Everyday Life and Leisure Time of Komsomol Members in the Sphere of Political Control in the RSFSR of 1918 - 1929

Slezin Anatoly Anatol'evich Doctor of History Professor, the department of History and Philosophy, Tambov State Technical University   392032, Russia, Tambovskaya oblast', g. Tambov, ul. Michurinskaya, 112, kab. 313 anatoly.slezin@yandex.ru Other publications by this author

Skoropad Aleksei Eduardovich PhD in History post-graduate student of the Department of History and Philosophy at Tambov State Technical University 392000, g.Tambov, ul.Sovetskaya, d.106. Kafedra IiF. alexey_skoropad@mail.ru Other publications by this author

Как мы уже неоднократно пытались доказать, системой советского политического контроля ^[1] уже в первое десятилетие советской власти чрезвычайно широко была охвачена духовная сфера^[2-12]. Но это не значит, что политический контроль не затронул другие ипостаси повседневной жизни молодежи, в том числе и самих комсомольцев. В частности, как политическую задачу в комсомоле рассматривали развитие физкультуры и спорта ^[13].

В мае 1918 года в РСФСР был создан Всевобуч (Центральный отдел всеобщего военного обучения) — первая советская организация, непосредственно занимающаяся вопросами развития физкультуры и спорта. Главой Всевобуча стал Н.И. Подвойский. Если верить мемуаристам, В.И. Ленин на недоуменный вопрос Н.И. Подвойского, почему его переводят на тыловую работу, ответил: «А лучше будет, если кулаки спортсменов будут повернуты против нас?» На контрреволюционную деятельность спортклубов при назначении Н.И. Подвойского обратил внимание Ф.Э. Дзержинский: «Молодежь тянется к спорту. Белогвардейцы пользуются этим, они восстанавливают буржуазные спортивные и бойскаутские организации и, есть данные, готовят там кадры контрреволюции. Мы должны вырвать молодежь из их рук, создать красные спортивные организации» ^[14].

II съезд РКСМ в резолюции «О физическом воспитании и скаутизме» специально оговорил право на существование лишь за спортивными обществами с пролетарским составом. Именно Центральный Комитет комсомола был инициатором решения Всероссийского совещания работников Всевобуча (август 1921 года) ликвидировать старые спортивные организации, не занимавшиеся коммунистическим воспитанием ^[15].

При создании в сентябре 1922 года «Красного союза физической культуры» оговаривалось, что он должен работать под идейным руководством РКСМ. Спорт и физкультура рассматривались как средство для привлечения в ряды союза широких кругов рабочей молодежи. Причем сама мысль о сохранении спортивных организаций, альтернативных рабочим, и в будущем отвергалась как крамольная. В качестве временных мер допускались следующие разновидности тактики по отношению к старым спортивным командам:

— уничтожение старых спортивных объединений;

— чистки социального состава;

— приписка «очищенных» старых команд к новым с целью использования их опыта рабочими спортивными организациями (при численном преобладании последних) ^[16].

Летом 1923 года при исполнительных комитетах местных советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов создали Советы по физической культуре, координировавшие и контролирующие всю деятельность государственных ведомств по физическому развитию населения. Решениями губернских и областных комитетов комсомола местные комсомольские организации обязывались выполнять указания советов по физической культуре, направляли своих представителей в эти советы.

Довольно-таки долго не удавалось «окомсомолить» весь состав спортивных кружков, но проблема политического контроля над ними была решена быстро за счет внедрения членов партии и комсомола в правления м спортивных кружков и прикрепления к кружкам специальных представителей комитетов комсомола.

В условиях, когда политизировалась чуть ли не вся общественная жизнь, любое действие физкультурников рассматривалось через политическую призму. Так, при проведении выездов городских инструкторов в деревню им предписывалось соблюдать крайнюю осторожность и выдержанность, чтобы не дискредитировать дело физической культуры в глазах крестьянства. В глухих районах и национальных республиках от организаторов физкультуры требовали особой осторожности. Ведь дискредитации власти могло способствовать просто появление физкультурников в трусах. Еще больший «политический проступок» — медицинское освидетельствование девушек врачом-мужчиной.

В середине 1920-х годов и само занятие спортом оправдывалось политическими задачами: «Сохранение своего здоровья — такая же работа для каждого комсомольца, как и всякая другая общественная обязанность. Суть состоит в том, что бережное и внимательное отношение к здоровью диктуется не заботами о сохранении своей шкуры и своего брюшка для бездельной своей буржуйской жизни, а заботами о том, чтобы сохранить мускулы, нервы, голову действующей общественной единицы, сохранить себя для революционной трудной и суровой работы. Это должен быть не шкурный, а общественный интерес» ^[17]. Сама спортивно-массовая работа подавалась как деятельность по подготовке здоровых кадров для партии, для будущего социалистического строительства. Популярные лозунги того времени: «Революции нужны здоровые, могучие борцы за коммунизм», «Каждый свободный час — для укрепления своего здоровья. Оно нужно революции», «Физическое развитие для комсомольца не пустая забава, а могучее орудие классовой борьбы», «Оздоровление трудящихся – дело рук самих трудящихся».

Показательны подходы к организации физкультуры на 1-м Всероссийском Совещании Советов Физкультуры. Докладчик отмечал, что «комсомол с начала своего существования является становым хребтом всей работы по физкультуре и инициатором ее новых форм и методов, так как физкультура рассматривается им не только как способ оздоровления, но и как мощное средство и наилучший способ вовлечения рабоче-крестьянской молодежи в коммунистическое воспитание». Был выдвинут лозунг « Наш минимум — ни одного комсомольца вне физкультуры» ^[18].

Система политического контроля была направлена на закрепление в общественном сознании молодежи «коренного отличия» рабочего физкультурного движения от олимпийского, однозначно характеризуемого буржуазным. Высший Совет физической культуры при ВЦИК в мае 1926 года однозначно расценил несоветские физкультурные организации как «опорные пункты буржуазии в ее борьбе против рабочих», выдвинул задачу борьбы против «буржуазного спортивно-гимнастического движения» ^[19].

Все большее внимание физической подготовке комсомольцев уделялось в связи с провозглашенной задачей активно участвовать в вооруженной защите революции. В связи с этим физкультурно-массовая работа еще в большей степени политизировалась. Дисциплина в спортивных кружках рассматривалась как путь к дисциплине в армейском строю. Проводились показательные суды над хулиганами-физкультурниками с привлечением общественных обвинителей.

В конце 1920-х годов советская пропаганда настойчиво вселяла в общественное сознание уверенность в неизбежность новой войны. Комсомол поставил задачу добиться, чтобы каждый член союза научился стрелять и приобрел специальные навыки в определенной области военного дела. Каждая первичная организация нацеливалась на составление специального плана военного обучения. Партийные организации взяли под свой контроль обучение комсомольцев военному делу, проводили обследование комсомольских организаций с целью выявления как военных умений, так и общественных настроений молодежи по поводу целесообразности военной подготовки, участия в грядущей войне. Даже частушки, пропагандируемые комсомолом, вселяли уверенность в победе в возможной войне:

Пролетарий на войне

Капитал спалит в огне, —

Чрез мучение и кровь

Будут радость и любовь ^[20].

Резко политизированными были даже пропагандируемые комсомолом игры. Яркий пример — игра «Ленин». Мы обратились к ней еще и потому, что она гипертрофированно отражает суть советского политического контроля:

Ходит он, ходит с целью одной,

Ищет по стране по родной,

Врагов власти трудовой,

Врагов власти трудовой.

При этом отражено и участие комсомольцев в системе политического контроля :

Комсомолец ты —

В помощь мне иди.

Трудовую Русь,

Как свой глаз, блюди ^[21].

Политический характер придавался контролю посещения массовых мероприятий. Например, как проявление антисоветских настроений подавалось, что в селе Чернавка Красивской волости молодые крестьяне разошлись, не досмотрев картину «Великий путь» «про вождей народа» ^[22].

Постепенно все более тщательному контролю подвергалось чтение комсомольцев. Особенно большое внимание уделялось чтению подростков. В резолюции XIII съезда партии (май 1924 года) оговаривалась особая значимость задачи «приступить к созданию литературы для детей под тщательным контролем и руководством партии, с целью усиления в этой литературе моментов классового, интернационального трудового воспитания» ^[23].

Политпросвет ЦК РКСМ регулярно составлял списки книг, которые рекомендовались к широкому чтению комсомольцами. В 1924 году, например, в список 10 книг, которые политпросвет рекомендовал прочесть в первую очередь, входили:

Тарханов О. Новичкам. М.: Молодая гвардия, 1924.

Обращение VI-го съезда РЛКСМ ко всем членам Союза в связи с переименованием Союза в ленинский.

Ленин В. И. Каким должен быть комсомолец. М.: Молодая гвардия, 1924.

Зиновьев Г. Мы — все октябристы. М.: Госиздат, 1924.

Зиновьев Г. Как большевики строят государство рабочих и крестьян. М.: Красная новь, 1924.

Ленин В. И. Как рабочие и крестьяне управляют СССР. М.: Красная Новь, 1924.

Коваленко П. Книжка политграмоты. Изд. 12-е. М.: ГИЗ , 1924 (Данную книга предлагалась на выбор с изданием: Бердников и Светлов: Что должен знать каждый рабочий и крестьянин, вступающий в РКП).

Зиновьев Г. В. И. Ленин. Л.: Ленгиз, 1924 (На выбор: Ярославский Е. Жизнь и работа В.И. Ленина. М.: Новая Москва, 1924).

Сандомирский Г. Беседы о международном положении, М.: Госиздат, 1924 ^[24].

«Второй круг» чтения молодого рабочего по версии «Смены» составили «Азбука коммунизма» Бухарина и Преображенского, книга Вольфсона «Экономические формы СССР», несколько сборников Г.Е. Зиновьева ^[25].

В 1924 г. в Москве был проведен массовый «Вечер Книги». Показательно, что во время театрализованного суда-диспута заведомый победитель Рабочий доказывал: «Книга, печать — могучее орудие классовой борьбы». В последовавшем спектакле популярные зарубежные авторы детективов «организовывают заговор против советской литературы». Заговор «раскрывается Красными Дьяволятами и Уоптом Синклером ^[26].

Комсомольских функционеров постоянно заботила проблема чтения рядовых комсомольцев. Приведем типичное письмо в общественно-политическое издание: «Чтение, книга, газета занимают в жизни основной массы комсомола ничтожное место. Даже окончившие фабзавуч ребята не читают газет, а если и читают, то, сами признаются, — происшествия, суд, кинопрограммы. Беллетристика, и то не привлекает ребят, а о политической книжке и говорить не приходится. Политические книжки сохнут в библиотеках» ^[27].

Исследования читательских интересов комсомольцев, проведенные во второй половине 1920-х годов, тем не менее, дружно показывали преимущественный интерес к политической литературе. 45% тамбовских комсомольцев, например, в 1927 году завили, что читают только политическую литературу, разносторонние интересы были зафиксированы лишь у 9% опрошенных ^[28]. Но вряд ли это могло доставить удовлетворение руководящим органам комсомола. Во-первых, в формулярах значилась в основном агитационная литература, во-вторых, как показывает анализ результатов политучебы, заявления комсомольцев и реальность — вещи разные, многие лишь брали эти книги, но не читали, другие — читали, но не усваивали прочитанного.

Если же сравнить результаты изучения читательских интересов комсомольцев и несоюзной молодежи, то приходишь к выводу, что в основном молодежь читала беллетристику. Кстати, одной из самых читаемых стала книга П.Романова «Без черемухи», где затрагивались жгучие проблемы молодежной повседневности. Популярными авторами были А. Фадеев, Ф. Гладков, А. Серафимович, С. Есенин, А. Безыменский, В. Маяковский, A. Жаров, И. Доронин и др.

Классическая художественная литература составляла менее 15% от общего объема читаемого ^[29]. В данном случае эффективной можно признать комсомольскую пропаганду, которая настойчиво дискредитировала «старую» литературу. Например, великого русского писателя Ф.М. Достоевского «Комсомольская правда» называла черносотенцем ^[30]. Н.К. Крупская настойчиво предупреждала: «В старых книгах наряду с увлекающим ребят содержанием много чуждой идеологии, совершенно для нас неприемлемой. Сплошь и рядом, когда тебе напоминают какую-нибудь книгу, то вспоминаешь, что над этой книжкой было пережито, и думаешь: «Ах, какая хорошая книжка». Но когда ее берешь, то видишь, что она совершенно неприемлема. Не всякую увлекательную книжку можно дать детям»^[31]. Многие книги, по мнению органов государственной цензуры, были настолько недостойны советского молодого человека, что их просто изъяли из библиотек. Так, в частности, поступили с детективной, мемуарной литературой.

Свой вклад в политический контроль над чтением внес Главполитпросвет, при котором с марта 1924 года действовала специальная комиссия по изучению деревенской книги. Она не только изучала читательские интересы, но и осуществляла идеологическое руководство деятельностью издательств.

По определению I Библиотечного съезда (июль1924 г.), библиотеки виделись «орудием выработки коммунистического мировоззрения, очагом воспитания и просвещения в духе марксизма и ленинизма» ^[32]. Центром политпросветработы в деревне стала изба-читальня. И библиотекарь, и избач играли огромную роль и в системе политического контроля: ведь во многом от них зависело содержание мероприятий в избах-читальнях, именно их предложения, оценки формировали читательские вкусы. В этой связи представляется неслучайным формирование корпуса избачей в основном из числа комсомольских и партийных активистов. Так, по данным за 1924–1925 годы из 107 работников крупных изб-читален Саратовской губернии – 75% совмещали работу в избе-читальне с работой «по комсомольской и партийной линии»^[33].

Надо также иметь ввиду, что так называемый «спрос по заданию» (школы, комсомола, партии, пионерской организации) также являлся мощным механизмом политического контроля над кругом чтения. Провозглашалось, что «юные ленинцы в библиотеке должны чувствовать себя рыцарями коммунизма, оружие которых — книга»^[34]. Так, по сведениям Е. Добренко, 40% «школьной литературы» составляла «общественно-политическая литература» (занимавшая в самостоятельном детском спросе до 5%), зато приключения и путешествия в «заданиях школы» занимали 1,5% спроса, сказки — 0% ^[35].

Комсомольские организации активно привлекались к популяризации издаваемой общественно-политической литературы. Сейчас бы мы назвали это участием в рекламных акциях. Однако учитывая, что круг рекомендуемой литературы определялся партийными и комсомольскими органами, прежде всего, с учетом политической целесообразности, и эту форму комсомольской работы можно считать средством политического контроля.

Для последующего контроля над повседневными занятиями комсомольского актива большое значение имело выборочное обследование бюджетов времени комсомольских активистов. Обследование было проведено статистическим подотделом Центральным Комитетом комсомола осенью 1925 года. Комсомольским организациям от губернского до ячейкового масштаба были разосланы формуляры, в которых по вертикали были указаны статьи затрачиваемого времени, а по горизонтали надо было проставить использованное на ту или иную деятельность время. Любопытно, что анкетирование проходило под девизом : «Учти свое время — поможешь комсомолу и партии лучше работать». По итогам обследования был издан специальный сборник. В него вошли данные, полученные в результате обработки 125 анонимных анкет из 28 губерний и округов (в том числе 85 – от ответработников, 22 – от политпросветработников) ^[36].

Результаты обследования однозначно убеждали, что у комсомольского актива отсутствует нормальный отдых в рабочие дни, полностью отсутствует отдельный день отдыха. Перегруженность комсомольскими и партийными обязанностями, отсутствие какой-либо рационализации в организации времени работы и отдыха пагубно отражались на здоровье обследуемых: 83% из них имели ту или иную болезнь ^[37].

Во многом благодаря данному обследованию был закреплен курс на рационализацию трудовых затрат, регламентацию рабочего дня с целью оздоровления актива, организацию регулярных занятий физкультурой.

На комсомол был возложен контроль за проведением медицинского освидетельствования молодежи. Причем и здесь проблеме придавался политический характер: «Наши враги говорят о вырождении молодого поколения Советской России. Это — ложь. Процент больных подростков с каждым годом уменьшается…» ^[38].

Огромное внимание в «коммунизировании» общественного сознания молодежи отводилось художественной самодеятельности, народному творчеству. В комсомоле весьма распространенным становилось мнение: «Хулиганит, главным образом, та молодежь, которая не охвачена культурным влиянием, которую томит безделье, которая не знает, куда употребить свою силушку» ^[39]. Основной формой контроля за досугом молодежи стало развитие клубной работы. Для комсомольцев участие в ней становилось обязательным. Наиболее распространенными видами клубной работы были кружки: общественно-политический, естествоведения или юннатов, литературный, драматический, изобразительного искусства, музыкальный, физкультуры. Наибольшим успехом пользовались массовые мероприятия.

В начале 1924 года Главное управление социального воспитания и политехнического образования издало циркуляр "Об организации Совета художественного воспитания" при Народном комиссарите просвещения, в задачи которого входили инструктирование по вопросам художественного воспитания и объединение всей работы, ведущейся в этой области. Все губернские отделы социального воспитания должны были выделить специальных сотрудников для связи с советом и координации работы в рамках губерний. Все дисциплины, связанные с художественным образованием (музыка, изобразительное искусство, драматизация, ритмика, литература), получали руководящий центр. Под контроль этого совета попадала и вся внешкольная художественная работа.

К чести многих комсомольских лидеров, они осознавали, что для организации очень важно привлечение в нее неформальных лидеров молодежи. Одной из лучших форм выявления «деревенских заводил» стали конкурсы на лучшего гармониста, лучшего плясуна. В Вольском уезде, например, с помощью таких конкурсов удалось привлечь к активной комсомольской работе более 120 человек, которые до этого отличались только на деревенских посиделках ^[40].

Через печать, инструкции клубам и комсомольским ячейкам комсомол активно внедрял в массы частушки, в которые вкладывалось явно пропагандистское содержание. В них напрямую религиозным ценностям противопоставлялись новые:

Воскресенье подошло —

Не пойдем молиться,

Это времечко прошло,

Надо нам учиться.

Не пойду в церковь молиться,

Старики пусть молятся,

Лучше в клубе посижу я —

Буду комсомолиться ^[41].

Новорожденный кричит:

«Пусть мамаша октябрит,

Я попу не дам доходу,

Не пойду в святую воду».

Мы по-новому живем,

Старь взрываем миною,

Сына Маем назовем,

А дочь — Октябриною ^[42].

Доктора во всем помогут,

И болезни все уймут,

Лекаря все ведь загубят,

В миг на тот свет ушлют ^[43].

В тоже время комсомольские органы остро реагировали на использование частушек с содержанием, которое не устраивало их с идеологической точки зрения. Так, кулацко - бандитскими, порнографическими были признаны частушки:

Сидит Ленин на заборе,

Плетет лапти кочетыгом,

Чтобы наши комсомольцы

Не ходили босиком.

Комсомол, комсомол

Рубаха зеленая,

Не твоя ли, комсомол,

Изба разваленная.

Пионер, пионер,

Чего тебе надо,

Пулю в лоб, штык в бок —

Вот тебе награда ^[44].

Осуждение вызывали и те частушки, которые просто констатировали противоречивость происходящих процессов, трудности смена старого новым:

Не пошла бы я к обедне -

Вижу, цыпочка прошел.

Почему я примечаю, -

Картуз синий, чуб большой ^[45].

Причем в самом комсомольском творчестве нередко присутствовали фактически хулиганские мотивы:

Капиталисты кричат: ай,

А Мы празднуем Май.

Капиталистам пух в рот,

А мы – свободный народ.

Чтобы не было нам скверно

Всех под знамя Коминтерна!

Всех буржуев уничтожим;

Им мы рожи растворожим.

Ненавистны лордов морды, —

В морду в миг получат лорды,

Добываем для народа

Мы желанную свободу,

Вперед,

Народ! ^[46]

Приобщение молодежи к новым, советским формам досуга было связано с чрезвычайными трудностями. В 1925 г., например, журнал «Смена» рассказывал, как в одном из сел «девушки вместо вечерок стали ходить в читальню и на комсомольские собрания, так их по вечерам подкараулили сыновья зажиточных мужиков и стали заворачивать на вечерки». Более серьезным признавалась проблема противопоставления поведения детей и родителей: «В читальню не ходи, по улице шляйся, а в комсомол нельзя. Почему? Потому что там непристойные речи про бога говорят, батюшку ругают, а каково отцу с матерью, когда дети безбожники, да добро, если парень, а то дочь. Это им кажется из рук вон, и родители не пускают девушек в комсомол в большинстве случаев» ^[47]. В связи с этим усилия органов власти, осуществляющих политический контроль, были направлены против препятствий, осуществляемых на пути внедрения новых обычаев. Приверженцев старого высмеивали в печати, устраивали публичные агитационные суды, где они выступали в роли обвиняемых.

В отличие от обычных родителей где-нибудь в российской глубинке, в штыки воспринимающих молодежные новации повседневности, многие партийные наставники коммунистической молодежи сами призывали к вовлечению в коммунистический эксперимент даже самых интимных сфер жизни. На VI съезде комсомола Н.К. Крупская заявила: «Мы живем в такую эпоху, когда мы уже ясно понимаем, что личная жизнь не может отделяться от общественной жизни. Это в прежние времена, может быть, было неясно, что такой разрыв между личной и общественной жизнью ведет к тому, что рано или поздно человек изменяет делу коммунизма» ^[48]. Не менее прямо говорил И.В. Сталин: « Работницы и крестьянки могут искалечить ребенку душу либо дать нам здоровую духом молодежь... в зависимости от того, сочувствует ли женщина-мать советскому строю или она плетется в хвосте за попом, за кулаком, за буржуазией»^[49].

Даже женитьбу на представителе социально-чуждого класса рассматривали как преступление ^[50]. Видный партийный деятель А.А. Сольц призывал «30 раз подумать прежде, чем решить взять жену из чужого класса» ^[51]. В основу семьи рекомендовалось закладывать «идеологическую любовь». На некоторых комсомольских собраниях вполне серьезно рассматривали вопросы о разрешении членам молодежного союза вступить в брак и об исключениях из комсомола женившихся на социально чуждых. Один из наиболее знаменитых партийных идеологов Е.М. Ярославский ставил перед вступающими в брак комсомольцами задачу «убедить любимого человека, любимую женщину, девушку строить семью без попа», проявляя в этом деле коммунистическую твердость ^[52]. В «Двенадцати половых заповедях революционного пролетариата» А.Б. Залкинд пытался «научно обосновать» подобные действия коммунистистических организаций, провозглашая, что «чисто физическое половое влечение недопустимо с революционно-пролетарской точки зрения». Он сравнивал половое влечение к классово-враждебному объекту с половым влечением человека к крокодилу или орангутангу, призывал «добиться такой гармонической комбинации физического здоровья и классовых творческих ценностей, которые являются наиболее целесообразными с точки зрения интересов революционной борьбы пролетариата». Вывод А.Б. Залкинда: «Класс в интересах революционной целесообразности имеет право вмешиваться в половую жизнь своих членов. Половое должно во всем подчиняться классовому, ничем последнему не мешая, во всем его обслуживая», «Основной половой приманкой должны быть основные классовые достоинства» ^[53]. С легкой руки А. М. Коллонтай популярной стала теория «стакана воды»: для истинного пролетария половой контакт должен быть не менее доступным, чем стакан воды, он может вступать в интимные отношения с такой же простотой, как утолять жажду.

В условиях подобного идеологического напора нередким явлением было образование комсомольских коммун. Симптоматично, какие цели ставила перед собой коммуна на московском заводе «Красный каучук»: 1) быть образцом для всех комсомольцев и всей молодежи завода, 2) научиться быть коммунистом и в личной жизни. После работы в коммуне ежедневно проходили всякого рода собрания, находилось также время для занятий спортом. У коммунаров не было ни личного времени в полном смысле этого понятия, ни личной собственности: даже одеждой и нижним бельем пользовались по очереди. Особо много споров возникло вокруг приглашения в коммуну девушек: как жить, если кто-нибудь женится, надо ли выделить для пары особую комнату ^[54].

За деятельность коммун партийная и комсомольская организации устанавливали особый контроль, нередко контролируя даже структуру питания коммунаров. Особой формой контроля и на этом направлении выступали политсуды ^[55].

Очень своеобразно участвовал комсомол в решении женского вопроса в национальных республиках. В журнале «Смена» в 1925 году был опубликован интереснейший документ. На общем собрании ячейки РЛКСМ села Н.Олды были рассмотрены вопросы «Про взимание калыма» и «О прекращении пьянства и продажи вина». Постановили: «1.А выходит замуж девушка. Установить калым 25 р. и баран один. В случае, кто будет взимать больше означенной нормы калыма , штрафовать в 50 руб. в пользу общества.

Если выходит удовушка (вдова), то 15 руб. и один барашек. 2. В случае заметка кого в пьянстве или продаже вина, установить штраф в пользу общества». Обратим внимание, что протокол утвержден сельсоветом сел. Нов.Алды , но подпись предисполкома сел. Нов. Алды (за неграмотностью) заменена оттиском перстня с арабскими письменами ^[56].

Утверждение постановления ячейки сельсоветом сделало его обязательным для всех граждан. Комсомольцы и сочувствующая молодежь следили за выполнением постановления и штрафовали провинившихся. 7-й съезд Советов Ингушетии передал комсомолу всю административную борьбу с калымом, так как органы советской власти не смогли побороть калым. Был период, когда в Ингушетии без представителя комсомола ни один мулла не имел права совершать брачный обряд. Журнал «Смена» писал: «Комсомольский комитет стал своеобразным горским загсом, куда приходили регистрироваться все брачующиеся, который устанавливал срок уплаты калыма, рассрочку его, уговаривал, торговался вместе с женихом, с упрямыми родителями невесты, чтобы взяли подешевле» ^[57].

В комсомоле осознавали трудность преобразования повседневной жизни молодежи. Один из весьма популярных комсомольских лидеров И. Бобрышев писал: «В том - то и дело, что старое, каким бы прогнившим оно ни было, без борьбы, самой отчаянной, не на жизнь, а на смерть, не сдается, не исчезает, и оно мешает пробиваться росткам нового. Так бывает всюду и особенно в быту. Быт - самое неподвижное, тяжеловесное, сильно отстающее от развития экономического строя. Добавочные усилия в перестройке быта нужны особенно значительные и упорные» ^[58]. У многих комсомольцев вызывала неприятие показуха в приобщении к новым обрядам, показной атеизм. Один из липецких комсомольцев, например, писал: «Брак совершается часто по-новому: без попов в Нардоме, а потом муж бьет по-старому. И никому до этого нет дела» ^[59]. Было немало комсомольских и партийных руководителей, которые с пониманием относились к тем, кто ради семейного спокойствия вынужденно принимал участие в религиозных обрядах. В Воронеже, например, губернский комитет партии официально предостерег от исключения из коммунистических организаций заключивших церковный брак, но «преданных делу революции»^[60]

Одновременно как среди комсомольцев, так и среди их партийных наставников часто проявлялись диаметрально противоположные теории «стакана воды» настроения. Половая распущенность объявлялась ими контрреволюцией в быту.

Многие были просто в недоумении. Вот типичное письмо в журнал «Смена»: «Если «любовь под кустом» — разнузданность, распущенность, несчитание с физиологическими последствиями любви — вся эта теория «стакана воды» 1) и есть коммунистическая любовь, то ясно, что мы будем поощрять такие явления и считать... переходом к высшей ступени взаимоотношений между мужчиной и женщиной. В обратном случае, если мы придем к заключению, что это отрыжка буржуазного мира, который брызжет ядовитой слюной на нашу новую, только что, складывающуюся, пролетарскую, общественность, то мы постараемся возможно скорее справиться и с этим злом» ^[61].

Некоторые комсомольцы искренне считали, что жить в коммуны «комсомольцы уходят из дома не для того, чтобы жить культурной коммуной в 5 - 6 человек и заниматься учебой, а чтобы никто не мешал их разнузданности» ^[62]. Некоторые прямо характеризовали ситуацию в отношениях между комсомольцами и комсомолками как разврат: «Он находится в вопиющем противоречии со всеми нашими задачами и в первую голову с задачей создания нового человека» ^[63].

Страницы комсомольско-молодежных изданий были заполнены письмами участвующих в дискуссиях о любви и быте. При всех различиях в позициях по «женскому вопросу» спорящие сходились в конечном итоге к одному: «Мы … должны перестать быть растратчиками живого человеческого материала… Мы за сияющие глаза, против пасмурных лиц. А сияющие глаза и веселые бодрые лица у наших комсомолок и комсомольцев будут тогда, когда каждая и каждый из них будут постоянно чувствовать себя окруженными непроницаемой стеной товарищеского внимания и крепкой искренней поддержки. Научимся же ценить человека! Это уменье нам обязательно нужно в борьбе за нового человека» ^[64].

Тем не менее, у комсомольцев не было единства даже в отношении к различным бытовым процедурам. Об этом ярко свидетельствуют письма в журнал «Смена»:

«Широкая возможность заниматься физическими упражнениями, которую получили женщины работницы в настоящее время, не всегда правильно используется. Нужно заметить, что стремление быть «как мужчина» и здесь, в области физических упражнений, далеко не редкое явление. И если высокие мужские сапоги, кожаная куртка и кепка никакого вреда здоровью женщины не принесут, то стремление исполнять несоответствующие особенностям женского строения физические упражнения может вызвать серьезное заболевание. Особенности же эти являются следствием возложенной на женщину природой обязанности – деторождения» ^[65].

«Одеть ленточку, чистую рубашку, неразорванные брюки, аккуратное платьице — в этом, конечно, ничего нет плохого, — наоборот, счастье, что, наконец, приобрели средства приобрести все это. Но штукатурить физиономию, мазать губы и брови, прыскаться острыми духами, одевать чулки пофасонистее, сапоги обязательно с ударным блеском, — это уже заскок за границу мещанства»^[66].

Читатели журнала недоуменно спрашивали: «Почему у нас в ячейке смеются, когда девочки делают маникюр, а ведь это гигиенично?». Редакция отвечала: «Маникюр» далеко не гигиеническое мероприятие. При маникюре почти всегда нарушается целостность поверхностности, ткани кожи» ^[67].

Комсомольские издания даже в юмористических рубриках шутили соответственно:

«— Весна. Начинается строительный сезон.

— У наших девчат уже начался.

—…

— Штукатурятся» ^[68].

По мере укрепления нэпа в комсомоле все больше зрели опасения обуржуазивания молодежи: «Появились среди молодежи и «хозяйчики». Обзавестись квартиркой, уютом, получше одеться, накопить деньжат. Конечно, в желании более обеспеченной жизни, менее голодной жизни, имеется вполне здоровая сторона, но у многих замечается перегиб в этом вопросе, — перегиб, переходящий уже в область самого обыкновенного мещанства. Не рабочий, а «хозяйчик», мелкий буржуа» ^[69].

Политический характер был придан и борьбе с пьянством. Заметим: говоря о пережитках прошлого в быту, алкоголизм нередко приравнивали к религии: якобы они всегда вместе служили средством эксплуатации трудящихся^[70]. Введение борьбы с пьянством в систему политического контроля способствовало ее активизации в комсомоле. В тоже время столь примитивное уравнивание алкоголизма и религии наносило вред серьёзной атеистической работе, отторгало от борьбы с пьянством верующих, всех тех, кто старался быть аполитичным.

Как известно, проблема пьянства обострилась после принятия Совнаркомом СССР Декрета от 28 августа 1925 года, когда официально была разрешена продажа водки. Комсомольским активистам пришлось в новых условиях нелегко: с одной стороны, они не могли осуждать государственные решения, с другой стороны, должны были всячески бороться с пьянством.

Уже в ноябре 1926 года А. Мильчаков на пленуме ЦК ВЛКСМ вынужден был признать огромный рост пьянства и хулиганства ^[71]. В августе 1928 года на места было разослано официальное письмо ЦК ВЛКСМ “О борьбе с пьянством”. В нем указывалось на массовый характер пьянства среди рабочей молодежи, планировалось организовывать ячейки антиалкогольного общества. Одной из составляющих Всероссийского комсомольского культпохода в конце 1928 – начале 1929 года стала борьба за трезвость.

В 1929 году вышли постановления Совнаркома РСФСР «О мерах по ограничению торговли спиртными напитками» , «О мерах по осуществлению борьбы с алкоголизмом», «О мерах борьбы с шинкарством». Народные дружинники, в основном — комсомольцы, проводили рейды по борьбе с подпольными торговцами спиртным, санитарные рейды, дежурили в «культурных чайных» (там можно было послушать радио или граммофон, сыграть в шахматы). Специальные группы комсомольцев по борьбе с пьянством и хулиганством агитировали за увеличение количества рабочих столовых, за закрытие винных лавок и шинков. Комитетами ВЛКСМ проводились чествования «годовщина трезвой жизни» или «похороны пьянства», объявлялись конкурсы на «почетное» звание: «непьющий колхоз», «непьющий цех», «трезвая ячейка» или, наоборот, на «лучшего» пьяницу и матерщинника. Практиковались систематические отчеты комсомольцев о своем поведении, политсуды над пьяницами, «бытовые конференции пьющих девушек». В школах появились группы «юных врагов водки», ходившие к воротам предприятий в дни получки с лозунгом: «Папа, не пей водки!». В Сталинграде в таких шествиях участвовало до 12 тысяч детей и подростков. На спектаклях подростки наряжались в костюмы «контрреволюционеров и угнетателей» и пели антиалкогольные куплеты ^[72].

Наиболее строго осуждалась выпивка с «чуждым элементом». Нередко она признавалась нарушением политической бдительности, рассматривалась как путь к предательству («все разболтает по пьяни»). Поэтому при обсуждении на комсомольских собраниях провинившихся, как правило, звучало: «Пил со своими». Массовыми тиражами распространялся плакат Е. Розенберга, изображавший с бутылкой Л.Д. Троцкого. В уста новоявленного «главного контрреволюционера» вкладывалась фраза: «Водка – наш помощник!».

Глупо было бы отрицать необходимость социального контроля над повседневной жизнью молодежи. Хотя бы в силу своих возрастных качеств молодежь чрезвычайно склонна к необдуманному новаторству, более частым проявлениям девиантного поведения. Однако политизация контроля, превращение социального контроля в контроль политический в данной сфере несли с собой столь великое множество «побочных явлений», что фактически они не только перевешивали, но и убивали положительные последствия осуществления контроля над повседневной жизнью молодежи.

С одной стороны, политизация контроля повседневной жизни однозначно вела к активизации борьбы с негативными явлениями. С другой стороны, в данных условиях сама негативность определялась весьма конъюктурно, в зависимости от вкусов и пристрастий тех, кто обладал политической властью (хотя бы в местном масштабе). Поскольку данные пристрастия не отличались единообразием, весьма противоречиво выглядит и направленность политического контроля в этой сфере.

Правда, не смотря на все разнообразие подходов, можно отметить, что всех их объединяет стремление полностью регламентировать повседневную жизнь молодёжи, радикально изменить традиции.

Наиболее эффективным средством передачи культурной традиции долгие века была семья. Поэтому комсомольцы и их наставники чрезвычайно упорно пытались усилить контроль над сферой семейных отношений. Людей старших поколений, наоборот, не могли не раздражать попытки комсомольцев регламентировать семейно-брачные отношения. При существовании прямо противоположных идеалов поведения в интимной сфере, вопреки какому-либо контролю молодой человек часто выбирал третий путь, девиантное поведение для него было эдаким бунтарством, проявлением свободы ^[73].

Молодёжь была дезориентирована противоречащими друг другу заявлениями и оценками коммунистических лидеров и пропагандистов, одновременно утверждавших фактически несовместимые нормы повседневного поведения. Это еще в большей степени повышало тягу молодежи к поискам всяческих экстравагантных форм повседневной жизни.