Mechanisms of Ethnic Fragmentation of Nations in the Era of Globalization: Cultural Aspects

Safonov Andrey Leonidovich Professor, Department of Philosophy, Moscow Region State University and Tula State University, Dr.Sc. 141014, Russia, Moskovskaya oblast', g. Mytishchi, ul. Very Voloshinoi, 24 zumsiu@yandex.ru Other publications by this author

Orlov Aleksandr Dmitrievich PhD in Technical Science associate professor of the Department of Humanities at the branch of Moscow State Industrial University in Zhukovsky, Moscow Region 111395, Russia, Moscow, Moldagulova's str., 10 bld. 3, ap. 202 aorlov2004@yandex.ru Other publications by this author

Проблема актуализации этнических общностей и этнической идентичности в условиях глобального смешения народов и культур все более актуальна не только в качестве глобального социального тренда, но и в качестве научной проблемы, не находящей достаточно полного объяснения в рамках общепринятой парадигмы глобализации, понимаемой как этнокультурное усреднение, ведущее к становлению глобальной социальной общности^[1].

Проблема социального механизма этнической фрагментации остается пределом, преодоление которого требует пересмотра устоявшихся представлений о природе и законах развития этносов и наций ^[2]. При этом ключевым аспектом является онтологическая природа этноса и нации, которые в рамках существующей парадигмы рассматриваются как преемственные формы развития единого феномена, что характерно для сторонников как примордиалистких, так и конструктивистских и инструменталистских теорий.

Однако гипотеза о единосущности этноса и нации не объясняет современную актуализацию этничности и оставляет открытым вопрос о социальной природе общностей, возникающих в рамках полиэтнических государств древности и средневековья.

В качестве альтернативы гипотезе трансформации этноса в нацию была предложена теория, где этносы и нации рассматриваются как длительно сосуществующие, но сущностно различные и дифференцированные по ряду существенных оснований общности ^[3], изложенный в работах ^{[1,2,3,4,5,6]}.

Хотя концепция исторически длительного сосуществования этноса и нации, как онтологически различных общностей, снимает ряд фундаментальных методологических проблем и объясняет механизм актуализации этносов в эпоху глобализации, она вызывает критику с позиций культурологических подходов к социогенезу. В качестве характерного примера можно привести работу ^[7], где приведен набор аргументов, характерный для сторонников данной концепции. Они сводятся к следующим положениям:

• для этноса и нации свойственно общая культура, мировоззренческие и ценностные основания,
• для нации характерно не только политическая, но и социокультурная организация, так что и нации, и этносы являются социальными конструктами, в основе которых «лежат передача определенных культурных паттернов», «различаются лишь уровни и масштаб опосредованного воспроизводства» ^[7],
• государство является единственной формой политической организации нации, в мире не существуют наднациональных политических структур, которые могут составить альтернативу национальному государству,
• в отличие от западноевропейских наций, остальные нации не завершили процесс своего становления. «Процесс формирования политических наций в современном мире не завершен, ряд ведущих стран, в частности Россия, являются политэтническим государствами» ^[7].

Констатируя глобальное нарастание этнической фрагментации и несостоятельность прогнозов о глобальной этнокультурной конвергенции, работа ^[7] пытается объяснить феномен «этнического ренессанса» в рамках модели стадиального перерождения этнической общности в нацию и трактовки глобализации как необратимой этнокультурной конвергенции, что характерно для сторонников культурологического подхода к социогенезу.

Тем не менее, представление о этносе и нации, как единосущных социальных общностях, не может не вызвать серьезных возражений.

Прежде всего, нациегенез традиционно для формационного подхода понимается как стадиальная трансформация более ранней общественной формации (этнос) в более позднюю (нация), ведущая к исчезновению исходного этноса по мере становления нации. При этом мерой завершенности трансформации этнического субстрата в нацию служит этнокультурное усреднение населения государства, степень ассимиляции и интеграции этнических меньшинств:

«Рассмотрение нации, в противоположность этносу, как искусственного образования также представляется неоправданным. По существу национальная и этническая идентичность в равной степени искусственны в том смысле, что этнос и нация являются прежде всего, социальными конструктами. В их основе лежит передача культурных паттернов. Различают лишь уровни и масштаб опосредования воспроизводства» ^[7].

Таким образом, считая и этнос, и нацию «социальными конструктами» Авдеев Е.А. «считает неоправданным» рассматривать нацию как «искусственное образование», причем социальное конструирование сводится к передаче (неясно, искусственной или стихийной) культурных паттернов. Между тем, модель трансформации этноса в нацию через передачу культурных паттернов не объясняет отмечаемую культурологами дифференциацию национальной, этнической и зарождающейся глобалисткой культуры.

Характерно, что в рамках культурологии устойчиво констатируется исторически длительное сосуществование двух различных, хотя и связанных, культур: культуры этнической общности и культуры нации, существенно различных по времени возникновения, механизмам воспроизводства и развития, и конкретному содержанию. Так, в работе ^[8] выделены характерные атрибуты национальной и этнической культуры.

Феномен исторически длительного сосуществования двух культур – этнической и национальной – в культурологии прослеживается в форме дифференциации «народной» культуры от «высокой», национальной (национально-государственной) культуры, создаваемой и транслируемой национальными элитами в рамках социальных структур, связанных с государством.

Основной атрибут народной культуры, как культуры этнической общности – ее воспроизводство через устную традицию, сферу повседневности, в рамках специфичных для этноса кровнородственных и соседских отношений и взаимодействий, а также недифференцированность культурных элит, проявленная в деперсонализации традиций и образцов народной культуры.

«В значительной степени традиционализм этнической культуры связан с тем, что в своем начальном варианте она сформировалась как культура безписьменная. Информация в в этнической культуре, как правило, аккумулирована в человеческом опыте, и по преимуществу предстает в неотчужденном в знаковую форму вербальном, оро-акустическом варианте, естественным образом ориентирующем на воспроизводство» ^[8].

Письменное и литературное творчество приходит в этническую культуру из национальной культуры.

«Национальная культура связана с функционированием государства, и основывается не только на территориальном и языковом единстве и не только на общей письменности, религии и законе. Т.е национальная культура основана на самых различных принципах интеграции, регуляции и организации, которые задаются национальным государством.» ^[9].

Слагаемые национальной культуры – совокупность материальных и духовных ценностей нации, а также практикуемых участниками основных способов взаимодействия с природой и социальным окружением. Национальная культура проявляется в деятельности общества, государства, его социальных институтов, а также национальных традициях, духовных ценностях, стиле мышления и установках, моральных нормах, стереотипах и образцах межличностного и межгруппового поведения и самовыражения, особенностях языка и образа жизни.

Т.о. фундаментальное отличие национальной и этнической культур заключается в том, что национальная культура нуждается в государстве и его институтах, а этническая культура создается и транслируется посредством структур повседневности, которые и являются основой существования этноса. Национальная культура, как и нация, формируется в рамках государства.

Один из доводов в пользу единосущности этноса и нации – сходство, вплоть до тождественности, культурных паттернов. Согласно Креберу А.Л. и Клакхону С., ^[10], культурные паттерны - определенные шаблоны поведения, имеющие символическую основу для передачи и основанные на достижениях конкретных человеческих групп и индивидуумов, сгруппированных в структурированные социальные группы. При этом каждая культура включает широкие "высшие общие факторы", на основании которых строятся паттерны поведения и для поведения".

Соответственно, паттерны, как основные и повторяющиеся элементы культуры, должны пониматься отдельно от социальной структуры. Это связано с тем, что он рассматривает такие глубокие структурные паттерны социальной организации как укоренившиеся и менее поддающиеся трансформации. “Все уровни культуры трактуются как подверженные паттернировнию, но не все в той же самой степени или на той же самой стадии осознания» ^[11].

Т.е. культурные паттерны изменяются медленней, чем социальная структура: после трансформации социальной структуры культурные паттерны еще должны измениться и традиционализироваться. Это связано с тем, что культура представляет собой обобщенный опыт взаимодействия локального социума с окружающей средой и с социальным и политическим окружением. Изменение природного и социального окружения вызывает изменения социальной структуры социума. Опыт же взаимодействия изменившейся структуры нарабатывается и закрепляется в форме культурных паттернов достаточно длительное время. Достаточно длительное время уходит на возникновение и традиционализацию новых культурных паттернов. Таким образом, из теории паттернов следует, т.к. паттерны относительно независимы от социальной структуры, что нельзя однозначно рассматривать преемственность паттернов, генерируемых этносом, паттернам национальной культуры. нации. Что собственно и видно в процессе становления и развития этносов и наций.

Характерно, что концепция культурных паттернов позволяет достаточно четко дифференцировать культурные паттерны, связанные с определенной социальной группой или общностью, причем паттерны, связанные с участием в этносе и в нации, различны не только по содержанию, но и по механизму воспроизводства.

Так, культурные паттерны, формируемые этнической культурой, меняются гораздо медленнее паттернов национальной культуры. В то же время культурные паттерны, связанные с нацией, динамично отражают изменения в политической сфере общества.

Так, культура современной России значительно отличается от культуры СССР. Смена формы политической организации влечет изменение национальной культуры, хотя в определенной части и сохраняет преемственность. Этическая же культура меняется значительно медленней, сохраняя преемственность в гораздо большей степени.

Если встать на позицию о том, этнические культурные паттерны отличаются от национальных лишь масштабом, то для объяснения «этнического ренессанса» придется ввводить теорию обратной деградации культурных паттернов от национальных до этнических.

Соглашаясь с аргументом о том, что государство является единственной формой политической организации нации, надо отметить, что культурологи фиксируют наряду с существующими национальными и этническими культурами, возникновение глобальной культуры, порождаемой глобальными социальными структурами. Культура есть атрибут социальной структуры, культура порождается социальной структурой.

Глобалисткие социальные структуры состоят из транснациональных корпораций, массива мелких и средних транснациональных фирм, образовательных и прочих социальных структур, интегрированных с ними. Соответственно, представление интересов глобальных и наднациональных корпоративных структур требует и порождает создание политических структур, представляющих их интересы в мировом политическом и социальном пространстве поле, характеризующемся разнонаправленными интересами и потенциалом влияния.

Т.о. впервые в истории центром политической системы становится не только государство – возникают альтернативные политические силы, формирующие альтернативный центр политической системы, связанный с глобалисткими структурами.

Характерный аргумент сторонников гипотезы стадиальной трансформации этноса в нацию – использование такого неопределенного и произвольно трактуемого понятия, как «зрелость», «сформированность» нации, односторонне понимаемая как степень культурной унификации, «растворения» этнокультурных особенностей этносов в «плавильном котле» нации. Становление национальных государств традиционно для науки 20 века рассматривается как процесс «трансформации этногосударств и этноимперий, становление национальных государств и национально-имперских государств» в результате экономической интеграции, порождающей стирание и усреднение культурных особенностей.

Завершенность формирования нации трактуются исключительно как завершенность ассимиляции этнических меньшинств, вплоть до формирования моноэтнического государства: «Процесс формирова­ния политических наций в современ­ном мире не завершен, ряд ведущих стран, в частности Россия, являются полиэтническими государствами» ^[7].

Налицо характерный для западной и прозападной социальной философии 19-20 вв тезис о качественной разнице между «старыми», «классическими», европейскими ( или даже «евроатлантическими») нациями Западной Европы, и «незрелыми» вследствие полиэтничности нациями остальных государств мира.

Характерно, что к «несформированным» вследствие сохранения этнокультурного многообразия отнесена современная российская нация, продолжающая историческую традицию Российской Империи и Советского Союза, политическая, экономическая и культурная сплоченность которых вряд ли уступала и уступает западноевропейским нациям.

По сути, «настоящими» нациями объявляется лишь ограниченное число западноевропейских наций, сложившихся к концу 19 века, в то время как население большинства других государств мира, имеющих сходное политическое и социальное устройство, объявляются нетипичными, «молодыми», причем основным критерием «несовершенства» незападноевропейских наций объявляется этнокультурное многообразие данных государств. Соответственно, возникает соблазн объяснить «незавершенностью» нациоегенеза и парадоксы современной этничности.

Прежде всего, «классические» западноевропейские нации и сегодня весьма далеки от «конца истории», как и другие, «незападноевропейские», и переживают системный кризис. Сложившись более двух столетий назад, западноевропейские нации не застыли в своем развитии, а динамически трансформируются, чутко отражая изменения в политической сфере общества, сохраняя при этом свою субъектность, «дух нации», и устойчиво сохраняют свою исторически сложившуюся полиэтничность.

Поэтому утверждение о «завершенности» формирования «классических» западноевропейских наций, и незрелости «незападных», с использованием критерия этнокультурной однородности населения по меньшей мере, спорно.

Моноэтнические государства в современном мире достаточно редки и являются скорее исключением ( Япония, ряд арабских стран), а в Западной Европе представлены разве что Польшей, хотя и там велика доля этических меньшинств достаточно велика.

Этнокультурная неоднородность Западной Европы устойчиво сохранялась и сохраняется во многом независимо от политической интеграции, начиная с политически интегрированной, но крайне полиэтничной и мультикультурной Римской Империи и заканчивая современностью [[12]].

Более того, в ряде европейских стран наблюдается всплеск этнизма и этносепаратизма коренных европейских этносов, который не может быть реакцией на глобальную вестернизацию. Характерные примеры - Великобритания, где актуализируется шотландский и валлийский этнический национализм, франко-канадский национализм в Канаде, фламандский и валлонский национализм в Бельгии, баскский, кастильский, каталонский и канарский национализмы в Испании, бретонский, эльзасский и корсиканский национализмы во Франции, южно-тирольский и сардинский национализм в Италии и т.д.

В рамках теории трансформации этноса в нацию социальный механизм актуализации этничности заключается в том, что полиэтнические нации, «не завершившие» свое формирование из этносов, фрагментируются в результате регрессивного развития, деградации «молодой» политической нации на этнические общности. Фактически, представление о «зрелости», «незрелости» «сформированности» наций, - не что иное, как смешение категорий этноса и нации, не позволяющее дифференцировать и анализировать данные феномены.

В качестве второго механизма этнической (или национальной) фрагментации общества в условиях глобализации предлагается, хотя также не формулируется в явном виде, гипотеза негативного реагирования незападноевропейских общностей (причем непонятно – общностей национально-политических или этнокультурных) или индивидов на глобализацию, которая рассматривается в основном как форма вестернизации.

При этом понятия нации и этноса не определены и часто смешиваются («этнический национализм»), в результате чего взаимодействующие объекты не определены и не дифференцированы в явном виде.

«Политическая и экономическая экспан­сия западноевропейских государств, сопровождающаяся процессами вестернизации незападных обществ, спо­собствует росту этнического национа­лизма, формированию политических наций, распространению института на­ционального государства.», причем « национализм выступает в качестве тенденции, противоположной вестернизации» ^[7].

Таким образом, трактовка этнической (а фактически – все же национальной) фрагментации «незападноевропейской» части Человечества, как реакции на вестернизацию, также во многом исходит из спорного постулата об исторической исключительности западноевропейских наций и, по сути, исключает общие для всех наций и культур закономерности.

Даже если забыть про активное участие в глобализации Китая, многомиллионную миграционно-демографическую экспансию исламского мира и приравнять глобализацию к вестернизации, вопрос о социальных механизмах этнокультурной фрагментации политических наций остается нерешенным и в этом случае: нарастающие в последние десятилетия внутренние межэтнические конфликты в незападных национальных государствах вряд ли порождены борьбой с вестернизацией.

Но хотя национализм периферийных, «молодых», наций во многом отражает антиглобалистские и национально-освободительные настроения их элит, это никак не объясняет роста межэтнической и межрелигиозной конфликтности внутри современного национального государства, когда стороны конфликта входят в состав одной политической нации.

Третий социальный механизм этнокультурной фрагментации, приводимый в работе ^[7] и характерный для ряда инструменталистских и отчасти конструктивистских теорий - кризис нации и связанная с ним деактуализация национальной идентичности, замену которой индивид находит в этнической и религиозной.

«Потеря суверенитета национальным государством оборачи­вается фрагментацией национальной идентичности. Происходит актуализа­ция по большей части забытых в эпо­ху модерна этнических и религиозных идентичностей».

Однако сама по себе деактуализация и фрагментация национальной идентичности, объясняя деактуализацию и смену ведущей идентичности, не объясняет, почему индивид не произвольно выбирает наиболее выгодную для себя альтернативу ( «Государь, назначьте меня немцем» - Салтыков–Щедрин), а безальтернативно принимает якобы утраченную, «забытую» в ходе нациегенеза этническую идентичность своих предков и ближайшего социального окружения, причем возврат к прежней этнической идентичности идет как у этнических меньшинств, так и у государствообразующих этносов.

Очевидно, что выбор индивидами определяемой родством этнической идентичности в качестве единственной альтернативы национально-государственной прямо указывает на то, что индивид не произвольно выбирает «воображаемую», сугубо субъективную идентичность, навязанную извне или имеющую инструментальную ценность, а конституирует факт своего изначального участия в этносе и связанной с ним системе социальных отношений, ролей и статусов.

При этом участие индивида в нации, как в социальной общности, образуемой государством, и связанная с ним национальная идентичность также сохраняется, но отходит на второй план. На наш взгляд, непротиворечивое объяснение феномену инверсии ведущей идентичности с национальной на этническую при устойчивом сохранении обеих идентичностей дает только модель одновременного участия индивида в этносе и нации, как длительно сосуществующих социальных общностях.

Теория стадиальной трансформации этносов в нации оставляет открытой проблему исторически устойчивого существования полиэтнических государств. При этом выделение западноевропейских наций как «истинных» или «окончательно сформированных» наций, и объявление незападноевропейских наций «недоразвитыми» не только не объясняет феномен кризиса нации и актуализации этноса в эпоху глобализации, но и оставляют открытым вопрос о социальной природе древних и средневековых полиэтнических государств и империй, которые при политическом распаде разваливались на исходные этнические комплексы, из которых и создавались в ходе завоеваний и государственного строительства.

Соответственно, выход из теоретического тупика культурологического подхода к социогенезу дает только модель длительного сосуществования этноса и нации, которые должны рассматриваться как онтологически различные социальные общности, имеющие различные механизмы и динамику воспроизводства и развития, взаимодействие которых формирует нередуцируемую сложность исторического развития Человечества.