Symbolizing success as a socio-cultural reflection

Актуальность рассмотрения процесса символизации успеха в качестве формы социокультурной рефлексии продиктована необходимостью осмысления динамических проявлений феномена успеха в социокультурном пространстве современной России в историко-культурном контексте.

Цель нашего социокультурного анализа динамики феномена успеха – указать на его универсальные объективные историко-культурные характеристики. Эти характеристики реализуются не только в форме «биографического проекта» ^[1] в культуре повседневности, в форме «современной теории успеха как тенденции постмодернити» ^{[2, с. 78]}, но и в форме постоянного социокультурного процесса, «социального дискусра» ^{[3, с. 7]}, сопровождающего историю культуры на всем ее обозримом просторе.

Емко раскрывает социокультурный подход как методологию социологического исследования Ю.М. Резник с опорой на методологический концепт Л.Г. Ионина ^[4]. Беря его за основу, мы должны оговориться, что кроме социально-философского обоснования мы включаем в орбиту нашего внимания так же положения, сложившиеся в философии культуры, т. е. расширяем не только эмпирическую базу социологии, но и сферу обобщений социальной философии. Выделяя общий для социологии и культурологии объект, социокультурный феномен в его динамическом развитии, мы актуализируем научный, философский и повседневный дискурс в качестве предмета культурологического анализа.

Ю.М. Резник указывает: «Человек выражает и реализует свою родовую сущность при помощи универсальных способов и образцов деятельности, совокупность которых чаще всего именуется культурой.

... Поэтому культура выступает в качестве основы, конституирующей не только социальную организацию, но и тип человека» ^{[4, с. 306]}.

Проект НИИ прикладной этики Тюменского государственного нефтегазового университета «Этика успеха» ^[5],[6],[7] 1990-х гг. актуализировал проблему вакуума единой социальной стратегии пореформенной России и постсоветского культурного пространства, образовавшегося в виду дискредитации концепта строительства социалистического общества. Тоталитарная социальная этика, основанная на руководящей роли КПСС и модернистском проекте воспитания советского человека, не могла удовлетворять ни новую правящую элиту, ни многочисленные «экспертные группы» ^[8], в условиях кризиса противоборствующие в насаждении собственных неформализованных «аксиологических шкал» ^[8].

По мнению Д.И. Канарсакого феноменологические категории подобные успеху «не присутствовали эксплицитно в структуре философского дискурса предшествующей эпохи». И «их релевантность ситуации определяется тем фактом, что они до самого недавнего времени были укоренены в пространстве повседневного здравого смысла. В силу такой укоренённости, они и не нуждались в философской рефлексии». «Социальный кризис, деструктурировавший повседневный здравый смысл, разрушил или существенно потряс и смысловой комплекс, обозначаемый категориями данного типа. В этот момент они и попадают в сферу философского познания. Поскольку категория «успех» и близкие ей по генезису категории являлись частью деструктурированной реальности, то в самой своей структуре содержат элементы и способы организации, позволяющие глубже понять механизм образования и функционирования кризиса» ^{[8, с. 4]}.

Опираясь на философскую разработку феномена успеха как механизма конституирования социальной реальности Д.И. Канарского, предложенную авторами «Этики успеха» ^[5] социальную доктрину в форме «Российской идеи успеха» следует рассматривать в качестве аксиологической шкалы, предложенной определенной экспертной социальной группой. Развивая мысль Д.И. Канарского, у нас есть основания полагать, что идейно-содержательная составляющая ценностной шкалы какой-либо экспертной группы не является в философско-аксиологическом смысле новаторством, а обязательно опирается на накопленный ценностный латентный потенциал культуры.

«Доктрина успеха» позиционировалась авторами как модернистский проект, основанный на универсальных этических максимах ^{[5, с. 103-120]}. Цель проекта «доктрины успеха» – модернизация российского, или даже постсоветского, общества. Именно эта цель диктует необходимость презентации проекта в качестве новаторского, а ее масштабность – универсалистские амбиции авторов.

Прежде всего, необходимо отметить множество конформистских оценок предложенной для социальной экспертизы «доктрины успеха» ^[5]. Среди их общих характеристик мы отмечаем повышенный эмоционально-полемический тон, публицистическую направленность, которые раскрывают не столько логику научного поиска, сколько логику просветительской пропаганды. Множественность «дифирамбов» (от греч. διθύραμβος) по существу и является эмпирической доказательной базой универсализма идеи «доктрины успеха», поскольку в едином хоровом порыве слышны голоса политиков, бизнесменов, журналистов и др. слоев общества. Массовое одобрение с оттеняющими общие краски полотна вкраплениями критических замечаний ^{[5, с. 228-241]} – мощный идеологический прием, маркетинговая технология реализации «новизны» проекта. Модернизм «доктрины успеха» схож с отечественным педагогическим модернизмом начала XX века, направленным на формирование «Homo soveticus» ^{[9, с. 179-185]}: хоровое пение как фактор формирования нового типа социальной единицы, нового типа личности. Хор 1990-х гг. авторами «доктрины успеха» формируется приемом «Не клади яйца в одну корзину!». А.Ю. Согомонов так ее поясняет: «Рационализация (проектно-жизненное воплощение) этой мудрости зависит от конкретного времени и пространства. Можно служить одновременно разным господам, вкладывать деньги в разные банки, дружить с разными политиками, писать в разные газеты и т. д. И подобная жизненная линия, очевидно, куда “мудрее” установки на однозначный выбор профессии, жизненного занятия, партнеров, политической лояльности, культурного стиля и прочих недвусмысленно артикулируемых индексов биографической идентичности» ^{[5, с. 103]}. Т. е. универсализм новаторской идеи «доктрины успеха», по словам одного из ее авторов, состоит в том, чтобы положить «яйца» одного сорта, как универсальную идею, в наибольшее число «корзин» (умов).

Схожесть идеологически оправданных за счет актуальности проблематики средств достижения научно не обоснованных результатов модернистских социальных технологий 1920-х и 1990-х гг. в том, что они призваны трансформировать социокультурную реальность путем тоталитаризации идеи воспитания нового типа личности. Это позволяет нам расценивать провозглашаемый модернизм идей в обоих случаях как социальную рефлексию модернизации этических социальных парадигм на определенные условия социального развития. Д.И. Канарский связывает такую рефлексию с кризисными явлениями, характеризующимися противостоянием различных экспертных социальных групп, борющихся за утверждение собственных аксиологических шкал оценки и конституирования социальной реальности.

А.А. Кара-Мурза, давая экспертную оценку «доктрины успеха», указывает: «Идея “успеха”, “состоятельности” – общецивилизационная универсалия, являющаяся базовым элементом любого типа социальности. Утверждение, будто существуют сообщества, для которых характерно “бегство от успеха”, сродни разговорам о “врожденных суицидальных наклонностях” определенного типа социума. Мой тезис, естественно, лишь подкрепляет утверждение авторов доклада об императивности “этики успеха” в современной России – но не потому, что этот императив возник сегодня, а потому, что без него невозможна в принципе никакая цивилизация. Совсем другое дело – какие конкретные модификации “этики успеха” возможны в принципе, кто является их субъектом и какая именно “этика успеха” нужна сегодня?» ^{[5, с. 230]}. Эксперт акцентирует внимание на том, что: 1) универсальность категории социального успеха имеет более общие основания, нежели в анализируемом концепте «этики успеха» (какие конкретные модификации “этики успеха” возможны в принципе?); 2) ценносто-смысловое содержание анализируемого концепта спорно и не обосновано в достаточной мере (какая именно “этика успеха” нужна сегодня?).

Акцент А.А. Кара-Мурзы на неоднозначности и сложности исторических философско-этических аспектов концепта «успех» высвечивает необходимость историко-культурного анализа его развития. Одним из сложных аспектов концепта можно обозначить выраженную в истории философии дихотомию общественного и индивидуального на примере апологетики Сократа, божественного присутствия Христа, критики чистого разума, экзистенций смысла жизни и пр.. «Дихотомию двух типов символов успеха можно наблюдать в античной философской дискуссии стоицизма и эпикурейства. В обобщенном виде мифологических образов Аполлона и Диониса культурно-исторический дискурс социоцентристских и персонооцентристких символов успеха нашел отражение в дихотомии высокого и низкого, элитарного и массового, идеального и утилитарного, вечного и временного в рамках искусства и эстетики» ^{[10, с. 41-55]}.

Притягивающий внимание момент концепции «доктрины успеха» – не скрываемая авторами провокационность проекта: «Организуя экспертно-консультативный проект, мы стремились испытать представленную в докладе гипотезу о том, что основной идейно-нравственной проблемой, значимость которой сегодня поднята до самого высокого государственного уровня, становится самоопределение к двум стратегиям: Россия – на общем пути развития современной цивилизации или Россия – на особом пути. При этом ситуация допускает не просто жесткий выбор между этими стратегиями по закону игры с нулевой суммой, но и создание весьма рискованной – методологически, психологически и т. д. – конвергентной и мозаичной конфигурации ценностей, природа которой во многом определится самой процедурой “конструирования”» ^{[5, с. 7]}. То, что предлагаемый социальный эксперимент создания весьма рискованной конфигурации ценностей идентичен модернистскому проекту большевистской России начала XX века по формированию «Homo soveticus», к 1990-м гг. дискредитированному в общественном сознании народов СССР (или, по крайней мере, очень схож с ним), авторов не смущает. Т. е. им безразлично, что выработанная за время социалистического эксперимента социальная реакция пассивности на технологии социальной терапии, не предполагает успешности нового эксперимента. В сложившихся социокультурных условиях высвечивается единственно возможная цель «стратегии по закону игры с нулевой суммой» авторов доктрины – провокация ради провокации.

Важно, что в результате образуется текст, по объему знаков сопоставимый с собраниями сочинений отечественных классиков художественной литературы, развивающийся и по сей день, социокультурное значение которого можно оценить с опорой на семиотико-когнитивный метод Ю.М. Лотмана.

«Состояние амбивалентности возможно как отношение текста к системе, в настоящее время не действующей, но сохраняющейся в памяти культуры (узаконенное в определенных условиях нарушение нормы), а также как отношение текста к двум взаимно не связанным системам, если в свете одной текст выступает как разрешенный, а в свете другой – как запрещенный.

Такое состояние возможно, поскольку в памяти культуры (а также любого культурного коллектива, включая отдельного индивида) хранится не одна, а целый набор метасистем, регулирующих его поведение. Системы эти могут быть взаимно не связаны и обладать различной степенью актуальности. Это позволяет, меняя место той или иной системы на шкале актуализованности и обязательности, переводить текст из неправильного в правильный, из запрещенного в разрешенный. Однако смысл амбивалентности как динамического механизма культуры именно в том, что память о той системе, в свете которой текст был запрещен, не исчезает, сохраняясь на периферии системных регуляторов.

Таким образом, возможны, с одной стороны, передвижения и перестановки на метауровнях, меняющие осмысление текста, а с другой – перемещение самого текста относительно метасистем» ^{[11, с. 52]}.

В нашем случае речь идет о социокультурных концептах успеха, проявляющих состояние амбивалентности в динамическом механизме культуры. При этом необходимо учесть взрывной характер культурной динамики 1990-х, закономерно, по Ю.М. Лотману, сопровождающимся снижением уровня массовой культуры, связанным с разрывом модернизационными процессами традиционных долгосрочных причинно-следственных связей. Крах советской культуры, сам по себе, не может привести в одночасье к формированию новой российской культуры ни в форме «Россия – на особом пути», ни в форме «Россия – на общем пути» ^{[5, с. 7]}. Единственным следствием кризиса традиционных долгосрочных причинно-следственных связей является множественность «передвижений и перестановок на метауровнях, меняющих осмысление текста», а так же – «перемещений самого текста относительно метасистем».

Таким образом «доктрина успеха» Бакштановского – Согомонова – Чурилова – один из возможных социокультурных концептов успеха социокультурного пространства постсоветской России, отличающийся своей текстуальной выраженностью и экспликацией в научно-философском дискурсе, направленный на утверждение определенной ценностной шкалы в качестве доминирующей. Т. е. мы имеем дело с формой социокультурной рефлексии. Социокультурная рефлексия, в нашем понимании, – реакция социокультурной системы на меняющиеся условия развития, проявляющаяся в переоценке аксиологических шкал общества, в том числе повседневных социокультурных концептов, таких как «успех».

Подводя итог своей экспертной оценке, А.А. Кара-Мурза пишет: «Главная проблема представленного доклада, на мой взгляд, состоит не в том, что авторы недооценивают опасность для либерализма антиправовой “модели удачи”; они верно пишут, что в этом случае “идея успеха может оказаться чуть ли не альтернативой духовным началам этого (т. е. либерального и демократического – А.К.) общества”. Мое существенное уточнение состоит здесь в том, что главная проблема заключается не в дуэли (“один на один”) либерализма с долиберальными моделями успеха (как следует из доклада), а в гораздо более глубокой оппозиции: “цивилизация против варварства”. Здесь, повторяю, оппонентом современной “этики успеха” является не “русская традиционность”, а “русское варварство”. Но – самое главное: в качестве итогового победителя борьбы с “непродуктивным индивидуализмом”, хаотизацией может выступить вообще не либерализм, а нечто “Третье”. Именно так и произошло в начале века: оппонентом распределительного хаоса выступил не либерализм и не демократия, а тотальная социалистическая регламентация, столь репрессивная именно потому, что попыталась обуздать гипертрофию индивидуалистических притязаний» ^{[5, с. 237]}. По существу оппозиция «цивилизация – варварство», употреблена философом в том же смысле, что Ю.М. Лотманом употреблена этическая оппозиция «интеллигентность – хамство» ^[12].

Оппозиции «цивилизация – варварство», «интеллигентность – хамство», «социоцентризм – персоноцентризм», на наш взгляд, могут рассматриваться как ориентиры в поиске универсальных характеристик динамики социокультурного процесса символизации успеха.

Социоцентризм символов концепта успех свидетельствует о том, что:

1) на вершине аксиологической шкалы располагаются универсальные, общие для элементов социальной системы ценности,

2) стратегия социального единства является определяющей жизненной стратегией личности, части данной системы, поскольку гарантирует удовлетворение личных потребностей.

Персоноцентризм символов концепта свидетельствует не только о плюрализме ценностных шкал и их конкурентной борьбе, но и о наличии жизненных стратегий удовлетворения личных потребностей без учета интересов себе подобных.

Очевидно, что персоноцентризм успеха асоциален в своей ценностной ориентации и может быть использован лишь в качестве инструмента провокации поиска альтернативных (новых или латентных) ценностных категорий для обновления устоявшихся. Однако, возглавив социальную ценностную шкалу, персонифицированный успех становится символом социального успеха, т. е. становясь этической нормой, трансформируется в социоцентристкий символ, утверждающий приоритет социального.

Т. о. персоноцентристские символы успеха латентно присутствуют в любой этической системе, но их социообразующая функция ограничивается условием кризиса доминирующей ценностной шкалы. Оппозиции «цивилизация – варварство», «интеллигентность – хамство», важны в определении тенденции развития социокультурной системы. Культура, цивилизация, интеллигентность – концепты социоцентристские в том смысле, что символизируют ценности результатов общественной деятельности в качестве доминирующих, поэтому условие модернизации устоявшейся ценностной шкалы путем актуализации персоноцентристких символов успеха легко может отождествляться с концептами «варварство» или «хамство». Хотя и то, и другое функционально лишь как провокация, социальная рефлексия, стимулирующая модернизационные процессы.