Translate this page:
Please select your language to translate the article


You can just close the window to don't translate
Library
Your profile

Back to contents

Philosophical Thought
Reference:

Discourse, democracy, political publicity as the components of German normative concept of liberalism

Parkhomenko Roman Nikolaevich

Doctor of Philosophy

Docent, the department of Philosophy and Culturology, Russian University of Transport

127994, Russia, g. Moscow, ul. Obraztsova, d. 9, str. 9

parkhomenkor@mail.ru
Other publications by this author
 

 

DOI:

10.7256/2409-8728.2016.4.18411

Received:

19-03-2016


Published:

08-04-2016


Abstract: The object of this research is the main definitions of the social theory of one of the most reputable contemporary German philosophers Jürgen Habermas that received a title of “deliberative democracy”. Special attention is given to the examination of liberalism, which tends to exaggerate the role of the negative individual freedoms that in turn, leads to unacceptability of the so-called “Western individualism”, predominantly within the Eastern societies. At the same time, entire legal power of the Western democracies ranges itself on the side of personal interests of an individual. The author thoroughly explores the question on how the instrumentalist understanding of the principles of democracy sharply contradicts the republican “variant” of democratic freedoms. The author’s main contribution consists in an attempt to determine the merits and flaws of the J. Habermas’ theory. The fact that the main positions of the theory of discursive democracy are substantiated fairly convincing id considered a positive side of the social philosophy of Habermas. However, the disadvantage of the concept of deliberative democracy consists in the fact that Habermas as an unconditional prerequisite accepts a postulate that all people are rational creatures, whose behavior is being strictly regulated by the rational principles expressed by the virtue of language.


Keywords:

democracy, political publicity, Jürgen Habermas, discourse, liberalism, deliberative democracy, republicanism, state, society, freedom


Главное оригинальное достижение в социальной философии Юргена Хабермаса – его концепция, получившая название «делиберативной демократии» – выстроена в соотнесении с либеральной и республиканскими моделями государственного устройства. При этом Хабермас отмечает, что институциональные рамки всех концепций современных теорий демократического устройства состоят их трех главных элементов:

  • частной автономии граждан государства;
  • соблюдения принципов демократического гражданства в социуме;
  • незыблемости закона о независимой политической публичности.

При этом частная автономия граждан есть не что иное, как право индивида строить свою жизнь посредством принципов, которые для все граждан государства являются в равной степени допустимыми. Демократия гарантирует гражданам основные свободы, равный доступ к независимым судам при соблюдении принципа разделения властей на законодательную, судебную и исполнительную. По конституции демократических государств граждане имеют равные права на создание разнообразных групп и союзов, на участие в выборах и на проведение референдумов. При этом должен быть соблюдены как принцип конкуренции между партиями и ассоциациями, так и принцип достижения большинства при принятии решений, обязательных для всех членов общества.

По мнению Хабермаса, политическая публичная сфера развитого демократического государства должна содержать в себе принципы отделения правящего государства от экономического общества и принцип свободы печати и обмена информацией в обществе. Все эти три элемента: равные права на свободу, демократическое участие большинства населения в принятии важных решений и управление с использованием общественного мнения - «сливаются» в один проект, однако главный вопрос состоит здесь в понимании роли демократического процесса, ведь согласно либеральным воззрениям последний служит функциям «программирования государства в интересах общества, причем государство представляется как аппарат публичного управления, а общество – как система структурированного рыночным хозяйством сообщения частных лиц и их общественного труда» [1, С. 381-382]. В либерализме политика призвана претворять в жизнь интересы отдельных индивидов, которые при этом играют важную роль для всего общества. В свою очередь, государственная власть в лице чиновников должна использовать политические рычаги администрирования в масштабах и во благо всего государства.

Республиканская идеология, напротив, не исполняет такую опосредующую роль – она конститутивна для процессов социализации общества в целом. Республиканская идеология рассматривает политическую общественность и само гражданское общество как стратегически важные элементы государства. Эти два элемента политической архитектоники придают коммуникации людей в обществе необходимую интеграционную силу, а также гарантируют автономию индивидов. Если же мы разъединим политическую коммуникацию и экономическую сферу государства, то в этом случае возникнет объединение административной и коммуникативной властей, которое будет оказывать влияние на формирование как общественного мнения, так и политической воли граждан [1, С. 383]. Таким образом, различные демократические концепты каждый имеют свои предпочтения: либеральная теория делает акцент на свободах человека, тогда как в республиканской или делиберативной концепциях общественного устройства на первый план выходит или активное участие индивидов в демократическом процессе, или, как в делиберативной концепции самого Хабермаса, стремление к созданию общественных мнений граждан путем рационального дискурса.

Либерализм, истоки которого находятся в англо-американской духовной традиции, склонен сильно преувеличивать роль негативных свобод человека, что ведет к неприятию т.н. «западного индивидуализма» прежде всего, в восточных обществах. Вся правовая мощь западных демократий при этом встает на защиту личных интересов человека. Хабермас отмечает, что такое чисто инструменталистское понимание принципов демократии входит в резкое противоречие с республиканским «вариантом» демократических свобод, ведь правительственная власть должна быть не просто ««юридизирована» и зависеть от интересов граждан некоего дополитически уже конституированного общества. Скорее, согласно республиканской точке зрения, исходящая от народа и продолжающаяся в демократическом процессе, сама себя обосновывающая и воспроизводящая государственная власть является конститутивной для взаимосвязей общественной жизни в целом. Построение демократического конституционного государства мыслится здесь, исходя из телоса осуществления совместно проводимой объединенными гражданами практики самоопределения, а не (как в либеральной традиции) имея в виду осуществление автономного ведения жизни каждым отдельным человеком» [2, С. 115].

Таким образом, в республиканской традиции политического устройства государства акцент делается на первичности интересов общества как единого целого, а не на возвеличивании абсолютной автономии индивида, что нам наиболее отчетливо демонстрирует англо-американская демократическая идеология. В республиканской традиции человек заинтересован в служении обществу, он не является лишь пассивным потребителем услуг, предоставляемых государством и частным бизнесом. Поэтому при анализе таких категорий как «право» и «демократия» возникает проблема по обоснованию соотношения между коллективным демократическим согласием в государстве и личными правами и свободами граждан [3, С. 14].

Размышляя об основополагающем принципе демократических обществ – о свободе волеизъявления или же выражения собственного мнения, Хабермас не приемлет как либеральную, так и республиканскую модели западных демократий. Республиканская традиция всю ценность демократического процесса определяет через «экспрессивное волеизъявление» граждан, тогда как в либеральной модели свобода слова призвана примирять интересы правящей верхушки с интересами отдельных граждан. Делиберативная модель демократии, которую создал и обосновал в своих многочисленных трудах Хабермас [см. подробнее: 4], не приемлет «формальный» процесс проведения политических дискуссий, принятый как в либерализме, так и в республиканстве – делиберативная теория должна рационализировать данные процессы для улучшения качества условий при принятии важных решений: «[…] делиберативная модель опирается, скорее, на разумность дискурсов и переговоров, чем на честную направленность мотивов, ориентированных на успех и принимающих решение индивидов или на аутентичный характер общей воли нации. Объединенные интересы граждан общества или коллективный этос граждан государства сменяются здесь кооперативными поисками совместного решения проблем. Процедура и коммуникативные предпосылки демократического формирования мнения и волеизъявления функционируют как важнейшие шлюзы для дискурсивной рационализации решений правительства и органов управления» [2, С. 116].

Поэтому можно сделать вывод о том, что либеральная модель демократии имеет в качестве своей основы принципы правового государства, а свой главный акцент делает на решении проблемы правовой институализации свобод отдельного гражданина. В экономической концепции демократии политический процесс трактуется как постоянное противоборство партий в деле претворения в жизнь личных экономических интересов людей, которые действуют всегда рационально. Республиканская традиция выдвигает на первый план принципы народного суверенитета, равно как и понятие гражданского этоса. Данные модели современной западной демократии, полагает Хабермас, имеют свои собственные минусы – они недооценивают всю сложность и многослойность проблем современного постиндустриального глобализирующегося мира. Нетрудно догадаться, что именно делиберативная концепция общества способна учесть все многообразие интересов как групп граждан, так и отдельных индивидов во всей их сложности и полноте, равно как и решить вопрос о коллективном самоопределении людей в каждом конкретном государстве.

Хабермас останавливается и на понятии т.н. «эпистемического процедурализма» в делиберативной политике. Модель делиберативной политики исходит из того, что политическое формирование воли в государстве достигается путем дискурсивного формирования общественного мнения. Вообще, понятие дискурса является одним из центральных в работах Хабермаса. Что здесь имеется в виду? Хабермас говорит, что в соответствии с дискурсивным формированием общественного мнения мы приписываем демократическому процессу когнитивную функцию в той мере, в какой он «будучи рассмотренным в общем и целом, удовлетворяет следующим условиям: во-первых, гарантирует инклюзию всех им затронутых, прозрачность обсуждений и равные шансы на участие, а также, во-вторых, обосновывает предположение о рациональных результатах» [2, С. 119].

Сегодня мы находимся в такой ситуации, когда все возрастающая сложность общественных систем и подсистем, лавинообразное увеличение различных картин мира и жизненных установок требуют соответствующих регулирующих институтов, на создание которых и претендует современная политика. Такое принципиальное усложнение общественной ситуации повышает ценность общественных дискуссий, бесед и переговоров, т.е. возрастает роль коммуникации между различным слоями и группами в обществе для проведения эффективной политики принятия решений и управления государством. Современное «медийное общество» (Д. Бэлл) способствует возникновению т.н. информационной экономики, ускорению и уплотнению коммуникационных потоков, что, в свою очередь, ведет уже к революционным преобразованиям в самих коммуникативных технологиях. Подобное уплотнение информационных потоков не устраняет, однако, «цифровой водораздел» между различными группами людей. Ведь на вовлеченность в современные коммуникативные процессы влияют степень образованности, доход, социальные позиции индивидов.

Абстрактную пространственную структуру публичности Хабермас трактует как расширение социальных пространств, произведенное простыми интеракциями между присутствующими. Возрастающее значение роли интернета в мире коммуникации ведет, скорее, к фрагментированию групп людей, занятых решением одинаковых задач: «Эта публика распадается в виртуальном пространстве на колоссальное количество раздробленных, удерживаемых специальными интересами случайных групп. Таким способом имеющиеся национальные публичные сферы, видимо, скорее будут подорваны» [2, 130]. В национальных обществах политическая коммуникация проходит по трем каналам: дебаты в политических партиях – «институционализированные дискурсы»; коммуникация с помощью средств массовой информации; повседневная коммуникация граждан. Политическая публичная сфера при этом выступает как промежуточная система коммуникации между государственными чиновниками и простыми гражданами, не занимающимися профессиональной политикой и государственной деятельностью.

Хабермас настаивает на том, что лишь посредством доведенного до конца процесса легитимации «обсуждение» (Deliberation) может исполнить свою фильтрующую функцию в деле рационализации хаотичных потоков, неизбежно возникающих при формировании общественного мнения в политике государства. Задачей делиберативной модели политики является обоснование того, что в процессе политических дискуссий были задействованы релевантные постановки вопросов, максимально точно и непредвзято обрисовывающие состояние и расклад сил и интересов в политической жизни конкретного государства. Также необходима проверка и серьезная оценка возможных альтернатив при принятии политических решений. В итоге дискуссий должны победить рационально мотивированные позиции, направленные на процедурно правильные решения, приемлемые для большинства граждан.

Элита в сообществе политиков должна отслеживать господствующие настроения в обществе, определять главные тренды в общественном умонастроении и далее «возвращать» их в уточненном и теоретическом виде своим избирателям. Политическая элита в демократическом обществе призвана формулировать «релевантные темы и подходящие начинания на повестку дня государственных институтов, а также наблюдать за самими институционализированными консультативными процессами и процессами принятия решений и комментировать их. Из этого коммуникативного круговорота между центром и периферией должны возникать отрефлектированные общественные мнения – как собственные продукты публичной сферы» [2, 135]. Хабермас убежден в том, что в крупных национальных обществах политическая публичная сфера вполне в состоянии генерировать подобные отрефлектированные общественные мнения, что и является доказательством продуктивности и истинности предложенной им новой модели делиберативной демократии.

Необходимо заметить, что Хабермас определяет понятие публичной сферы, равно как и понятие политического, не из него самого, а при помощи обращения к рационалистической традиции дискурса. Свобода соотносится у него с идеей народного суверенитета и подробно обосновывается в его теории дискурса и делиберативной демократии. Понятие народного суверенитета означает не что иное, как такое состояние права в государстве, когда на место модели договора между индивидами ставится процесс открытых дискуссий участников коммуникации.

Таким образом, реформирование общественного мнения происходит не в форме компромисса, но в виде открытой публичной дискуссии, направленной на «рациональную приемлемость правил в свете общих интересов и ценностных ориентаций. Субъекты права – это не собственники самих себя и не солидарные частицы целого – народа, а индивиды, достигающие в процессе коммуникации нравственного признания друг друга, что и обеспечивает социальную интеграцию автономных индивидов» [5, С. 30]. При этом сфера личных интересов и свобод человека гарантируется не только посредством согласования разнонаправленных интересов в обществе, но и путем сопоставления друг с другом дискурса этического самопонимания и принципов юридической справедливости.

Хабермас обращается и к теме культурного воздействия национальной идентичности на становление различных типов государственного устройства. Первоначальные идеи на эту тему были высказаны им в работе «Гражданство и национальная идентичность», опубликованной в 1990 отдельной книгой; позже эта небольшая работа была включена в состав книги «Фактичность и значимость». В более позднем труде «Вовлечение другого» вся третья часть книги посвящена рассмотрению вопроса о том, «есть ли будущее у национального государства?».

Философ отмечает, что зачастую идеализируемое или же превратно истолковываемое понятие «нации» дает предостаточно поводов для самых различных спорных утверждений. С помощью понятия нации его приверженцы то апеллируют к «имагинерному» праву на национальное самоопределение, то сталкивают позиции мультикультурности и идеологию прав человека развитого гражданского общества, то начинают относиться с подозрением к передаче суверенных прав «сверхнациональным учреждениям». Приверженцы нации как определенного замкнутого этноса зачастую упускают из вида тот факт, что как раз грандиозные успехи национального демократического государства вкупе с республиканской идеологией способны указать нам путь неизбежного перехода к постнациональным идеям и принципам построения общества нового типа, которое с неизбежностью придет на смену классическому национальному государства [1, С. 49]. Поэтому Хабермас и пытается разобраться в таком щепетильном вопросе как нация и национальное самосознание с предельной осторожность и тщательностью.

По его глубокому убеждению, исчезновение «семантической связки между [понятиями] гражданства и национальной идентичности отражает тот факт, что сегодня, с превращением Европейского сообщества в политический союз, постепенно исчезает и классическая форма национального государства» [6, С. 211]. Хабермас полагает, что развитие истории Европы приводит в эпоху Нового времени к тому, что оспаривается такая форма существования государств как империя – Римская, Османская или же Российская. Возникает и постепенно набирает силу новая форма организации государств – федерация – в Швейцарии федеративное государственное устройство помогает избавиться от различного рода межэтнических конфликтов.

Однако наибольшее значение в Европе в то время получает все же третья форма государственного устройства – централизованное территориальное государство – как в Швеции, Англии, Франции или Португалии. Изначально такая форма возникает из королевств, демократизируемых по французскому образцу. Именно этот вид государственного устройства и создал те рамочные условия, при которых капиталистическая форма хозяйствования доказала свою наибольшую эффективность и поэтому получила широкое распространение по всему миру.

В классической политологии, отмечает Хабермас, понятия народа и этноса были четко разграничены: граждане государства высказывают свое общественное мнение, а также обладают способностью к рациональному волеизъявлению; этнос же, напротив, есть историческая дополитическая форма сообщества индивидов, в основе которой лежат принципы кровного родства. Этнические общности «старше наций, которые, хотя и базируются на неких натуралистических мифах, являются искусственными образованиями. […] Инфляция национального […] приводит к эскалации этнического. Этнологическое понятие нации призвано реанимировать «чувство-мы» на более широкой, нежели кровно-родственная, основе» [5, С. 27-28].

Хабермас отмечает, что именно государство национального типа создает развитую систему для управления, построенного на принципах правового государства, что может дать гарантии для функционирования реального пространства для индивидуальной и коллективной деятельности, свободного от навязчивого контроля со стороны государства. Это обеспечит фундамент для роста культурной и этнической гомогенности, гарантирующей демократические принципы государственного устройства, с тем, однако, недостатком, что права национальных меньшинств в государстве могут быть ущемлены. Понятия национального государства и демократии, подчеркивает Хабермас, очень близки между собой и возникли в ходе Французской революции [6, С. 212]. Национальное самосознание, сформировавшееся в эту эпоху во Франции, стало выполнять функцию специфического способа культурной интеграции народов в Западной Европе, что особенно ярко проявивилось в Новое и Новейшее время.

Основные массы населения в ходе этой культурной интеграции оказываются «вырванными» из своих традиционных сословных связей – отныне основополагающее значение получают процессы экономической и социальной модернизации и мобильности населения. Таким образом, полагает Хабермас, мы приходим к тому, что население национального государства оказывается и мобилизовано, и разобщено одновременно.

Национализм являет собой не что иное, как определенный вид сознания людей, возникший в процессе «фильтрации» истории государства и рефлективного усвоения культурных традиций данного народа. Носителями национального самосознания являются образованные слои населения, а идеология национализма распространяется посредством литературы и публицистики. Такого рода каналы распространения идей национализма с помощью средств современной массовой коммуникации делают идеологию национализма уязвимой в отношении разного рода манипуляций и злоупотреблений.

Если обратиться к рассмотрению истории Европы, то нетрудно заметить, что понятия национализма и национального государства проистекают из понятия «нация». К примеру, у римлян «Natio» было именем богини рождения. Это понятие означало цивилизованный политической союз, что мы не можем наблюдать у примитивных народов. Великая Французская революция способствовала тому, что граждане, образующие определенную нацию, ищут идентичность не в «этнически-культурных сходствах, но в практике граждан, которые активно используют свои демократические права на участие и коммуникацию. Здесь республиканская компонента [идеи] гражданства полностью освобождается от принадлежности к дополитическому сообществу, интегрированному через происхождение, общие традиции и язык. Рассмотренный в этой перспективе первоначальный сплав национального сознания и республиканских убеждений оказывается выполняющим лишь функцию катализатора» [6, С. 214].

Хабермас настаивает на том, что на возникновение национализма повлияли как историзм, так и идеи романтизма. Постепенно национализм встает на место естественной унаследованной национальности и становится искусственным конструктом – особой формой духа.

Современные мультикультурные общества – такие, как Швейцария или США – есть пример того, что политические принципы построения государственной целостности совсем не обязательно базируются на общем для всех граждан этническом или языковом фундаменте: «Либеральная политическая культура образует лишь общий знаменатель конституционного патриотизма, который одновременно обостряет ощущение многообразия и неприкосновенности различных форм жизни, сосуществующих в мультикультурном обществе» [6, С. 223]. Именно такая модель, по мысли Хабермаса, и должна быть принята в качестве основы для строящегося Европейского сообщества. Итак, Хабермас твердо убежден в том, что идеи демократического гражданства носят универсальный и наднациональный характер.

Национализм в Европе в эпоху Нового времени способствовал как возникновению современной политической карты Европы, так и распространению формы капиталистического хозяйствования по всему миру. Рассматривая процесс создания объединенного Европейского сообщества, в качестве основной политической проблемы для граждан ЕС Хабермас называет увеличение разрыва между «вовлеченностью» и «участием»: «Все возрастающее число мер, решения о которых принимаются на наднациональном уровне, вовлекает в свою орбиту все большее число граждан во все более широких жизненных сферах. Но поскольку роль гражданина эффективно институциализирована только в пределах национальных государств, граждане лишены всяких реальных возможностей тематизировать всеевропейские решения и оказывать на них влияние» [6, С. 227].

Либеральные права генетически возникли из устремлений и политической активности частного собственника, а функционально либеральные права – это институализация рыночной системы, нормативно они гарантируют справедливое компенсаторное распределение общественного богатства. Поэтому либеральная основа Европейского Сообщества как надгосударственного единства должна смягчить неизбежные трения между отдельными государствами, входящими в это сообщество.

Интересно, что Хабермас даже сравнивает систему Европейского сообщества с великими империями, имевшими только один шанс появиться и затем навсегда исчезавшие с мировой арены. В качестве исключения из этого сформулированного им самим правила, он выводит тот факт, что современная Европа получила сегодня уникальный второй такой шанс на полномасштабное развитие [6, С. 233] – с тем, однако, отличием, что этот шанс может быть реализован, если только европейские политики откажутся от проведения привычной силовой политики и будут учитывать изменившиеся условия, диктующие достижения не-имперского взаимопонимания с другими народами и культурами.

Как четко явствует из всего вышесказанного – и я повторюсь в этом моменте – Хабермас однозначно выступает за универсалистское понимание либеральных принципов. По его мнению, идентичность политической общности держится прежде всего на «укорененных в политической культуре правовых принципах, а не на особой этнически-культурной форме жизни в целом» [6, С. 243]. Политическая практика демократического государства не допускает существование какой-либо привилегированной культурной формы жизни в государстве. Хабермас говорит и том, что процессы глобализации в современном мире изменяют сами легитимационные основы национальных государств «классического» типа: «На наших глазах возникает высоковзаимозависимое мировое общество, функциональные системы которого беспрепятственно проникают через национальные границы. Растущей потребности в координации и регулировании должна удовлетворять растущая сеть международных организаций. Здесь принимаются политические решения, которые из-за своего характера, глубины вмешательства и постоянства имеют слишком большое значение для населения участвующих национальных государств, чтобы легитимационной основы международных договоров еще могло бы быть достаточно для подобного «управления по ту сторону национального государства»; эта основа в любом случае больше не удовлетворяет критериям, привычным для демократических конституционных государств» [2, С. 153].

Сегодня часто заходит речь о т.н. глобальной публичной сфере, когда определенное событие приковывает к себе внимание средств массовой информации всего мира. Однако подобного рода глобальное наблюдение и комментирование событий никак не сопоставимы с процессом транснационального принятия политических решений. Хабермас даже говорит о «дефиците демократии» в странах Европейского союза, когда граждане не имеют прямого влияния на процесс принятия решений в Европарламенте. На сегодня в ЕС нет общеевропейской публичной сферы, а Европарламент при постановке вопросов и при принятии решений руководствуется не общеевропейскими, а национальными приоритетами.

Рассуждая о постнациональной демократии, Хабермас сегодня выделяет четыре следующих похода к этому вопросу: евроскептиков, еврорыночников, еврофедералистов и сторонников некоего «global governance». Рассматривая эти подходы, несложно распознать умонастроения, господствующие в ЕС. Скептики против политики объединенной Европы, рыночники довольствуются лишь принципами экономической солидарности, а федералисты не против объединенного общеевропейского правительства, наделенного собственной легитимационной основой. И, наконец, «космополиты», или приверженцы теории «global governance», принимают союзное государство Европу – ЕС – как первоначальную основу для создания новой системы глобальной «мировой внутренней политики», в основу которой будут заложены международные правовые принципы.

Координационные проблемы, которых более чем достаточно на внутриевропейском уровне, еще более обостряются, если мы выходим на уровень глобальной мировой политики. И если вопросы, связанные с регулированием экологии на мировом уровне, привели к созданию специальных организаций, выполняющих регулятивные функции, то для глобальных решений, которые не требуют позитивной координации действий различных правительств, «барьеры (пока) слишком высоки». Мировое сообщество и его межнациональные институты пока еще не возникли в реальной политике. Этот новый проект должен возникнуть не на правительственном уровне, а благодаря частной инициативе людей, объединенных в конкретные гражданские сообщества. Хабермас подчеркивает, что проблема при этом состоит в том, что активные социальные сообщества возникают лишь тогда, когда в обществе лавинообразно нарастают конфликтные ситуации, стимулирующие, в свою очередь, возникновение «нормативно удовлетворительных» перспектив по созданию конкретных институтов такого мирового сообщества нового типа [7, С. 340].

А формулировкой того или иного социального проекта должны заниматься политические партии, работающие напрямую с широкими слоями населения. Причем национальные партии должны действовать и предвосхищать события не только в рамках национального пространства, они обязаны учитывать и задумываться и об общеевропейском пространстве действий. А такое пристальное внимание к проблемам общеевропейского пространства должно с необходимостью привести европейских политиков к осознанию важности на сегодня создания общего социума Европы, способного оказывать достойное влияние на общемировые политические и экономические процессы на глобальном мировом рынке.

Необходимо заметить, что концепция делиберативной демократии Хабермаса неоднократно подвергалась критике со стороны его коллег. Обычно приводится аргумент о том, что демократические процедуры в государстве базируются не на «рационально мотивированном» согласии индивидов государства, а, как правило, решающую роль при принятии демократических решений играет принцип принятия решений большинством [3, С. 33].

Исходя из всего вышеизложенного нетрудно заметить, что Хабермас в обосновании демократических постулатов своей теории придерживается принципа автономии права как важнейшего условия юридической практики, лежащего в основе демократических государств. Также можно отметить, что Хабермас представляет нормативную концепцию демократии и права – он постоянно подчеркивает тот момент, что действенность теоретических и практических высказываний зависит от рационально мотивированного согласия в обществе. В своих работах Хабермас выступает за репрезентативную законотворческую деятельность и исходит при этом из того, что лишь в этом случае нам ясны основания законопроектов, дебатируемых в обществе.

Хабермас обращается и к сфере культуры, когда он утверждает, что демократическое самоопределение нации возникает в тот момент, когда «народ государства преобразуется в нацию граждан, которые самостоятельно распоряжаются своими судьбами. Однако же политическая мобилизация «подданных» требует и культурной интеграции населения, поначалу наскоро собранного. Именно это пожелание и выполняет идея нации, с помощью которой подданные государства – выходя за рамки наследственной лояльности по отношению к деревне и семье, к местности и династии – образуют новую форму коллективной идентичности» [7, С. 277]. Только культурные символы и символическое определение «народа» и позволяет нам четко определить понятие национального государства.

Нетрудно заметить, что в своей концепции делиберативной демократии Хабермас стремится восстановить более широкий спектр опосредований между гражданским обществом и государством и тем самым дает более высокую оценку нормативных требований публичной сферы. Таким образом, нетрудно увидеть и обращение Хабермаса к идеям Гегеля, когда последний пытался соединить нормативные требования современности с античным пониманием понятия государства. Хабермас характеризует такую сферу публичности нового типа соответственно как bourgeois, так как независимые владельцы собственности в такой сфере публичности всегда разобщены между собой – эгоистические интересы и конкурентная борьба, которые определяют все в обществе, могут с помощью коммуникации рационального типа, свободной и неограниченной, создавать коллективные умонастроения. Это та область либерального, нуждающаяся для сохранения ее автономности в целом ряде политических свобод – таких, как свобода слова, печати, собраний и коммуникации. Все это с необходимостью определяет и главные параметры индивидуальной автономии граждан, к примеру, права неприкосновенности частной жизни [8, С. 297].

В качестве положительного момента можно отметить тот факт, что основные положения теории дискурсивной демократии обоснованы Хабермасом достаточно убедительно. Однако это обоснование во многом опирается на твердое убеждение о том, что все люди с необходимостью являются по своей сущности рациональными существами, поведение которых регулируется рациональными принципами, выраженными в языке. Как верно подмечает в этой связи К. Рам [3, С. 97], Хабермас разрабатывает принципиально ложную концепцию автономии личности, поскольку идея автономии индивида у него редицурована лишь к подчеркиванию безусловности ценности гражданских свобод в сфере коммуникации, когда человек в ходе открытых дебатов волен принимать или не принимать конкретные точки зрения, доктрины и идеологии. Однако строение общественной жизни, к сожалению, не столь однозначно и однопорядково – оно многообразнее, сложнее и находится постоянном в движении, постоянно предлагая все новые формы политической публичной активности.

References
1. Khabermas Yu. Vovlechenie drugogo. Ocherki politicheskoi teorii. SPb.: Nauka, 2008. 417 s.
2. Khabermas Yu. Imeet li demokratiya eshche i epistemicheskoe izmerenie? Empiricheskoe issledovanie i normativnaya teoriya // Khabermas Yu. Akh, Evropa. Nebol'shie politicheskie sochineniya, XI. M.: Ves' mir, 2012. S. 111-155.
3. Rahm C. Recht und Demokratie bei Juergen Habermas und Ronald Dworkin. Frankfurt a. M.: Peter Lang, 2005. 101 S.
4. Parkhomenko R.N. Teoriya deliberativnoi demokratii Yu. Khabermasa // Filosofiya i kul'tura № 4(52)-2012. S. 40-49.
5. Markov B. V poiskakh drugogo // Khabermas Yu. Vovlechenie drugogo: ocherki politicheskoi teorii. SPb., 2008. S. 5-46.
6. Khabermas Yu. Grazhdanstvo i natsional'naya identichnost' // Khabermas Yu. Demokratiya. Razum. Nravstvennost'. M., 1995. S. 209-245.
7. Khabermas Yu. Postnatsional'naya konstellyatsiya i budushchee demokratii // Khabermas Yu. Politicheskie raboty. M., 2005. S. 269-340.
8. Dzhin L. Koen, E. Arato. Grazhdanskoe obshchestvo i politicheskaya teoriya. M.: Ves' mir, 2003. 439 s.