The phenomenon of cultural reception in the process of socio-cultural interactions between Japan and Russia

Kicheeva Karina Arkad'evna student of the Department of Cultural Studies at Siberian Federal University 660041, Russia, Krasnoyarsk Region, Krasnoyarsk, prospekt Svobodny, 79 AmataCora@gmail.com

В данном исследовании речь пойдет о сути явления рецепций культуры в их актуальном состоянии и их роли в формировании актуального состояния культур. Основной проблемой рецептивного процесса является малоизученность рецептивных факторов, а также особенностей рецепций культуры. Будет рассмотрено существование донорско-реципиентных связей и их роли в культурных процессах. Для раскрытия рецептивной сущности японской культуры вкратце будут рассмотрены особенности формирования и существования японского социально-культурного пространства, его взаимодействие с другими социально-культурными национальными пространствами — в частности, с российским. И попробуем проследить пути предполагаемых рецепций. В конце исследования произведем введение в методологию, при помощи которой будем исследовать значимые феномены, характерные для современной Японии.

Сущность культурных рецепций

Для начала определимся с понятием рецепций как таковых. Рецепции (от лат. Receptio - приятие) — понятие, заимствованное из теории права, подразумевает под собой процесс или совокупность процессов непосредственного или опосредованного приятия, восприятия изначально переданной информации реципиентом — восприемником. В данной работе это понятие будет применено исключетельно к культурам или индивидуумам.

Особенность рецепций как явления заключается в их процессуальной непрерывности, повторяемости, генетической обусловленности (ибо каждая рецепция вытекает из другой, дочерняя — из материнской).

Исторически под рецепциями классическая теория права подразумевала вызванное заимствованием, перенятием прояление той или иной принципиально новой правовой формы у более поздних в своем развитии правовых систем. Так, к примеру, рядом рецепций обладает римское право по отношению к древнегреческому и так далее.

В то же время социологическая трактовка этого понятия предполагает более широкое определение рецепций как заимствований вообще, проявляющихся как в заимствовании культурных норм и практик, так и в перенятии, к примеру, предметов хозяйственного потребления.

Однако следуя такому определению, понятие рецепции продолжает раширяться, включая в себя все новые и новые аспекты заимствований. Так, в настоящее время социологическая наука понимает под рецепциями не только собственно заимттвования, то есть прямые передачи рецепиентным культурам некой информации, но и усвоение этой информации реципиентом. Это значит, что под рецепции на сегодняшний день попадает достаточно большой круг явлений и процессов в современном обществе.

Это порождает определенный хаос в терминологическом разграничении рецепций как таковых от нерецептивных явлений культуры. Ведь по сути, любое явление современной культуры не является уникальным в плане прецедентности, как бы оно ни казалось таковым на первый взгляд. (И действительно — все ноу-хау в большей или меньшей степени суть модернизированные приспособления прошлого, в чем-то превосходящие, а в чем-то уступающие своим предшественникам). Но оно является тем не менее уникальным за счет конкретного расположения в координатах времени и пространства — и это факт, в условиях современной науки пока неопровержимый.

В этом случае мы предпочитаем установить определенные рамки, предложенные, в первую очередь, культурно-историческим подходом. Строго говоря, все явления культуры изначально являются рецептивными. То есть , если следовать логике Шпенглера (который, заметим, все же отрицал влияние культур, но принимал во внимание рецептивность как движущую силу развития молодых культур) — культуры растут из цивилизационного праха, рецетируя, воспринимая все самое необхлдимое для собственного развития и путем сложных, неявных, но ощутимых подспудно механизмов, процессов — отсеивают античный мусор. Таким оразом рецепциями в строго научном (то есть имеющем значение — в данном отрезке времени — в современности), плане следует считать лишь те явления, что возникают сейчас как побочные и желательные (или нежелательные) аспекты взаимодействи современных, ныне здравствующих культур.

Интересный вопрос возникает у исследователя, впервые взявшегося за эту тему: обусловленны ли рецептивные процессы какими-либо факторами? И да, и нет. Рассмотрим по-подробнее суть описваемого явления.

Потребность в рецепции определяется самим ходом человеческой истории, а вернее самим выживанием человечества как конечной целью его бытия на Земле. Люди от самого своего начала как биологического, а затем и био-социального вида вынужденны были выдумывать — изобретать все новые приспособления — орудия труда, посуду, ремесла, предметы искусства и предметы культа. Те же, кто не изобретал — занимались перенятием обретенных товарищами навыков, приятием и усовршенствованиям. Человек, впервые обнаруживший нечто принципиально новое, заметно улучшавшее его утроенный быт, спешил поделиться этим открытием с товарищами. Те в свою очередь могли принять его изобретение — тогда оно вступало в новую фазу и становилось собственно рецепцией — или отвергнуть — тогда оно становилось редуцентом данной культуры.

Следует отметить интересный факт становления конкретных ялвений в различных, несоприкасающихся друг с другом культур: одна и та же плодотворная идея могла в одной культуре получить одобрение и стать успешной рецепцией, а затем и культурной практикой; в то время, как в другой она могла быть отвергнута по разного рода причинам и стать редуцентом. Редуцент этот, как и в биологической генетике, не раз еще потом возникнет в истории данной культуры. Сложно сказать, чем именно обусловленна такая изберательность. Более всего это напоминает игру случая. Так, к примеру, произошло с колесом, изобретенным в разное время египтянами, греками, китайцами, гиксосами, персами, славянами. Каждая культура в некотрой степени создает себя заново, повторяя уже пройденные другими культурами стадии. Стадии эти могут не выражаться материально, как, к примеру, считалось в эпоху Просвещения, когда люди Запада поделили мир на Просвещенную Европу и Отсталые племена и народы. Или значительно более ранние полумифические Арии считались Просвещенными по отношению к своим более примитивным с арийской точки зрения соседям (хотя никто не берется утверждать, что это было подлинно так). Дело не в хозяйственно-культурном стадиальном развии — нет. Мы смеем утверждать, что стадии эти нематериальны, или вернее — условно нематериальны, в том смысле, что не ограничиваются материальными подтверждениями культуры, а лишь располагают ими. То есть культура это есть нечто большее, чем скопище мертвых объектов материи. У каждой культуры есть дух, находящий свое опосредованное выражение в застывших символах (подобно тому, как застывает магматическая порода), а ткже симолах более живых — в языке, традициях, ментальных и собственно духовных достижениях — будь то музыка и искусство , как в Западно-Европейской традиции творчества или же — законотворчество — как в традиции Перуанских народов, или богатство познаний спиритического порядка — как происходит с достижениями, к примеру, шаманских культур, или же — непосредственно религиозного Христианства, Иудаизма, Ислама. И дух этот проходит стадии эволюционного развития. Это и называется подлинной жизнью культуры. При чем стадии эти могут внешне протекать совершенно иначе, в зависимости от культурно-исторических условий, а могут быть внутренне идентичными, так что мы можем невооруженным глазом — а вернее — чутьем — условить эти изменения и внезапно обнаружить в них нечто родственное — совершенно неожиданное за разностью внешних масок исторической ленты.

История есть не более, чем хронология фактов — вымышленных и правдивых, подвергнутых интерпретации (разной степени предвзятости), по которой смелые умы исследователей взяли на себя ответственность — прочертить предполагаемые нити причинно-следственных взаимосвязей.

Таким образом, мы смеем утверждать о стихийности культурно-рецептивного фактора. Но так ли это? В смысле: абсолютен ли такой подход? Безусловно, нельзя упускать из виду фактор случайности культурно-исторического процесса, однако научный подход призывает нам искать более конкретные объяснения, способные удовлетворить тягу человека к конкретике.

Историческая наука первой трети XXI столетия от Рождества Христова, располагает рядом методологических установок, при помощи которых ученые, принимающие их за аксиому, выводят с определенной долей вероятности закономерности происходивших когда-либо событий. Этот метод заключен в поиске повторяющихся факторов культурно-исторической, актуальной событию среды с целью выявления закономерностей . Он построен по принципу алгоритмического начала. В применении на практике это означает — поиск как первопричины (в идеале), так и комплекса причин, способствовавших проявлению именно данной культурной формы и никако другой. То есть: если бы это, и это, и то события не сложились в данной точке пространственно-временного континиума, то конкретное историко-культурное явление или событие видится в рамках историко-культурного подхода невозможным. Таким образом, вокруг историко-культурного информационного поля возрастает система неких причинно-следственных параллельных или взаимопроникающих связей, которые определяют путь рецептивного процесса. Пожалуй, на таком уровне восприятия рецепций мы и остановимся.

Понимание сути и особенностей рецепционного процесса необходимо нам в данном исследовании для обозначения тех рамок, в которых будет проводиться дальнейшая работа с конкретными историко-культурными явлениями Российской и Японской культур, а также для прояснения специфики проблем, связанных с рецептивностью в культуре. Более полное раскрытие этого понятия в узко-специальном аспекте будет способствовать удобству в работе над конкретными исследовательскими задачами в этой области. Итак, под рецепционными процессами в культуре мы понимаем следующее...

Рецепционное взаимодействие

Наша работа посвящена рецепционному взаимодействию современной российской культуры с культурой Японии. Под современной российской культурой нами будет пониматься исключительно культура начала XXI века, являющаяся прямым реципиентом также Советской культры и Культуры Русской. Почему мы не можем продолжать именовать образовавшееся культурное пространство пространством Русской культуры? Потому, что по сути культура российская — да — основывающаяся на базисе культуры русской и переломившей ей хребет культуры российской, – русской уже не является, но все же закономерно является реципиентом обозначенной культуры.

Во время становления Российской Империи, а затем и Советского Союза культура России нынешней, а также частично — Постсоветского пространства вцелом - претерпевала существенные изменения, связанные с инкультурацией «братских» народов, народов Сибири, Кавказа и других - присоединявшихся государств, а также спецификой взаимодействия с ними основной, базисной культуры. Специфика эта изменялась в зависимости от политических и идеологических установок.

Каковы же были эти установки? Изначально Россия развивалась по типу Империи. Это означало подчинение народов Господствующей культуре в одном варианте — и сохранение за ними внутреннего «местного», то есть традиционного порядка — с другой. На практике успешно реализовались оба обозначенных варианта. Советский подход же, закономерно продолжая интеркультуративные тенденции, предполагал наличие некой общей, объединяющей идеалогии, которая навязывалась целой группе – прежде уже утративших некоторую часть своей изначальной самостоятельности – культур. Эти два подхода закономерно приблизили культуру Русскую к культуре Российской, явившейся своеобразным спрессованным микстетом сосуществовавших некоторое время на одной территории культур. Конечно, очевидно, что для Росии более характерна именно «спрессованность» нежели микстетность, ибо подлинное смешение культур происходило лишь там, где они взаимодействовали очень тесно и продолжительное время. Так произошло с культурой народов Поволжья и Славянских народов, с финно-угорскими группами. Кавказские этносы, а также Сибирские народы подверглись взаимной аккультурации с российским этносом в весьма малой степени и — почему мы и называем это «спрессованностью» - слияние культур происходило лишь по швам наибольшего соприкосновения, сохраняя свое культурное ядро нетронутым. В Сибири, в частности, это были поселения локального характера, где русское население смешивалось с местным, «коренным».

Об урбанистической культуре стоит говорить отдельно. Ибо города по сути уже сами являются носителями нового типа пространств. Весьма отличного от той подлинной аккульттурации, что происходила в локальных деревенских сообществах закрытого типа. Город издревле являлся центром торгового и культурного сообщения. Это способствовало весьма интересному конкретному процессу — миксации культур. При этом явного поглощения одной культурой дрогой культуры не происходило — но на базе какой-либо доминантной культуры возникала новая интеркультура города.

Подобные процессы мы можем наблюдать и в современном социуме, где миксация годоских культур и все большая урбанизация культуры вцелом приводит к расширению интеркультурных пространств, где наиболее важным становится именно момент диалога, а рецепции происходят настолько быстро и спонтанно, что наиболее наглядным уже будет не изучение двух взаимодействующих культур, но изучение двух условно — то есть физически изолированных культур. Какими и являются по отношению друг к другу на сегодняшний день культуры современной России и современной Японии.

Теперь стоит сказать несколько слов о самой японской культуре, в ходе данного исследования рассматриваемой нами как донорской.

Для этого, конечно, стоит обозначить несколько ключевых моментов в связи с историей генезиса японской культуры и некоторыми ее особенностями, отличающими ее как от реципиентов, так и от так называемых «донорских» культур, сделавших ее такой, какою мы ее видим в актуальном состоянии.

Японская культура, обладая по своей сути мощным эгрегориальным потенциалом, на протяжении всоего существования не могла, повсему, не воздействовать на соседствующие с ней культуры. Особенность ее развития на протяжении веков заключалась в изолированности от других, континентальных государств, что дало с одной стороны почву для формирования особой, аутентичной, довольно устойчивой в эгрегориальном плане культуры. Чередование же с периодами активных контактов обеспечило необходимую «пищу», без которой не могло бы осуществляться культурное развитие.

Относительную близость эта культура имеет с континентальными культурами сибирских народов (ныне, почти поголовно являющихся малыми), а также Великой Китайской Нацией, ныне вновь наращивающей свои эскпансивные потенциалы и смело бросающей вызов всему остальному, «варварскому» миру. Эта экспансивность, свойственная большой континентальной культуре весьма отлична от той тихой, вкрадчивой, чисто культурной и психо-ментальной «островной» экспансии, которая представлена в мировой культуре Японским, Ирландским, Исландским, Малазийским, Английским явлением и им подобными «подводными течениями».

Популяризация современной японской культуры обусловлена несколькими факторами: экономическим, политическим и культурным. При чем наиболее влиятельными, несомненно, будут являться фактор экономический и культурный, плавно вытекающие один из другого. Ведь именно экономика стала тем опорным пунктом японского возрождения, который обеспечивает его успешность на мировой арене. Но — специфика японской ситуации такова, экономика эта не значила бы ровным счетом ничего, не будь она подкреплена — не исходи она из самого сердца японской культуры и японской ментальности, не являйся она прямым следствием и продолжением природных, культурно-исторических особенностей японцев как нации.

Основы эти заложены в самой японской культуре. Это та совокупность черт, которую этнологическая наука называет менталитетом. А культурология, следуя за поэтами Французской Буржуазной революции — душой народа, ее духом. Японскому мировоззрению свойственны следующие черты: трудолюбие, долг, ответственность, умение ценить красоту момента, понимание того, что все бренно. Подтверждение этому мы находим как в древних письменных источниках и таком явлении как институт самураев, так и в современных социологических исследованиях, согласно которым большинству современных трудоспособных японцев свойственен так называемый «культ компании или корпорации», заставляющий их проявлять не только поголовный трудоголизм, но и самоотверженность по отношению к фирме, где они трудоустроены, а также начальству и его семье. Эти черты по большей части были заложены под влиянием идей конфуцианства, буддизма, религиозного и философского даосизма и самую малость — христианства, гармонично соединившихся в современном светском государстве Японии.

Итак, обозначим эти самые рычаги влияния японской культуры на мировую культуру вцелом. Во первых, это культурный продукт, выраженный в виде медиа-явлений — анимэ, фильмов, манги, литературы в привычном понимании, поп-музыки и клип-артов. Ибо эти же самые явления будут оказывать влияние на современную российскую культуру. Однако сила этих влияний неодинакова. Неодинаковы степень вовлеченности различиных реципиентных культур в ментальную матрицы «донорской культуры». Из этих едва уловимых при дальнем рассмотрении нюансов и будет состоять специфика реципиентности российской культуры по отношению к культуре современной Японии. В настоящей работе речь пойдет именно о литературных рычагах влияниях.

В качестве обозначения взаимодействия культур мы будем иллюстрировать описание особенностей японской культуры сравнительными характеристиками Сибирской и Русской культур. Подобное разделение оправдывается нами различием, существующим между этими двумя ныне тесно сосуществующими культурами. Под Сибирской культурой мы здесь, в данном конкретном исследовании будем понимать культуру народов Сибири, как древнюю, так и ее сохранившиеся на сегодняшний день редуценты. Под русской — культуру дореволюционной империи. Постсоветскую культуру, включившую в себя элементы двух перечисленных выше, мы будем именовать Российской.

Изначально, на заре своего существования, Японская культура пошла путем Китайского развития — то есть экспансии. Но в отличие от Китая, ее духовные потенциалы не имели под собой многовековой истории, но как и всякой культуре ей предстояло найти свой путь, пройдя все соотвествующие стадии развития от возникновения. Этноним «японец» - «Нихондзин», как и страна «Япония» - «Нихон», появляются здесь сравнительно недавно, изначально же эта культура отмечает свое возникновение государством Ямада — первым японским государством, предполагавшим близкое значение этноса к нынешнему его составу. Изначальный культурный состав Ямада был определен вторжением юго-восточных азиатских племен на территорию островов и их последующей экспансией и ассимиляций с местным населением автралоидного или расово европиоидного типа (В основном, мы имеем в виду Айну как группы племен, наслеявших данную территорию до потока переселенцев из Азии). Таким образом, на территории архипелага сливаются, постепенно становясь однородными несколько типов культур: юго-восточная вцелом, китайская в частности, сибирская в целом (как культура представителей предполагаемого Сибирского государства) и культура Айну, согласная в основных тенденциях с культурой Сибири. Считается, что Азия привносит в Японию рисоводчество — и этим самым кардинально меняет путь развития японской культуры на многие столетия. Так, из мясной культуры, культуры рыболовства и собирательства — жители нового государства становятся аграриями, а это в свою очередь означает переход культуры на иные линии развития.

Как известно, аграрные культуры более характерны для развитых групп людей. Это свзязано с оседлостью и большей комфортностью, способствовавшей не только формированию культа силы (который здесь перестает играть такую жизненно важную роль, как в мясоедческой культуре, где выживание стаи зависит от охотника), но и формированию особого культа — культа мудрости и культа плодородия. Именно здесь начинается обожествление женского божества и превращение мужчины из охотника — в шамана, священнодействующего лица, способного пробудить спящие, женские силы Природы. Это приводит в свою очередь к формированию совершенно особого образа мысли, способствующего быстрому росту духовности. Два материальных фактора: снижение агрессивности такой культуры и повышение созерцательности, а значит и наблюдательности — способствуют формированию принципиально новых форм культурной жизни, ранее недоступных для полностью мясоедческих культур.

Итак, Япония становится носительницей рисоводческой культуры. Этот важный шаг в культурной эволюции порождает целый ряд культурных новшеств и изобретений. Улучшаются условия жизни, становится возможным развитие искусств и технологий, что соответствует повышения духовного уровня носителей данной культуры. Таким образом довольно простая рецепция становится мощным толчком к развитию представленной культуры. Что же говорить о более сложных технологических и культурных в узком смысле — нематериальных, достижениях? Переоценить влияние рецептивного фактора невозможно.

Безусловно, интересен, также вопрос о существовании некоего изначального центра всех культурных рецепций, эдакой «золотой культурной жилы», вроде Источника Человеческой Цивилизации. Интересен он именно в контексте реципиентности культур. Ведь наличие его, возможно, ставит под сомнение сам подход реципиетности. Поэтому, попробуем сформировать некоторое конкретное мнение о такой возможности. Учитывая специфику миграционных процессов, на данный момент сложно что-либо заявлять о существовании такого центра. Но мы можем сделать несколько предположений, опираясь на фактологический материал. Упомянутая специфика миграций Человека Разумного, как и Человека Современного, предполагает непрерывность. Давайте предположим, что человечество, все же имело такой центр и проследим алгоритм действий. Человеческая культура, возникнув однажды в одной из своих форм, подобно лозе, стелится по миру, выбрасывая на свет все новые и новые ветри, на которых созревают все новые и новые культуры. В таком случае — есть ли разница в том, какая из культур возникла раньше. Да. Но разница фактологиеская, позволяющяя установить хронологический или — более полно — исторический порядок культурогенеза.

Но тогда остается еще одна вероятность — вероятность стихийного возникновения в нескольких местах культур у разлизных популяций Человека Разумного. Насколько такая вероятность оправдана?

Для объяснения этого обратимся к исследованиями обезьян. Такие исследования родственного человечеству биологического вида, наглядно показывают возможности эмпирической рецептивности, а также могут продемонстрировать степень ее необходимости и ли степень отсутствия такой необходимости. Исследования изолированных популяций высших и низших приматов доказали возможность проявления качественного изменения (в частности — возможности очищать фрукты) в условиях отсутсвия рецептивной среды между двумя популяциями. То же доказывают многочисленные случаи изобретения одного и того же или сходных по функционалу предметов различными людьми в физически и нформационно изолированных друг от друга локациях пространства.

Таким образом, очередным фактором рецептивной ситуации будет являться переменчивость историко-культурных реалий. В случае исторической константности той или иной культуры в определенном отрезке времени, рецепции замедлялись и делались все более слабыми, постепенно приводя либо к краху и регрессии («замершей цивилизации») либо к новообразованиям форм, соотвественно рецептирующих те культурные формы, что были наиболее благоприятны, исходя изданных культурных и исторических реалий, к которым, к слову, относятся и климатические изменения.

Во второй главе данного исследования мы обратимся к конкретному кластеру японской культуры — японской литературе и ее конкретному явлению — творчеству современного писателя Харуки Мураками.

Японская литература имеет древнюю историю, начиная с периода Кодзики — первых летописей, когда появляются первые письменные свидетельства (а то и ранее — ведь, как известно, подлинная история литературы начинается с устного предания). При этом вопрос о её аутентичности весьма спорен, ведь по-большому счету японская литература есть продолжение китайских, а затем и европейских традиций. Но не все столь однозначно.

Японская культура, как это заметно из технологических рецепций, привыкла заимствуя, изменять заимствуемый объект в связи со своей ментальностью. В данном случае условия формирования японской культуры наложили отпечаток не только на самосознание обитателей Ямато, но и на способ их выражения. Мы не станем вдаваться в подробности различий между японской литературой и китайской, тем более, что различия эти зачастую обусловлены различными периодами историко-культурной ситуации в отношениях Японского и Китайского государств. Но обозначить некоторые особенности японской современной литературы здесь видится вполне уместным.

Современной японской литературой называется литература периода с 1868 по 1945 годы. Для этого периода характерны отказ от слепого заимствования китайской литературной традиции и следования ей, попытка составить новую японскую литературу, переориентация на Запад и Европу.

Более подробно мы остановимся на японской послевоенной литературе. Ибо именно к этому периоду принадлежит творчество Харуки Мураками. Период этот хронологически начинается в 1945 году, что привязывает его тематически к окончанию второй мировой войны. Именно это обстоятельство и является по большей части решающим. Свойственная японскому творческому сознанию глубинная рефлексия происходящего находит здесь своё отражение в многочисленных произведениях второй половины XX века, посвященных ужасам войны, катастрофам ядерной бомбардировки, тяжести послевоенных поисков. Писатели вместе с простыми людьми ищут ответ на вопросы: что же такое была эта война, зачем она была нужна и нужна ли вообще и каково должно быть её место в судьбе человека, в его сознании, в его памяти. Среди таких писателей можно выделить наиболее популярных Кэндзабуро Оэ, Осаму Дадзая, Нобуо Кодзиму. Что примечательно, в японской литературе существует принцип деления писателей по поколениям. И принцип этот оправдан тематически.

Харуки Мураками, в отличие от своих старших товарищей, тематику войны как таковую практически не затрагивает. Да, безусловно, в его произведениях есть отголоски войны, но они будто бы теряются на фоне более значимых для героя событий детства и юности. Таким образом, каждому поколению отведена роль глагола своего собственного времени, свидетелем которого он является. Исключение составляют некоторые сюрреалистические особенности автора Харуки Мураками, о которых подробнее мы поговорим в следующей главе.

Итак, обобщая сказанное, следует добавить, что значение японской литературы для всего мира ещё не определено и определить его только предстоит. Литературный мир не стоит на месте, и японская культура, развиваясь во всех областях жизни, продолжает проявлять не только рецепиентную , но и донорскую активность, являясь активной питательной средой для других больших и малых по масштабам культур. Каково же это влияние — нам и предстоит разобраться далее.