Open external political control over the Komsomol (the Young Communist League) organizations in the RSFSR (1918-1929).

Slezin Anatoly Anatol'evich Doctor of History Professor, the department of History and Philosophy, Tambov State Technical University   392032, Russia, Tambovskaya oblast', g. Tambov, ul. Michurinskaya, 112, kab. 313 anatoly.slezin@yandex.ru Other publications by this author

Skoropad Aleksei Eduardovich PhD in History post-graduate student of the Department of History and Philosophy at Tambov State Technical University 392000, g.Tambov, ul.Sovetskaya, d.106. Kafedra IiF. alexey_skoropad@mail.ru Other publications by this author

Свои взгляды по проблемам включения комсомола в систему советского политического контроля авторы данной статьи высказывали неоднократно ^{[1],[2],[3],[4],[5],[6],[7],[8],[9],[10],[11]}.

Сегодня предмет нашего исследования составляют основные направления, формы и методы реализации открытого внешнего политического контроля, осуществляемого в отношении комсомола в целом и отдельных членов комсомольских организаций в 1918-1929 гг.

При изучении поставленной проблемы считаем вполне возможным руководствоваться определением Н. А. Володиной: «Политический контроль – это имманентно присущее любому, но в особенности тоталитарному государству качество, представляющее собой комплекс мероприятий власти, направленных не только на контроль поведения индивида, всех социальных групп, но и на формирование мировоззрения и поведения основной массы населения на основе задаваемых идеологических канонов и практических потребностей режима» ^[12]. Вместе с тем, считаем, что определение Н. А. Володиной слишком «привязано» к тоталитарным и авторитарным режимам, стараемся учесть, что и при недемократических режимах нельзя полностью освобождать функцию политического контроля от позитивной составляющей, ведь политический контроль играет свою роль в предупреждении преступлений, всякого рода экстремистских проявлений ^[13].

Коммунистический союз молодежи, как известно, образовался 29 октября 1918 г. С первых лет существования комсомола главной формой открытого политического контроля над ним считалось так называемое партийное руководство. Конкретными формами непосредственного партийного руководства комсомолом провозглашались:

— принятие в комсомол членов коммунистической партии до 20 лет;

— партийное представительство в комитетах РКСМ;

— обмен активными работниками между компартией и комсомолом;

— участие комсомольцев на партийных конференциях, съездах, собраниях (с совещательным голосом).

Кроме того, постоянно заявлялось о помощи партийных комитетов в приобщении комсомольцев к хозяйственному строительству, работе в советах, организации системы политического просвещения в комсомоле.

Однако в условиях Гражданской войны зачастую конкретная работа партийных организаций в отношении комсомольских ячеек ограничивалась декларациями, заявлениями. На практике большинство местных партийных организаций (по крайней мере, первичных и уездных) относились к комсомолу равнодушно, вспоминали о нем только тогда, когда не хватало собственных сил для осуществления какой-либо акции. Отсутствовала элементарная связь с комсомольскими ячейками. На Х съезде РКП (б) было откровенно заявлено об отсутствии реальной работы «взрослых товарищей» «в союзе молодежи» ^[14].

И все же именно начальный период взаимоотношений партии и комсомола стал определяющим для развития их на протяжении всего периода существования. Изначально структура комсомола копировала структуру коммунистической партии. Постоянно подчеркивалась и необходимость дублирования методов и форм партийной работы. На III съезде комсомола, в частности, подчеркивалось: «В РКСМ должна существовать такая же дисциплина и такая же подчиненность низших инстанций высшим, как и в РКП, без чего не может существовать ни одна боевая (то есть принимающая непосредственное участие во всей политической жизни республики) пролетарская организация» ^[15].

Х съезд партии признал необходимым вступление в комсомол всех коммунистов до 20 лет. Симптоматично, что вступившие в РКСМ таким образом освобождались от уплаты членских комсомольских взносов, так и от выполнения конкретных комсомольских обязанностей. Более конкретной была помощь от передачи партийных функционеров на штатную работу в комсомол.

После Х съезда РКП (б) губернские комитеты предприняли усилия для установления не только более тесных контактов с комсомолом, но и контроля над РКСМ. В частности, более-менее регулярным стало заслушивание отчетов губернских комитетов комсомола перед губернскими комитетами партии. Иногда подобная отчетность имела место и на уездном уровне.

Наиболее демократической формой налаживания взаимоотношений партии и комсомола внешне выглядело взаимное представительство в комитетах РКП (б) и РКСМ. Представители партии в комитетах комсомола считались ответственными за проведение партийной линии в союзе. Но отнюдь не только информированием комсомольцев о текущей политике партии занимались партпредставители, фактически их деятельность тоже была направлена на претворение в жизнь функции политического контроля: они были призваны вовремя поправить подшефных, сообщить об их ошибках в партийные органы. Отчеты партийных представителей заслушивались на заседаниях соответствующих партийных комитетов. Более того, отчеты представителей комитетов комсомола в партийных организациях также заслушивались на партийных собраниях, то есть и они вовлекались в систему политического контроля над комсомолом. К тому же, комсомольскими представителями, как правило, назначались секретари комсомольских организаций, сами являвшиеся членами или кандидатами в члены РКП (б)

В сложившихся после Х създа РКП (б) условиях многие партийные организации называли «комсомольский вопрос» «вопросом жизни и смерти», признавая, что на местах часто именно комсомолу приходится отстаивать коммунистическую идеологию ^[16]. В местах, где не было партийных организаций, некоторые функции партийных ячеек передавались комсомольским ячейкам. В решениях партийных форумов в это время встречаются одни и те же требования усиления внимания коммунистов к комсомольцам. Правда в реальности, это «усиление» не продвигалось дальше более частого заслушивания докладов о работе комсомола на партсобраниях, увеличения количества различного рода инструкций и дисциплинарных взысканий в отношении нерадивых партпредставителей.

К комсомольским ячейкам в местах, где не было партийных организаций, прикрепляли партийных представителей из других сел. Но прикрепление это нередко было только на бумаге. Проблема поднималась на уездных и губернских конференциях постоянно, но, судя по документам, практически повсеместно решена не была.

Одной из главных проблем, связанных с усилением комсомола, традиционно считалась проблема так называемого партийного ядра в комсомоле. В Международный юношеский день и другие знаменательные даты проводились массовые передачи комсомольцев в партию. Хотя допускались и групповые передачи, основной формой передачи комсомольцев в партию признавалось индивидуальное вступление. На практике подобные меры вряд ли способствовали повышению качества политического контроля: ведь партъядро увеличивалось в основном за счет тех же юных комсомольцев, которые наравне с другими нуждались в серьезном наставничестве.

Регулярно возникали сомнения в необходимости «двойного членства» коммунистической молодежи в комсомоле и партии. На X съезде РКП (б) Д.Б. Рязанов, например, предлагал снизить предельный возраст пребывания членов партии в РКСМ с 23 до 18 лет. Съезд отверг предложение, как ведущее к ослаблению партийного влияния на молодежь.

В августе 1922 года XII партконференция включила в Устав РКП(б) положение, согласно которому молодежь до 20 лет включительно (за исключением красноармейцев) вступала в партию лишь через комсомол.

Наиболее радикально задачу увеличения партийного ядра поставил VI съезд РЛКСМ: «Союз должен стремиться к беспрестанному увеличению своего партийного ядра, добиваясь в промышленных организациях увеличения процента членов и кандидатов партии в среде союза не менее чем до 25%» ^[17]. Причем прозвучало это на фоне резкого увеличения роста комсомольских рядов. Чтобы увеличивать как состав комсомола вообще, так и его партъядро, комсомольским организациям приходилось фактически закрывать глаза на слабую политическую подготовку вступающих, действующими критериями оставались лишь социальное положение, возраст и политическая твердость.

Кроме того, одновременная загруженность комсомольскими и партийными обязанностями приводила к тому, что человек зачастую физически не мог справиться с ними одновременно. Весьма типичным следует признать замечание одного из откликнувшихся на обследование бюджета времени активистов в октябре 1925 года: «В одно и тоже время было назначено партсобрание (с моим докладом), заседание профсоюза (с моим отчетным докладом) и бюро волрайкома КСМ (с моим докладом). Решил пойти на комсомольское заседание, а в остальное подал справки. На мои справки отвечают:1) ты партиец и не забывай партдисциплины; 2) ты член профсоюза и не забывай профдисциплины. Где искать выхода?» ^[18]. ЦК партии и ЦК комсомола признавали пагубность такого положения, но дальше предложений о частичной разгрузке актива, регламентации времени проведения собраний и установления определенного согласования проведения мероприятий партией и комсомолом даже в высказываемых предложениях партийные и комсомольские работники не продвигались.

В условиях обострения внутрипартийной борьбы объективно комсомольцы были особенно заинтересованы в разъяснительной работе старших товарищей. Однако в реальности доклады коммунистов, с которыми они выступали на комсомольских собраниях и конференциях, как правило, лишь повторяли текст партийных документов или публикаций в «Правде». Более того, были прецеденты объявления вопросов о сути оппозиционных взглядов секретными. К сожалению, партийные наставники своей некомпетентностью обычно только провоцировали раздражение, негативные по отношению к власти общественные настроения, распространение слухов. В свою очередь их рост в молодежной среде вызывал у многих партийных руководителей не желание перестроить пропагандистскую работу партии, предпринять меры к усилению компетентности партийных представителей в комсомоле, а лишь желание напугать, заставить замолчать непокорную молодежь.

XIII съезд РКП (б) стал отправной точкой формирования ситуации, когда партийные комитеты связывали совершенствование партийного руководства непосредственно с углублением организационной связи партии с комсомолом. Для этого периода типичны фрагменты резолюций партийных конференций и пленумов губернских комитетов партии: «дела, которые делал губком комсомола – дела губкома партии», «ввести обязательную отчетность комсомольских ячеек перед ячейками РКП(б)», «давать поручения партийного характера ячейкам РКСМ, в целом и каждому комсомольцу в отдельности, тщательно проверяя их исполнение», «прикрепить каждого деревенского комсомольца к кому-то из местных комитетов» (партии), «ячейка РЛКСМ все без исключения возникающие у нее в общественной работе вопросы должна обязательно согласовывать через волком РЛКСМ с волкомпартом» ^[19] . Зачастую партийное руководство доходило до мелочей. Как отмечалось на заседании бюро ЦК РКСМ, «ни одного циркуляра нельзя выпустить без согласия райкомпарта, ни одной переброски работников, ни одного собрания или заседания провести» ^[20].

Одним из явных последствий такого «укрепления партийного руководства» стало прямое копирование комсомольцами работы партийных организаций. Оно включало в себя чуть ли не всех формы и методы работы. Комсомольские организации дошли до копирования внутренней структуры, формы ведения, повесток дня и даже постановлений собраний. Все чаще совершенно не учитывалась возрастная специфика комсомольцев.

Партийные комитеты разных уровней перманентно фиксировали факты непонимания комсомольцами значения укрепления партийного руководства комсомолом. До явного раздражения доходило при проявлениях комсомольскими организациями независимости от партийных ячеек.

Между тем, «перехват инициативы» комсомолом нередко имел вполне объективные причины: уровень политической и общей культуры комсомольцев иногда был действительно выше уровня их партийных наставников. Многие коммунисты даже задумываться об этом не хотели. К сожалению, как правило, партийные комитеты не обсуждали вопросы компетентности своих представителей в комсомоле, а факты неповиновения рассматривали как политические ошибки. Особое раздражение вызывали случаи самостоятельного (без утверждения в партийных органах) выдвижения кандидатов комсомола в руководство общественных организаций.

В декабре 1925 года XIV съезд компартии нацелил все партийные инстанции систематически обсуждать «комсомольские» вопросы на партсобраниях, тщательнее подбирать партприкрепленных, внимательнее руководить комсомольской печатью, проводить совместные партийно-комсомольские собрания ^[21]. Следствием решения съезда во многих губерниях стало обязательное согласование с соответствующими отделами партийных комитетов всех директив уездных и районных комитетов комсомола. Губернские комитеты партии регулировали кадровые перемещения в комсомоле, финансирование комсомольских структур. Несогласие с кадровой политикой партийных органов легко устранялось с помощью партийного большинства в составе уездных, губернских и республиканских комитетов комсомола ^[22].

Внимание к политконтролю над комсомолом усилилось в связи с направлением 24 мая 1926 года на места циркуляра ЦКК ВКП (б) «О связи ЦКК и РКИ с организациями молодежи». ЦКК стала осуществлять контроль и за выполнением партийных директив о комсомольской работе, за установлением взаимоотношений местных партийных и комсомольских организаций.

Какие-либо рассуждения о равноправии партии и комсомола во второй половине 1920-х годов исчезли даже из коммунистической риторики. Про комсомольскую самостоятельность упоминали, лишь попав в опалу, пытаясь завоевать симпатии молодежи для восстановления утраченных позиций.

Если раньше говорилось о взаимном представительстве партии и комсомола, то теперь в документах фигурировало только партийное представительство в комсомоле. Главными трудностями на пути обеспечения функционирования этого института стало отсутствие во многих населенных пунктах партийных организаций и огромная загруженность коммунистов другими поручениями. К тому же должность партийного представителя была всего лишь общественной нагрузкой, для занимающего ее отсутствовали какие-либо материальные стимулы (а часто — и моральные стимулы).

Осложняла ситуацию противоречивость и нечеткость партийных требований к партприкрепленному, несоответствие представлений об идеальном представителе партии у комсомольцев и партийных органов. Комсомольцы, как правило, ожидали умудренного житейским опытом ветерана, который знает ответы на сложнейшие вопросы окружающей жизни и умело может отстоять в ней интересы подшефного союза. На практике партпредставителями часто назначали членов ВЛКСМ – кандидатов в члены партии или партийных секретарей комитетов комсомола. Хотя регулярно проводились всякого рода семинары и конференции партприкрепленных, их отчеты заслушивались на заседаниях комитетов ВКП (б) разных уровней, повсюду привычно фиксировалось бездействие партпредставителей. Проявлялись и другие крайности: принятие комитетами партии решений об исключениях из комсомола, назначении секретарей комитетов комсомола.

В 1927 году 17,6% членов ВКП (б) одновременно были членами ВЛКСМ ^[23]. Возможности роста партъядра во многих комсомольских организациях были исчерпаны, так как его составляли в основном так называемые «переростки» — члены ВЛКСМ, одновременно являющиеся и членами партии, но в принципе по достижении возраста в обычных условиях уже бы покинувшие союз.

Столь искусственное увеличение партийного ядра было вынужденно резким опережением комсомола партии по числу ячеек. В Центральном Черноземье, например, численность комсомольцев в сельских ячейках не менее чем в 3 раза превышала численность коммунистов, не хватало кадров даже для механического прикрепления опытных представителей к комсомольским ячейкам ^[24]. В этой связи вновь и вновь возобновлялись кампании массового приема комсомольцев, прежде всего, рабочих и батраков, в партию. Погоня за цифровыми показателями порождала массовые приписки. Причем ждать от новоявленных партприкрепленных конкретной помощи комсомольским организациям не приходилось. Зато все больше формировался стереотип мышления, согласно которому через ВЛКСМ легче вступить в партию, а там и «до настоящего портфеля» недалеко.

Партия закрепила за молодыми коммунистами важнейшие посты в комсомольском аппарате, начиная, по крайней мере, с уездного (районного) уровня. Фактически они были выведены из-под критики комсомольцев. То есть если в идеале опытный комсомолец, становясь коммунистом, должен был бы расширить свои возможности в осуществлении политического контроля ради разного рода праведных задач, на самом деле такой комсомолец обычно, к сожалению, радовался лишь тому, что понижал доступность к контролю над своими действиями. Н.И. Бухарин признавал на VII съезде комсомола: «У нас ведь очень часто бывает так, что простой обыватель, если что-нибудь совершит, так мы его обязательно уловим и к ногтю возьмем, а если наделает гадость коммунист, сплошь и рядом пролезет через партийную организацию и от суда уйдет. Так как наша партия господствует в стране и так как наша форма власти есть форма диктаторской власти, то, конечно, у коммунистов не совсем высокой пробы имеется очень большое искушение использовать это положение и в случае чего выйти сухим из воды» ^[25].

Тех комсомольцев, которые ждали от своих старших товарищей неформальной работы с молодежью, несколько обнадежило обращение ЦК ВКП (б) ко всем членам партии, ко всем рабочим о развертывании самокритики. В нем, в частности, говорилось: «Добиваться того, чтобы методы воздействия коммунистов на массу в первую очередь сводились к образцовой и положительной работе самих членов партии» ^[26]. Постановление призывало коммунистов улучшить работу качественно, осуждало мелочную опеку со стороны партийных организаций, нетоварищеские методы полемики, объявление критических замечаний уклонами, бузотерством и т.п. ^[27].

На практике именно в конце 1920-х годов усилились поиски всякого рода «уклонов» и «уклончиков». Внимание к работе партпредставителей резко повысилось в 1929 году, когда борьба с нерадивыми партпредставителями стала одной из составляющих масштабной партчистки. Именно на этом этапе стало ясно, что недостатки партруководства комсомолом власть видит практически лишь в недостатках политического контроля над комсомольцами, партпредставитель рассматривается как своеобразный защитник неопытной молодежи от какого-либо политического инакомыслия.

Например, воронежская газета «Коммуна» под специальной рубрикой «За качество партийного руководства комсомолом» рассказала как один из комсомольских руководителей Избердеевского района критиковал методы коллективизации. В результате всей районной парторганизации давалась оценка как «ничего не сделавшей для предотвращения развала» ^[28].

ЦК партии были проведены специальные региональные совещания партприкрепленных и секретарей партийных и комсомольских организаций. 11 февраля 1929 года Оргбюро ЦК ВКП (б) приняло постановление «Об очередных задачах комсомольской работы и задачах партийного руководства комсомолом». Партийным организациям поручалось систематически ставить на заседаниях партийных комитетов и ячеек доклады комсомольских организаций. Попытки пересмотра взаимоотношений между партией и союзом в сторону большей обособленности характеризовались как нездоровые настроения, которым «партия и комсомол должны давать резкий отпор, добиваясь того, того, чтобы здоровая критика недочетов партруководства не перерастала в отрицательные отношения к принципам партруководства союзом» ^[29]. Комсомольским организациям позволялось ставить вопросы о несогласии с решениями партийных органов (комитетов, бюро ячеек), но при этом ни в коем случае не приостанавливать выполнение принятых решений ^[30]. Резко были усилены именно контрольные функции партийных комитетов. За 1929 год Информотдел ЦК ВКП (б) получил около 30 обзоров, материалов обследований, докладных записок парткомов о работе среди молодежи ^[31].

В это время все чаще практиковалось совмещение штатными комсомольскими сотрудниками членства в комсомоле и партии, что отнюдь не помогало внутрисоюзной работе. Сотрудники провинциальных комитетов ВЛКСМ зачастую использовались органами ВКП (б) как технические работники, направляемые на исполнение задач коллективизации. Сотрудники сельских райкомов комсомола, по их же словам, превратились в инструкторов райкомов партии ^[32]. Многие штатные сотрудники комитетов комсомола по несколько недель (не по своей вине) не появлялись в комсомольских организациях. Чтобы выйти из кадрового кризиса бюро областного комитета ВЛКСМ Центрально-Черноземной области вынуждено было обратиться к обкому партии с просьбой распорядиться более рационально использовать комсомольский актив ^[33]. Хотя после этого обращения определенные шаги навстречу обкому ВЛКСМ были сделаны, высказывания местных партийных руководителей говорят о сформировавшемся среди них четком понимании функций комсомола, как организации, которая способна, по словам И.И. Межлаука, всегда подставить партии свое плечо ^[34]. Все чаще в официальных речах партийных руководителей комсомол назывался «приводным ремнем партии» .

Правда, при этом нельзя отрицать, что и в конце изучаемого периода на местах находилось немало трезвомыслящих партийных и комсомольских руководителей, пытавшихся сами результаты политического контроля использовать во благо более эффективной созидательной работы. Весьма глубокий анализ обследований на местах дал, например, в сентябре 1929 года инструктор областного комитета ВЛКСМ ЦЧО Гудовский. Им делался вывод, что недостатки партийного руководства связаны с политической безграмотностью основной массы партийных прикрепленных. Было отмечено множество поступков коммунистов, заменяющих воспитательную работу с комсомольцами, администрированием, бездумными приказами ^[35].

На протяжении всего изучаемого периода от решений местных партийных органов во многом зависело участие комсомола в выборах в советы рабочих, крестьянских и солдатских (красноармейских) депутатов. Комсомольцев, голосовавших против членов коммунистической партии и комсомола исключали из организации. Чрезвычайными нарушениями дисциплины считали в коммунистической партии самостоятельные выдвижения кандидатов в депутаты комсомольскими организациями.^. Особенно строго наказывались выдвижения кандидатур, альтернативных выдвинутым партаппаратом.

В период перехода к форсированному строительству социализма коммунистические организации резко повысили внимание к избирательным кампаниям. Бюро ЦК комсомола в октябре 1928 года утвердило специальный циркуляр «Об участии ВЛКСМ в перевыборах
Советов». Обязательным провозглашалось согласование с партийными органами выдвигаемых комсомолом кандидатур. На избирательных собраниях комсомольским организациям рекомендовалось выступать едино с партийными органами и группами бедноты. В принципе допускалась ситуация, когда у комсомольской ячейки могли появиться компрометирующие данные на кандидатуру, выдвинутую партийной организацией. Чтобы ее отвести, комсомольская ячейка должна была добиваться от организации ВКП(б) предварительного рассмотрения вопроса, не допуская разных мнений у комсомольцев и коммунистов на избирательном собрании ^[36].

Мощным фактором влияния на комсомол и в целом молодежь России стало в изучаемый период движение рабочих и сельских корреспондентов ^[37]. Причем оно также функционировало под руководством партийных организаций. «Работа над стенной газетой в предприятии должна вестись при всемерном содействии и под руководством партячеек и комсомола с привлечением организаций работниц», – отмечалось, в частности, в постановлении Оргбюро ЦК РКП (б) «О стенных газетах»^[38]. Причем, партийная цензура официально отвергалась: «Партийное руководство и политическая воспитательная работа среди рабкоров… ведется партячейкой, однако… никоим образом не должно выливаться в формы мелочной опеки над рабкорами, цензуры их заметок, противодействия деловой, критической работы рабкоров и т. д.» ^[39].

О включенности печати и рабселькоровского движения в систему политического контроля можно судить по решениям, принятым еще в годы гражданской войны. Так, в марте 1919 года VIII съезд РКП (б) одним из основных приоритетов партийно-советской печати назвал «разоблачение преступлений разного рода должностных лиц и учреждений, указание на ошибки и недостатки советских и партийных организаций» ^[40].

В редакциях многих газет создавались специальные «бюро расследований», обрабатывавшие всю востребованную и неопубликованную корреспонденцию и пересылавшие ее в те или иные организации для выявления обстоятельств дел, изложенных в публикациях. Письма в газеты фактически считали официальными обращениями в компетентные органы. Прокуратуре предписывалось всегда проверять рабселькоровские заметки в тех случаях, когда в них говорилось о ненормальностях или проступках. Липецкий уездный съезд рабселькоров официально обратился в прокуратуру с просьбой использовать и заметки, помещенные в стенгазетах, отвечать в тех же газетах на опубликованные. Обращалось внимание на целесообразность показательных процессов по делам, выявляемым рабселькорами ^[41].

Об отношении руководства коммунистической партии к рабселькоровскому движению ярко свидетельствует состоявшаяся 14-15 марта 1925 года встреча Генерального секретаря ЦК РКП(б) И.В. Сталина с делегатами I Всесоюзного съезда селькоров ^[42]. По словам делегатов, И.В. Сталин прямо заявил, что селькор – это глаза и уши партии, первый ее помощник, просил говорить откровенно всю правду, не стесняться и ничего не бояться ^[43].

Хотя главной мишенью рабселькоровской активности стали нерадивые чиновники, весьма активно использовались рабселькоры и для контроля над молодежной коммунистической организацией. Заметки рабселькоров стали играть огромную роль в исправлении недостатков комсомольской деятельности.

Правда, к сожалению, нередко данная деятельность носила характер доносов. Считалось недостаточным рассказать о плохой работе, чтобы делом заинтересовались государственные органы: необходима политическая подоплека, в крайнем случае – ссылка на непролетарское происхождение виновных. В связи с этим не просто заявляли о недостатках в работе комсомольца-избача, а добавляли: сын кулака ^[44]. Видели криминал не столько в том, что комсомольцы праздновали Первомай так, что напились и стали развратничать у всех на глазах, сколько в одновременном исполнении ими пасхальных обрядов ^[45]. Стремление к доносительству прослеживалось и по вопросам, которые задавали рабселькоры на губернских и уездных конференциях и совещаниях: «Можно ли писать в газету на родственников?», «Как будет поощряться наша политическая бдительность?» ^[46].

Раздражало население чрезвычайно активное использование рабселькорами псевдонимов. Причем комсомольско-молодежные корреспонденты отличались особой изобретательностью. Журнал «Тамбовская рабселькория» верно подметил: «Каждый рабкор и селькор могут подписывать свои заметки как им угодно. Но за последнее время к нам стали поступать заметки под такими псевдонимами, которые могут вызвать нелестное мнение об авторе у читателей. Что можно сказать, например, о таких псевдонимах: Долорес, Дурачок, Идиот, 217-107=110, Облако над лесом, Гарри Пиль, красавица Розита, Дядя Дуня, 8+15-13+29, Мери Пикфорд, Таинственный остров и т.п.» ^[47]. Частое использование псевдонимов облегчало «труд» плагиаторов, способствовало всякого рода выдумкам и инсинуациям. Неслучайно Липецкий уком РКП(б) после проверки изложенных в заметках сельских корреспондентов фактов вынужден был большинство из них признать ложными ^[48].

Неудивительно, что действия рабселькоров и партийного руководства вызвали озлобление тех, кто прямо или косвенно попадал под удары «печатного слова». Формы борьбы, которые противник применял против наиболее активных корреспондентов, оказывались чрезвычайно сложными и разнообразными: снижение по должности, увольнение, подведение под суд, избиение и даже убийство. По подсчетам Г.А. Кожевникова, к 1930 г. было убито около 300 рабочих и сельских корреспондентов ^[49].

Недовольные критикой руководители комсомольских организаций также прибегали к изощренным формам мести: не выдавали рекомендации, справки, в характеристиках приписывали несуществующие недостатки. Фиксировались случаи, когда состоявшие в редколлегиях коммунисты и комсомольцы не пропускали в стенгазету заметки о недостатках, написанные о них самих, исключения из редакционных коллегий беспартийных членов за настойчивые требования писать о недостатках комсомольцев ^[50].

Селькор 1920-х годов А.Г. Лавринов, например, вспоминал о том, что не по душе пришлась местному партийному руководству его встреча с Н.К. Крупской: «Уж больно сильно был задет престиж волостных властей. Их просто бесило, что они не могли мириться с мыслью: Как это так? Какой-то деревенский мальчишка рискнул поехать в Москву и еще жалуется? Да еще кому? Прямо жене Ленина». Вскоре после возвращения селькора в родное село к нему приехал секретарь волкома партии, во время встречи он кричал, брал в руки револьвер. Дошло до того, что некоторое время селькору пришлось скрываться ^[51].

В ответ на преследования рабселькоров как центральные, так и местные газеты по указанию партии стали широко освещать показательные судебные процессы над виновниками преследований корреспондентов. Так, в газете «Красный звон» отмечалось, что «в селе Гумны было преследование селькора со стороны верхушек комсомольской ячейки. 27 октября по этому случаю будет суд» ^[52].

В 1928 г. в СССР численность рабселькоров составляла до полумиллиона человек ^[53], многие из них были комсомольцами. Например, в Центрально-Черноземной области комсомольцы составляли четверть рабселькоров ^[54]. Комсомольско-молодежные издания пытались привить рабселькорам определенные этические принципы, печатали разоблачительные материалы о самих корреспондентах. Однако и здесь не обошлось без «перегибов»: развернулась кампания против «примазавшегося» к рабселькорам врага. В конце 1920-х гг. политические лозунги движения рабоче-крестьянских корреспондентов «Ближе к своему классу», «Печать может делаться только чистыми руками», «Лицом к производству», были заменены формулировкой «Каждый работник печати и каждая организация отвечают за чистоту классовой линии того органа печати, в котором и с каким связаны» ^[55].На рабселькоровских съездах ставились задачи «объявить решительную борьбу с засоренностью корреспондентских рядов и попыткам проникнуть в них чуждым элементам», «очиститься от мусора» ^[56]. На первый план в практике деятельности рабселькоровского движения выдвигалась классовая чуткость. Редакциям газет предлагалось оценивать деятельность своих корреспондентов не только по их заметкам, но и по участию в борьбе за чистоту своих рядов, против попыток «классовых врагов» и «чуждых элементов» проникнуть в их ряды ^[57].

Суть политики коммунистической партии по отношению к комсомольско-молодежной печати лучше всего передает высказывание И.В. Сталина: «’’Комсомольская правда’’ не есть дискуссионный орган, а орган, прежде всего, положительный, дающий читателю общепринятые партией лозунги и положения»^[58].

23 июля 1928 года было опубликовано постановление ЦК ВКП(б) «О мероприятиях по улучшению юношеской и детской печати». Основными задачами юношеской и детской печати провозглашались:

— коммунистическое воспитание рабочей и крестьянской молодежи;

— внедрение в юношескую среду боевых традиций большевистской партии;

— привлечение молодежи через юнкоровское движение и другие формы организационной работы печати к непосредственному участию в социалистическом строительстве;

— воспитание в молодежи классовой непримиримости;

— всемерное содействие росту технических и специальных знаний молодежи ^[59].

Унифицировав печатное слово, партия требовала полного послушания и от малой печати. Выпуск стенгазет строго регулировался утвержденными парткомами планами. Номера стенных газет разрешалось вывешивать только с разрешения партийных комитетов.

С 1927 года комсомол был активно задействован в советской системе политического контроля через отряды так называемой «легкой кавалерии» ^[60]. В первую очередь «кавалеристы» проверяли жалобы, боролись с невнимательным отношением чиновников к населению, проверяли исполнение решений государственных и партийных органов. В данных случаях комсомольцы выступали как субъекты политического контроля. Но в тоже время комсомольские организации могли выступать и в качестве объектов политконтроля, на которые были направлены «налеты» «легкой кавалерии». В местах предполагаемых «налетов» устанавливались «жалобные ящики» для всякого рода заявлений (в том числе и анонимных). Через определенное время отряд «легкой кавалерии» неожиданно появлялся в организации и проверял документацию, расспрашивал низовых работников и окрестное население о работе данной организации. Результаты обсуждались на открытых комсомольских собраниях ячеек в присутствии беспартийной молодежи, компрометирующий материал направлялся в местный комитет ВКП (б).

Политическая бдительность побуждала «кавалеристов» сомневаться, можно ли открыто говорить о плохих делах комсомольцев. Чтобы увеличить эффект своей деятельности, очень часто «кавалеристы» использовали обвинения критикуемых в чуждом социальном происхождении или в связях с социально чуждыми. В ответ «кавалеристам» откровенно мстили за их псевдоразоблачительные действия, их самих критиковали незаслуженно. Так что и эта форма политического контроля на практике способствовала не предотвращению, а обострению социальных конфликтов.

К сожалению, подобный вывод можно сделать по итогам анализа всей системы внешнего открытого политического контроля над комсомолом. По крайней мере, надежды на то, что старшие товарищи выявят среди молодежи экстремистские настроения и своей мудрой воспитательной работой предотвратят конфронтационные действия, оставались часто несбыточными.

Сегодня понимаешь, что существовали объективные предпосылки осуществления политического контроля над комсомолом. К сожалению, политическая деятельность членов ВЛКСМ иногда была прямо ориентирована на применение насилия. В комсомоле состояли не только «молодые, наивные, чистые», но и «наиболее прожженные, буйные» ^[61]. Даже многие комсомольские активисты не могли похвалиться культурой поведения. В изучаемый период постепенно понижался интеллектуальный уровень организации. Уже в начале 1920-х годов многие теоретики юношеского коммунистического движения видели опасность в возрастных особенностях комсомольцев, в их отрыве от жизненного опыта родителей. К тому же в изучаемый период постепенно понижался интеллектуальный уровень организации, в комсомольцах укреплялась психология вседозволенности.

На практике большую роль с самого начала играло не установление истинного партийного руководства над той или иной комсомольской организацией, а его, если хотите, имитация. Редко у какой реальной первичной партийной организации доходило дело до добросовестного осуществления обязанностей по партийному руководству комсомолом. Но само провозглашение его носило характер своего рода освящения деятельности комсомольской ячейки, при покровительстве коммунистической партии фактически устанавливалась ее неприкасаемость со стороны других элементов политической системы.

Реализация открытого внешнего политического контроля над комсомолом в виде прямого администрирования партийных организаций по отношению к комсомольским организациям способствовало переносу в союз бюрократических традиций, свертыванию внутрисоюзной демократии, установлению явно конфронтационного климата в межличностных отношениях.

Готовность выполнять любые партийные распоряжения стала главным индикатором политической лояльности комсомольцев власти. Занятие сколько-нибудь самостоятельной позиции было сопряжено с приписыванием к «уклонам», лишению возможностей карьерного роста, социальных перспектив.

Участие комсомольцев в деятельности субъектов политического контроля (в рабселькоровском движении, «легкой кавалерии» и др.) также использовалось и для выяснения степени «политической зрелости» самих комсомольцев. То есть, как не парадоксально это звучит, комсомол, осуществляя политического контроль, одновременно выступал и в роли объекта политического контроля. Фактически оценка успешности деятельности комсомольцев по проверке других определяла оценку их личной лояльности политическому режиму.

Внешний политический контроль над комсомолом вылился в полное подчинение комсомола партии, которому сопутствовало копирование комсомолом и плохих черт в ее работе. На местах партийное руководство превращалось к концу 1920 - х годов в формальность, своеобразный ритуал верности комсомольцев коммунистам. В таких условиях истинного представления о комсомольской действительности партийные наставники просто не могли иметь, ибо были отвергнуты доверчивость, искренность в отношениях партийных и комсомольских организаций.

Весьма действенным средством политического контроля было рабселькоровское движение. Однако полное подчинение как рабселькоровского движения, так и всей советской печати текущим политическим задачам, утеря хоть какой-то их самостоятельности вели к тому, что и они в системе политического контроля в большей степени работали не на выявление истинных общественных настроений и обусловивших их недостатков, а на борьбу с инакомыслием, способствовали укоренению в общественной жизни доносительства, лжи, межклассовой нетерпимости.