Modes of Construction of Social Reality: Autonarration and transgression

Leushkin Ruslan Viktorovich PhD in Philosophy Docent, the department of Philosophy, Ulyanovsk State Technical University 443332, Russia, Ul'yanovskaya oblast', g. G. Ul'yanovsk, S., ul. Ul. 1-Aya sadovaya., 27, of. g. Ul'yanovsk, s. Belyi klyuch, ul. 1-aya sadovaya, d. 27 leushkinrv@mail.ru Other publications by this author

В культуре постсовременности, в эпоху информационно-коммуникативных технологий и виртуальной реальности, не только философы и ученые, но и представители различных слоев общественности все чаще задаются вопросом о границах понимания реальности. Под вопрошание попадает не просто абстрактная модель вселенной или трансцендентальные основания бытия, все чаще внимание обращается на самую привычную обыденную реальность, повседневный и привычный мир. Основания привычной и близкой каждому реальности социального мира все чаще попадают под сомнение, и в той же мере, что и другие рубрики философии требуют основательного изучения.

В данном исследовании представлен социально-конструктивистский взгляд на понимание обыденной социальной реальности. Согласно данному подходу, обыденная реальность не является инвариантной структурой внешней реальности, скорее представляет собой произвольную конструкцию общественных форм сознания ^[1]. В тоже время она не создается кем-то «по заказу», скорее она развивается естественным и закономерным образом в процессе самоорганизации коммуникативных систем. Она представляется как процесс самореферентного конструирования, и имеет автономный характер. На прояснении последнего пункта и сосредоточено данное исследование.

Идея историчности общественного сознания и его содержания, в наше время, не вызывает никаких сомнений, и наиболее глубоко проработана в работах Г.В.Ф. Гегеля, К. Маркса, Л. Фейербаха, К. Маннгейма и других мыслителей. Зависимость структур сознания от социальных факторов показали К. Маннгейм, М. Вебер, А. Шюц, П. Бергер, Т. Лукман. В данной работе осуществляются попытки провести параллели между классической линией социального конструктивизма и таким, относительно современным, конструктивистским направлением, как энактивизм (вдействование). Если кратко охарактеризовать энактивизм, то это такое понимание когнитивных феноменов, при котором «познание понимается как непосредственно укорененное в жизни» ^{[2, 96]}. Попытки сближения данных теоретических воззрений являются достаточно плодотворными, и, в частности, приводят к представлениям о двух режимах конструирования социальной реальности: аутонарративному и трансгрессивному.

Вначале необходимо подробнее разобрать те пункты, в которых социальный конструктивизм пересекаются с энактивизмом. И тот и другой черпают свои основания в критике наивного реализма. Наивный реализм предполагает принятие обыденной действительности, как предельной и истинной, безотносительно к особенностям восприятия и мышления субъекта познающего. Конструктивизм же исходит из такой установки, как реляционизм ^[3]. Принятие того, что знание всегда существует во всей совокупности существующих исторических связей, является первым основанием, на котором строится конструктивистское понимание социальной реальности. Как следствие, в конструктивизме происходит отказ от классического понимания инвариантной истинности.

Идея сконструированного понимания привычной реальности, имплицитно присутствуют еще в философии Р. Декарта, Д. Юма, Дж. Беркли, однако в полной мере, предваряющей современный конструктивизм, воплощаются в теории познания И. Канта. В его работах описывается механизм обусловленности опыта априорными формами чувственного познания, приводящий к становлению мнимой реальности. Именно мнимая реальность, выступая продуктом преобразующей функции познания, является обыденной окружающей реальностью, и в форме истинной реальности она предстать перед познающим сознанием попросту не может. Предельная реальность остается закрытой от индивидуального сознания, которое вынуждено существовать во вторичном мире ложных образов формирующих его привычный мир.

С этого момента начинается исследование достоверности содержания мышления и его связи с объективной реальностью. Теория познания И. Канта, несмотря на выделение принципиально значимых механизмов восприятия реальности, еще далека от современного социального конструктивизма, так как содержание когнитивной сферы остается не просто мнимым но и внутренне присущей субъекту, что, в то же время формирует синхронический способ существования знания. Все это порождает непреодолимые противоречия в понимании природы и сущности реальности, так как процесс «конструирования» здесь понимается, как источник ложного и мнимого знания, негативность конструирования носит отрицательный характер и формирует атмосферу гносеологического пессимизма. Целью же философского и научного познания является нивелирование конструирующего фактора для очищения знания от мнимых образов.

Первые шаги к разрешению сложившихся противоречий в понимании процесса «конструирования» осуществляются в трудах Г.В.Ф. Гегеля. Гегелем переосмысливается значение негативности в данном процессе.

Согласно пониманию философии Гегеля, изложенному А. Кожевом, познаваемая реальность, существующая в форме дискурса, приобретает мнимый вид в силу ее диалектичности. Однако, в отличии от Кантовской критики, диалектичность Гегеля проистекает не из ее внутренней структуры, а из самой действительности. «Ведь именно реальное Бытие, существующее как Природа, производит Человека, который раскрывает эту Природу (и самого себя), говоря о ней, именно реальное Бытие трансформируется в «истину», или в реальность-раскрытую-словом, и становится «истиной» все более «высокой» в той мере, в какой его дискурсивное раскрытие становится все более адекватным и полным» ^{[4, 12]}. Согласно Кожеву, диалектичность, свойственная не просто сознанию, но, в первую очередь, реальному бытию, выражается в объективности самого дискурса, посредством которого бытие открывается. Здесь происходит переоценка значения негативности познающего (конструирующего) сознания, которая, теперь, занимает важное место в диалектическом движении духа. Негативность выступает условием существования тотальности бытия, и его осуществления в форме дискурса, что говорит о невозможности существования дискурса вне негации.

Кожевом критикуется классическая установка разума, имеющая метафизический и гипостазирующий характер. «Как правило, наука считает, что реальность существует независимо от описывающего ее мышления. Но на деле она (обычная наука) никогда не выходит к этой автономной реальности, никогда не достигает этой «вещи-в-себе» Канта-Ньютона, так как сама беспрерывно разрушает эту автономию и эту «вещь-в-себе»» ^{[4, 18]}. Научное познание, по Кожеву, формирует абстракцию независимого объекта и автономного субъекта, которые и порождают ложные представлении об истинности. Эта идея также развивается в философии Г. Башляра и отражена в концепции «грез о веществе». В попытках раскрыть тайну природы рациональными методами наука только сильнее от нее абстрагируется, в то время, как более продуктивным является созерцательное описание диалектической тотальности бытия.

Таким образом, в философии Гегеля, конструируемая реальность перестает быть только мнимой и ложной, и становится онтологически фундированной в реальном бытии. Более того, через понятие «труд», Гегель показывает, что в ходе конструирующей деятельности человек способен свое знание превращать в действительность, то есть производить из ложного знания истинное. Именно негативность, способность к отрицанию и позволяют человеку осуществлять диалектический синтез, то есть добиваться положительного знания. Таким образом, процесс конструирования обыденной реальности перестает быть источником лишь заблуждений, но становится скорее особой реальностью, не истинной и не ложной, но и не иллюзорной.

В философии XX века конструируемая реальность становится прерогативой социальных и коммуникативных систем, и осмысливается понятийный и речевой уровень ее онтологического существования. Достаточно показательными в данном контексте являются идеи Л. Витгенштейна. В фундаментальной работе «Логико-философский трактат», Витгенштейн формулирует способ определения достоверного основания любой теории: «априори знать, что мысль истинна, мы могли бы только тогда, когда ее истинность познавалась бы из самой мысли (без объекта сравнения)» ^{[5, 34]}. Автор утверждает, что истинность не имеет жесткой зависимости от объекта, и является скорее мысленной конструкцией. В качестве достаточного мысленного основания теоретических представлений о реальности Витгенштейном выдвигаются логико-семантические конструкты атомарных фактов, формирующих всю совокупность действительного. Отчасти этот ход близок аналитическому приему Б. Рассела: «везде, где возможно, подставлять конструкции из известных объектов вместо вывода неизвестных объектов» ^{[6, с. 21]}. Тем самым, философы обнаруживают конструктивную природу теоретической модели реальности, и даже более того – принципиальную ее неустранимость. Согласно данной логике, следует избегать какого-либо соотнесения конструкции с объектом, так как, следуя концепции Витгенштейна, обусловливая подобную конструкцию объектом, мы создаем не более чем потенциально противоречивый конструкт.

Тут, формируется понимание, что произведенная и сконструированная человеком реальность не просто не оторвана от бытия, но сама по себе являет род действительного бытия. Согласно логике Витгенштейна, единственная возможность построения непротиворечивой мысленной модели предоставляется нам с отказом от объективной обусловленности (в паранепротиворечивой, интуиционистской и конструктивной логиках попытка избежать внутренних противоречий осуществляется отказом от потенциально эмпирически-детерминированных суждений). То есть, картина реальности будет лишь в том случае правильной и непротиворечивой, если происходит отказ от притязаний на полную объективность. Выходит, что условием онтологического осуществления элемента дискурса, как фрагмента картины реальности, должно выступать нечто, что не редуцируется к внешним причинам. Референтом мыслимых конструкций служат не объекты, но феномены конструктивного уровня, то есть дискурс сам для себя выступает референцией. Возникает следующая проблема: что можно положить в основу мысленной модели или картины реальности, что отвечало бы такому требованию «самореференции»?

В данной работе, образованием, играющим роль самореферентного достоверного основания картины реальности выступает сам конструкт. Конструкт является тем, что имеется вне зависимости от его происхождения, формы, свойств, структуры и соотнесенности, это базовый элемент процесса конструирования социальной реальности. По своим характеристикам конструкт подобен феномену в философии Э. Гуссерля, и также представляет собой самораскрывающуюся безотносительную сущность. Вне зависимости от природы конструкта он воспринимается (либо производится) субъектом таким, какой он есть, и, сообразно своей структуре, конструкт соотносится с когнитивной структурой мыслящего субъекта. Тут, однако, возникает проблема соотнесения субъекта и конструкта.

При соотнесении когнитивного ядра сознания и «внешнего» конструкта, в моделировании сознанием сознания конструирующего, всегда приходится делать поправку на возможность «конструкта сознания». В данной ситуации сознание и конструкт представляют собой рекурсивную систему. Имея комплексное множество элементов, среди которых имеется конструкт, сознание не может иметь конструкт сознания в качестве элемента претендующего на полноту, в данном случае мы сталкивается с парадоксом Б. Рассела. Это не единственная проблема соотнесения конструкта и сознания, так же встает проблема, связанная с пониманием природы сознания как интерсубъективной. Выявляемые противоречия в конструктивном подходе, в данном случае, вынуждают рассматривать самого субъекта как конструкт. В конструктивном подходе можно сделать следующий вывод: мы не можем с достаточной уверенностью говорить о существовании субъекта, но о существовании конструкта субъекта можно говорить с большей уверенностью.

Описываемый подход демонстрирует явные достоинства: при определении элемента конструкта, системных свойств и структурной организации появляется возможность позитивного анализа практического материала. Возможен анализ культурного материала, даже в том случае если конструкт ведет автономное существование, однако, явление индивидуального сознания представляется подобно «налету» культуры на биологических организмах. Последний момент отражает недостаток данного подхода, однако он находит свой отклик в энактивизме.

Идея автономного конструкта в данном случае близка идеи мема Р. Докинза ^{[7, с. 191-197]}. Мем рассматривается им наряду с геном, как универсальный репликатор, или минимальная единица отбора. Человек, как индивидуум в данном случае выступает фенотипическим эффектом репликатора, причем не всей совокупностью фенотипического эффекта или экспрессии гена, а лишь частью (порой даже очень малой) общего фенотипического эффекта, который, инкорпорируясь в среду и другие фенотипы, формирует сетевую структуру. У. Матурана и Ф. Варела, представляя организмы как закрытые системы, рассматривали подобные образования как цепочки коонтогенетических дрейфов (интериндивидуальное существование). Явление коонтогенетической адаптации с точки зрения концепции расширенного фенотипа формирует разветвленную динамическую сетевую структуру. В этой системе центральным элементом (центром динамики, иерархизации) будет являться не особь или индивидуум, а репликатор. Ген при доминирующей биологической организации системы и мем при культурной. То есть с позиции этологии, отдельно взятая особь теряет свое центральное значение, при описании различных биологических явлений, таких как адаптивные реакции, миграции и все поведение в целом. Акцент смещается на элементарную кодирующую структуру, такую, как ген, которая становится, в данных условиях, самореферентной.

Главный вывод для нашего исследования заключается в том, что подобные кодирующие структуры обнаруживаются не только на соматическом, индивидуальном уровне, но и на интериндивидуальном. О чем может говорить идея эволюции речевых форм ^[8]. Возможность существования подобных структур и позволяет говорить о самомреферентом элементе конструируемой картины реальности.

В то же время, несмотря на прогностическую силу, универсальность и широту охвата концепция мема, в конструктивном подходе проявляет ряд слабостей. В ней отсутствует четкое определение мема. Возникает опасность биологического редукционизма.

Во избежание противоречий приходится обратиться к комплексной модели автономного конструкта, рассматривая мем как удачную аналогию. Как форму организации конструктов, аналогичную комплексным мемам, мы рассматриваем дискурс в целом и нарративы, как его составляющие. Нарратив и процесс наррации отражает идею конструирования картины реальности. И для нарратива и для процесса наррации необходимо онтологическое условие, в качестве которого выступает социальная система.

Возвращаясь к когнитивной проблеме конструкта, опять же стоит отметить, что с увеличением автономности конструкта роль индивидуума становится весьма посредственной, индивидуальное сознание выступает как «фенотипический» эффект нарратива, а сознание, представляемое как интерсубъективный феномен, сливается с самим феноменом наррации. Если рассматривать теорию аутопоэзиса в контексте модели социальных систем Н. Лумана ^[9], и подобным образом представлять феномен наррации на базе социальной системы, то это воплощается в феномене аутонаррации. Данный феномен означает лишь то, что наррация может осуществляться на уровне социальной системы и без нарратора, то есть рассказчика, как источника содержания данного рассказа. С позиции постструктурализма в данной идее нет ничего нового, что, например, не было бы высказано Ж. Бодрийяром, она во многом продолжает данную линию.

Таким образом, можно говорить о том, что конструктивистский подход к пониманию феномена наррации формирует представление о ней, как об автономном самостоятельном процессе, который напоминает естественное функционирование живых систем. Данный процесс можно обозначить, как аутонаррация, и его суть заключается в том, что производство фрагментов дискурса в культурной среде происходит в результате его аутопоэзиса или самоорганизации. Дополняется это представление концепцией трансгрессивности дискурса, то есть его способности самостоятельно экстенсивно и интенсивно расширяться и развиваться вследствие его избыточности. Именно трансгрессивный режим существования социального конструкта позволяет ему существовать интерсубъективно, и обеспечивать процесс аутонаррации.

Трансгрессивный режим существования дискурса противоположен по смыслу его трансценденталистской интерпретации. Наррация, в данном случае, представляется как процесс интериндивидуайльной координации элементов дискурса, таких, как конструкты. Преодоление границ субъективной реалности и прорыв в диалогическое смысловое пространство задает потенциал бесконечного качественного преобразования дискурса, как основы картины социальной реальности. Определенная историческая форма картины социальной реальности формирует специфическое онтологическое измерение, некую бытийную локальность. Также можно сделать вывод, что возможно одновременное существование нескольких бытийных перспектив.

Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках проекта проведения научных исследований: «Комплексное исследование трансгрессии как сущностной характеристики современной социально-культурной реальности», проект № 15-33-01222.