Translate this page:
Please select your language to translate the article


You can just close the window to don't translate
Library
Your profile

Back to contents

Psychologist
Reference:

The Problem of Proactivity in Psychology of Health

Erzin Alexander Igorevich

PhD in Psychology

Docent, the department of Clinical Psychology and Psychotherapy, Orenburg State Medical University

460000, Russia, g. Orenburg, ul. Sovetskaya, 6

alexerzini@gmail.com
Other publications by this author
 

 

DOI:

10.7256/2306-0425.2014.1.11536

Received:

18-01-2014


Published:

1-02-2014


Abstract: The article is devoted to the current trends in researches in the sphere of psychology of health eloquently testify to consolidation of positions of positive psychology in the field of studying of factors of psychoprevention and psychohygiene. One of such personal factors, according to the author, pro-activity as a basis of the self-determined behavior acts. The analysis of a current state of a problem of pro-activity is presented in article in psychological researches. Leading criteria and parameters of pro-active behavior through which prism the author suggests to consider psychological health and its communication with effective functioning of the personality are allocated. The author's model of pro-activity in the standard aspect, including the motivational block, the block of the analysis and the behavioural block is presented. The short characteristic is given to structural components of pro-active behavior which, according to the author, include resistence, self-efficiency, metarequirements, an internal locus of control, dispositional optimism, valuable and life orientations of the personality. The pro-activity role in a sovladaniye with a stress, in overcoming of psychological consequences of somatic diseases is shown. The interrelation of pro-active behavior and quality of life is reflected in advanced age. The author notes intensive penetration of ideas of positive psychology into psychology clinical and sees prospect of further researches of functioning of the personality in close connection with studying of personal predictors of pro-activity.


Keywords:

proactiveness, proactive behavior, theory of self-determination, psychology of health, self-efficiency, positive psychology, coping, optimism, persistence, successful aging


Введение

Расцвет позитивного направления в психологии [16, 21-22] ознаменовал формирование совершенно новых подходов к изучению человека в рамках постнеклассического периода науки. Позитивная психология, корнями прочно связанная с гуманистической парадигмой [12], является одним из самых молодых и, вместе с тем, перспективных направлений современной психологической науки. Образ человека, создаваемый в рамках концепций позитивной психологии, является весьма оптимистичным – это своего рода попытка определить горизонты для личностного развития.

Центральное положение, сформулированное ведущими представителями позитивного движения в психологии [16, 21], можно обозначить следующим образом: «Какие предпосылки и условия необходимо создать человеку для того, чтобы он не только был лишен явных и скрытых признаков душевного нездоровья, но и демонстрировал успешность, эффективность в различных сферах жизнедеятельности, жил эмоционально-насыщенной, счастливой жизнью, наполненной смыслами?». Спектр вопросов, затрагиваемых позитивной психологией, очень широк: это и проблема оптимального функционирования (optimalfunctioning), его связь с позитивными эмоциями и сильными качествами личности и добродетелями (characterstrengthsandvirtues), феномен потока (flow), проблема счастья, благополучного (успешного) старения (successfulaging) и мн.др.

В последние годы отмечается проникновение идей позитивной психологии в психологию здоровья [22]. Одним из основных теоретических и прикладных вопросов встает проблема изучения личностных факторов, создающих потенциал для полноценного развития личности, успешного преодоления ею трудных жизненных обстоятельств [17, 32, 51], преодоления последствий соматических заболеваний и физических травм [45, 50], формирования здорового образа жизни, полноценного функционирования в разные периоды онтогенеза (в том числе, в пожилом возрасте) [36]. Круг проблем, действительно, широк, и без всеобъемлющего учета роли личностных ресурсов в психологии здоровья, по нашему мнению, не возможны в полной мере ни психогигиена, ни психопрофилактика, ни психологическая коррекция.

Мы убеждены, что одним из ключевых показателей здоровья и гармоничного развития личности является проактивность [4-10]. На основании анализа современных исследований, затрагивающих данную проблему [18-19, 23, 32], мы пришли к выводу, что проактивность представляет собой устойчивую характеристику зрелой личности, проявляющуюся в следующих направлениях:

а) в самодетерминированном поведении, т.е. поведении, обусловленном внутренними побуждениями личности, а не внешними стимулами;

б) в способности эффективно противостоять ситуациям и требованиям среды, которые потенциально могут вызвать дистресс;

в) в умении прогнозировать наступление определенного жизненного события, а также выстраивать поведенческие стратегии, ориентированные на будущее;

г) в способности ставить долгосрочные цели и стремиться к их достижению;

д) в готовности активно воздействовать на условия среды в противоположность пассивному приспособлению.

Попытка проанализировать основные признаки проактивной личности привела нас к формированию перечня критериев и параметров проактивности [8, 10, 30]:

1) Антиципация.

2) Саморефлексия.

3) Здоровая спонтанность, умение свободно выражать и проявлять себя в общении и деятельности.

4) Уверенность в себе, решительность, самоэффективность.

5) Контроль эмоциональных реакций.

6) Постановка личностно-значимых целей и управление их достижением.

7) Стратегическое планирование.

8) Активное воздействие на обстоятельства жизни.

9) Поддержание физического здоровья.

10) Стрессоустойчивость и личностный иммунитет.

11) Прочность взглядов, убеждений и системы ценностей вне зависимости от меняющихся условий и мнений окружающих.

12) Принятие ответственности за свои поступки. Объективная интерпретация своего поведения и поведения других с учетом всех возможных причин и условий.

13) Умение изменять привычный образ жизни. Отсутствие неосознаваемых стереотипов и шаблонов поведения.

14) Зрелое мышление, целостная картина мира.

15) Адекватная самооценка, целостность Я-концепции

16) Саморазвитие и личностный рост.

17) Восприятие неудач в жизни как возможностей, а не фрустрирующих ситуаций.

18) Продуктивный поиск жизненных смыслов.

Здесь необходимо уточнить, что представленный список критериев проактивного поведения не является исчерпывающим. Более того, наличие одного или нескольких признаков из данного перечня не свидетельствует о высоком уровне проактивности индивида.

Тем не менее, приведенные выше критерии проактивного поведения, на наш взгляд, отвечают запросам позитивной психологии и формируют систему аспектов, через которые следует рассматривать психологическое здоровье.

Структура личностных предикторов проактивного поведения

Современные данные о проактивности говорят нам о сложном, системном строении данного феномена. Ведущими личностными детерминантами, определяющими уровень проактивности, по нашим представлениям, выступают жизнестойкость [18, 39], самоэффективность [1, 13, 15, 24], интернальность [15], антиципация [23], диспозиционный оптимизм [20, 44], метапотребности [12, 14], ценностные и смысложизненные ориентации [3, 17, 19]. Одни из выделенных переменных (например, внутренние мотивы и жизненные смыслы) являются главными движущими силами самодетерминированного поведения, другие (такие, как оптимизм, жизнестойкость и самоэффективность) – поддерживают процесс достижения человеком целей в жизни.

Понятие «жизнестойкость» (от англ. hardiness – устойчивость, выносливость) было введено С.Мадди [37-40]. По мнению Мадди, жизнестойкость представляет собой личностную характеристику, которая является неспецифическим показателем психического здоровья и отражает три базовые установки: вовлеченность, уверенность в способности контролировать жизненные события и готовность идти на риск [18]. Первая из перечисленных нами установок обозначает «убежденность в том, что вовлеченность в происходящее дает максимальный шанс найти нечто стоящее и интересное для личности» [11]. Как отмечает А.Н.Фоминова [18], человек с развитым компонентом вовлеченности испытывает удовольствие от самой деятельности, в процессе которой он ощущает собственную значимость. В свою очередь, М. Чиксентмихайи в разработанной им теории потока описывает аналогичное состояние единения сознания и деятельности: поток представляет собой состояние внутренней (интринсивной) мотивации, при которой индивид полностью вовлечен в то, что делает [21]. Компонент контроля подразумевает «убежденность в том, что борьба позволяет повлиять на результат происходящего, пусть даже это влияние не абсолютно и успех не гарантирован» [18]. Вслед за Фоминовой мы полагаем, что данный конструкт является аналогом понятия «интернальный локус контроля», введенного Дж. Роттером для обозначения склонности индивида приписывать ответственность за случившиеся в жизни события и результаты своей деятельности собственным способностям и усилиям [там же]. И наконец, третий компонент жизнестойкости, по Мадди, - склонность идти на риск проистекает из убеждения личности в том, что любое событие, которое происходит в жизни, потенциально способствует росту и развитию, основанному на приобретении знаний и навыков. Люди с выраженной склонностью к риску воспринимают жизнь как возможность приобретения нового опыта: они готовы действовать при отсутствии четких гарантий успеха и принимают происходящие события не как фрустрирующие обстоятельства, а как испытания и препятствия, которые реально преодолеть.

Самоэффективность в теории А. Бандуры обозначается как вера в успешность собственных действий и ожидание успеха от их реализации [1, 24]. В определенном смысле самоэффективность противопоставлена приобретенной (выученной) беспомощности, при которой индивид, обладая стойкой убежденностью в неспособности активно бороться с обстоятельствами, не предпринимает никаких попыток изменить актуальную ситуацию при объективном наличии возможности сделать это [46]. В то время как выученная беспомощность является одним из факторов депрессивных состояний, самоэффективность лежит в основе успешного функционирования личности. Для людей, обладающих высоким уровнем самоэффективности, характерны такие особенности, как: проявление глубокого интереса к той деятельности, которой они занимаются, убежденность в том, что любую проблемную ситуацию можно решить, а также быстрое восстановление после неудач и стрессов [13]. Необходимо добавить, что самоэффективность определяется способностью к предвидению. Как отмечает А.А. Погорелов, «поведение человека в конкретной ситуации определяется его представлением о будущем» [15]. В этом контексте, безусловно, самоэффективность выступает как одна из ключевых детерминант проактивного поведения, направленного на достижение целей в отдаленной перспективе.

Интернальность представляет собой психическое образование, отражающее принятие индивидом ответственности за происходящие с ним события. Понятие интернальности представлено в теории Дж. Роттера, согласно которой поведение человека рассматривается как функция генерализованных ожиданий того, что исход определяется либо действиями самого субъекта (внутренний локус контроля), либо внешними факторами, которые не подвластны контролю (внешний локус контроля) [там же].

Антиципация представляет собой способность предвидеть определенное событие задолго до его наступления. В то время как в реактивных моделях поведения, обусловленных внешними стимулами, нередко игнорируются последствия тех или иных действий, проактивность подразумевает предвосхищение исхода событий, «забегание вперед» по М. Хайдеггеру.

Оптимизм, по М. Селигману, определяется как когнитивный стиль, при котором индивид считает неудачи случайными и непостоянными, а хорошие события – закономерными и естественными [16]. М.Ф. Шейер и Ч.С. Карвер описывают диспозиционный оптимизм «через теорию мотивации, основная идея которой в том, что поведение направлено на достижение желаемых целей» [20]. Уточняется, что оптимисты более успешно справляются с жизненными трудностями, т.к. используют более эффективные копинг-стратегии [44]. Хотя характер взаимосвязи оптимизма и проактивности еще предстоит выяснить, мы полагаем, что оптимистический атрибутивный стиль предопределяет проактивные поведенческие модели, в то время как негативное восприятие действительности и пессимистическая оценка будущего лежат в основе избегающего поведения, не способствуют оптимальному функционированию индивида и приводят к эмоциональным расстройствам.

Мотивационно-потребностная сфера личности выступает первичным источником самодетерминации. При этом мотивы, лежащие в основе проактивного поведения, как правило, являются интринсивными по своей сути, т.е. связанными не с внешними обстоятельствами, а с самим содержанием деятельности. С нашей точки зрения, ведущими мотивами проактивности являются потребность достижения, мотив самосовершенствования, мотив самоутверждения, потребность оказывать влияние на других людей, просоциальные мотивы и др. Метапотребности, или мотивы роста, рассматриваются как фундаментальный психологический конструкт в рамках гуманистической парадигмы [12]. Метамотивация связана с отдаленными целями и ориентирована на обеспечение процесса актуализации. Важным отличием метапотребностей от базовых (дефицитарных) мотивов является то, что мотивы роста важны в равной степени, они не располагаются в порядке приоритетности и могут заменять одна другую. Н.А. Низовских на основе обобщения имеющихся сведений по теории метамотивации выделила следующие мотивы, побуждающие человека к целенаправленному саморазвитию [14]:

1) Подражание (в этом случае актуализируется установка личности «совершенствовать себя, чтобы быть похожим на кого-то»).

2) Потребность в любви (установка «развивать себя, чтобы нравится кому-то»).

3) Познание и понимание себя (установка «совершенствоваться, чтобы лучше изучить самого себя»).

4) Обогащение своих сущностных сил (установка «развивать себя, чтобы возвыситься над своим актуальным состоянием, преодолеть самого себя, стать лучше, умнее, образованнее»).

5) Самореализация (установка «развивать себя, чтобы реализоваться в социально приемлемой деятельности»).

6) Самовыражение (установка «совершенствовать себя, чтобы выразить себя»).

7) Самоутверждение (установка «развиваться, чтобы стать значимым в глазах общества»).

8) Самоактуализация (установка «развиваться, чтобы стать тем, кем способен стать»).

9) Потребность полноценно функционировать (установка «развиваться, чтобы жить насыщенной жизнью»).

10) Мотив смерти (установка «развивать себя, чтобы научить себя любить жизнь»).

11) Мотив страдания (установка «развиваться, принимая страдания и невзгоды как возможности побудительного характера»).

12) Мотив удовольствия (установка «развиваться, чтобы наслаждаться жизнью»).

13) Мотив вины (установка «совершенствовать себя, чтобы избавиться от невротической вины»).

14) Смысл жизни (установка «развивать себя, чтобы обрести истинные смыслы собственного существования»).

В.А. Дереча подчеркивает [3], что ценности и смыслы жизни составляют подлинное содержание личности. Жизненные смыслы и ценности определяют вектор направленности человеческого поведения, они всегда связаны с рефлексивной оценкой индивидом своей жизни и эмоционально заряжены. Е.С. Старченкова уточняет, что «ценностно-смысловая сфера является центральным, ядерным образованием личности, воздействуя в целом на поведение человека в каждой конкретной ситуации и определяя общую направленность его жизни, помогая человеку осмысливать свое существование и окружающие его явления» [17]. В свою очередь дефицитарность системы ценностей и смыслоутрата ведут к т.н. ноогенным неврозам, по В. Франклу [19], проявляющимся на поведенческом уровне такими негативными явлениями, как алкоголизация и наркотизация, бродяжничество, антисоциальное поведение и т.д. Ценностями, лежащими в основе проактивного поведения, являются следующие:

1) Материальное благополучие (определяет выбор таких стратегий поведения, которые призваны обеспечить богатство и процветание в будущем).

2) Здоровье (проактивные люди стремятся сохранять и поддерживать свое физическое здоровье на оптимальном уровне, чтобы в будущем испытывать как можно меньше проблем из-за его нарушений).

3) Познание и развитие (определяет выбор поведенческих стратегий, ориентированных на обогащение информационных ресурсов личности, которые потенциально могут оказать помощь в будущем при решении возникающих проблем; данная ценность также лежит в основе изучения человеком самого себя, своих возможностей и ресурсов, это предполагает трудоемкий процесс самоанализа, устранения внутренних конфликтов и дисфункциональных убеждений, препятствующих полноценному функционированию).

4) Красота (определяет способность личности испытывать эстетическое удовлетворение; включает, в том числе, самостоятельный поиск эстетических стимулов и умение разглядеть прекрасное в привычных для большинства людей объектах).

5) Социальное взаимодействие (предполагает осознанное стремление к установлению прочных контактов с другими людьми в противоположность неосознанной установке на зависимость от социального окружения; включает такие позитивные поведенческие проявления, как альтруизм, эмпатия, способность прощать, доброта, юмор, любовь, щедрость и мн.др.).

6) Труд (проактивные индивиды, относящиеся к труду не как к неприятной обязанности, а как к возможности реализовать свой потенциал, значительно чаще добиваются успехов в профессии, используют инновационные подходы к решению проблем, испытывают неравнодушие к коллегам, самостоятельно ищут задания в противоположность пассивному ожиданию поручений).

Структурно-процессуальная модель проактивного поведения

Концептуализация понятия проактивности в психологии требует разработки теоретических моделей самодетерминированного поведения, отражающих взаимосвязь личностных предикторов и поведенческих проявлений. Мы сделали попытку раскрыть сущность этой взаимосвязи, разработав структурно-процессуальную модель проактивности (рис. 1). Особенностью данной модели является то, что она демонстрирует центральные различия между самодетерминированным поведением и поведением, обусловленным внешними стимулами (реактивным, приспособительным поведением). Каждый блок модели представляет собой этап формирования поведенческих стратегий. Модель проактивности, таким образом, включает в себя три блока: 1) стимуляция; 2) анализ; 3) результат.

___

Рис. 1. Структурно-процессуальная модель проактивного поведения.

Блок «Стимуляция» включает две группы факторов поведенческой активности: личностные предикторы и внешние (средовые) факторы.

Внешние факторы включают в себя жизненные обстоятельства, средовые влияния, социальные воздействия и т.д. К факторам, обуславливающим поведение как ответную реакцию, мы отнесли также состояния организма (телесные ощущения, функциональные состояния, физиологические потребности, симптомы соматических заболеваний).

Личностные предикторы проактивности включают мотивы и потребности, ценностные и смысложизненные ориентации, жизнестойкость, диспозиционный оптимизм, самоэффективность, установки, идеалы и убеждения.

На втором этапе (блок «Анализ») происходит обработка поступившей информации, ее анализ и интерпретация, формирование эмоционального отношения к стимулам, принятие решения и процесс планирования деятельности.

Когнитивный уровень связан с работой познавательных процессов, выполняет функции саморефлексии, целеполагания и антиципации. Волевой уровень связан с осознанной регуляцией поведенческой активности. Аффективный (эмоциональный) уровень несет в себе функцию эмоциональной оценки информации. Мы полагаем, что эмоции, сопровождающие проактивное поведение, являются более устойчивыми в отличие от эмоциональных состояний, возникающих в результате реакции психики на воздействующие раздражители, хотя это предположение еще предстоит выяснить.

На третьем этапе (блок «Результат») происходит реализация стратегий поведения. Внешние проявления проактивности выражаются в постоянном поддержании физического здоровья [36], устойчивости к влиянию стресса [17, 32], стратегическом планировании будущего [23], творческой активности [21], эффективности в профессиональной деятельности, субъективном ощущении счастья и удовлетворенности жизнью [16].

В качестве последствий реактивного поведения мы выделили адаптацию к меняющимся условиям, конформизм, низкую стрессоустойчивость, сниженную способность планировать отдаленное будущее, раздражительность, гнев, депрессивные реакции и пр.

Проактивность и стресс

В предыдущей работе [7] мы показывали значение проактивности в преодолении индивидом ситуаций, которые потенциально могут угрожать его эмоциональному и физическому благополучию. Поскольку стресс с позиции S.E. Hobfoll трактуется как угроза существующим ресурсам личности [34-35], проактивные копинг-стратегии направляются на:

1) накопление ресурсов, которых не было ранее,

2) поддержку ресурсов, которые уже были добыты,

3) защиту ресурсов, находящихся под угрозой,

4) создание и развитие новых ресурсов для того, чтобы они более эффективно использовались в будущем [7, 32].

Очевидно, в понятие «ресурсы личности» вложены не только внешние факторы, помогающие человеку справляться с задачами, которые ставит перед ним жизнь (например, деньги, знания и опыт других людей), но и, что более важно, - ресурсы самой личности, формирующиеся в процессе ее становления. Таким образом, приобретаемые в ходе социализации качества личности (жизнестойкость, оптимизм, самоэффективность, целеустремленность и т.д.) способствуют более эффективному преодолению стрессовых последствий, участвуя в формировании т.н. «личностного иммунитета» [2]. Е.С. Старченкова уточняет, что «преимуществом проактивного совладания является обнаружение стрессоров на ранней стадии, что обусловливает меньшее расходование ресурсов на борьбу с ними, а, следовательно, ресурсы остаются доступными для других видов деятельности» [17].

Что касается типологии проактивного совладающего поведения, здесь необходимо выделить как минимум три вида проактивного копинга [7, 17, 32]:

1) Антиципаторно-превентивный копинг представляет собой процесс совладания, направленный на предвосхищение стрессового события в будущем. В этом случае человек сталкивается с кризисным событием, которое обязательно должно произойти в ближайшем будущем, в связи с чем существует риск того, что ожидаемое событие впоследствии нанесет ущерб благополучию. Ситуация расценивается как неизбежная надвигающаяся угроза. Функция копинга в этом случае заключается в разрешении актуальных проблем с помощью возрастающих усилий, получения помощи от близких людей и пр. Данный тип копинг-поведения участвует в решении вопроса о том, предупреждать угрозу или направлять силы на борьбу с ней.

2) Профилактический копинг включает в себя меры по созданию общих резистивных ресурсов, редуцирующих тяжесть стрессовых последствий, которые должны произойти, а также уменьшающих вероятность наступления стрессовых ситуаций. При данном виде совладающего поведения люди сталкиваются с кризисными событиями, которые в равной степени могут как произойти, так и не произойти в отдаленном будущем. Такой тип копинг-поведения предусматривает управление риском, но риск при этом явно не выражен.

3) Собственно проактивный копинг включает в себя меры по созданию общих ресурсов, которые способствуют достижению поставленных целей, а также направлены на личностный рост. Люди, использующие преимущественно проактивные копинги, применяют более конструктивные способы действий и создают возможности для собственного роста. Как отмечает E. Greenglass, проактивный копинг частично проявляется в таких моделях поведения, как повышение квалификации, накопление ресурсов и долговременное планирование [32]. В то время как антиципаторно-превентивный копинг основывается на оценке угрозы, в основе проактивного совладающего поведения лежит оценка возможностей, которые несет в себе потенциальное стрессовое событие.

В психологии экстремальных и кризисных ситуаций существует множество данных о том, как люди преодолевают последствия травматического события. В то же время роль проактивности в этом процессе еще недостаточно изучена. Vernon L.L. с соавт. (2009) уточняет, что психологическая травма представляет собой пережитый личностью опыт, включающий в себя наблюдение за гибелью близких людей, ощущение угрозы нарушения собственной физической неприкосновенности или угрозы смерти [51]. Перечень травматических событий включает боевые действия, стихийные бедствия, насильственные действия сексуального характера, лишение свободы, наблюдение за наказанием и/или убийством других людей и мн.др. Vernon L.L. подчеркивает, что основное внимание исследователей в этой области уделяется факторам стрессоустойчивости, в то время как наблюдается недостаток данных о влиянии проактивного копинга и положительных эмоций на тяжесть симптомов посттравматического стрессового расстройства (ПТСР) [там же]. Современные исследователи доказывают, что жизнестойкость и способность испытывать ощущение счастья позволяют людям более эффективно справляться с негативными событиями жизни с минимальными последствиями для их функционирования [25-26]. По мнению Folkman и Moskowitz (2004), одной из важнейших форм совладающего поведения, которая носит упреждающий характер в отношении кризисных ситуаций, является проактивный копинг [31].

С позиции Vernon L.L. с соавт. (2009), проактивный копинг пересекается с другим понятием – т.н. «проактивная установка», под которым понимается убеждение в том, что каждый человек обладает потенциалом развивать самого себя и изменять окружающие условия. Не менее важным в процессе совладания с травматическими событиями являются положительные эмоции [42]. Казалось бы – парадокс, но некоторые люди после тяжелого кризиса испытывают позитивные эмоции и даже благодарность за произошедшее, что в литературе описывается как «посттравматический рост» и «обнаружение выгоды» [49]. Посттравматический рост проявляется в том, что происходит позитивная трансформация в системе базисных представлений человека о самом себе, о других людях и мире в целом. Обнаружение выгоды – это нахождение возможностей для развития в любой ситуации, какой бы тяжелой она ни была.

Vernon L.L. с соавт. (2009), проводя исследование на выборке студенток колледжа, имеющих в анамнезе травматический опыт, обнаружила, что существует обратная зависимость между тяжестью симптомов ПТСР и проактивным копингом, причем влияние последнего было установлено в независимости от тяжести самой травмы, количества травматических событий и времени, прошедшего с момента травмы [51]. Авторы данного исследования полагают, что проактивные копинг-стратегии, проактивную установку и общую самоэффективность следует объединить в один протективный фактор. По мнению Vernon L.L. с соавт. (2009), люди, воспринимающие травматические события не как смертельную угрозу, а как вполне разрешимую проблему, менее подвержены влиянию стресса и, соответственно, испытывают меньшее воздействие посттравматической симптоматики. Кроме того, было выявлено, что лица, для которых характерно убеждение в том, что на обстоятельства жизни можно воздействовать и что с любой ситуацией можно справиться, демонстрируют более высокие показатели в отношении проактивных копинг-механизмов [там же]. Таким образом, Vernon L.L. с соавт. (2009), подтверждая теорию сохранения ресурсов S.E. Hobfoll, доказала, что независимо от тяжести психологической травмы проактивный стиль совладающего поведения является важной частью здорового, адекватного ответа на травмирующие события.

Исследуя взаимосвязь психического здоровья и проактивного копинга, S.L. Wagner и C.A. Martin [52] установили, что у работников пожарной охраны, чья служба связана с постоянными рисками для жизни, проактивные копинг-стратегии отрицательно коррелируют с такими признаками ПТСР, как обсессивно-компульсивные, депрессивные и тревожные расстройства. Авторы исследования пришли к выводу, что проактивное совладающее поведение является полезным способом избежать потенциально опасных инцидентов на рабочем месте за счет планирования деятельности и прогнозирования возможных исходов события.

Таким образом, очевидным является тот факт, что проактивность представляет собой стиль поведенческой активности, который защищает личность от неблагоприятных последствий стресса. Проактивная адаптация, в отличие от традиционных процессов совладания, направлена на заблаговременную оценку потенциальных стрессоров, подготовку к ним за счет накопления внешних и внутренних ресурсов. Проактивная адаптация, помимо собственно проактивных копинг-стратегий, включает в себя проактивные установки и самоэффективность, лежащие в основе убеждения человека в том, что неразрешимых проблем не бывает и что на окружающие условия реально воздействовать.

Проактивность и физическое здоровье

Обнаружено, что проактивные установки положительно отражаются на общем состоянии физического здоровья [16, 36]. Люди, демонстрирующие высокие показатели жизнестойкости, самоэффективности и оптимизма, а также использующие проактивные копинг-стратегии, объективно выглядят более здоровыми [там же]. М. Селигман в качестве иллюстрации позитивного влияния проактивных компонентов личности на физическое состояние указывает в своей работе [16] на эксперимент, в котором «оптимисты» и «пессимисты» окунали руку в ведро с ледяной водой. Было установлено, что люди с оптимистическим атрибутивным стилем были способны удерживать руку в холодной воде значительно дольше, чем лица с негативными представлениями о мире и себе [там же].

На наш взгляд, перспективным является исследование проактивности в психосоматике. Очевидно, низкие показатели проактивности связаны с общим ощущением неблагополучия и опосредованно оказывают влияние на функциональные нарушения в работе тех или иных органов, в то время как жизнестойкие личности с позитивной установкой контролировать собственную судьбу менее подвержены влиянию стресса и, соответственно, реже заболевают [36, 43].

По мнению A. Roddenberry и K. Renk [43], интернальный локус контроля и самоэффективность являются протективными факторами физического здоровья. Люди с внутренним локусом контроля обладают стойким убеждением в способности укреплять и поддерживать собственное здоровье. В свою очередь, лица с внешним локусом контроля полагают, что на их физическое здоровье оказывают большее влияние случайные события, судьба, медработники и др. [там же]. С точки зрения Smith C.A. с соавт., внешний локус контроля обуславливает поведенческие модели, негативно отражающиеся на здоровье и социально-психологической адаптации [47]. Как полагает Wiedenfeld S.A. с соавт. [53], самоэффективность как важный ресурс проактивного поведения способна оказывать влияние на иммунные реакции организма в ответ на действие стресса. Так, было показано, что люди, уверенные в том, что могут справиться со стрессовыми ситуациями, менее подвержены негативному влиянию стресса на иммунную систему. Самоэффективность, согласно A. Roddenberry и K. Renk [43], выполняет защитную функцию в преодолении организмом стрессовых последствий. Эмпирически обосновывая теоретическую модель взаимосвязи стресса, заболеваемости, локуса контроля и самоэффективности (рис. 2), авторы пришли к выводу, что для людей, обладающих низкими показателями самоэффективности и высокими значениями экстернального локуса контроля, характерна большая подверженность влиянию стресса и, соответственно, вероятность заболеть в данном случае более высока.

6

Рис. 2. Модель взаимосвязи локуса контроля, самоэффективности, стресса и болезни (цит. по A.Roddenberry, K.Renk, 2010)

J.H. Engel с соавт. (2011) удалось установить, что жизнестойкость коррелирует с эмоциональным благополучием и аппетитом: при низких показателях жизнестойкости отмечается наличие депрессивных симптомов, а также плохой аппетит у лиц в возрасте 60 лет и старше [29]. M.K. Taylor с соавт (2011) показал, жизнестойкость как устойчивое качество личности положительно взаимосвязано с физическим здоровьем [48]. Авторы исследования подчеркивают, что жизнестойкость позитивно влияет на широкий спектр проявлений здоровья человека, включая кровяное давление и иммунитет, при этом жизнестойкость смягчает последствия хронических заболеваний и старения организма [там же].

Не менее важным является изучение влияния предикторов проактивности на характер течения тяжелого соматического заболевания, а также на выздоровление. Диспозиционный оптимизм как одна из предпосылок проактивного поведения рассматривается некоторыми авторами в качестве своеобразного «буфера стресса» - сущность влияния оптимизма на здоровье заключается в защите целостности личности, испытывающей страдания в связи с воздействием стрессогенных факторов [33]. В ряде исследований [27-28, 45] было показано, что диспозиционный оптимизм оказывает благотворное влияние на психическое и физическое здоровье. Также было установлено, что оптимизм является предиктором хорошей адаптации к соматическим заболеваниям. M. Gustavsson-Lilius с соавт. [33] установила, что больные раком и их родственники, обладающие более высокими показателями оптимизма, после постановки диагноза демонстрировали в меньшей степени выраженности симптомы дистресса, в отличие от лиц с достоверно более низкими показателями оптимизма. Кроме того, во время 8-месячного периода наблюдения за больными было выявлено, что оптимизм является предиктором снижения тревожных и депрессивных расстройств [там же].

B.J. Thoolen с соавт. [50] подчеркивает, что успешное лечение сахарного диабета 2-го типа во многом зависит от способности больных к самоуправлению, что является необходимым условием предупреждения сосудистых осложнений в будущем. При этом проактивность является важной частью самоуправления, которое подразумевает ежедневный самоконтроль, регулярные физические упражнения, диетическое питание и пр. Подобные поведенческие стратегии представляют большую трудность для пациентов, поскольку нарушают привычный образ жизни. В исследовании B.J. Thoolen с соавт. [50] было показано, что проактивный копинг умеренно взаимосвязан с самоэффективностью и выступает в качестве предиктора формирования навыков самообслуживания: пациенты с высокими показателями проактивности предвидят потенциальные проблемы со здоровьем, что толкает их на регулярное выполнение физических упражнений и контроль веса с помощью диеты.

Ранее [9] нами было выдвинуто предположение о том, что проактивность оказывает положительное влияние на успешность реабилитации больных, перенесших мозговой инсульт. Хотя это предположение еще нуждается в эмпирическом доказательстве, мы убеждены, что личностные ресурсы проактивности, включая высокий уровень мотивации на выздоровление, самоэффективность, внутренний локус контроля и оптимизм, тесно взаимосвязаны с эффективностью лечения последствий тяжелых соматических и неврологических заболеваний.

Проактивность и старение

Качество жизни в пожилом возрасте в последнее время привлекает все больше внимания современных исследователей [36]. Как отмечает E. Kahana с соавт. (2011), пожилые люди подвергаются комплексу стрессовых воздействий, включая утрату близких людей, социальную изоляцию, соматические заболевания и снижение физической активности, что негативно влияет на качество их жизни [там же]. Чтобы успешно преодолевать ряд проблем, связанных со старением, личности необходимо обладать и эффективно пользоваться собственными ресурсами и ресурсами социального окружения. Одним из личностных ресурсов, позволяющих успешно функционировать в пожилом возрасте, по мнению E. Kahana с соавт. (2011), является проактивность. L.G. Aspinwall (2006) уточняет, что проактивная адаптация к стрессовым событиям связана с когнитивным стилем, который автор обозначает как «мышление, ориентированное на будущее» (future-orientedthinking). Профилактические и проактивные копинг-стратегии направлены на предотвращение проблем в старости, в то время как традиционные процессы совладания активизируются уже после того, как наступило стрессовое событие. В лонгитюдном исследовании E. Kahana с соавт. (2011) была выявлена высокая эффективность проактивности в предотвращении инвалидности, связанной со старением. Кроме того, была установлена взаимосвязь между проактивным копингом и альтруизмом: проактивные пожилые люди чаще стремятся оказывать помощь другим для того, чтобы создавать и накапливать социальные ресурсы с целью их эффективного использования в будущем.

Разрабатывая модель проактивности при благополучном (успешном) старении (successfulaging), E. Kahana и B. Kahana пытались показать значение проактивной адаптации в решении проблем позднего возраста за счет накопленных ресурсов личности. Учитывая, что травмы и хронические болезни, инвалидность и социальная изоляция являются ведущими факторами, негативно отражающимися на качестве жизни в позднем возрасте, пожилые люди, задействующие механизмы проактивной адаптации, более эффективно справляются с надвигающимися стрессорами, предупреждая их воздействие благодаря активации внутренних и внешних ресурсов. К внутренним ресурсам личности авторы отнесли мышление, ориентированное на будущее, оптимизм, высокую самооценку, альтруизм и удовлетворенность жизнью. Внешние ресурсы включают в себя брак, финансовые накопления, социальную поддержку и обращение к медицинским технологиям.

E. Kahana с соавт. рассматривает такие личностные характеристики, как оптимизм, альтруизм и чувство собственного достоинства, в качестве важнейших внутренних ресурсов, способствующих проактивной адаптации и смягчающих тяжесть стрессовых последствий. Понятие надежды в литературе часто связывается с планированием будущего и укреплением здоровья (Seligman, 1992). Ориентация на будущее, как правило, связана со смягчением последствий соматических заболеваний. Как показало лонгитюдное исследование E. Kahana с соавт., планирование будущей деятельности выполняет защитную функцию в борьбе с неблагоприятными последствиями плохого здоровья [36]. Иначе говоря, проактивные пожилые люди не ждут, когда «болезнь постучится в дверь»: они стараются поддерживать свое физическое здоровье на оптимальном уровне, сохраняя в себе силы и полноценно функционируя «до глубоких седин».

Альтруизм выражается в форме поведения, направленного на добровольную помощь другим людям. Помощь другим, по мнению E. Kahana, теснейшим образом связана с будущим, поскольку добровольная помощь нуждающимся ориентирована на возмещение усилий по оказанию этой помощи в виде каких-либо позитивных последствий для тех, кто проявляет альтруизм. Проще говоря, быть альтруистичной личностью выгодно, так как это предполагает в будущем определенную отдачу со стороны тех, кому оказывается помощь.

Чувство собственного достоинства было включено в модель проактивного поведения E. Kahana, поскольку, как полагает автор, оно способствует адаптации к стрессу, связанному с восприятием приближающегося конца жизни.

Таким образом, проактивность в пожилом возрасте снижает риск возникновения тяжелых соматических заболеваний и развития инвалидности, способствует поддержанию высоких возможностей обучения и физической активности, используя ресурсы социальной поддержки (в том числе, в непрерывном взаимодействии с более молодыми людьми), что обуславливает высокую степень активности и социального функционирования в позднем возрасте.

Заключение

В последние годы проактивность все чаще привлекает внимание исследователей в области психологии здоровья. Возрастание интереса ученых к данному феномену, на наш взгляд, является не случайным, поскольку представляется очевидным, что проактивность как качество личности и как стиль поведения играет немаловажную роль в сохранении и укреплении здоровья, в эффективном преодолении трудных жизненных ситуаций, в создании потенциала для развития личности.

Перспективы будущих исследований проактивности в психологии здоровья, с нашей точки зрения, определяются потребностью в выявлении качественных особенностей влияния предикторов проактивного поведения на здоровье и продолжительность жизни. Проведение этих исследований мы видим в русле позитивной психологии.

J.E. Maddux в статье «Позитивная психология и идеология болезни: на пути к позитивной клинической психологии» [41] размышляет о новых векторах в развитии современных клинико-психологических исследований. Автор справедливо замечает, что превалирующие сегодня традиционные представления о болезни и дезадаптации являются неудовлетворительными, поскольку были сконструированы на основе отношения социума к тому, что является нормой, а что – патологией [там же], в то время как шаблонное мышление рядового клинициста зачастую не принимает во внимание индивидуальный подход к больному. J.E. Maddux подчеркивает, что роль и функции современного клинического психолога заключаются «не в стратегиях и тактиках коррекции поведения индивида» [там же], а в том, чтобы помочь человеку, имеющему те или иные проблемы, эффективно функционировать в повседневной жизни. Ведущие представители позитивного направления в психологии неоднократно подчеркивают [16], что задачей психолога нового поколения должны стать не столько коррекция имеющихся психических и поведенческих нарушений и возвращение индивида к «нормальному» функционированию, сколько создание необходимых условий для того, чтобы человек не только чувствовал себя здоровым физически и психологически, но и находил пути для дальнейшего развития способностей и сильных сторон характера. В этой связи изучение проактивности как системного психологического конструкта, лежащего в основе гармоничного развития личности и способствующего раскрытию лучших ее сторон, на сегодняшний день представляется чрезвычайно актуальным.

References
1. Bandura A. Samoeffektivnost': Osushchestvlenie kontrolya // per. s angliiskogo; pod red. Sidorina V.V. – SPb.: EVRAZIYa, 2000.
2. Derecha V.A. Schast'e – kogda sebya ponimaesh'. O znachenii lichnostnogo immuniteta v profilaktike alkogolizma i narkomanii. – Orenburg: GU «RTsRO», 2008. – 55 s.
3. Derecha V.A., Psikhologiya i psikhopatologiya lichnosti. Orenburg: GU «RTsRO», 2009. – 307 s.
4. Epanchintseva G.A., Erzin A.I. Autoagressiya i proaktivnye resursy lichnosti u bol'nykh paranoidnoi shizofreniei. // Teoreticheskaya i eksperimental'naya psikhologiya. ¬-2013.-T. 6.-№ 3.-S. 24-32.
5. Erzin A.I. Agressiya kak forma proaktivnogo povedeniya. // Vestnik Orenburgskogo gosudarstvennogo universiteta.-2013.-№ 2 (151).-S. 77-80.Erzin A.I. Gendernye razlichiya v reaktivnoi i proaktivnoi agressii u studentov. // NB: Psikhologiya i psikhotekhnika.-2013.-№ 3.-S. 326-337.
6. Erzin A.I. Dinamika nekotorykh komponentov proaktivnosti u bol'nykh shizofreniei v protsesse gruppovoi psikhoterapii. // Fundamental'nye issledovaniya.-2013.-№ 11-7.-S. 1505-1508.
7. Erzin A.I. O proaktivnom sovladayushchem povedenii. // NB: Psikhologiya i psikhotekhnika.-2013.-№ 1.-S. 89-100.
8. Erzin A.I. Proaktivnoe povedenie pri nekotorykh psikhicheskikh zabolevaniyakh: kriterii, faktory formirovaniya, tipologiya. // Psikhiatriya, psikhoterapiya i klinicheskaya psikhologiya.-2012.-№ 4 (10).-S. 64-77.
9. Erzin A.I. Proaktivnye lichnostnye resursy u bol'nykh s ostrym narusheniem mozgovogo krovoobrashcheniya, nakhodyashchikhsya na vosstanovitel'nom lechenii. // Psikhologiya i psikhotekhnika.-2013.-№ 9.-S. 889-896.
10. Erzin A.I., Epanchintseva G.A. Ponyatie proaktivnosti v sovremennoi psikhologii. // Teoreticheskaya i eksperimental'naya psikhologiya.-2013.-T. 6.-№ 1.-S. 79-83.
11. Leont'ev D.A., Rasskazova E.I. Test zhiznestoikosti.-M.: Smysl, 2006. – 63 s.
12. Maslou A. Motivatsiya i lichnost'. – SPb.: Piter, 2012. – 352 s.
13. Napryaglo M.A. Chto takoe samoeffektivnost'? // Sborniki konferentsii NITs Sotsiosfera.-2012.-№ 22.-S. 23-25.
14. Nizovskikh N.A. Motivatsiya samorazvitiya cheloveka. // Vestnik Vyatskogo gosudarstvennogo gumanitarnogo universiteta.-2008.-T. 1.-№ 1.-S. 113-120.
15. Pogorelov A.A. Samoeffektivnost' kak prediktor effektivnogo i bezopasnogo povedeniya lichnosti. // Izvestiya Yuzhnogo federal'nogo universiteta. Tekhnicheskie nauki.-2012.-T. 129.-№ 4.-S. 140-145.
16. Seligman M. Novaya pozitivnaya psikhologiya: nauchnyi vzglyad na schast'e i smysl zhizni.-M.: Sofiya, 2006.
17. Starchenkova E.S. Vzaimosvyaz' proaktivnogo koping-povedeniya i smyslozhiznennykh orientatsii. // Sbornik materialov konferentsii «Aktual'nye problemy psikhologii obrazovaniya v Rossii i za rubezhom», 2012.
18. Fominova A.N. Zhiznestoikost' lichnosti. Monografiya. – M.: MGPU, 2012. – 152 s.
19. Frankl V. Stradaniya ot bessmyslennosti zhizni. Aktual'naya psikhoterapiya. – Novosibirsk: Sibirskoe universitetskoe izdatel'stvo, 2013. – 96 s.
20. Tsiring D.A., Evnina K.Yu. Voprosy diagnostiki optimizma i pessimizma v kontekste teorii dispozitsionnogo optimizma. // Psikhologicheskie issledovaniya, 2013,-6 (31), 6. http://psystudy.ru.
21. Chiksentmikhaii M. Potok. Psikhologiya optimal'nogo perezhivaniya.-M.: Al'pina non-fikshn, 2013. – 464 s.
22. Aspinwall LG, Tedeschi RG. The value of positive psychology for health psychology: Progress and pitfalls in examining the relation of positive phenomena to health. Ann Behav Med. (2010) 39: 35–42.
23. Aspinwall L.G., Taylor S.E. (1997). A stitch in time: Self-regulation and proactive coping. Psychological Bulletin, 121, 417-436.
24. Bandura A. Self-efficacy: Toward a Unifying Theory of Behavioral Change, Psychological Review, 1977,-Vol. 84,-No. 2, pp. 191-215.
25. Bonanno G.A. (2004). Loss, trauma, and human resilience: Have we underestimated the human capacity to thrive after extremely aversive events? American Psychologist, 59, 20-28.
26. Carver C.S. (1998). Resilience and thriving: Issues, models, and linkages. Journal of Social Issues, 54, 245-255.
27. Carver C.S., Smith R.G., Petronis V.M., Antoni M.H. (2006). Quality of life among long-term survivors of breast cancer: Different types of antecedents predict different classes of outcomes. Psycho-Oncology, 15(9), 749–758.
28. De Moor J.S., De Moor C.A., Basen-Engquist K., Kudelka A., Bevers M.W., Cohen L. (2006). Optimism, distress, health-related quality of life, and change in cancer antigen 125 among patients with ovarian cancer undergoing chemotherapy. Psychosomatic Medicine, 68(4), 555–562.
29. Engel J.H., Siewerdt F., Jackson R., Akobundu U., Wait C., Sahyoun N. Hardiness, depression, and emotional well-being and their association with appetite in older adults. JAm Geriatr Soc 59:482–487, 2011.
30. Erzin A.I., Nazarenko E.V., Har’kova A.A., Kirienko A.A. Proactive behavior: criterion signs, classification and psychological predictors. // V sbornike: Applied and Fundamental Studies Proceedings of the 1st International Academic Conference. Publishing House "Science and Innovation Center", International Journal of Advanced Studies. 2012. S. 278-281.
31. Folkman S., Moskowitz J.T. (2004). Coping: Pitfalls and promise. Annual Review of Psychology, 55, 745-774.
32. Greenglass E. (2002). Chapter 3. Proactive coping. In E. Frydenberg (Ed.), Beyond coping: Meeting goals, vision, and challenges. London: Oxford University Press, (pp. 37-62).
33. Gustavsson-Lilius M., Julkunenab J., Keskivaaraa P., Lipsanena J., Hietanen P. Predictors of distress in cancer patients and their partners: The role of optimism in the sense of coherence construct. Psychology and Health. Vol. 27, No. 2, February 2012, 178–195.
34. Hobfoll S. E. (1988). The ecology of stress. Washington, DC: Hemisphere.
35. Hobfoll S.E. (1989). Conservation of resources: A new attempt at conceptualizing stress. American Psychologist, 44, 513-524.
36. Kahana E., Kelley-Moore J., Kahana B. Proactive aging: A longitudinal study of stress, resources, agency, and well-being in late life. // Aging & Mental Health Vol. 16, No. 4, May 2012,-pp. 438–451.
37. Khoshaba D,, Maddi S. Early Antecedents of Hardiness // Consulting Psychology Journal.-Spring. 1999.-Vol. 51.-N 2.-P. 106-117.
38. Maddi S. Hardi Training. Managing stress for performance and health enhancement / S. Maddi, D. Khoshaba. Irvine: The hardiness Institute, 2004.
39. Maddi S. Hardiness and Mental Health / S. Maddi, D. Khoshaba // Journal of Personality Assessment, 1994.-Oct.-Na 2.-Vol. 63.-P. 265-274.
40. Maddi S. The effectiveness of hardiness training / S. Maddi, S. Kahn, K Maddi // Practice and research, 1998.-№2.-Vol. 50-P. 78-86.
41. Maddux J.E. Positive Psychology and the Illness Ideology: Toward a Positive Clinical Psychology
42. Moskowitz J.T., Folkman S., Collette L., Vittinghoff E. (1996). Coping and mood during AIDS-related caregiving and bereavement. Annals of Behavioral Medicine, 18, 49-57.
43. Roddenberry A., Renk K. Locus of Control and Self-Efficacy: Potential Mediators of Stress, Illness, and Utilization of Health Services in College Students. Child Psychiatry Hum Dev (2010) 41:353–370.
44. Scheier M.F., Bridges M.W. Distinguishing optimism from neuroticism (and trait anxiety, self-mastery, and self-esteem): A re-evaluation of the Life Orientation Test. Journal of Personality and Social Psychology, 1994, 67(6), 1063–1078.
45. Schou I., Ekeberg O., Ruland C.M., Sandvik L., Karesen R. (2004). Pessimism as a predictor of emotional morbidity one year following breast cancer surgery. Psycho-Oncology, 13(5), 309–320.
46. Seligman M.E.P. Helplessness: On Depression, Development, and Death. — San Francisco: W. H. Freeman, 1975.
47. Smith C.A., Dobbins C.J., Wallston K.A. (1998) The mediational role of perceived competence in psychological adjustment to rheumatoid arthritis. J Appl Soc Psychol 21: 1218–1247.
48. Taylor M.K., Pietrobon R., Taverniers J., Leon M.R., Fern B.J. Relationships of hardiness to physical and mental health status in military men: a test of mediated effects. J Behav Med (2013) 36:1–9.
49. Tedeschi R.G., Calhoun L.G. (2004). Posttraumatic growth: Conceptual foundations and empirical evidence. Psychological Inquiry, 15, 1-18.
50. Thoolen B.J., de Ridder D., Bensing J., Gorter K., Rutten G. Beyond good intentions: The role of proactive coping in achieving sustained behavioural change in the context of diabetes management. Psychology and Health. Vol. 24, No. 3, March 2009, 237–254.
51. Vernon L.L., Dillon J.M., Steiner A.R.W. Proactive coping, gratitude, and posttraumatic stress disorder in college women. // Anxiety, Stress & Coping. Vol. 22, No. 1, January 2009, 117-127.
52. Wagner S.L., Martin C.A. Can Firefighters’ Mental Health Be Predicted by Emotional Intelligence and Proactive Coping? // Journal of Loss and Trauma, (2012) 17: 56–72.
53. Wiedenfeld S.A., Bandura A., Levine S., O’Leary A., Brown S., Raska K. (1990) Impact of perceived self-efficacy in coping with stressors on components of the immune system. J Pers Soc Psychol 59: 1082–1094