Traditionalist Teaching of Rene Guenon

Kulikov Egor Alekseevich PhD in Law Docent, the department of Criminal Law and Criminology, Altai State University 656031, Russia, Altaiskii krai, g. Barnaul, pr. Stroitelei, 38, kv. 34 kulikoveg@yandex.ru Other publications by this author

Данную статью необходимо посвятить политико-правовым мотивам в трудах выдающегося традиционалиста XX века, аналогов которому до сих пор не появилось ни в зарубежной, ни в отечественной правовой мысли. Речь идёт о Рене Геноне, который последовательно на протяжении всей своей жизни шел путём не только и не столько теоретического, сколько практического освоения традиционалистских учений, и окончил жизнь будучи весьма уважаемым и авторитетным в мусульманской среде суфитским шейхом, начав, при этом, с тайных эзотерических масонских обществ Европы.

Трудно рассматривать цельное мировоззренческое учение как правовое, это было бы непростительным упрощением. Особенно проблематично применить такой термин к творчеству Рене Генона, который не называет своё учение даже философией, всячески отвергая такой термин. Поэтому мы можем говорить исключительно о политико-правовых мотивах в работах этого французского традиционалиста. Думается также, что нет смысла останавливаться на его биографии, она довольно обстоятельно рассмотрена в приложениях к издаваемым работам Генона на русском языке. На наш взгляд, для целей исследования больше всего подходят «Духовное владычество и мирская власть», «Царь мира», а также некоторые другие творения мыслителя, на основных идеях которых необходимо остановиться в рамках настоящего параграфа.

Особого внимания заслуживает работа «Царство количества и знамения времени». Помимо довольно глубокого и подробного анализа современного состояния мира, идеологий и возможных следствий их применения в человеческих обществах, Генон дает образец совершенно иного по отношению к современной науке методологического подхода к познанию, основанного на категориях «качество-количество-мера», на противопоставлении количественного подхода качественному. Он утверждает, что собственно количественный подход, имманентно присущий современной науке, существенно обедняет её познавательные возможности, по сравнению с сакральной традиционной наукой, и вообще не способен дать истинных знаний. Эта работа актуальна, несмотря на то, что прошло уже практически 100 лет с её выхода, поскольку те процессы, которые описывает Генон в ней, а также в брошюре «Кризис современного мира», органично с ней связанной, в течение XX века не прекратились, а продолжают набирать обороты, усиливаться, и мир продолжает двигаться в том направлении, в которое вступил в конце XIX века.

Необходимо указать также и на то, что мы рассматриваем труды Генона с позиций цивилизационного духовно-культурологического подхода, признавая действующим и приемлемым принцип цивилизационного плюрализма. Это значит, что изучение юридических феноменов не должно ограничиваться анализом собственно правовых работ, но то, что каждый правовой феномен имеет глубокие социально-культурные корни, для выявления которых необходимо обращаться к общесоциальной и философской тематике. В этом отношении взгляды Рене Генона, в т.ч. и на политические явления и процессы, по нашему мнению, выступают органичной частью всеобщей истории политико-правовой мысли.

«Духовное владычество и мирская власть» посвящена извечной проблеме соотношения светской и духовной властей, государства и «церкви». Почти 2000 лет назад Иисус Христос, почитаемый двумя мировыми религиями, произнес фразу: «Итак, отдавайте кесарево – кесарю, а Божие - Богу», тем самым установив правило о соотношении светской и духовной властей как «разделять и не смешивать». Но в реальной политической практике государств, а также церковных организаций разного рода, это правило было как бы незамечено, и вытеснено на Востоке, в т.ч. в России, цезарепапизмом, а на Западе – папоцезаризмом и другими вариациями. Власть есть величайший в мире наркотик, несравненная ни с чем паутина, ведь не даром величайший писатель XX века Джон Роберт Руэл Толкин в символе кольца всевластия показал то, чем является абсолютная власть, сказав при этом о том, что такая власть особенно опасна для Мудрых, т.е. для носителей знаний о первоосновах бытия, поскольку легко может их соблазнить, ими овладеть и через них обрести куда более могучую силу, чем если б оно не попадало к ним в руки. В связи с этим очень важно рассмотреть, какой же подход к разграничению духовной и светской властей предлагает Рене Генон.

«Противостояние двух властей, духовной и мирской, в той или иной форме встречается почти у всех народов, в чём нет ничего удивительного, поскольку оно соответствует общему закону человеческой истории, будучи, кроме того, связанным со всей совокупностью «циклических законов»^{[1, с. 25]}, - так Генон начинает разговор о священстве и царстве. Если говорить на языке предельно общих абстракций, то позиция мыслителя по этому вопросу сводится к констатации безусловного приоритета и первичности духовного владычества перед мирской властью. Светская, мирская власть приобретает свои полномочия, и вообще в целом производна от духовного владычества. Причём, он убеждён, что духовная и светская власть (равно как и всё остальное) принадлежит различным группам населения (кастам, варнам, сословиям) в силу естественных причин, настолько же естественна и иерархия между ними. «В самом деле, каждый человек, в силу своей собственной природы, способен выполнять одни социальные функции преимущественно перед другими; и в обществе, правильно устроенном на традиционных основаниях, эти способности должны определяться в соответствии с точными правилами для того, чтобы, через соотнесение различных функций с великими подразделениями «индивидуальных натур», за вычетом исключений, всегда возможных на практике, но некоторым образом сводимых к минимуму, каждый нашёл своё место, которое он должен занимать, и чтобы таким образом социальный порядок точно передавал отношения иерархии, являющиеся результатом самой природы отдельных людей»^{[1, с. 17-18]}. Рене Генон, в отличие от разного рода эгалитаристов западной мысли, просто принимает как данность естественное неравенство людей с т.з. их способностей, и считает, что социальный строй в обществе должен быть построен с опорой на это природное неравенство. Провозглашение же равенства как всеобщего идеала просто противоречит человеческой природе, ибо нет равных людей, все люди разные от рождения, и каждому определена в соответствии с этим своя функция, своя, своего рода, сверхзадача.

Парадоксально, но факт: мыслитель, родившийся в Западной Европе конца 19-го века, считает самым нормальным с точки зрения извечных законов кастовый общественный строй. Но если вдуматься в исторический контекст: преддверье мировой войны, сама война и последующие события убедительно показали тупиковость пути европейской «цивилизации», что стимулировало поиск альтернатив, на одну из которых и обращает внимание Рене Генон в своих работах: возрождение традиции в подлинном смысле слова, пробуждение внимания «имеющих уши» к первозаконам мироздания, многие из которых отражены в индуистской традиции. Спустя сто лет понимаешь правоту слов французского традиционалиста. Кроме того, если вдуматься, то любому человеческому обществу, любой группе людей присуще это кастовое деление, будто бы оно передается на генетическом уровне: достаточно обратить внимание на структуру отношений в замкнутых коллективах, например, внутри исправительных учреждений системы исполнения уголовных наказаний, чтобы увидеть отражение в ней варно-кастовой иерархической структуры.

Развивая мысль об извечном противостоянии священства и царства, мыслитель приводит ряд примеров такого противостояния в различных цивилизациях: в Индии антагонизм встречается в форме соперничества брахманов и кшатриев, в средневековой Европе оно отчётливо являет себя в том, что было названо распрей Папства и Империи, в Китае в некоторые эпохи это столкновения между даосами и конфуцианцами, в Тибете это враждебность, первоначально проявленная правителями по отношению к ламаизму, который, в конечном счёте, не только восторжествовал, но и полностью поглотил мирскую власть, растворив её в «теократической» организации общества^{[1, с. 24-25]}. Вывод может быть только один: поднимаемая Рене Геноном проблема относится к разряду «вечных», имела она и разные варианты разрешения в русской политико-правовой мысли, породив полемику «нестяжателей» и «иосифлян». С точки зрения истории политико-правовой мысли, религиозные и даже экономические противоречия (давшие, кстати, названия течениям) не столь существенны, поскольку значение имели именно взгляды этих направлений на царскую власть и её взаимоотношения с духовной, церковной властью. Этот спор, эту дискуссию есть основания считать сквозной идеей не только отечественной, но и всеобщей правовой мысли, поскольку всегда, в любом обществе находятся те, кто выступает сторонниками активного вмешательства государства в духовно-культурную жизнь общества, вплоть до насильственной борьбы с инакомыслием, равно как и те, которые до последнего будут отстаивать право человека и общества на свободу творчества и на четкое разделение светской и культурно-духовной сфер^[2].

Необходимо остановиться на трактовке Геноном понятий «власть», «владычество», а также на том, как он раскрывает функции светской и духовной власти. Позволим обильную цитату из работы мыслителя, дабы наглядно показать его позицию по затронутому вопросу. «Прежде всего, если мы говорим о двух властях и если у нас есть возможность говорить об этом в тех случаях, где, по различным причинам, существует возможность сохранить между ними некое подобие внешней симметрии, мы чаще всего предпочитаем для обозначения духовного порядка употреблять слово «autorite» (владычество), а не «pouvoir» (власть), понятие, которое тогда предназначается порядку мирскому, как более соответствующее ему, особенно в тех случаях, когда оно понимается в строгом смысле»^{[1, с. 26]}. Здесь уже становится ясно, что Генон, в свойственной ему манере точного следования исконному смыслу слов, разграничивает природу воздействия духовного и светского, используя для их обозначения даже разные исходные термины. «В самом деле, - пишет мыслитель далее, - это слово «власть», почти неизбежно наводит на мысль о могуществе или силе, особенно же – о силе «материальной» (здесь Генон даёт следующее пояснение в сноске: «Впрочем, можно было бы попытаться увязать это понятие с силой воли, которая отнюдь не «материальна» в строгом смысле слова, но которая, на наш взгляд, всё ещё принадлежит к тому же порядку, поскольку по сути своей устремлена к действию»), о могуществе, которое зримым образом являет себя вовне и утверждает себя посредством употребления внешних средств; и такова, по самому своему определению, власть мирская. Напротив, духовное владычество, внутреннее по самой сути своей, утверждается только через себя самоё, независимо от всякой чувственно осязаемой опоры, и осуществляется в некотором роде незримо; и если здесь ещё можно говорить о могуществе или о силе, то лишь по аналогии, и – по крайней мере, когда речь идёт о духовном владычестве, если можно так выразиться, в чистом виде – следует ясно понимать, что в таком случае могущество исключительно интеллектуальное, называемое «мудростью», и говорится о силе одной лишь истины»^{[1, с. 26]}.

С одной стороны, Генон не сказал ничего нового, неизвестного для правоведения, ведь ещё со времён марксистско-ленинской теории государства и права известно выражение В.И. Ленина о том, что закон охватывает лишь сферу действий, сферу объективного поведения, и ничего более. Отсюда с определённостью вытекало, что остальная сфера оказывается под контролем в т.ч. и власти духовной. С другой стороны, оригинальна сама постановка вопроса: мыслитель не просто констатирует сей факт, он делает акцент на настолько различной природе духовной и светской, мирской власти, что даже утверждает о неприменимости общего понятия «власть» к этим двум феноменам.

Продолжает рассуждения Рене Генон разговором о функциях священства и царства. «Начав с последнего, скажем, что функции царской (королевской) власти подчинено всё, на уровне социального порядка выступающее как «правление» в собственном смысле слова, и это даже и тогда, когда правление не является монархическим. Эта функция, действительно, полностью принадлежит касте кшатриев, а монарх – лишь первый среди них. Функция, о которой идёт речь, в некотором роде двойственна: она является административной и судебной, с одной стороны, и военной – с другой, ибо своим назначением имеет поддержание порядка внутри, как функция, регулирующая и уравновешивающая и извне, как функция защиты социальной организации. Два этих конституирующих элемента царской власти в различных традициях символизируются весами и мечом»^{[1, с. 27]}. Через указание на функции, как известно, раскрывается сущность феномена, здесь мы имеем, исходя из функций мирской власти, что сущность её заключается в охране внешнего общественного порядка, в администрировании общества и в защите его от внешних вторжений. Таким образом, Рене Генон на основе индуистской традиции показывает полноценное представление о функциях государства и права. Кроме того, налицо и ещё один правовой феномен – символ весов, один из вариантов символа меры, который обозначает правосудие. Следовательно, указанный символ характеризует не только европейскую традицию, но не в меньшей степени характерен и для других традиционных культур^[3].

Обратимся теперь к трактовке Рене Геноном назначения духовного владычества. «Что же касается священства, то его основной функцией является сохранение и передача традиционной доктрины, в которой обретаются традиционные принципы всякой правильной социальной организации; кроме того, эта функция, что очевидно, независима от любых частных форм, принимаемых доктриной в процессе адаптации, необходимой для того, чтобы получить выражение в конкретных обстоятельствах бытия данного народа и данной эпохи, и нисколько не затрагивающих её глубинной сути. Она везде и всегда остаётся тождественной самой себе и неизменной, коль скоро речь идёт о подлинно ортодоксальных традициях. Легко понять, что функция священства отнюдь не равнозначна той, которую, особенно в наши дни, западные теории приписывают «духовенству» и вообще «священникам», или что, по крайней мере, являясь таковой до некоторой степени и в некоторых случаях, она может быть также чем-то другим. В самом деле, что «сакрально», так это традиционная доктрина и то, что непосредственно связано с ней, а эта доктрина не обязательно принимает форму религии; «сакральное» и «религиозное», стало быть, вовсе не эквивалентны, и первое из этих понятий обладает более обширным значением, нежели второе. Если религия составляет часть области «сакрального», то само «сакральное» заключает в себе элементы и модальности, не имеющие ничего общего с религией. И «священство», как указывает на это его имя, соотносится, без всяких ограничений, со всем, что может быть подлинно «сакральным». Следовательно, подлинной функцией священства является прежде всего познание и обучение, вот почему, как мы уже говорили выше, его особой атрибуцией является мудрость; конечно, некоторые другие функции более внешнего порядка, такие, как выполнение ритуалов, также принадлежат ему, потому что они требуют знания доктрины, в принципе по крайней мере, и сопричастны неотъемлемой от неё «сакральности». Но эти функции лишь вторичны, преходящи и акцидентальны»^{[1, с. 28]}.

Итак, Генон рассматривает духовенство, представителей «духовного владычества» как, своего рода, учительский класс, как род людей, призванных наставлять «на путь истинный» людские массы, но, прежде всего, – сберегать и передавать сакральные знания о Традиции в рамках своего слоя. Указанное разграничение функций, в котором представители мирской власти в принципе получают «санкцию» на свою деятельность от власти сакральной, в дальнейших рассуждениях мыслителя выступает основой для им построенной иерархии слоёв общества. Духовенство, выполняя обучающую роль, выступает, своего рода, «первообразной» по отношению к другим социальным группам, в этом же Генону видится и ещё один важный аспект роли и значения духовного владычества в общественной жизни. «Если священство является вместилищем традиционного знания, это вовсе не означает, это вовсе не означает, что оно обладает монополией на него, потому что его миссией является не только сохранение этого знания во всей полноте, но также и его передача тем, кто способен его воспринять, в некотором роде распределение его по степеням иерархии, в соответствии со способностями каждого»^{[1, с. 30]}. Показательно в связи с этим, что в христианской доктрине, признаваемой Геноном вполне традиционной, закрепляется на уровне священной книги – Библии, - именно такая обязанность за представителями священства, выраженная в последних словах Христа его ученикам перед вознесением: итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца, Сына и Святаго Духа, уча соблюдать всё, что Я вам повелел^[4].

Подводя итог геноновскому «принципу разделения властей» можно указать, что мыслитель чётко проводит грань между «полномочиями» мирской власти, задача которой состоит в правосудии, судебном и административном, а также в защите от внешнего негативного воздействия, а также духовного владычества, которое сохраняет Традицию и передаёт её в своей среде и среди других сословий, выполняя функцию обучения. Такую точку зрения нужно признать обоснованной ещё и потому, чтобы учительское сословие имело возможность к беспристрастной и объективной оценке правящих властей, чтобы своевременно указать на те ошибки, которые для власти и общества могут оказаться фатальными. Именно поэтому должен действовать принцип свободы творчества. Против этого могут возразить мыслью о том, что нужно защищать общество от негативных интеллектуальных на него воздействий. Безусловно, нужно, но только лишь теми же методами, в процессе духовно-культурной борьбы, полемики, если же в этот вопрос вмешаются государство и право, то общество не сможет сформировать иммунитет против чужеродных влияний, и на определенном этапе окажется против них бессильно. Государство в духовной сфере есть, своего рода, антибиотик, - оно крушит болезнь, но по ходу и ослабляет иммунитет общественного организма.

Следующий аспект соотношения духовной и светской властей Генон выделяет на более абстрактном уровне как соотношение знания и действия. «Выше мы сказали, что соотношение между двумя властями, духовной и мирской, должно определяться соотношением соответствующих им областей: будучи, таким образом, возвращён к своему принципу, вопрос нам представляется очень простым, поскольку, по сути, он есть не что иное, как вопрос о соотношении знания и действия»^{[1, с. 36]}. Причём, то знание, которое необходимо носителям мирской власти, Генон называет «знанием через сопричастность», и указывает, что они не обладают этим знанием сами по себе, а получают его от власти духовной, и кроме того, это знание касается только частных приложений доктрины, но не самих принципов. «Знание же по преимуществу, единственное, которое заслуживает этого имени во всей полноте его смысла, это знание принципов, независимое от всяких преходящих приложений, и оно принадлежит исключительно тем, кто обладает властью духовной, потому что в ней нет ничего, что опиралось бы на порядок мирской, даже понимаемый в самом широком смысле»^{[1, с. 36]}. Генон проявляет последовательность и здесь, требуя, чтобы за словами обязательно сохранялся их непосредственный смысл: так, есть знание в современном смысле, как любая информация, и есть Знание в подлинном смысле как знание основополагающих принципов, на которых покоится всё мироздание.

«Совершенно очевидно, что мирская власть, в различных её формах – военной, судебной, административной – полностью связана с действием; она, стало быть, через сами её атрибуции, замкнута в тех же границах, что и оно, то есть в границах мира, который можно назвать «человеческим», впрочем, включая в это понятие более обширные возможности, нежели те, что обычно подразумеваются. Напротив, духовная власть полностью основывается на знании, ибо, как мы видели, её основной функцией является сохранение доктрины и обучение ей, и область её безгранична, как сама истина; что вверено ей самой природой вещей, чего она не может передавать людям, функции которых относятся к другому порядку в силу того, что их возможности не предполагают иного, так это трансцендентное и «высшее» знание, то, которое выходит за пределы «человеческого» мира и даже, более общим образом, мира проявленного, то, которое является уже не «физическим», а «метафизическим» в этимологическом смысле этого слова. Следует отчётливо понимать, что речь идёт не о стремлении «жреческой касты» приберечь для себя одной знание некоторых истин, но о необходимости, проистекающей непосредственно из природных различий между человеческими существами, различий, которые, как мы уже сказали, являются основой и причиной существования каст. Люди, созданные для действия, не созданы для чистого знания, и в обществе, устроенном на подлинно традиционных основаниях, каждый должен выполнять функцию, для которой он «определён», иначе всё оборачивается смешением и беспорядком, ни одна функция не выполняется должным образом, и это как раз то, что происходит в нынешнюю эпоху»^{[1, с. 37]}. По большому счёту здесь, как и во многих других местах, Рене Генон просто констатирует очевидный факт: равенство людей есть миф. Равными могут быть клоны Джанго Фета из эпопеи «Звёздные войны», и они там действительно равные с одинаковой вследствие этого функцией, а люди по своей природе, условиям жизни и воспитания, способностям уникальны. Не даром же русская пословица гласит: «Худо будет, коль пироги будет печь сапожник, а сапоги тачать - пирожник». Вследствие прирождённых дарований они люди более всего приспособлены к одним функциям, другие – к другим, и общество, в котором это учитывается, намного более стабильно, гармонично и упорядоченно, нежели то, в котором происходит смешение. Это не есть не в коей мере унижение человеческого достоинства, о достоинстве никто и не говорит, а речь идёт лишь о присущих разным людям разных задатках. Генон как раз и ведёт речь о том, что некоторые люди в принципе не способны воспринять традицию, некоторые – только лишь в определённой части и т.п. Отсюда и вытекает разделение функций между кастами как естественное для общества состояние.

Рене Генон приводит очень хорошую цитату из «Та-хио» Конфуция, приведём её и мы: она очень хорошо позволяет понять традиционалистский взгляд на фигуру правителя во всей совокупности её социальных ролей. По этой цитате также может сформироваться представление о видении Геноном образа идеального правителя (хотя, такой подход к наследию Рене Генона весьма условен, и не сходится с позицией самого автора, однако ж методология юридической науки требует поиска правового учения, или хотя бы правового в учении). «Древние правители для того, чтобы добродетель засияла в сердцах всех людей, прежде стремились, каждый из них, хорошо управлять своими владениями. Чтобы хорошо управлять своими владениями, они прежде обеспечивали порядок в своих семьях. Чтобы обеспечить правильный порядок в своих семьях, они прежде стремились усовершенствовать самих себя. Чтобы усовершенствовать самих себя, они прежде упорядочивали движения своих сердец. Чтобы упорядочить движения своих сердец, они прежде усовершенствовали свою волю. Чтобы сделать совершенной свою волю, они сколь возможно развивали своё знание, проникая в природу вещей. Когда природа вещей глубоко исследована, знания восходят на свою высшую ступень. Когда знания взошли на свою самую высокую ступень, воля становится совершенной. Когда воля становится совершенной, упорядочиваются движения сердца. Когда движения сердца упорядочены, каждый человек освобождается от изъянов. Исправив самих себя, устанавливают порядок в семье. Когда в семье царит порядок, хорошо управляются и владения. Когда хорошо управляются владения, то вскоре и вся империя наслаждается миром»^{[1, с. 40-41]}. Для идеального правителя, таким образом, приоритет имеют глубокие знания о природе вещей, знания исходных мирозданческих принципов, наличие которых как раз и определяет успешность правления в целом. Для монархии, к примеру, это означает, что подготовка будущего наследника престола должна быть организована таким образом, чтобы он получил большую часть необходимых ему знаний до занятия трона, что касается республики, то здесь это может выражаться в установлении возрастного, образовательного, культурного ценза для кандидатов на высшие государственные должности^{[5, с. 153-176]}.

Определённо Рене Генон высказался по поводу соотношения духовной и мирской властей между собой: «С тех пор, как священство не обеспечивает обычным образом эффективное функционирование царства, требуется, чтобы представители, соответственно, священства и царства получали свою власть из общего источника, находящегося «за пределами каст»; иерархическое различие, существующее между ними, заключается в том, что священство получает свою власть прямо из этого источника, с которым оно находится в непосредственном контакте, тогда как царство, в силу более внешнего и собственно земного характера его функции, может получать свою только через посредство священства»^{[1, с. 47]}. Уже отсюда можно сделать вывод, что Генон определённо говорит о приоритете священства над царством, о первичности его полномочий и о производности уже от них полномочий царства. Такая взаимосвязь двух властей может быть объяснена не только с точки зрения Традиции, но и с современных позиций, рационально – духовная власть (Генон здесь определяет её как «интеллектуальную элиту, сохраняющую знание о том, что находится за пределами всех частных форм, т.е. о глубинной сущности традиции») призвана в силу своего статуса, полномочий, умений, характера деятельности в обществе легитимировать власть светскую, оправдывать её и её мероприятия в глазах обычных граждан. В таком свете и рассуждения Рене Генона выглядят ясно и определённо, хотя сам он, как думается, не одобрил бы такого упрощённого подхода к своим трудам.

Такого рода соотношение светской и духовной власти даёт повод Генону ставить вопрос о зависимости царства от священства. О духовной власти он прежде всего пишет: «Брахманы должны осуществлять лишь власть в некотором роде невидимую, которая как таковая, может быть, и неведома рядовому человеку, но которая, тем не менее, является непосредственным принципом всякой видимой власти; их власть является как бы стержнем, вокруг которого вращается всё преходящее; неподвижной осью, вокруг которой мир совершает свой оборот, полюсом и неподвижным центром, который направляет и регулирует космическое движение, не участвуя в нём»^{[1, с. 48]}. И вот здесь уже проявляется эзотерический концепт в доктрине Генона, который трудно оценить с позиции правовой науки. Но в качестве «зерна» можно увидеть всё ту же мысль о первичности духовной власти по отношению ко всем другим властям, о её «незримом правлении» посредством силы знания и истины.

«Зависимость мирской власти, - пишет далее Рене Генон, - от духовного владычества видимым образом являет себя в помазании монархов; последние подлинно «легитимированы» лишь тогда, когда они получили от священства поставление и освящение, подразумевающее передачу «духовного влияния», необходимого для правильного выполнения их функций. Это влияние порою проявляет себя вовне чувственно воспринимаемым образом, и в качестве примера приведём дарованную королям Франции власть исцелять, которая в действительности была непосредственно связана с коронованием; она не передавалась королю его предшественником, он получал её только вследствие помазания. Это убедительно свидетельствует, что сила такого влияния не принадлежит собственно королю, но что она, в некотором роде, передаётся ему духовной властью, и акт такой передачи…, собственно, и лежит в основе «божественного права»; король, стало быть, является лишь хранителем этой силы и, следовательно, в некоторых случаях он может её утратить. Вот почему в «Христианском мире» средневековья Папа мог освобождать подданных от их клятвы верности государю (аналогичные вещи Генон находит и в мусульманской политической традиции. – Е.К.). Кроме того, в католической традиции св. Пётр изображается держащим в руках не только золотой ключ духовной власти, но и серебряный ключ власти королевской; эти два ключа у древних римлян являлись одним из атрибутов Януса, и тогда они были и ключами «великих» и «малых мистерий», которые соотносятся с «жреческим» и «царским посвящением». Следует заметить в этой связи, что Янус олицетворяет общий источник обеих властей, тогда как Св. Пётр предстаёт воплощением власти именно священства, которой вручены два ключа, потому что через её посредство передаётся царская власть, в то время как сама она получена непосредственно из первоисточника»^{[1, с. 58-59]}.

Приведённое положение позволяет сделать определённый промежуточный вывод о понимании Геноном соотношения светской и духовной властей. Во-первых, у этих властей разная природа и разное назначение в общественной жизни. Светская власть призвана осуществлять судебные, административные и военные функции, тогда как духовная власть, выступающая носителем Традиции и знаний о ней, имеет своею задачей донесение этих знаний до надлежащих адресатов, т.е. несёт, своего рода, образовательную, обучающую функцию. Во-вторых, духовная власть имеет приоритет, выступает первичной властью по отношению ко всем другим властям, и именно в сил обладания знаниями о природе вещей. В-третьих, полномочия светской власти производны от духовной, которая непосредственно их передаёт в виде определённой символьной процедуры, а также легитимирует светскую власть, обосновывая в своей доктрине необходимость ей подчиняться. Это связано ещё и с тем обстоятельством, что, если светская власть получает свои полномочия от духовной, опосредованно, то духовная власть получает свои полномочия непосредственно из источника, и имеет, наряду со своими прерогативами, ещё и те, которые затем она передаёт светской власти. Таким, по глубокому убеждению Рене Генона, выступает нормальный порядок вещей.

Таким образом, в соответствии с воззрениями Рене Генона, светская власть по отношению к духовной власти вторична, подчинена ей. Отсюда вытекают очень строгие требования к духовной власти: она должна выступать таковой на самом деле, обладать необходимым авторитетом, её носители должны стремиться быть образцами для подражания в широких слоях населения. В противном случае, исконный порядок общественных отношений начнет неуклонно разрушаться.

Построив, таким образом, картину нормального, исходного мироустройства, мыслитель переходит к анализу возможных, и исторически воплотившихся от него отклонений. Суть этих отклонений, по Генону, заключается в том, что происходит неверная трактовка соотношения светской и духовной властей. Он пишет, в частности: «То, что мы только что сказали, определяет нормальное соотношение духовной власти и власти мирской; и если бы это соотношение везде и повсюду соблюдалось, никогда бы ни один конфликт не мог возникнуть между ними, поскольку каждая занимала бы место, полагающееся ей в силу иерархии функций и людей, иерархии, которая … соответствует природе вещей. К несчастью, в действительности дело обстоит далеко не так, и это нормальное соотношение слишком часто отвергается и даже опрокидывается; в этой связи следует прежде всего заметить, что серьёзной ошибкой будет просто рассматривать духовное и мирское как два коррелирующих и взаимодополняющих понятия, не отдавая себе отчёта в том, что принцип последнего находится в первом»^{[1, с. 60]}. Получается, что даже равноправие властей, их разделение, их, своего рода, «равенство» и невмешательство в дела друг друга – тоже ненормальная ситуация, которая ведёт в нарушению миропорядка, «эта идея комплементарности является не ложной, но всего лишь недостаточной, поскольку она соответствует лишь одной точке зрения, остающейся внешней, каковым, впрочем, является и само разделение двух властей, по необходимости обусловленное тем состоянием мира, в котором единая и верховная власть более недосягаема для обычных людей»^{[1, с. 60]}. Детально вникая в последующие рассуждения Генона можно понять, что позицию соединённости и взаимозависимости двух властей он трактует как неправильную, оставляя обязательной лишь подчинённое положение светской власти духовной, о чём мы выше и говорили. Тем более очевидным выглядит вывод мыслителя: «Следовательно, если ошибкой будет рассматривать духовное и мирское как всего лишь корреляты, то возможна и другая, ещё более серьёзная ошибка, заключающаяся в стремлении подчинить духовное мирскому, т.е., в конечном счёте, знание действию; эта ошибка, переворачивающая нормальное соотношение, соответствует тенденции, которая является общей для современного Запада, и что очевидно, она может возникнуть только в период далеко зашедшего интеллектуального декаданса»^{[1, с. 62]}. Ошибочное представление о власти в обществе по мере «прогресса» эволюционирует в искажённое, и даже в деструктивное представление, что приводит и к разрушительным процессам в обществе. Рене Генон эти процессы обобщает термином «Бунт кшатриев».

Прежде всего Генон отмечает, что «натуралистические, или антиметафизические доктрины возникают тогда, когда элемент, представляющий мирскую власть в какой-либо цивилизации, захватывает господство над тем, который представляет духовное владычество», т.е. корень деструктивных учений, преобладающих на сей момент на Западе, заключается во всём ходе событий западноевропейской истории со времён Реформации, когда постепенно светские элементы захватили власть во всех странах (нелишне вспомнить здесь об абсолютизме, который на сегодняшний день всё большее число авторов относит не к завершающему периоду феодализма, не к позднему средневековью, а к раннему новому времени, к периоду формирования капитализма). Даже кардинал Ришелье, будучи лицом духовным, как первый министр осуществлял реформы именно в пользу светской власти. Генон приводит, впрочем, и другой исторический пример, формулируя на его основе понятие «бунт кшатриев». Он пишет: «Именно это произошло в самой Индии, когда кшатрии, не довольствуясь больше вторым местом в иерархии социальных функций, хотя это второе место означало осуществление ими всей полноты внешнего и видимого могущества, взбунтовались против владычества брахманов и возжелали покончить со всякой зависимостью от них»^{[1, с. 66-67]}. Власть куда более сильный соблазн, нежели даже богатство и удовольствия, неспроста Дж. Толкин создал образ Кольца Всевластия как вещи со своей собственной волей, очень опасной для окружающих, особенно для сильных личностей. Кшатриям захотелось власти, и они восстали против традиционного порядка вещей, тем самым поставив под удар всю систему иерархии, в т.ч. и своё в ней господствующее положение^{[1, с. 67]}.

Действительно, пишет Генон, бунт кшатриев (военного сословия, феодалов, дворянства) перехлестнул свою цель и они оказались не властны остановить развязанное ими движение именно в той точке, где смогли бы воспользоваться его плодами; в действительности этими плодами воспользовались самые низшие касты, и это вполне понятно, потому что, однажды вступив на эту наклонную плоскость, невозможно не скатиться до самого нижнего её края^{[1, с. 68-69]}. Развивая рассуждения, мыслитель отмечает, что как только иерархия отрицается в самом своём принципе, становится неясно, каким образом любая каста могла бы удерживать своё превосходство над другими, а кроме того, во имя чего она могла бы претендовать на это; в подобных условиях кто угодно может счесть, что он имеет такие же права на власть, как и любой другой, коль скоро у него найдутся материальные силы, чтобы овладеть ею и реально осуществлять её; а если это только простой вопрос материальной силы, то вполне очевидно, что последняя в таком случае должна находиться на самой высокой ступени среди элементов одновременно и самых многочисленных, и, в силу выполняемых ими функций, самых далёких от любых озабоченностей, имеющих хотя бы опосредованное отношение к духовности? Отрицанием каст отворяются врата для любых узурпаций; точно так же могли возобладать люди самой низшей касты, шудры. И в самом деле, некоторым из них удавалось завладевать царством, и, через своего рода «возвратный удар», соответствующий логике событий, лишать кшатриев власти, которая изначально принадлежала им легитимно, но легитимность которой они, если можно так выразиться, разрушили сами^{[1, с. 69]}.

Парадоксальный, но при этом очень точный и ёмкий вывод мыслителя. Когда осознаёшь, что в современном мире нарушены принципы иерархии, то сразу снимаются вопросы о процветающей коррупции, о злоупотреблениях властью в различных формах, о некомпетентности, да и простой невежественности высших чиновников многих стран. Да и какой смысл удивляться этому, если действительно на вершину попали люди, изначально неспособные там адекватно находиться. Однако пресловутое ленинское «кухарка может управлять государством» настолько укоренено в правосознании современного человека, что крайне проблематично вернуть это правосознание в исконный порядок вещей. И как не вспомнить диалектический закон перехода количественных изменений в качественные, который неумолим и обезличен. Ведь хаос, как и удобрения, как и этнографический материал – это тоже новое качество по сравнению с предшествующим состоянием, и к нему точно также способны привести постоянные и неуклонные количественные изменения.

Хотелось бы привести ещё одну подробную цитату Генона о соотношении мирской и духовной властей, также ярко характеризующую его видение этого вопроса, из рассуждений мыслителя о процессах в Европе, аналогичных бунту кшатриев. Эти процессы он называет королевскими узурпациями, ведёт от вполне определённого исторического момента, указывая, что именно с него начинается вполне определённо разрыв западного мира со своей традицией. «…Мы полагаем, что исходная точка этого разрыва была очень чётко обозначена разрушением ордена Тамплиеров; напомним только, что последний являлся своего рода связующим звеном между Востоком и Западом и что на самом Западе он, в силу своего двойственного, религиозного и воинского характера, был своего рода «дефисом», соединительным знаком, между духовным и мирским, если только этот двойственный характер не следует толковать как указание на более непосредственные отношения двух властей с их общим источником. У кого-то, возможно, возникнет искушение возразить, что такое разрушение, если оно и являлось желанным для короля Франции, было осуществлено, по меньшей мере, с согласия папской власти; но истина заключается в том, что оно было навязано Папству, а это совсем другое дело; и таким вот образом, переворачивая нормальное соотношение, власть мирская отныне начала использовать духовную власть в своих целях политического господства. Без сомнения, скажут ещё: если духовная власть позволила подчинить себя, то уже сам этот факт доказывает, что она более не являлась тем, чем должна быть, а её представители не вполне осознавали её трансцендентный характер. Это верно, и это, к слову сказать, объясняет и оправдывает прозвучавшие в ту же эпоху очень резкие инвективы Данте по их адресу, но, тем не менее, не отмечает того, что по отношению к власти мирской она, вопреки всему, оставалась властью духовной, от которой первая только и получала свою легитимность. Представители мирской власти как таковые не имеют нужной квалификации для распознавания того, обладает ли духовная власть, соответствующая традиционной форме, к которой они принадлежат, всей полнотой своей действительной реальности; они уже по определению не способны на это, ибо их компетенция ограничена низшей областью; и какова бы ни была эта власть, если они отказываются от своего подчинённого положения по отношению к ней, они тем самым разрушают свою собственную легитимность. Стало быть, следует тщательно отделять вопрос о том, чем может быть духовная власть в самой себе, в тот или иной момент её существования, от вопроса о её отношениях с властью мирской: второй никак не связан с первым, касающимся лишь тех, кто выполняет функции жреческого порядка, или тех, кто был бы должным образом подготовлен для их выполнения; и даже если эта власть, по вине её представителей, полностью утратили «дух» доктрины, одно лишь сбережение хранилища «буквы» и внешних форм, в которые некоторым образом заключена эта доктрина, всё ещё продолжало бы обеспечивать необходимую и достаточную силу для должного осуществления ею своего верховенства по отношению к власти мирской, потому что это верховенство связано с самой сущностью духовной власти и принадлежит ей до тех пор, покуда она правильно осуществляется, поскольку даже крошечная частица духовности, сохраняющаяся в ней, неизмеримо превосходит всё, относящееся к мирскому порядку. Отсюда следует, что тогда как духовная власть может и всегда должна контролировать власть мирскую, сама она не может контролироваться чем-либо, по крайней мере, извне»^{[1, с. 73-74]}.

Смысл этой обильной цитаты заключается в ряде моментов, в целях настоящего исследования выступающих определённо важными. Во-первых, что очевидно, и вытекает не только отсюда, но и из всей работы Генона, можно сказать, «красная линия» - это абсолютный и безоговорочный приоритет духовного владычества, его первичность по отношению ко всем властям, независимо от каких-либо факторов. Во-вторых, именно указанная цитата свидетельствует о том, что для мыслителя ни в какой форме неприемлемо так называемое «право народа на восстание», даже если носители верховной власти (в данном случае – представители духовного владычества) «утратили» соответствие своему призванию. Генон говорит вполне определённо, что у представителей светской власти, например, нет даже необходимых знаний и способностей, чтобы определить, соответствуют представители власти духовной своему положению, или нет.

На этом моменте необходимо завершить обзор политико-правовых идей Рене Генона, содержащихся в его работе «Духовное владычество и мирская власть». Название работы говорит само за себя, и, как мы убедились, вопрос о соотношении духовной и мирской власти для Генона разрешается очевидным признанием абсолютного превосходства духовного владычества перед мирской властью, первичностью мирской власти, и производностью её полномочий от власти духовной. Именно порядок подчинения светской власти духовной видится данному мыслителю исходным и нормальным, всякое отступление от него ведёт к ниспровержению устоев. Если вести речь, например, об индийском обществе, то изначально победившие кшатрии так или иначе оттеснялись вайшьями, а временами и шудры занимали господствующее положение. Очень хорошо и наглядно эта концепция иллюстрируется и событиями европейской истории: постепенное оттеснение дворянством духовенства в эпоху абсолютизма не приносит победы дворянству, поскольку следующее за ним сословие, представленное буржуазией, свергает его господство в ходе буржуазных революций. В ряде стран и буржуазии не удаётся долго править, и 20-й век даёт череду социалистических, пролетарских революций, которые, пусть и не на постоянной основе, и не во всех странах, возводят на вершины представителей пролетариата, который постепенно затем снова вытесняется модернизировавшейся буржуазией. Такая нестабильность вызвана ни чем иным как изначальным ниспровержением естественного порядка, жаждой излишней власти и т.п. Обращение к трудам Генона позволяет лучше понять эти процессы, а также определить, является ли прогресс общества его развитием, или прогрессируют общественные болезни. Интересно, что в конечном счете буржуазия, правда, в завуалированном виде, сохранила за собой власть, оставаясь в тени, по сути, межклассовых элементов, которые рассматриваются как носители власти. Получается, что процесс ещё не достиг дна, что он не завершен, и неизвестно, что готовит активно входящий в свои права XXI век человеческим обществам.

Работа Рене Генона, имеющая весьма любопытное и заинтересовывающее собой историка политико-правовой мысли, название "Царь мира", на самом деле ещё в меньшей степени, чем «Духовное владычество и мирская власть» связана с науками о государстве и праве. Однако, определённые политико-правовые мотивы встречаются и в ней, отчасти «Царь мира» раскрывает некоторые аспекты мирового иерархического устройства, хотя и, в большинстве своём, эти аспекты носят эзотерический и метафизический характер. Там же мыслитель говорит и о некоторых других феноменах, так или иначе связанных с правом, правосудием, правовым устройством.

Тем не менее, на некоторых моментах задержать внимание в рамках исследования творчества Рене Генона всё же стоит. Например, он пишет, что «титул «Царя Мира», понимаемый в самом возвышенном, самом полном и в то же время самом строгом значении, прилагается, собственно, к Ману, вселенскому законодателю первозданных времён, чьё имя, в той огласовке, встречается у многих народов древности; вспомним хотя бы Мину или Менеса у египтян, Менва у кельтов, Миноса у греков»^{[6, с. 252]}. В сноске к этому тезису Генон развивает эту тему, указывая, что Минос был у греков одновременно законодателем живых и судьёй мёртвых; в индусской традиции эти две функции принадлежат соответственно Ману и Яме, которые представляются близнецами, что указывает на разделение первоначально единого принципа, который со временем стал рассматриваться в двух различных аспектах^{[6, с. 296]}. Из двух обозначенных цитат мыслителя вытекает, во-первых, выделяемое им общее представление в традиционной доктрине народов о Царе Мира, а во-вторых, факт соединения в этой личности как мирских законодательных функций, так и загробных судебных задач, упрощённо говоря – прижизненного и посмертного суда. Впрочем, кроме указания на законодательную и правосудную функции, больше ничего правового здесь мы не увидим.

К тематике непосредственных правомочий «Царя Мира» Генон обращается несколько далее, говоря, в частности, что этот Царь должен обладать прежде всего полномочиями распорядительными и регулирующими полномочиями, как «равновесие» или «гармония», обозначаемыми словом «дхарма», означающим с санскрита отражение незыблемости высшего Первопринципа в мире проявленного, в связи с чем атрибутами «Царя Мира» выступают «Справедливость» и «Миролюбие»^{[6, с. 256]}. Таким образом, от духовных первооснов истекают вполне соотносимые с правом ценности справедливости и милосердия.

Зато очень ярко правовые мотивы просматриваются в характеризуемом Геноном образе Мелхиседека, достаточно известного библейского персонажа, царя Салима, присутствующего и в других восточных доктринах, которого мыслитель именует «Мелки-Цедек». «Рассматривая имя Мелки-Цедек в его самом прямом смысле, вспомним, что атрибутами «Царя Справедливости» считаются весы и меч; те же самые атрибуты присущи и Михаилу как «Ангелу Суда». В социальном плане эти две эмблемы соответствуют двум функциям – административной и военной, которые являются привилегией кшатриев и представляют из себя два составных элемента царской власти»^{[6, с. 274]}. Помимо определения функций царской власти, мы видим, что Генон говорит о символе весов, обозначающих правосудие, и указывает на то, что весы и меч соответствуют традиционным представлениям о царской власти. Таким образом, значительно расширяется круг культур, в которых в качестве символа меры-права присутствует символ весов.

Продолжая разговор о Мелхиседеке, Генон поднимает вопрос о справедливости. «Эта связь между Малкутом (царство – Е.К.) и Цедеком (праведник – Е.К.)^{[5, с. 158-172]}, или между Царской властью и Справедливостью, точнейшим образом отражается в имени Мелки-Цедека. Здесь речь идёт о распределяющей и уравновешивающей справедливости, олицетворяемой «срединным стволом» сефиротического древа; её следует отличать от Справедливости, противоположной Милосердию и равнозначной тому понятию Строгости, которое отражено в «левом стволе», ибо в данном случае мы имеем дело с двумя различными аспектами этого символа, выражаемыми по-еврейски разными словами: Цедака и Дин. Только первый из этих аспектов, т.е. Справедливость в самом точном и самом полном смысле этого слова, включающего в себя идею равновесия и гармонии, нерасторжимо связан с понятием Мира»^{[6, с. 275-276]}. Отсюда можно сделать определённое вероятностное заключение о некоторых чертах идеального правителя в представлении Генона – этот правитель (Мелхиседек, так уж случилось, что именно такое обозначение Царя Мира привычнее автору) должен сочетать царскую власть с Справедливостью в подлинном смысле слова, не справедливостью как соответствием наказания совершённому деянию, и в этом смысле противоположной милосердию, выступающему отступлением от справедливости, а Справедливостью как своеобразной «серединою», сочетающей уравнивающий и распределяющий аспекты.

Всё остальное, о чём говорится в работе «Царь Мира», с эзотерической точки зрения представляет безусловный интерес, и вполне пригодно для познания глубин традиционализма. Но, к сожалению, правовая направленность настоящего исследования не позволяет останавливаться на указанных сегментах. В качестве определённого вывода следует отметить, что, во-первых, символ весов как характеристика правосудия характерен для индийской, иудейской и многих других восточных традиций, при этом он как таковой не исключает существования другой символики с подобным сходным значением, и во-вторых, идеальный правитель должен быть правителем справедливым, воздерживающимся от крайностей, не лишённым милосердия. Только так может быть обретена подлинная гармония человечества.

Приступая к заключительному разделу нашей статьи хотелось бы сделать ряд предварительных замечаний. Дело в том, что работы Рене Генона «Царство количества и знамения времени» и «Кризис современного мира» нельзя назвать правовыми: если вторая как-то может быть воспринята с геополитических позиций, то первая, являющаяся её продолжением и развитием, геополитические вопросы практически не рассматривает. Тем не менее, указанные работы содержат массу ценной информации не только для методологии науки, в т.ч. юридической, но и для познания традиционализма в праве в целом. Всё дело в категории меры, законе перехода количественных изменений в качественные и триаде «качество-количество-мера», которым оригинальную трактовку в свете современных событий и восточной эзотерики даёт Рене Генон.

Такая характеристика работ Генона, которые мы будем анализировать, однако, выступает не совсем верной. Право есть такая же органическая часть современного мира, как и всё прочее, что мы связываем с бытием. Как бы мы ни называли регулятивную систему, действующую в обществе – обычное право, позитивное право, каноническое право, мусульманское право, корпоративное право, общее право, право справедливости и т.п., - она выступает имманентно присущей тому или иному обществу системой правил поведения, реализацию которых это общество обеспечивает либо через государственные структуры, либо самостоятельно, посредством тех или иных механизмов. Исходя из этого, всё, что касается общества, его развития, жизнедеятельности и жизнеспособности в целом, не может касаться и государственно-правовой проблематики. Именно поэтому, по сути, метафизические работы Генона далеко стоят от предметного поля философии права лишь на первый взгляд, а при более внимательном рассмотрении имеют к нему вполне непосредственное отношение.

Необходимо отметить, что имеет место сущностная, содержательная сторона взаимосвязи консерватизма, охранительства с мерой: коль скоро мера суть умеренность, сдержанность, антипод крайностей, а также критерий, образец, эталон, граница, предел, а консерватизм – учение о соблюдении пределов во всевозможных новациях, о чувстве границ, рамок в различных реформах, о сохранении вещей, соответствующих эталонам традиционности, самобытности и т.п., то можно заключить, что консерватизм выступает в том числе и учением о проявлениях меры в политико-правовой действительности. Следовательно, налицо двойная взаимосвязь указанных выше работ Генона с предметом настоящего исследования: сама мера в связке с количеством и качеством есть выражение содержания традиционализма как проявления умеренности и стабильности, а также само учение Генона как традиционалистское выражается и в этих работах, одна из которых посвящается мере и её корреспондентам – количеству и качеству. Кроме того, именно традиционализм наилучшим образом выражает самобытность мышления, представлений и мыслеобразов каждого народа, а также именно традиционалистское направление философской и правовой мысли наиболее тесно связано по своему содержанию с мерой, с большинством её значений, выступает своего рода идеологическим обоснованием воплощений данной категории в правовой мысли, и, кроме того, как зарубежный, так и отечественный традиционализм XX века вновь обращают внимание человечества на необходимость соблюдения меры во взаимоотношении с природой и между собой.

С третьей стороны, через категорию меры, мы можем привязать исследуемое к предмету правовой науки. Мера в праве – это качественно-количественная характеристика правовой действительности, описывающая состояние и динамику правовых явлений как изнутри, с позиций содержания и значения этих явлений, так и извне – с позиций действия и границ явлений в объективной действительности. В правоведении мера может рассматриваться во всей палитре её значений. Для правовой сферы общества и науки, изучающей эту сферу, мера есть масштаб, критерий, образец, эталон, границы, рамки, пределы, степень, норма, средство а также показатель гармоничности правовых явлений, действий и поведения человека. Правовая мера есть свойство права выступать критерием, образцом, средством воздействия на поведение человека, количественным и качественным показателем этого воздействия, а также количественным и качественным показателем соответствия этого поведения указанному критерию, образцу, эталону, норме, и в то же время есть внешний качественный и количественный показатель пределов правового регулирования. Таким образом, право есть не что иное как мера общественной жизни, и изучая свойства меры, раскрываемые Рене Геноном, мы познаём и глубинные вопросы природы права как меры. Следует также добавить, что Рене Генон рассматривает меру в существенно более глубоком, и при этом, весьма оригинальном содержании, нежели Гегель, или его предшественники. Геноновскую трактовку меры можно было бы назвать, в противовес диалектической, метафизической трактовкой меры, поскольку её создатель рассматривает с позиции триады «количество-качество-мера» именно метафизические глубинные процессы, происходящие в человеческом бытии. Этот подход можно считать вполне независимым и самостоятельным подходом к познанию категории меры, в том числе и в рамках правовых явлений.

Следует также отметить, что в рамках настоящей работы рассматривается именно категория меры, это означает, что изучается не принцип, не идея, не понятие меры в праве, а наиболее общая универсальная конструкция, охватывающая собой правовые идеи, принципы, пронизывающая собственно правовые категории, характеризующая сущность права. Философское осмысление категории «мера» позволит понять её содержательное своеобразие в общественном бытии. Универсальное и первично-фундаментальное содержание искомой категории не дает нам возможности заменить конструкцию «категория меры» на такие термины, как «идея меры» или «принцип меры», которые ни по отдельности, ни вместе не охватывают её содержания. Именно в таком ключе необходимо использовать термин «мера» в процесс изучения подхода Генона к количеству и качеству.

Начиная разговор о количестве и качестве, Рене Генон ставит вопрос об их связи с сущностью и субстанцией, «так, отмечает он, можно говорить о сущности и субстанции либо по отношению к миру, т.е. по отношению к состоянию существования, определённому некоторыми особыми условиями, либо по отношению к бытию, рассматриваемому как частное, или даже по отношению к его проявлению на каждой ступени существования; в этом последнем случае сущность и субстанция, естественно, представляют собою микрокосмическое соответствие тому, чем они являются с макрокосмической точки зрения для мира, в котором это проявление располагается, или, другими словами, они являются лишь конкретизациями тех относительных принципов, которые являются определениями универсальных сущности и субстанции по отношению к миру, в котором они действуют… Если это понятно, то мы можем говорить о сущности и субстанции нашего мира, т.е. мира индивидуального человеческого бытия. Добавим, что согласно с условиями, этот мир определяющими, оба принципа возникают здесь соответственно под видом количества и качества. Это уже может быть очевидным относительно качества, потому что сущность, в конечном счёте, есть принципиальный синтез всех атрибутов, принадлежащих некоторому бытию и делающих так, что это бытие есть то, что оно есть, а атрибуты или качества суть, на самом деле, синонимы; можно ещё заметить, что качество, рассматриваемое как содержание сущности, если можно так сказать, не ограничено исключительно только нашим миром, но что возможно преобразование, обобщающее его значение, в чём, впрочем, нет ничего удивительного, так как оно здесь представляет высший принцип; но при такой универсализации качество перестаёт коррелировать с количеством, потому что последнее, напротив, строго связано со специальными условиями нашего мира»^{[7, с. 9]}. Оригинальность учения о триаде «мера-количество-качество» состоит, исходя из этой цитаты, и содержания работы в целом, в постулировании совершенно иного уровня противостояния количества и качества: качество выступает в «рядах» мира сакрального, количеству же отведён исключительно профанный мир, и характеризовать то, что находится за рамками материального мира, оно не может.

Такое представление имеет, в соответствии с концепцией Рене Генона, и «оборотное прочтение»: современная профанная наука, опирающаяся исключительно на материальную, количественную сторону бытия, не способна познать мир как целое. «Для того, чтобы пространство было чисто количественным, надо, чтобы оно было совершенно гомогенным и чтобы его части различались между собой только по их относительной величине; это привело бы к предположению, что оно есть лишь содержащее без содержимого, то есть чего-то такого, что в действительности не может существовать изолированно в проявлении, где отношение содержащего и содержания по самой своей коррелятивной природе с необходимостью предполагает одновременное присутствие обоих понятий»^{[7, с. 30]}. Помимо сказанного выше, представленная мысль Генона указывает на цельность устройства бытия и его феноменов, независимо от наших взглядов на неё, следовательно, отрицая нематериальный сегмент, современная наука просто «обкрадывает» себя и человечество, и ничего более.

Применительно к правоведению и праву как феномену общественной жизни сказанное может дать два важных аспекта. Во-первых, рассуждения Генона указывают на то, что при изучении права как преимущественно нематериального явления невозможно обойтись исключительно материалистическими методами, не просто можно, а даже необходимо учитывать свойства идеальных объектов. Во-вторых, вообще в принципе исключительно материалистическое, количественное познание, приспособленное исключительно для изучения одномерных материальных объектов, не пригодно для получения представления о таком сложном явлении, как общественные отношения, составляющие предмет правового регулирования.

Наконец, необходимо рассмотреть учение Генона о мере, которому он посвящает целую главу своей работы. «Мера, понимаемая в своём буквальном смысле, относится главным образом к сфере непрерывного количества, то есть, более непосредственно, к вещам, обладающим пространственным характером (потому что само время, хотя оно и непрерывно, можно измерить лишь косвенно, связывая его определённым образом с пространством через посредство движения, которое устанавливает отношение между ними); отсюда следует, что она имеет отношение либо к самой протяжённости, либо к тому, что принято называть «телесной материей» из-за протяжённого характера, которым она с необходимостью обладает, что, впрочем, не означает, что природа её сводится просто к протяжённости… В первом случае меру правильнее назвать «геометрической», во втором скорее можно говорить о «физической» мере в обычном смысле слова; но на самом деле второй случай сводится к первому, потому что тела являются непосредственно измеримыми, поскольку они располагаются в протяжённости и потому что они в ней занимают некую определённую часть, в то время как их остальные свойства могут подлежать мере постольку, поскольку они каким-либо образом могут быть соотнесены с протяжённостью»^{[7, с. 23-24]}. Здесь прослеживается уже трактовка Геноном меры как количественного показателя, в таком виде эту категорию проблематично связать с правовыми феноменами, хотя и возможно в смысле количества нормативных правовых актов.

Далее Генон пишет: «В сущности, мера есть «означение» или «определение», необходимо присущее всякому проявлению, в каком бы порядке или модусе оно ни совершалось; естественно, что это определение соответствует условиям каждого состояния существования, и в некотором смысле оно отождествляется с самими этими условиями, воистину количественно оно лишь в нашем мире, потому что количество, в конечном счёте, так же, впрочем, как пространство и время, есть только одно из особых условий телесного существования. Но во всех мирах существует определение, которое может быть для нас символизировано через количественное определение, представляющее собой меру, потому что она есть то, что этому соответствует, учитывая различие в условиях. И можно сказать, что именно через эти определения миры со всем их содержимым реализованы или «актуализированы» как таковые, потому что это определение составляет нечто единое с самим процессом проявления»^{[7, с. 25]}. Мера в значении количества, таким образом, выступая общим свойством различных реальностей, является тем самым, своего рода «общим языком» этих реальностей. Можно провести аналогию с правом, которое так же способно выступить общим языком разных народов при совпадении их правовых культур в определённо части, каким явилось римское право, прошедшее рецепцию, каноническое право и мусульманское право.

Подводя промежуточный итог, отметим, что хотя работа Рене Генона «Царство количества и знамения времени» не относится к политико-правовым, и вообще напрямую не затрагивает вопросов, связанных с государством и правом, она, тем не менее, посвящена проблемам методологии исследований, в соответствии с этим может применяться и в исследованиях правовых. Также Генон вносит свой вклад в учение о мере, количестве и качестве, прибавляя сакральный компонент к этому вопросу, обращая внимание на метафизические аспекты меры, о которых не говорят его предшественники. Рассмотрение же права как проявления меры, в частности – как одной из разновидностей мер общественной жизни с учётом подхода Генона требует обращать внимание на духовные сегменты этого явления, точнее, на его метафизические основания. Характер права как предмета мира идеального не просто допускает, а требует такого подхода к нему, предполагающего учёт его духовных корней и идеальной обусловленности. Хотя само право как регулятор и не является духовным сегментом, а призвано лишь защищать общество от крайностей проявления девиантного поведения, оно должно опираться на духовные и нравственные основания, в противном случае утратит легитимность в глазах населения.

В некоторых моментах, однако, с Геноном можно и не согласиться, в частности, в том аспекте, где он рассматривает меру исключительно количественно, тогда как эта категория имеет и количественный, и качественный сегменты. Единство количества-качества-меры очевидно, поскольку эта категориальная тройка характеризует вещи именно в своём полном совмещении. Не стоит противопоставлять качество и количество, и то и другое – это показатели того или иного феномена, рассматриваемые в единстве, а закон перехода количественных изменений в качественные, обозначаемый категорией меры, действует именно в сочетании трёх названных категорий. Однако, с другой стороны, природа любой категории, а также ещё один закон диалектики – закон единства и борьбы противоположностей, говорят о том, что количество и качество – это стороны одной медали, но, всё же, стороны разные, а между ними пролегает мера. Но это не опровергает, а подтверждает взаимосвязь меры и с количеством, и с качеством.

Рене Генон высказывает ряд идей, весьма интересных и ценных для методологии науки, представляя очень оригинальное видение указанной проблематики. Он, после раскрытия выше нами приведенной характеристики пространства, продолжает свои рассуждения и касательно времени: «Время оказывается ещё дальше отстоящим от чистого количества, чем пространство; можно говорить о временных величинах так же, как и о пространственных, и те и другие обнаруживают непрерывное количество…; но следует, тем не менее, делать существенное различие между этими двумя случаями, потому что, как мы уже отмечали, тогда как пространство можно измерять непосредственно, напротив, время можно измерять лишь сводя его, так сказать, к пространству. То, что измеряют, никогда не является длительностью, но пространством, проходимым в течение этой длительности неким движением, закон которого известен; этот закон, являясь как бы отношением между временем и пространством, позволяет, если известна величина пройденного пространства, вывести величину использованного для его прохождения времени; и какие бы приёмы ни использовали, в конечном счёте нет никакого другого средства, чем это, для определения временных величин»^{[7, с. 37]}. Таким образом, Генон утверждает тезис об измеримости времени пространством, и, по сути, прав, ведь и наши часы как раз построены на этом принципе.

«Истина состоит в том, что время не несть нечто развертывающееся единообразно, и следовательно, его геометрическое представление в виде прямой линии, как его обычно рассматривают современные математики, дает полностью ложную его идею из-за крайнего упрощения»^{[7, с. 40]}. Уже из одной этой фразы можно сделать вывод о том, что в общем и целом Рене Генон выступает убежденным противником линейной концепции истории (отвергая линейность времени), а следовательно, и линейного формационного подхода, отдавая предпочтение подходу цивилизационному. Об этом также свидетельствует и вынесенный на обложку изданной в «Беловодье» книги «Царство количества и знамения времени» символ колеса, суть которого раскрывается мыслителем-традиционалистом в работе, и показывает его сторонником принципа цивилизационного плюрализма и равноправия традиций как путей к единому центру мира. Далее Генон развивает высказанный тезис в нескольких пунктах.

«Первое замечание состоит в том, что не только каждая фаза временного цикла, какова бы она ни была, имеет своё собственное качество, влияющее на определение событий, но что даже скорость, с которой эти события развертываются, есть нечто, что также зависит от этих фаз, и, следовательно, принадлежит скорее качественному, чем количественному порядку»^{[7, с. 41]}. Получается, что не только этапы развития чего-либо, например, общества, уникальны сами по себе, т.е. обладают своими собственными и неповторимыми свойствами, т.е. качеством, темпы развертывания этих этапов зависят от их свойств. «Второе замечание касается нисходящего направления по ходу цикла, поскольку оно рассматривается как хронологическое выражение процесса проявления, заключающее в себе постепенное удаление от принципа…; развитие современного человечества поистине напоминает движение тела, брошенного по склону и продвигающегося тем быстрее, чем ближе оно к низу…»^{[7, с. 42]}. Генон, таким образом, как это явствует из духа не только рассматриваемой, но и других его работ, является приверженцем не идеи прогресса человечества, а идеи его регресса, его отхода от первоначальных принципов Традиции, объясняющих мироздание, утраты исходных знаний частично, а затем и в полном объёме, и, как следствие, общему упадку и деградации современного мира. Конкретно он говорит о кризисе западного профанного мира, однако, вполне допускает и то, что этот мир способен заразить в ходе вестернизации и все остальные культуры, сохранившие ещё элементы традиционного мироощущения.

Очень ярко иллюстрирует его отношение к современным ему западным политическим концепциям следующая цитата. «…Единообразие, чтобы быть возможным, предполагает существа, лишенные всякого качества и сведенные к простым нумерическим «единицам»; такое единообразие в действительности никогда не может быть реализовано, а все усилия реализовать его, в частности, в человеческой области, могут иметь своим результатом более или менее полное лишение существ их собственных качеств и создание из них чего-то такого, что похоже, насколько это возможно, на простые машины, т.к. машина, типичный продукт современного мира, как раз есть то, что в наивысшей из достижимых степеней представляет преобладание количества над качеством. Именно к этому ведут с собственно социальной точки зрения «демократические» и «эгалитарные» концепции, для которых все индивиды между собой эквивалентны, что ведёт за собой абсурдное допущение, что все должны быть равно способными, безразлично к чему; это «равенство» есть нечто такое, чему природа не дает ни какого примера…»^{[7, с. 50-56]}. Удивительные созвучия мы здесь можем увидеть и с философией неравенства Н.А. Бердяева, и с трудами И.А. Ильина, и со взглядами К.Н. Леонтьева. Общность с последним нам видится в сходстве подхода Генона к прогрессу, аналогичного подходу Леонтьева к прогрессу, а также в определенной фаталистичности мыслителей: Леонтьев, как и Генон, также считает, что любой организм, в т.ч. и общество, проходит с неизбежностью стадии первичной простоты, цветущей сложности и вторичного упрощения. Одинаково отношение авторов и к современной им стадии, переживаемой западным миром.

Методологическая ценность трудов Рене Генона в этой части состоит как раз в том, что он приводит существенные аргументы против «религии прогресса», веры в линейное поступательное развитие человечества, а также, по сути, обосновывает на основе традиционных учений вариант цивилизационного духовно-культурологического подхода к истории, типологии обществ, а в конечном счете – и государств и правовых систем. Этот подход в свете современного состояния науки о государстве и праве, а также политико-правовых реалий, видится более перспективным, нежели эволюционистский формационный подход, который даже самими его разработчиками не рассматривался как универсальный. Но даже убедительная критика данного подхода в современной литературе, данная, например, А.Б. Венгеровым, не подорвала привлекательность его простоты в объяснении эволюции и типологии таких сложных явлений, как государство и право. Цивилизационный же подход, не отвергая достижений эволюционизма, всего лишь обосновывает право каждого народа на свою собственную историю, настоящее и будущее, что так актуально для самосохранения этносов в условиях глобализации мира.

Как мы увидели, анализируя традиционалистское учение Рене Генона, можно вести речь лишь о политико-правовых мотивах в нём, мыслитель лишь так или иначе затрагивает вопросы власти, государства, права, специального труда им не посвящая. Наибольшее представление даёт работа «Духовное владычество и мирская власть», где Генон убедительно обосновывает примат и первичность духовной власти и производность от неё всех остальных властей. Что касается других работ, анализируемых в настоящем параграфе, то они отдалённо и косвенно связаны с политико-юридической тематикой, «Царь мира» во многом продолжает логику «Духовного владычества…», но в нём к нашей теме имеет отношение вопрос о функциях правителя, а также о символе весов. «Царство количества и знамения времени» за счёт вопросов методологии науки, а также за счёт раскрытия отдельных аспектов категории меры, которая характеризует сущность права, также связана с юридической тематикой.

В целом можно отметить, что Генон как мыслитель-традиционалист в собственном смысле этого слова выступает своего рода переходником между западной правовой культурой, и богатым наследием Восточной традиции, его работы – это, своего рода, ключ к пониманию исторических особенностей общественного и государственного строя древневосточных государств, да и современных государств Востока. Методологический плюрализм не может допустить исключительного зацикливания на западной правовой культуре, этот принцип требует внимательного исследования восточной традиции, европоцентризм как идеологическая основа в т.ч. и научной методологии, уже во времена Рене Генона себя изжил, утратил все свои положительные качества. И на сегодняшний день политико-юридическая картина мира не может быть построена как единое целое без учёта западной, восточной, латиноамериканской, российской и других цивилизаций как равноправных. В познании глубин Восточной Традиции не обойтись без наследия выдающегося мыслителя Рене Генона.

Подход Генона можно также рассматривать как одну из альтернатив популярной на сегодняшний день постмодернистской философии. С постмодернистским подходом к миру, социуму, а также к проявлениям меры, невозможно согласиться. Устранение ориентиров, демонтаж границ, деструкция самого представления о рамках, границах, пределах, эталонах можно рассмотреть как количественные изменения, которые, при их накоплении, приведут к качественному взрыву порядка в мире, которого не знала эпоха модерна. Безусловно, постановка вопроса об обоснованности модернизации в философии постмодернизма представляется верной, но путь отрицания и разрушения видится ещё более тупиковым, нежели путь исключительно рационального осмысления действительности. И даже в этом анализе последствий постмодернистского подхода мы видим проявление универсальной категории меры, что как раз и подтверждает необходимость исследования теоретических вопросов проявления меры в правовых феноменах.

Исходя из этого ценность традиционализма, традиционных подходов обретает ещё большее значение как в юридических, так и в философско-правовых исследованиях.