Social deviation and experience to deal with them

Boltaevskii Andrei Andreevich PhD in History associate professor of the Department of Philosophical and Socio-Humanitarian Disciplines at Moscow State University of Food Production 129085, Russia, g. Moscow, ul. Godovikova, 9, stroenie 25 boltaev83@mail.ru Other publications by this author

Проституция как форма социальной девиации является предметом всестороннего анализа как в художественной литературе и публицистике, так и в научно-исследовательских работах. Касательно искусства, достаточно привести примеры из русских (Ф.М. Достоевский – образ Сони Мармеладовой в «Преступлении и наказании», драматические картины, описанные А.И. Куприным в «Яме») и французских (на страницах «Отверженных» В. Гюго, «Наны» Э. Золя, «Кандида» Вольтера) авторов.

Первые научные работы в России по данной темы относятся к 1860-гг., что было связано с ростом крупных городов, оттоком части крестьянского населения из деревень вследствие отмены крепостного права и, как следствие, ослабления роли мира в их жизни (назовем только некоторые из них ^[1][2][3][4].
). Изучение проституции активно осуществлялось в 1920-е гг., но было свернуто в сталинскую эпоху, когда было провозглашена полная ликвидация этого явления. Большая Советская энциклопедия давала любознательным читателям лаконичную формулировку: «В Советском Союзе проституция ликвидирована, так как исчезли причины, порождающие и питающие ее» ^[5]. В дальнейшем в массовом сознании советских граждан образ проституки проникал почти исключительно через кино: в комической форме – заграничная поездка Семена Семеновича Горбункова из фильма «Бриллиантовая рука» и на этапе Перестройке в проблемной – героиня Елены Яковлевой в «Интердевочке». На рубеже 1980-1990-х гг. средства массовой информации вновь обращаются к данной социальной девиации, усиливаются голоса за ее легализацию в нашей стране. Перед обществом стоит вопрос, нужно ли ставить проституцию под надзор государства; существуют мнение, что «жрицы любви скажут спасибо, если им разрешат работать легально» ^[6]. В данной работе мы попытаемся дать ответ, так ли это.

В допетровской Руси какие-либо легальные, да и нелегальные заведения («бордели») в нашей стране фактически отсутствовали: подтверждение этому мы находим даже в трудах пристрастных иностранцев, от С. Герберштейна до А. Олеария (здесь следует отделять понятие блуд от проституции: любопытном примером является рассказ маркиза А. де Кюстина: после двухгодичного отсутствия один крепостной приехал ненадолго повидаться с родными.

«Ну, ты доволен, что повидался с семьей? – спрашивает его барин.

Очень доволен, ваше сиятельство, – наивно отвечает крепостной, – жена мне двух ребят принесла. Хорошо, теперь в семье больше народу стало» ^{[7, с. 181]}.

В начале XVIII в. положение начал меняться под влиянием значительного притока иностранцев, в том числе моряков, активно приглашавшихся для становления русского военно-морского флота. Проникновение западных нравов наиболее заметным оказалось в граде Петра, где в середине XVIII в. получило скандальную огласку дело так называемой Дрезденши: урожденной этого города немки, открывшей в доме на Вознесенской улице «увеселительное место», где предлагались «недурные и молодые девицы» ^{[8, с. 55-56]}. При этом еще долгое время большую часть проституток в России составляли приезжие из Германии, Франции, других европейских стран.

Активную борьбу карательными мерами с этим явлением вел мальтийский рыцарь на Российском троне Павел Петрович, в частности требовавший полковым командирам «непотребных не терпеть в лагере…смотреть и оных выгонять». А в 1800 г. вышел указ, согласно которому «развратных женщин, какие есть и впредь сказываться будут, в обеих столицах, отсылать прямо на Иркутские фабрики» ^{[9, с. 65]}.

XIX в. вызвал бурный рост проституции во всех европейских странах: предлагавшие себя на продажу женщины стали неотъемлемыми спутниками крупных городов. Как следствие, начался резкий рост венерических заболеваний, что вызвало обеспокоенность органов государственной власти: уже в 1802 г. парижская префектура обязала проституток проходить медицинский осмотр два раза в месяц; с 1828 г. данная процедура осуществлялась еженедельно ^[10].

В России в 1843 г. были созданы врачебно-полицейские комитеты (ВПК), основной их задачей стали розыск и привлечение к надзору женщин, занимающихся развратом, а так же наблюдать за их явками на медицинские осмотры. Свое окончательное устройство ВПК получили только в 1856 г., но еще долго их деятельность была фактически парализована отсутствием реального надзора за проституцией за пределами столиц.

Освободив Россию от крепостной зависимости, Александр II не смог ее избавить от другой социальной болезни. Однако именно в 1860-е гг. начался процесс регламентации данной отрасли теневого «досуга». Индустриальное общество интенсифицировало непосильный труд этих женщин. Все проститутки в императорской России стали делиться на «билетных» и «бланковых». У «билетных» (вместо паспорта им выдавался «желтый билет») фактически не было личной жизни, ночью они работали, днем спали. «Бланковые» же были свободными в своем графике, но в отсутствии клиентов должны были искать их и днем, и ночью. Зачастую девушки меняли свой статус: «отдохнув» в роли «билетных», они переходили на вольный промысел и т.д.

Стоит сопоставить положение вещей связанных с данным видом девиантного поведения в индустриальную эпоху с тем, как развивались формы социального взаимодействия, очень похожие на проституцию, в эпоху феодальную. Исследователей неоднократно привлекало внимание наличие крепостных гаремов у некоторых представителей российской феодальной аристократии. В общем ряду выделялось заведение у князя Б. Н.Юсупова, который называл себя «магометанином» (на гербе князей Юсуповых красовались египетские пирамиды и нильский крокодил) и содержал при себе гарем крепостных девушек. Следует сказать, что полутатарин-феодал не только обеспечивал своих русских наложниц всем необходимым, но и нанимал для них преподавателей. Женщины в таких заведениях обучались грамоте, французскому языку, танцам, вокалу, их учили разбираться в искусствах. Таковы были причуды земельной аристократии начала позапрошлого века. Но вернемся к отечественной проституции эпохи становления власти капитала.

Французы полагают, что «в России всегда оправдывают преступников, – их называют несчастными» ^{[11, с. 5]}. Общественное мнение считало необходимым оказывать помощь для реабилитации «падших женщин»: в России благотворительные заведения впервые были открыты в Киеве в 1860-е г. при поддержке княгини А. А. Васильчиковой, супруги тогдашнего киевского генерал-губернатора, а с 1862 г. в Санкт-Петербурге при печально известной Калинкинской больнице действовал приют, устроенной графиней Е. К. Ламберт на средства московского купечества. В дальнейшем подобные учреждения были открыты в Москве, Казани и ряде других городов.

Конечно, все это было каплей в море. Первая мировая война вовлекла в проституцию тысячи женщин, вынужденных бежать из оккупированных и прифронтовых территорий. Нищета и голод доводили людей до отчаяния; резко увеличилась детская и подростковая проституция. Изменился сексуальный и моральный климат. Современник считал, что «женщины, преимущественно молодые, и, к сожалению, гимназисточки, очень и очень скверно показали себя в эту войну. В деревнях мало осталось цветущих мужчин и они рады (девушки) «каждому встречному и поперечному» и атакуют его толпой. Ревность! Драки! Ссоры! Царят у нас в деревнях. А сколько у нас появилось маленьких австрияков от женщин, поддающихся соблазну австрийцев. Эти мерзавцы пользуются отсутствием мужей, отцов и братьев. Солдаты, приезжающие из отпуска, жалуются на своих девушек и жен. «Жаль, – говорит, – что я не взял бомбы, я бы их разогнал» ^{[12, с. 198 -199]}.

Унизительный и на тот момент уже архаичный режим государственной регламентации, напоминавший меры античных рабовладельческих полисов, постепенно стал вызывать все больше протестов, как среди общественных деятелей, так и в сообществе медицинских работников. Однако, несмотря на различные собрания и съезды активистов, феминисток, обществ в защиту женщин регламентация проституции была отменена только с падением царской власти…

В начале третьего тысячелетия общество не смогло добиться исчезновения данной социальной девиации. На наш взгляд, для цивилизованной страны является совершенно недопустимым легализация проституции, превращение женщины в «бездушный механизм», своебразный придаток обеспеченному мужчине. Основными мерами для устойчивого снижения данного явления можно назвать:

1. Улучшение социально-экономических условий жизни населения, что позволит избежать вовлечения в эту сферу слабо защищенные слои населения (до сих пор материальные стимулы перевешивают негатив от данного ремесла: проститутка работает в другом городе, чтобы ее не узнали родные и близкие, регулярно проверяется в кожно-венерологическом диспаснере и т.д.). Отметим, что в странах Западной Европы и нефтяных монархиях Ближнего Востока именно приезжие девушки из экономически нестабильных стран являются основным источником пополнения рядов проституток.

2. Наличие национальной идеи, которая сможет избавить общество от аномии, возродит нравственность и в результате вновь перечеркнет выгоды от данной деятельности ее недостатками. Здесь мы обратим внимание и на роль религии, в том числе деятельность православных обществ и т.д.

Ясно одно: занятие проституцией оставляет неизгладимый след на психике женщины, будущей матери. Здесь усматривается прямая связь и с порнографией: «Странно, но акты проституции перед камерой считаются более приемлемыми, чем акты за закрытыми дверями. Эти женщины не изображают и не симулируют половые акты. Их действительно насилуют» ^{[13, с. 203]}. Таким образом, внимание государства и общества должно быть направлено на решение этих социальных язв, которые прямо угрожают национальной безопасности страны. Легализация проституции, как показал исторический опыт, не убирает полностью теневую сторону данного явления, в то же время разрушая генофонд нации. И главный вопрос к лицам, ратующим за режим легализации: хотели бы они, чтобы их собственные дети выбрали в дальнейшем такой путь?..