Problems of Studying Russian History of the Late XXth - Early XXIst Centuries and Opportunities of Modern Digital Technologies

Yanik Andrey Aleksandrovich PhD in Technical Science Leading Research Associate, Institute for Demographic Research of the Federal Center of Theoretical and Applied Sociology of the Russian Academy of Sciences 119333, Russia, g. Moscow, ul. Fotievoi, 6, korp.1, of. 1 cpi_2002_1@yahoo.co.uk Other publications by this author

Исследование отечественной истории конца ХХ – начала XXI вв. является сложной задачей как с теоретико-методологической точки зрения, так и в практическом плане, в частности, в связи с существенным изменением природы и объемов источников исторической информации о событиях недавнего прошлого.

Так сложились обстоятельства, что становление истории современной России как научного направления совпало с кризисом исторической науки в целом. Практически одновременно с началом масштабных общественных перемен в стране отечественные историки вступили в период «турбулентности», связанный с пересмотром философских и теоретических основ своей науки, включая теорию исторического знания и теорию исторического процесса. Как отмечают историографы, в конце ХХ в. начался процесс формирования нового исторического мышления и становления новой исторической культуры ^[1-5].

Кризис «большой теории» проявил себя в плюрализме концепций, этическом релятивизме подходов, критической ревизии, казалось бы, давно устоявшихся представлений о тех или иных ключевых событиях истории страны и мира. Неудивительно, что исследование истории трансформирующегося общества инструментами науки, находящейся в процессе трансформации, привело к противоречивым результатам, «войне нарративов» и необычайно высокому «градусу» дискуссий едва ли ни по любой высказанной позиции.

Характерно, что отсутствие консенсуса среди исследователей по поводу содержания и смысла исторических процессов «эпохи перемен» в СССР и России носит не только теоретико-методологический, но и культурно-философский, мировоззренческий характер. За диаметрально противоположными оценками ключевых событий и процессов истории современной России нередко скрывается конкуренция различных «картин мира» и разных представлений о должном. Это явление объективно, поскольку в трансформирующемся обществе одновременно сосуществуют несколько разных «Россий» – каждая со своей моделью культуры, со своей экономикой, с собственными сценариями жизни и обыденными практиками, со своей особой исторической памятью. И то понимание истории недавнего прошлого, которое представляется «очевидным» и правильным для одной части социума, может оказаться абсолютно неприемлемым для другой. Поэтому, когда экономисты, историки и политологи, юристы и социологи сходятся в непримиримой дискуссии, их попытки доказать, чья позиция более объективна и научна, могут оказаться изначально безнадежными, поскольку все они выступают выразителями позиции разных «Россий».

Феномен социальной обусловленности гуманитарного знания и постмодернистский постулат «сто голов – сто истин» – обстоятельства объективные, однако существует еще целый ряд субъективных факторов, которые препятствуют формированию согласованных представлений о сложнейшем периоде отечественной истории.

Во-первых, известно, что гуманитарное знание в значительной степени является конвенциональным, производным от актуальных для данного конкретного социума культурных и политических императивов, от принятой системы ценностей, от сложившихся представлений о том, что считается «истинным знанием», а что – нет. Возможно, поэтому многие историки не считают недавнее прошлое возможным предметом исследования. Проблема не столько в отсутствии сложившейся источниковой базы или незавершенности исторических процессов, сколько в отсутствии общественного консенсуса по поводу того, какие оценки в отношении тех или иных исторических событий и персонажей следует считать «истинно научными», а какие – всего лишь личным (и спорным) мнением авторов.

Во-вторых, отечественному социально-гуманитарному знанию издавна свойственна привычка к «черно-белому» видению окружающей действительности. Этот подход помогает выпукло фиксировать культурологические полюсы смыслов, но не дает возможности детально разглядеть и проанализировать картину реального мира в ее бесконечной изменчивости.

В-третьих, исследователю современности очень сложно рационально осмысливать свои наблюдения об окружающем мире, поскольку он сам вовлечен в «поток истории» – на его глазах одновременно происходит множество разномасштабных и разноскоростных процессов, причины большинства которых недостаточно ясны, а следствия еще себя не проявили. Будучи очевидцем происходящего, он может фиксировать лишь отдельные факты из динамичного калейдоскопа событий. В результате последующая работа по установлению причинно-следственных связей и логики «хода истории» больше напоминает попытку воссоздать утерянный кинофильм на основе разрозненных фотографий и является актом скорее художественным, чем научным. Многообразие авторских нарративов об «эпохе перемен» – наглядное тому подтверждение.

С одной стороны, подобное разнообразие доступных источников и живых свидетелей событий обеспечивает невиданное ни в какой иной познавательной ситуации богатство исследовательских возможностей. С другой стороны, именно это обстоятельство создает большие трудности для практической организации исследований и формирования на базе эклектичного разнообразия фактов, авторских позиций и мнений объективного научного знания.

В-четвертых, все возрастающая «нарративизация» гуманитарного знания практически поставила знак равенства между работой историка и литератора. При этом, как писал французский философ-постмодернист и теоретик литературы Жан-Франсуа Лиотар(Lyotard, Jean-François, 1924–1998), нарративное знание «не придает большого значения вопросу своей легитимации» ^{[6, с. 69]}. Исследование истории заменяется рассказом об истории (HistoryVSStory). В результате проблема соотношения объективности и нарративности исторического знания является одной из ключевых методологических проблем современной исторической науки в целом и истории современности в частности ^{[7, 8]}. Поскольку у всякого нарратива есть сюжет, интрига, развитие, кульминация, он интересен и убедителен сам по себе, поэтому рассказчику нет нужды прибегать к аргументации или приводить доказательства. Такого рода произведения очень устойчивы и способны бесконечно долго циркулировать в общественном сознании. В итоге часть научного исторического знания замещается знанием обыденным или мифологическим, которое в людском восприятии обладает силой научной аксиомы и не требует доказательств.

Как известно, мифологическое знание представляет собой нерасчлененное единство рационального и эмоционального отражения действительности. Мифологическое сознание осваивает действительность не путем выяснения причинно-следственных связей, а путем художественно-образного описания природных и социальных процессов, путем создания нарративов. Использование мифологических объясняющих конструкций и личностно окрашенных нарративов (версий очевидца), как уже отмечалось, особенно характерно для истории современного периода. В результате на сегодняшний день в имеющемся массиве знаний об отечественной истории конца ХХ века объективно сохраняется некая недосказанность, неполнота, как в области фактов, так и в области интерпретаций. И проблема заключается в том, что свято место пусто не бывает: отсутствие ясной научной картины причин и следствий событий, которые «потрясли мир», замещается мифологическими описаниями происшедшего. Причем по мере возрастания объема фиктивных знаний начинают проявляться их системные свойства, а в конечном счете в информационном пространстве возникает устойчивая сетевая структура мифов о современной истории.

Представляется, что одним из инструментов преодоления мифологизации гуманитарных знаний об отечественной истории конца XX – начала XXI вв. является мультидисциплинарный, многофакторный подход, учитывающий все многообразие фактических данных и оценочных мнений. Очевидно, что мультидисциплинарный подход позволяет расширить, сделать более объемными представления «узких» профессионалов о смысле и значении «эпохи перемен». Например, события, которые исследователь политической истории может посчитать проявлением волюнтаризма или стечением случайных обстоятельств, в координатах экономических наук выглядят проявлением общих закономерностей, связанных, например, с большими экономическими циклами, с процессами смены экономических укладов и т.д. Напротив, историки или политологи с фактами на руках могут доказать объективность и логичность разного рода решений, которые экономистам представляются загадочными и необъяснимыми.

Комплексный многофакторный подход с опорой на достоверные хронологические данные позволяет учесть в историческом анализе не только внешнюю событийную канву эпохи перемен, но также логику глубоких внутренних процессов, проявления которых порой остались незамеченными современниками. Совмещение знаний о внешних «быстрых» процессах и «медленных» глубинных трансформациях позволяет получить новый уровень научного понимания, происходившего и избежать логических ошибок в построении причинно-следственных связей.

Способствовать решению этих сложных задач могут современные информационно-коммуникационные технологии (ИКТ), в частности, создание больших междисциплинарных информационно-аналитических платформ и развитие цифровой исследовательской инфраструктуры социальных и гуманитарных наук в целом. Как известно, история мирной экспансии компьютерных наук в «суверенные юрисдикции» гуманитариев насчитывает уже более полувека. Поначалу особенности предмета и методологии социально-гуманитарных наук объективно поставили на первый план вопросы обеспечения удаленного доступа исследователей к максимально большему числу хранилищ социально-гуманитарных знаний и объектов историко-культурного наследия. Поэтому во второй половине XX в. активно, хотя и недостаточно системно, развивались проекты, связанные с цифровизацией фондов библиотек, архивов, музеев, различных институтов памяти, до этого традиционно существовавших в материальном виде. На рубеже XX–XXI веков возникла потребность в создании единой цифровой инфраструктуры гуманитарных исследований, способной объединить различные ресурсы на базе согласованных стандартов, а также предоставить более широкую палитру пользовательских сервисов и аналитических инструментов для работы с объединенными массивами источников и научных данных ^{[9, 10]}.

Такая инфраструктура не только упрощает удаленный доступ исследователей и любых других пользователей к разнообразным хранилищам данных социально-гуманитарных наук в рамках универсальных информационно-аналитических платформ, но также предоставляет новые возможности для повышения эффективности и качества самих исследований. Последнее становится возможным не только за счет использования цифровых технологий, но прежде всего в результате создания благоприятной исследовательской «экосистемы», способствующей развитию межличностных коммуникаций, увеличению возможностей для быстрого создания распределенных исследовательских коллективов, постоянного информационного обмена и распространения научных знаний.

Для стимулирования процессов возникновения такого рода научных экосистем, в которых естественным образом будут развиваться междисциплинарные контакты, происходить своего рода «конвергенция» методологических подходов и позиций, могут быть использованы концептуальные подходы современных бизнес-стратегий цифровой экономики ^[11]. В условиях Интернет-революции и «гиперсвязанного мира» ^{[12, 13]} гарантии успеха того или иного продукта все чаще обеспечиваются не столько творческим прорывом гениальных разработчиков компании, сколько путем вовлечения большого числа будущих потребителей в процесс «сотворчества». В подобной модели основное внимание уделяется созданию и поддержанию эффективного функционирования информационно-коммуникационных платформ, которые становятся инструментом интеллектуального краудсорсинга, помогают консолидировать представления пользователей о характеристиках желаемого продукта, провести его тестирование и оценить перспективы будущих продаж, т.е. достигнуть некоего консенсуса на основе множества точек зрения, методологий и подходов.

Очевидно, что развитие цифровой исследовательской инфраструктуры в области социальных и гуманитарных наук выполняет аналогичную миссию: междисциплинарные платформы с развитыми коммуникационными функционалами не просто предоставляют ученым доступ к большим массивам данных и полезные аналитические инструменты, но сами по себе способны ускорять процессы возникновения сообществ исследователей, содействовать формированию комплексных подходов к анализу недавнего прошлого, стимулировать достижение консенсуса в интерпретации сложнейших событий отечественной истории.

Важным способом конструирования многомерного, объемного взгляда на «эпоху перемен» является использование возможностей информационно-аналитических платформ как технологической основы для создания детального фактологического «каркаса» истории исследуемого периода. При этом верифицированные факты о событиях должны сопровождаться совокупностью объясняющих нарративов, сформулированных представителями различных социально-гуманитарных наук. Рассмотрение основных событий и закономерностей недавнего прошлого в концептуальных полях различных гуманитарных наук – экономической истории, политологии, конституционного права, социологии, регионоведения, культурологии, религиоведения и т.п. (с применением свойственных каждой дисциплине понятийных систем и исследовательских методов) представляется достаточной гарантией того, что построенные в итоге анализа разные предметно ориентированные версии «одной и той же» истории образуют в своей совокупности достаточно приближенную к реальности модель современного исторического процесса.

Кроме того, современные системы хранения информации допускают возможность размещения в них практически неограниченного количества данных об исторических событиях. Поэтому специалисты все чаще говорят о возможности применения технологий обработки и анализа «больших данных» для поиска скрытых закономерностей в цифровых массивах исторической информации ^[14]. Очевидно, что существенными проблемами в такого рода исследований является создание эффективных методик подготовки неструктурированных данных для последующего машинного анализа, а также точная постановка задач разработчикам алгоритмов Data Mining с целью получения результатов, пригодных к интерпретации.

Тем не менее, перспектива создания массивов «больших исторических данных» содержит в себе уникальные исследовательские возможности как с точки зрения восстановления «лакун» в описании тех или иных процессов, так и с точки зрения моделирования различных вариантов возможных будущих состояний общественной системы. Если хронологическая база содержит верифицированные данные о десятках и сотнях тысяч исторических событий из самых разных сфер жизни общества, то аналитики могут работать с ней, как с временным рядом, который представляет хронологически упорядоченные результаты наблюдений за изменением состояния общественной системы в целом ^[15].

Потенциальная возможность с помощью технологий обработки больших данных «восстанавливать» пробелы во временных рядах является чрезвычайно ценной для истории современности, поскольку из-за объективных проблем познания процессов, протекающих практически «в режиме реального времени», а также особенностей состояния источниковой базы (не все события «отложились» в источниках, не все источники обработаны или доступны исследователям), информация о недавнем прошлом, несмотря на ее обилие, является фрагментарной. Лакуны в хронологии оказывают негативное влияние на качество исторических исследований в целом и построение объясняющих концепций в частности. Иногда один-единственный факт способен полностью поменять интерпретацию тех или иных исторических событий ^[16]. Анализ «больших исторических данных» способен обнаружить нарушение внутренней логики развития тех или иных процессов, указать исследователю на наличие пробела и необходимость поиска недостающей информации.

Как уже отмечалось, одной из проблем исторических исследований недавнего прошлого являются особенности источниковой базы периода. С одной стороны, существует феномен неудовлетворенного спроса исследователей на архивные документы по истории современности ^[17], поскольку состояние дел с «цифровизацией» фондов отечественных архивов, особенно по истории конца ХХ – начала ХХI вв., пока оставляет желать лучшего. С другой стороны, возник ряд новых проблем, связанных с изменением природы источников исторической информации в условиях интернет-революции.

Современная история все больше «откладывается» в новых формах источников, часть из которых с момента появления имеет только цифровой характер (англ. borndigital) (электронные СМИ, электронное делопроизводство, сайты в сети Интернет и пр.). То обстоятельство, что электронные ресурсы могут служить источником информации по истории современного периода, давно не вызывает сомнения. Однако с методологической точки зрения многие существенные вопросы, связанные с определением научного статуса такого рода источников, принципов анализа и использования содержащейся в них информации, оценкой ее надежности и репрезентативности остаются еще не решенными в полной мере. Как отмечают специалисты, подлинно научная методология изучения цифровых исторических источников и интерпретации результатов их количественного и качественного анализа может быть создана только на основе междисциплинарного синтеза ^{[18, 19]}.

Предметом размышлений историков и философов науки являются сегодня также вопросы соотношения количественных (квантитативных) и традиционных методов исследования исторических источников. Очевидно, что одной из сильных сторон количественного анализа массивов исторической информации является возможность обеспечить высокую достоверность и сравнимость получаемых результатов ^[20]. Сложности этого метода связаны с уже опоминавшимися проблемами интерпретируемости извлекаемых «скрытых данных», необходимостью тщательной проверки валидности применяемых методов машинной обработки информации с целью профилактики «фантомных» зависимостей и ошибочных интерпретаций.

Очевидно, что всестороннее развитие цифровой инфраструктуры социально-гуманитарных исследований, включая совершенствование теоретических подходов Digital Humanities и аппаратно-программного обеспечения, будет способствовать созданию необходимых возможностей для решения этих задач.

Необходимо также отметить, что в настоящее время прежний энтузиазм по поводу перспектив использования различных высокоинтеллектуальных технологических решений (вроде Data Mining или 3D-визуализации) в области социально-гуманитарных наук сменился более критичным подходом в связи с необходимостью соотносить ресурсоемкость проектов с «общественной полезностью» полученных результатов. Например, цели и задачи проектов, связанных с созданием трехмерных цифровых моделей исторических памятников и артефактов, применением 3D-реконструкций, все чаще становятся предметом критического переосмысления, поскольку созданные огромным трудом результаты не привлекают массового внимания общественности, да и самих коллег по научному «цеху». Великолепные цифровые модели исторических артефактов нередко разделяют судьбу своих оффлайн-прототипов из музейных запасников, куда никогда не заглядывает публика. В современном мире, где одним из ключевых приоритетов является эффективность расходования ресурсов и подотчетность всех институтов, использующих средства налогоплательщиков, обществу, вопрос об общественной полезности созданных учеными цифровых ресурсов, об их вкладе в решение тех или иных общественно значимых проблем становится одним из наиболее актуальных. Решение этой задачи – дорога с двусторонним движением. С одной стороны, необходимо продолжать вкладывать средства в поддержание и развитие цифровых инфраструктур, сетей с тем, чтобы создавать условия для возникновения устойчивых исследовательских экосистем. Чтобы ресурсами пользовались, они должны, как минимум, существовать. С другой стороны, разработчики должны учитывать, что в современных условиях «полезность» любого научного результата уже не представляется для общественного мнения аксиомой. Какие бы убедительные аргументы ни приводили ученые в пользу важности того или иного цифрового ресурса (например, научно-образовательного), он не станет посещаемым, если принцип «ориентации на пользователя» и «полезного влияния» (англ. impact) не будет изначально заложен в перечень приоритетных задач. Очевидно, что успешное решение подобной задачи также возможно лишь на основе координации усилий многих специалистов, причем не только ученых, но и, к примеру, профессионалов в области продвижения Интернет-ресурсов, сценаристов, дизайнеров, преподавателей-методологов и пр. Помимо междисциплинарного сотрудничества, огромное значение для создания эффективного цифрового ресурса имеет обратная связь с «конечным потребителем», вовлечение аудитории в процесс сотворчества.

Применение такого рода «импакт-ориентированного» подхода на практике демонстрирует опыт европейского культурно-образовательного пространства последнего десятилетия. Например, успешные проекты 2003-2005 гг., связанные с внедрением цифровых технологий и «виртуальной реальности» в преподавание истории (Learning@Europe, Stori@Lombardia, Shrine Educational Experience), были построены на том, что тысячи учащихся практически из всех европейских стран (включая Соединенное Королевство, Грецию, Польшу, Израиль) выступили в качестве экспертов, «постановщиков задач», тестировщиков и, фактически, соавторов будущих электронных учебных курсов ^{[21, 22, 23]}.

Эти и другие примеры показывают, что в условиях современного «гиперсвязанного» мира информационно-коммуникационные технологии существенным образом влияют не только на исследовательские возможности ученых, но и на концептуальные представления о целях, задачах и значении получаемых результатов научного познания, в том числе в области отечественной истории недавнего прошлого. Активное развитие междисциплинарных коммуникаций внутри исследовательского сообщества, соединение растущего разнообразия цифровых массивов данных гуманитарных наук с новыми технологическими возможностями их обработки, анализа и презентации позволит не только получить объективную научную информацию об истории масштабных трансформаций в СССР и России конца ХХ – начала XXI вв., но и создать, в итоге, новые объясняющие теории.