целого ряда поколений верующих, но и основательно подпортила многим психику, доведя ее у некоторых людей, по мнению Б. Рассела, до полного расстройства

Христианская половая мораль не может быть вечной. Так как соответствующие социокультурные ценности укоренились только вследствие распространения христианской религии, то и отказ от них предопределен снижением влияния христианства, которое в свою очередь обусловлено приращением научного знания и неуклонной поступью научно-технического прогресса. Уже в 1960-1970-х гг. в странах Запада и в 1980-1990-х в СССР/России процесс отказа от традиционной половой морали приобрел необратимый характер и, по-видимому, подошел к началу своей завершающей фазы. Естественно, что этот процесс тесно связан с коренным изменением взглядов на брачно-семейные отношения.

Есть основания полагать, что христианская религия в значительной степени обязана и своим содержанием, и самим своим существованием апостолу Павлу – одному из первых идеологов христианства и организаторов христианских общин. Что же касается христианского аскетизма, оказавшего огромное и весьма неоднозначное влияние на развитие христианского мира, то в его становлении исключительно велика роль тех взглядов апостола Павла, которые изложены в «Первом послании к коринфянам». Наверное, не будет большого преувеличения, если мы скажем, что никакая война из истории человечества, ни одна из революций, никакой природный катаклизм не смогли оказать столь же огромное влияние на мировую историю, какое оказала седьмая глава из «Первого послания к коринфянам».