“The city council in under threat of being captured by the foreign element…”: participation of non-proletarian layers of the city population in electoral campaigns of the RSFSR in the 1920’s

Salamatova Marina Sergeevna PhD in History Docent, the department of Theory and History of State and Law, Novosibirsk State University of Economics and Management 630099, Russia, Novosibirskaya oblast', g. Novosibirsk, ul. Kamenskaya, 56 salamatova.m@mail.ru Other publications by this author

Ретроспективный анализ механизма взаимодействия власти и населения в ходе избирательных кампаний 1920-х гг. способствует пониманию современных электоральных проблем на постсоветском пространстве, и потому помимо научного имеет важное политическое значение. 1920-е годы являются уникальным периодом электоральной истории России, когда формировались стереотипы поведения населения на выборах и механизмы взаимодействия населения с властью. Выборы 1920-х гг. являлись воплощением демократии «по-советски». С одной стороны, начиная с 1922 г., никакие партии, кроме большевистской, участия в выборах не принимали, с другой, сохранялись элементы открытости избирательных кампаний, заключавшиеся в возможности забаллотирования одобренных партией кандидатов, выдвижения выборным собранием своих кандидатур, в обсуждении насущных проблем населения.

Советские избирательные кампании 1920-х гг. не относятся к числу малоизученных тем в отечественной литературе. Советская историография рассматривала выборы 1920-х гг. под призмой марксистской концепции, в рамках деятельности советов, руководства коммунистической партии советами, соотношения социальных групп, классов, классовой борьбы в городе и деревне ^{[1, 9, 10]}. Наибольший вклад в изучение избирательных кампаний в горсоветы в 1920-е гг. внес В. П. Андреев, в его работах исследованы динамика участия различных городских слоев и соотношение социальных групп на выборах, особенности организации выборов в городах ^[1]. Современная отечественная историография преимущественно обращается к региональным аспектам проведения избирательных кампаний первой половины 1920-х гг. ^{[7, 11, 17, 22, 23]}. Специальных исследований, посвященных характеристике непролетарской части электорального корпуса 1920-х гг., формированию политического и электорального поведения, проблемам взаимодействия с властью не проводилось. Вместе с тем, эти сюжеты представляются ключевыми для осмысления особенностей становления политической системы в России в 1920-е гг.

Напомним, что советская избирательная система, возникшая в 1918 г., характеризовалась многостепенностью, неравенством представительства жителей города и деревни, действием трудового и политического цензов, производственно-территориальным порядком организации избирательных собраний и открытым голосованием. Конституция РСФСР 1918 г. предусматривала пятикратное преимущество городского населения над сельским при формировании органов власти, при этом преференции для различных слоев не устанавливались, тем самым уравнивалось представительство пролетарских и непролетарских групп населения в городах ^[8].

Городское население составляло менее пятой части жителей РСФСР (по переписи 1926 г. около 18%), но исход выборов в городские Советы был чрезвычайно важным для большевиков, позиционировавшим себя как партию авангарда пролетариата ^{[2, с. 2-13]}. При этом структура городского населения 1920-х гг. была далека от желаемой большевиками, ее значительную часть составляли традиционные городские слои. Непролетарское население городов 1920-х гг. (в электоральной статистике, называемое неорганизованным в профсоюзы) преимущественно состояло из мелких хозяев города: кустарей, ремесленников, кузнецов, извозчиков, крестьян, домашних хозяек, до 1926 г. мелких торговцев, т.е. всех, кого большевики презрительно называли «мещанским населением» городов, доставшимся им от дореволюционного времени. Эти слои советского общества 1920-х гг. занимали промежуточное положение между пролетариатом и мелкой буржуазией, многие из них работали в собственных небольших мастерских, трудились в артелях, или в случае с крестьянами, занимались огородничеством и садоводством, и владели собственным жильем в городе. По мнению советских и партийных работников эти слои обладали «мелкобуржуазной психологией», были несознательными, желали превращения в буржуазию, являвшиеся пережитком буржуазного или скорее даже феодального общества. Советская пресса зачастую карикатурно изображала эти слои населения, как отсталые, буржуазные, «прихвостни» нэпманов ^{[13, с. 10]}. Применительно к выборам, это были весьма разрозненные, многочисленные слои городского населения, безусловно, не являвшиеся базовым электоратом коммунистов.

Низкое качество электоральной статистики существенно затрудняет оценку численности электорального корпуса непролетарских слоев городского населения первой половины 1920-х гг. Дефектность статистики касается как отсутствия сведений о выборах в значительной части городов, так и неточными сведениями о структуре городского электората. Согласно официальным сведениям, в начале 1920-х гг. многие города игнорировали указания центральных и высших советских органов и не предоставляли сведений об итогах выборов. Так, данные по выборам в городские Советы представили в НКВД в 1920 г. – 122 города и поселка городского типа, в 1921 – 150, в 1922 г. – 94, 1923 – 212, 1924 г. – 305 ^{[3, с. 1]}. Ситуация принципиально изменилась только в середине 1920-х гг., когда качеству учета данных на выборах стало уделяться больше внимания, данные по выборам представлялись по большинству существовавших в то время городов, в 1925/1926 гг. – 365, 1926/1927 – 584, 1928/1929 гг. – 709 ^{[3, с. 1; 6, с. 1]}.

Оценку численности непролетарской части городского электората осложняет некачественный учет избирателей, с одной стороны, и невключение этих слоев населения в число городских избирателей, с другой. В избирательной статистике 1920-х гг. учитывались три основные группы избирателей: члены профсоюзов (организованное население), лица, не состоявшие в профсоюзах (неорганизованное население) и красноармейцы. По данным НКВД, интересующая нас группа «неорганизованное население» в городах в 1920 г. составляла 3,9%, 1921 г. – 16,3%, 1922 г. – 10,9%, 1923 г. – 42,5%, 1924 г. – 44,2%, 1925 г. – 44,4% ^{[3, с. 41]}. Очевидно, что причины столь существенных колебаний численности неорганизованных избирателей кроются в их недоучете. В последующие избирательные кампании показатели численности неорганизованного населения стабилизируются на уровне 42 – 44%, в кампанию 1926/27 гг. число неорганизованных избирателей составило 41,5%, в 1928/29 гг. – 44,2% ^{[6, с. 44]}. Что демонстрируют относительную достоверность данных о соотношении различных слоев в электоральном корпусе.

Наблюдения по общероссийской статистике в полной мере подтверждаются анализом первоначальных данных выборов в городские советы, поступавших в НКВД в первой половине 1920-х гг. Значительная часть городов не предоставляла сведений в НКВД, а имеющиеся сведения сложно сопоставимы, поскольку в разных городах учитывались разные категории городских избирателей. В ряде городов учитывались все слои населения, имевшие избирательные права, в других случаях – только рабочие и красноармейцы, в третьих – рабочие предприятий, служащие, члены профсоюзов и красноармейцы.

В значительной части городов в первой половине 1920-х гг. не проводились избирательные собрания для неорганизованных избирателей. Однако число городов, где в электоральный корпус включали неорганизованное население, постепенно увеличивалось. Если в 1920 и 1921 гг. неорганизованное население заявлено среди избирателей менее, чем в четверти карточек выборов, то в 1922 г. число таких городов составляло уже около трети. Так, в 1921 г. неорганизованное население не учитывалось во всех небольших городах Владимирской губернии (Юрьев-Польский, Суздаль, Меленки, Вязники и т.д.), а также во многих средних и крупных городах – Уфе, Твери, Иркутске, Барнауле, Самаре ^[28]. Отсюда и очень низкие общероссийские показатели участия неорганизованных слоев населения (3,9% в 1920 г. и 16,3% в 1921 г.).

В 1922 г. в ряде губернских центров неорганизованное население стали включать в электоральный корпус, к числу таких городов стали относиться Нижний Новгород, Екатеринбург, Уфа, Тверь, Ставрополь, Пермь. Наряду с этим оставалось множество городов, которые проводили выборы только для рабочих и красноармейцев. К их числу, например, относились Барнаул, Самара, города Тамбовской и Саратовской губернии и т.д. ^[27]. Хотя на общероссийскую статистику это повлияло несущественным образом, по статистике лишь 10,9% неорганизованных избирателей числись в составе городских избирателей.

Общей тенденцией динамики электорального корпуса неорганизованных избирателей стало его постепенное увеличение. В кампанию 1924 г. по 305 городам предоставившим сведения, общее число неорганизованных избирателей составило – 1 330 805 чел., в кампанию 1925/26 гг. – по 365 городам составило – 1 631 204 чел. (при этом в статистическом сборнике отмечено что на 01.05.1926 г. числилось 538 городов в РСФСР) ^{[3, с. 241, 243]}. В кампанию 1926/1927 гг. в 584 городах было учтено 3 297 730 чел. В кампанию 1928/1929 гг. в 705 городах – 4 158 250 чел. ^{[6, с. 44 – 45]}. Однако подчеркнем, что этот рост достигался в первую очередь за счет более тщательного учета избирателей и полноты охвата городов в статистике. Составители статистического сборника по итогам выборам 1929 г. отмечали, что «увеличение избирательного корпуса на 1 433 812 человек, составляющее около 18% по отношению к 1927 г., объясняется: образованием новых городских поселков, естественным приростом населения и значительно улучшившимся учетом избирателей» ^{[6, с. 8]}. Судя по данным НКВД, только с кампании 1925/1926 гг. неорганизованные избиратели были повсеместно включены в состав электорального корпуса, до этой кампании по ряду городов стоят прочерки в этой категории избирателей.

Сознательным ли было исключение из избирательного процесса в начале 1920-х гг. представителей неорганизованного населения? С одной стороны, прямых указаний советских органов или директив партии, направленных на ограничение участия непролетарского населения в выборах, нижестоящим советам не давалось. Но и решений об обязательности их участия в выборах также не было принято. В общероссийском и региональном избирательном законодательстве 1920 – 1924 гг. (избирательных инструкциях) регламентировалось только проведение избирательных собраний по производственному принципу, организация собраний для неорганизованного по профсоюзам населения, не регулировалась и оставалась на усмотрение организаторов выборов на местах ^[4]. Как и многие другие избирательные процедуры, не установленные в законодательстве 1920 – 1924 гг. (выдвижение кандидатов, проведение отчетной кампании, определение сроков и места проведения избирательных собраний, определение повестки собрания и порядка голосования, формирование наказов), участие и организация избирательных собраний для неорганизованного населения регулировались на основе сложившейся практики на местах. Это в значительной степени объясняет разнородную картину участия непролетарских слоев населения в выборах. Исходя из ситуации на местах, соотношения пролетарского и непролетарского населения в городах и других факторов, в каждой губернии или области принималось решение об организации избирательных собраний для неорганизованного населения, норм представительства для различных категорий и т.д.

Достоверная оценка численности непролетарской части городского электората в 1920-е гг. также осложнена крайне медленным становлением учета избирателей. Этот учет в 1920-е гг. имел слабо формализованный порядок, составление списков избирателей так и не стало обязанностью избирательных комиссий, поименный список избирателей в формы избирательной отчетности были включены только в 1930 г. Проверявшие ход избирательной кампании инструкторы ВЦИК в 1926 г. отмечали «неправильный подход к составлению списков» ^{[32, л. 318]}. В Нижнем Новгороде и Туле проводились «специальные переписи» избирателей (что отмечалось в качестве положительного опыта), в Саратове был зафиксирован еще более оригинальный порядок учета избирателей по специальным заявлениям: «всем кустарям-одиночкам и состоящим в организации предложено подать лично в комиссию заявление о включении их в списки избирателей. Члены семей кустарей, имеющие избирательные права, должны обращаться с просьбой о включении их в списки избирателей в соответствующие комиссии по перевыборам, женщины – в комиссию от домохозяек, безработные – в комиссию от безработных» ^{[32, л. 319]}. При таком порядке учета избирателей, носившем заявительный порядок, степень достоверности данных о численности городского электорального корпуса, была невысокой.

Проблемы с учетом избирателей (следовательно, и с достоверностью электоральной статистики) признавались официально. В статистическом сборнике, подводящем итоги выборов 1929 г. в качестве одной из причин увеличения численности избирателей в городах на 1,5 миллиона человек называлось «значительно улучшившийся учет избирателей» ^{[6, с. 8]}.

Оценка активности избирателей в первой половине 1920-х гг. также представляет серьезную проблему в силу вышеописанных проблем с электоральной статистикой. Поступавшие сведения в НКВД, формируют чрезвычайно разнородную картину с участием непролетарских слоев населения. Начиная с 1922 г. имеются опубликованные статистические сведения о явке горожан на выборы, с 1923 г. – статистика по различным группам избирателей. Так, статистические данные фиксируют общую явку горожан на выборы в 1922 г. – 36,5%, 1923 г. – 38,5%, в 1924/1925 гг. – 40,5% ^{[3, с. 47]}. Начиная с кампании 1925/1926 гг. явка горожан начала значительно расти (48,7%), достигнув максимальных показателей в 1928/1929 гг.

Ситуация с явкой горожан на выборах не была однородной. Первоначальные данные, предоставляемые в НКВД в начале 1920-х гг., фиксируют чрезвычайно пеструю картину с явкой горожан на выборах. Абсентеизм горожан повсеместно был высоким, при этом в небольших провинциальных городах явка характеризовалась чрезвычайно низкими показателями – от 9 до 23%. Например, в г. Новохоперск Воронежской губернии на выборах, проходивших 30 июня 1921 г., из имевших право голоса 6040 избирателей, приняло участие в выборах – 589 человек (9,7% от избирателей) ^{[27, л. 77]}. В г. Гусь-Хрустальном Владимирской губернии при численности избирателей в 5500 чел., явка составила 507 избирателей (9,2%) ^{[27, л. 65]}. В Змеиногорске Алтайской губернии в 1921 г. из 10861 избирателя явилось 1350 человек (12,4%) ^{[27, л. 37]}. В Суздале Владимирской губернии (численность избирателей – 1485 чел., явка – 342 чел. – 23%) ^{[27, л. 54]}. В городе Юрьеве-Польском Владимирской губернии в 1922 г. имели право голоса 5398 чел., участвовали – 1009 чел. (18,7%) ^{[27, л. 70]}.

В средних и крупных городах, губернских центрах, явка на выборы преимущественно была выше, чем в небольших городах. В некоторых городах достигая половины избирателей. В Твери на выборные собрания 5 мая 1921 г. из 50663 избирателей явились 27557 чел. (54, 3%) ^{[27, л. 30]}. В Ставрополе в 1921 г. из 50000 избирателей, явились 22677 чел. (45,4%) ^{[27, л. 24]}. В Самаре из 111305 избирателей явились 34070 чел. (30,6%) ^{[27, л. 23]}. В Петрограде в сентябре 1920 г. из 611468 избирателей приняли участие 335791 чел. (54,9%) ^{[27, л. 20]}. Наряду с этим, в ряде губернских центров, наблюдался высокий уровень абсентеизма, например, в Иркутске в апреле 1921 г. из 75000 избирателей, участие приняли 15431 чел. (20,6%), в Уфе в 1921 г. из 46 898 избирателей, на выборы явились 9807 чел. (20,9%) ^{[27, л. 14, 21]}.

Уровень активности на выборах неорганизованных слоев населения был еще ниже, чем пролетарских, но также неоднородным. Общероссийские данные за кампании 1923 и 1924 гг. также показывают низкую явку неорганизованных слоев населения на выборы. В 1923 г. она составила 18,7%, в 1924/25 гг. 24,2% ^{[3, с. 53]}. По имеющимся первоначальным сведениям НКВД, уровень активности существенно отличался в разных городах. Например, в 1921 г. в Новохоперске «от граждан приняли участие 0 человек», в Змеиногорске – 7,1%, в Ставрополе – 35%, в Петрограде – 60%, в Краснодаре – 35% ^{[27, л. 7, 8, 17, 20, 24, 37, 77]}. В 1922 г. разнородная картина с явкой неорганизованного населения на выборы сохранилась. В Твери от учтенных домашних хозяек участвовали в выборах 26%, в Перми «от граждан» – 9,6%, в Камне – от крестьянского населения – 3,7% ^{[28, л. 5, 13, 21, 26, 32, 40, 141]}.

Принципиально ситуация с участием непролетарских слоев населения изменилась только в кампанию 1925 г. Связано это было с объявлением политики «оживления Советов», попыткой демократизировать советскую избирательную систему. Новый курс был направлен на расширение контингента избирателей и ограничение административного давления. В циркуляре «О перевыборах советов», утвержденном Политбюро ЦК РКП(б) от 27.01.1925 г. содержалось требование «обратить внимание на привлечение к выборам т.н. неорганизованного населения в городах, до сих пор процент участвующих в выборах, граждан этой категории населения ничтожен» ^{[34, л.16]}. В кампанию 1925 г. впервые стало обязательным проведение избирательных собраний в городах не только по производственным единицам (предприятиям, учреждениям и профсоюзам), но и по территориальным (районам, участкам). В избирательных инструкциях ЦИК СССР от 16.01.1925 г. и ВЦИК от 13.10.1925 г. была закреплена обязательность проведения избирательных собраний для всех слоев городского населения ^{[18, 5]}.

Вместе с тем, массовое участие непролетарской части населения городов выявило ряд проблем для организаторов выборов. При проведении избирательных собраний неорганизованного в профсоюзы населения, перед большевиками стояла сложная задача, с одной стороны, обеспечить высокую явку и активность, с другой стороны, не допустить распространения антисоветских настроений и избрать заранее утвержденный список кандидатов. Удавалось это далеко не всегда.

При общей тенденции снижения абсентеизма горожан во второй половине 1920-х гг., активность неорганизованного населения росла значительно медленнее. Так, явка горожан на выборы в РСФСР 1925/1926 гг. составила 48,7%, 1926/1927 гг. – 59,0%, 1928/1929 гг. – 70,4%, активность непролетарского населения отставала от этих показателей, в 1925/1926 гг. составила 37,3%, в 1926/1927 гг. – 43,2%, в 1928/1929 гг. – 58,5% ^{[6, с. 8–9]}.

Обеспечение достаточной явки горожан на выборы (с кампании 1925 г. выборы с явкой менее 35% считались недействительными), нередко являлось существенной проблемой для местных властей. В первую очередь это касалось городов со значительной долей в структуре непролетарского населения. Начиная с кампании 1925/26 гг. с этой проблемой сталкивались организаторы выборов в Угличе, Новгороде и ряде других городов. После окончания выборов в г. Угличе, Ярославский губисполком обратился во ВЦИК с просьбой утвердить результаты выборов в Угличский горсовет при явке 17%. Просьба мотивировалась отсутствием жалоб со стороны избирателей, «специфическим социальным составом населения, с преобладанием мещанского населения и отсутствием промышленности» ^{[31, л. 97(об)]}, кроме того, губисполком полагал «при отмене выборов нет оснований полагать повышения явки избирателей при наличии указанных условий и сильного абсентеизма» ^{[31, л. 98]}. Новгородский городской исполком обращался во ВЦИК с аналогичным ходатайством, отмечая, что «в 26 избирательных участках неорганизованного населения при троекратном назначении, процент явки ниже 35% и с каждым разом явка становится только ниже, в последний раз составив 16%» ^{[32, л. 28]}. Причина высокого уровня абсентеизма также объяснялась социальным составом населения «неорганизованное население – старое мещанство и чиновничество, с уклоном религиозности и безразлично относящееся к выборам. Продолжать до бесконечности созыв избирательных собраний – бессмысленно» ^{[32, л. 29]}.

Проблему высокого абсентеизма непролетарских слоев городского населения большевикам удалось решить в сжатые сроки, были выявлены основные причины низкой явки населения на выборы и выработан комплекс мер, способствовавших ее повышению. Руководители на местах справились с техническими проблемами организации выборных собраний, служивших причинами низкой активности населения. Были найдены оптимальные сроки проведения выборов, размеры избирательных участков, помещения для проведения выборов и т.д. ^{[20, с. 218]}. Большевикам удалось найти оптимальный набор предвыборных агитационных средств, позволивших существенно поднять явку населения. Традиционное использование в качестве средств агитации печати, радио, дополнилось различными формами наглядной агитации (плакаты, листовки, лозунги), митингами, демонстрациями, ледовыми представлениями, факельными шествиями, состязаниями-маскарадами, театральными инсценировками («агитационные суды») и т.д. ^{[21, с. 9]}. В итоге, к концу 1920-х гг. активность непролетарских слоев населения на выборах существенно возросла, составив в 1929 г. – 58,5% ^{[6, с. 7-9]}.

Значительно более сложной проблемой для большевиков стало обеспечение лояльного поведения на выборах непролетарской части населения. Проблемы с проведением выборных собраний неорганизованной части населения обозначились уже в 1925 г., население восприняло демократизацию «слишком буквально» и стало демонстрировать высокую активность на собраниях, выдвигать различные требования, создавать инициативные группы и т.д. Выборные собрания неорганизованного населения проходили не по запланированному сценарию. Они не желали слушать огромные многочасовые доклады уполномоченных, депутатов, председателей исполкомов, о свершениях советской власти, начиная либо возмущаться, прерывать, либо покидали помещение собрания. Жители городов желали прямого диалога, они активно задавали вопросы представителям власти, присутствовавшим на собраниях, выражали свое мнение, принимали участие в обсуждении.

Распространенным требованием стало уравнение в правах кустарей с рабочими, предоставление налоговых льгот кустарям и ремесленникам, создание профсоюзов кустарей, улучшение бытовых условий в городах (строительство школ, больниц, прачечных, бань и т.д.). В ряде городов звучали и политические требования. В частности, в Весьегонске, Нижнем Новгороде, Угличе распространенными стали требования независимой организации выборов, неучастие партии большевиков в подготовке выборов и предварительном утверждении списков кандидатов в депутаты ^{[30, л. 37]}. Члены горсовета Весьегонска требовали свободной, демократичной работы горсовета, отмечая в жалобе, что «при настоящем положении нет никакого интереса работать в горсовете, сидим, молча на стуле, а если кто пискнет, чтобы задать вопрос или выступить в прениях, того тот час записывают и начинаются всякие преследования и в конце концов арест» ^{[30, л. 39]}.

Кроме того, информаторы ВЦИК фиксировали в качестве массового явления – отказ от голосования за утвержденный список кандидатов в депутаты, «повсеместно неорганизованное население не желало голосовать за списки, предпочитая персональное голосование» ^{[29, л. 111]}. На выборных собраниях кустарей и домашних хозяек, коммунисты не могли рассчитывать на коллективный мандат доверия. Представители непролетарских слоев населения настаивали, что депутатами могут быть только местные жители – плательщики налогов. При разборе конфликта, произошедшего на выборах в г. Весьегонске Тверской губернии в 1925 г. инструктор ВЦИК отмечал, что представители неорганизованного населения говорят: «как могут защищать наши интересы члены профсоюзов и пришельцы (присланные члены партии), когда они сами налогов не платят, или же имеют льготы» ^{[30, л. 46]}.

При обсуждении кандидатов в депутаты, представители неорганизованного населения, исключали из списков представителей пролетариата, ответственных советских и партийных работников. Кустари, ремесленники и домохозяйки выдвигали своих кандидатов и формировали наказы. Так, на выборах в Новониколаевский горсовет в октябре 1925 г. произошел настоящий скандал, выступление нэпманов нарушило весь ход заранее спланированного мероприятия. Неожиданное появление новой политической силы повергло в шок большевистских руководителей. Они даже не успели ничего предпринять, чтобы помешать нэпманам. В результате несколько частных торговцев прошли в горсовет Новониколаевска. В городском совете депутаты от предпринимателей активно защищали интересы частного капитала ^{[26, л. 26 (об)]}.

В уже упомянутом Весьегонске ситуация дошла до открытых протестов населения. Члены Весьегонского горсовета от неорганизованной части населения писали в жалобе, направленной в Центризбирком, что накануне проведения выборного собрания арестовали одного из членов горсовета без санкции Президиума горсовета. В назначенное время «явились избиратели в полном составе и требовали у председателя уездного исполкома выпуска из под ареста члена горсовета. Просьба избирателей не была уважена, поднялся страшный шум, все кричали об освобождении арестованного, но т.к. в просьбе было отказано, и граждане избиратели все того района оставили зал собрания, отказываясь голосовать за предложенные кандидатуры; была вызвана милиция, которая начала запугивать избирателей» ^{[30, л. 46]}. При разборе жалобы выяснилось, что избиратели требовали «свободных выборов» и «советов без коммунистов» ^{[36, л. 36–39]}.

Руководство страны серьезно обеспокоила ситуация с выборами в городах. В докладе Председателя Всероссийской Центральной избирательной комиссии Я. В. Полуяна об итогах проведения избирательной кампании в 1925/1926 гг. отмечалось: «значительный рост активности неорганизованного избирателя в городах ставит перед партийными, советскими органами и профсоюзами задачу усиления активности производственных рабочих и красноармейцев, в противном случае нам угрожает опасность захвата горсоветов чуждым элементом» ^{[29, л. 11]}. Особенную остроту эта проблема приобрела в мелких городах, с преимущественно непролетарским населением. Полуяну представлялась недопустимой ситуация, когда в Калуге, Новгороде, Твери, Златоусте и ряде других городов большинство в городских советах принадлежало неорганизованному населению, во многие городские советы прошли нэпманы^{[29, л. 12]}.

Совершенно очевидно, что местные советские и партийные работники оказались неготовы к неконтролируемой активности населения на выборах, выдвижению требований и критике действий властей. Многие советские и партийные руководители не пользовались популярностью у населения, не были готовы к участию в выборах в условиях конкуренции даже с кандидатами от беспартийного населения. Со всех уголков страны во ВЦИК и Центризбирком посыпались запросы, обращения с просьбой принять меры к преодолению ситуации. Большевики всерьез опасались, что провозглашенная политика «оживления советов» и демократизации выборов, может привести к проблемам с удержанием власти ^{[33, л. 32]}.

Руководство страны незамедлительно отреагировало на эту ситуацию. На объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б), проходившем в июле 1926 г., было принято решение о существенном расширении круга лиц, лишенных избирательных прав, потенциально нелояльных к советской власти ^{[35, л. 83]}. В постановлении указанного Пленума указывалось на необходимость «предохранить советы в деревне и в городе от засорения их эксплуататорскими элементами» путем исключения из числа избирателей «растущие капиталистические элементы» ^{[35, л. 83-84]}. С помощью лишения избирательных прав, большевикам удалось дискредитировать в глазах сослуживцев, соседей, окружающих небольшую по численности, но весьма влиятельную часть представителей непролетарских слоев города ^{[12, с. 97]}.

Второй мерой, способствовавшей формированию необходимых власти составов Советов, стали манипуляции нормами представительства на выборах ^{[19, с. 308]}. ВЦИК установил различные нормы представительства на выборах для организованного и неорганизованного населения. Рабочие, красноармейцы и служащие избирали депутатов от общей численности, а неорганизованное население – лишь от числа явившихся на выборное собрание ^[15]. Так, для Москвы в избирательную кампанию 1926/27 гг. рабочие и красноармейцы избирали одного депутата от 100 чел., служащие – от 600 чел., неорганизованное население – одного депутата от 600 явившихся избирателей ^[16].

Манипуляции с нормами представительства обеспечили промышленному пролетариату и красноармейцам значительный перевес в представительстве в городских советах. Преференции красноармейцев и рабочих были существенны уже в выборную кампанию 1925/26 гг., на каждую 1000 избирателей было избрано 11 депутатов от красноармейцев, 12 – от рабочих, 5 – от неорганизованного населения ^{[3, с. 56-57]}. В 1926/27 и 1928/29 гг. этот перевес увеличился еще значительнее, достигая пятикратного перевеса (14 депутатов от рабочих, 12 депутатов от красноармейцев против 3 от неорганизованной части населения) ^{[6, с. 26-27]}. В тех случаях, когда перечисленные меры не помогали, власть прибегала к прямым репрессиям – арестам и запугиванию ^{[30, л. 46]}.

Однако использование агрессивных агитационных методов, административного ресурса и репрессий не внесло принципиальных изменений в электоральное поведение традиционных городских слоев. Факты нелояльного поведения на выборах городских непролетарских слоев оставались массовыми, «управляемая активность» населением оставалась скорее мифом из отчетов советских руководящих работников, в тот период контроль партии над населением был далеким от тотального.

Эти тенденции отчетливо прослеживаются в официальной электоральной статистике второй половины 1920-х гг. Властям не удалось убедить домашних хозяек, кустарей и крестьян (три самые крупные группы неорганизованного населения) голосовать за рабочих и служащих. Ведущей тенденцией стала поддержка на избирательных собраниях представителей своей группы. В кампанию 1928/29 гг. домашние хозяйки избрали 65,1% кандидатов от домашних хозяек, и лишь 20,9% депутатов от рабочих и 12,2% - служащих. Аналогичными были результаты голосования и по группам кустарей и крестьян. Кустари и ремесленники отдали предпочтение представителям своей группы (51,8%), 25,8% проголосовали за рабочих и 14,9% - служащих. Крестьяне также преимущественно (69,6%) избрали представителей от крестьян, менее четверти депутатов избрали от групп рабочих и служащих (12,7% и 12,0% соответственно) ^{[6, с. 16, 17, 27]}.

Выборы в городах не являлись формальностью и простым утверждением списков кандидатов, по статистике, имеющейся в отчетах Сибкрайисполкома, в ходе выборной кампании 1928/29 гг. при обсуждении кандидатов в депутаты от ячеек ВКП(б) не прошли 36,2% кандидатов, от профсоюзов – 84,5%, от выборных собраний – 85% ^{[24, л. 15]}. Как и ранее, представители неорганизованного населения при обсуждении кандидатов, исключали из списков не только представителей пролетариата, но и ответственных советских и партийных работников. Так, в декабре 1928 г. на выборном собрании неорганизованного населения в Новосибирске была забаллотирована кандидатура председателя Сибирского краевого исполнительного комитета Р. И. Эйхе ^{[25, л. 48]}, аналогичные факты фиксировались в отношении председателя окружного исполнительного комитета в г. Щегловске, секретаря райкома партии и заместителя председателя горсовета в Красноярске и т.д. ^{[25, л. 14-15]}. Следует признать, что к концу десятилетия правящей партии не удалось принципиально изменить электоральные настроения неорганизованной части городского населения.

В целом, непролетарские слои городского населения составляли значительный контингент в электоральном корпусе городов 1920-х гг. (около 40%), численно преобладая в небольших провинциальных городах. Достоверная оценка численности и активности этих слоев на выборах затруднена низким качеством электоральной статистики первой половины 1920-х гг. Состав непролетарских городских слоев характеризовался чрезвычайной разнородностью, его значительную часть составляли традиционные городские слои.

Непролетарское население городов, в отличие от рабочих и красноармейцев, не занимало привилегированного положения в советской избирательной системе. Массовым участие этих слоев стало только с середины 1920-х гг., когда в городах начали проводить избирательные собрания, как по производственным, так и по территориальным единицам. Проведение выборов в 1925 г. в городские советы обозначило две проблемы: низкую явку неорганизованных избирателей и отсутствие лояльности к кандидатам, выдвинутым правящей партией. Если проблема высокого абсентеизма была оперативно решена с помощью организационных и агитационных методов, то протестные настроения горожан преодолеть не удалось. Желаемые большевиками составы Советов достигались с помощью манипуляций нормами представительства, административного давления и прямых репрессий в отношении оппозиционно настроенных избирателей. Вместе с тем, несмотря на отсутствие коллективного мандата доверия правящей партии, нелояльного отношения к большевикам, выдвижения собственных кандидатов и требований, характерных для электорального поведения непролетарского населения городов, их протестные настроения не достигали уровня организации оппозиционных партий или движений, оставаясь в очерченных большевиками политических рамках.