Translate this page:
Please select your language to translate the article


You can just close the window to don't translate
Library
Your profile

Back to contents

History magazine - researches
Reference:

The images of Siberia in English and American travelogues of the turn of the XIX – XX centuries

Seniukhin Aleksei Andreevich

Postgraduate student, the department of Source Studies, M. V. Lomonosov Moscow State University

119192, Russia, Moskva, g. Moscow, ul. Lomonosovskii Prospekt, 27, korp. 4

asenyukhin@yandex.ru
Other publications by this author
 

 

DOI:

10.7256/2454-0609.2020.6.34114

Received:

16-10-2020


Published:

31-12-2020


Abstract: The subject of this research is the images of Siberia conveyed in the travelogues of English and American travelers who visited the Russian Empire at the turn of the XIX – XX centuries. Using the method of imaginal geography, the author attempts to reconstructs the initial representations of foreigners on the region, and their transformation during the visit. Interest towards Siberia among the travelers aroused due to the writings of G. Kennan, who translated image of the land, where political prisoners were exiled to. The authors of travelogues did not hide their desire to see the depicted horrors, although their trip to the region has transformed these perceptions. The conclusion is made on versatility of the image of Siberia in the writings of English and American travelers. The initial representations on the land of exiled were rather clarified; the focus of attention shifted from the political prisoners to the criminogenic situation of the region. However, most travelogues tried to show a “different Siberia”, creating a new image of the resourceful Russian colony, which has yet to fulfill its economic potential and overcome cultural and economic discrepancy with the European “core”. Such shift of tone, from the land of exiled to the land of opportunities positively affected opinion of the society on the Russian authorities.


Keywords:

the image of Siberia, representation of images, travelogues, the notes of foreigners, USA, England, prison system, resettlement policy, Transsiberian railway, imaginal geography


Сочинения иностранных путешественников о пребывании в России давно находятся в поле зрения историков, но информативная ценность материалов XIX – начала XX вв. считалась невысокой. Сегодня теоретико-методологическое разнообразие позволяет их рассматривать под разными углами. Одним из таких направлений является моделирование историко-географического образа России у иностранцев, и часто к нему прибегают для изучения внешней политики других стран [2, 5] и межкультурных коммуникаций [3]. В данном же исследовании будет расмотрен образ Сибири на рубеже XIX–XX вв. Выбор его в качестве предмета исследования объясняется тем, что в это время резко вырос интерес путешественников к региону, что отразилось не только на числе публикаций их сочинений, но и на репрезентации всей России через призму одного её региона.

В данном исследовании уделено внимание проблеме репрезентации образов Сибири в английских и американских травелогах рубежа XIX–XX вв. и их взаимодействию между собой. Для этого важно представлять место этого региона в путешествии иностранцев по России, первоначальные представления о Сибири и выявить их трансформацию в ходе поездки и появление новых образных слоёв.

 

Теоретические и источниковедческие замечания

 

Ключевым понятием, к которому приходится обращаться в данном исследовании, является географический образ — устойчивое пространственное представление, которое формируется в результате какой-либо человеческой деятельности [1, с. 48]. В контексте травелогов, эта деятельность — путешествие, в ходе которого постоянно происходит смещение различных образных слоёв по отношению друг к другу, вытеснение старых слоёв и появление новых. В результате формируются новые образно-географические поля, которые могут разрушить стереотипы о территории [1, с. 101].

В качестве источника географических образов путешествия были выбраны травелоги (путевые заметки) английских и американских путешественников. С одной стороны, они являются отражением субъективного опыта нахождения внутри пространства и в некотором смысле являются продуктом культуры автора. С другой, травелоги за счёт своей публичности формируют или уточняют образ неизвестной территории у читателей, тем самым оказывая влияние на репрезентацию другого государства.

Конечно, необходимо учитывать культурные особенности англичан и американцев, устоявшиеся представления о России в Англии и США, отношения к путешествию по Восточной Европе и т. п., но в данном случае начальные образы Сибири были предельно схожи и сформированы сочинениями и лекциями Джорджа Кеннана и деятельностью «Общества друзей русской свободы» в Англии и США.

В источниковедческом плане травелоги близки к воспоминаниям. На это указывают и форма, и желание автора передать собственный опыт пребывания в другой стране путём тиражирования своего сочинения. Но специфика жанра травелога обуславливает смещение акцента с автора на пространство вокруг него. Художественными средствами он обозначал символическую картину места пребывания — для этого использовались как словесные описания, так и иллюстрации.

 

Сибирь и его место в путешествии иностранцев по России конца XIX века

 

Российская империя к концу XIX в. не была закрытой страной, но туристические маршруты были сконцентрированы вокруг двух столиц — Санкт-Петербурга и Москвы. Провинция долгое время была обделена вниманием путешественников, поскольку в путеводителях транслировалось мнение о её однообразии [3, с. 261]. Сибирь же часто представлялась как холодная, всегда окутанная снегом земля, поэтому она привлекала лишь любителей экзотики.

Транспортная проблема была препятствием для знакомства иностранцев с русской провинцией, но она начала решаться в 1890-х гг. со строительством Транссибирской магистрали. К рубежу XIX–ХХ вв. были открыты первые участки железной дороги, после чего стали появляться первые сочинения о поездке по Сибири на поезде. Из 126 трудов на английском языке, оставленных путешественниками, которые были в России в период 1895–1904 гг. (до начала русско-японской войны), Сибири и Транссибу посвящено 39, почти треть травелогов [7].

Отправной или конечной точкой путешествия была Москва, некоторые иностранные туристы успели побывать и в Санкт-Петербурге, но в своих травелогах они уделили мало внимания пребыванию в столицах и в Европейской части России в целом, а значительное место занимали описания природы, крупных сибирских городов, железнодорожных станций, местных жителей. Такой перевес можно объяснить интересом туристов к Транссибирской магистрали, отразившемся в названиях травелогов, где фигурировали «железная дорога» (rail, railroad, ribbon of iron) и собственно «Великий Сибирский путь» (the Great Siberian railway, the path of empire, new way around the world). Таким образом, сочинения иностранных туристов иллюстрировали большое значение нового пути в репрезентации Сибири и Азии в целом.

 

Сибирь — земля ссыльных

 

К концу XIX в. образ Сибири как земли, где отбывают наказание ссыльные и заключённые, закрепился в общественном мнении Англии и США. Огромную роль в его формировании оказали сочинения американского журналиста Джорджа Кеннана. В 1885–1886 гг. он совершил путешествие по северо-востоку России и Сибири с целью изучить систему русской ссылки. Сочинения и лекции Кеннана получили резонанс и послужили формированию в Англии и США в 1890 и 1891 гг. соответственно «Общества друзей русской свободы», которое выступало за прекращение политических репрессий и религиозных гонений в Российской империи [6]. Такой облик Сибири влиял и на отношение иностранцев к российской власти, которую часто называли «тиранией».

Надо также отметить, что образ Сибири — каторги, страны изгнания — тиражировался русскими толстыми журналами второй половины XIX в., но романтизация изгнанников — борцов за свободу — была особенно характерна для либеральных и народнических изданий [4, с. 324]. Таким образом, репрезентация региона в зарубежной и отечественной общественной мысли были близки. Поэтому неудивительно, что этот образ Сибири встречался у многих туристов конца XIX – начала ХХ века, проезжавших по Транссибирской магистрали, но он зачастую являлся начальным и в ходе путешествия уточнялся.

Хотя большинство авторов в своих травелогах хотели показать «другую Сибирь», обойти тему преступности и тюрем они не могли. Туристы писали о постоянных разбоях и грабежах в крупных сибирских городах, отчего «люди часто стреляют из револьвера в окно перед тем, как лечь спать, чтобы напомнить тем, кого это может касаться, что сильный и вооружённый человек хранит своё добро» [14, с. 148; 11, с. 91]. Соседка английской путешественницы Анетт Микин по купе «Сибирского экспресса» отмечала, что опрометчиво путешествовать по Сибири без револьвера [13, с. 23], а Джон Фрайзер и Джордж Линч предупреждали читателей, что ходить без револьвера ночью по Иркутску небезопасно [11, с. 91; 12, с. 168–169]. Но примечательно, что, описывая высокий уровень преступности в сибирских городах, авторы травелогов не соотносили эти показатели с другими городами и ограничивались лишь яркими описаниями зверств преступников.

Иностранцам удалось побывать в тюрьмах Иркутска и Томска после договорённости с начальством. Практика инспекции пенитенциарных заведений была доступной как высокопоставленным лицам, так путешественникам. Джордж Линч, посетивший Россию в 1902 году, отмечал, что получение разрешения губернатора на осмотр тюрьмы не составило для него большого труда, и это он связывал с тем, что «посещение, вероятно, изменило бы к лучшему предвзятое представление среднего посетителя о том, что такое Сибирская тюрьма» [12, с. 170].

Очевидно, под влиянием сочинений Дж. Кеннана, путешественники рубежа XIX-XX вв. стремились найти в тюрьмах политических заключённых, но там, как правило, их не находили. Это позволило авторам травелогов утверждать, что количество политзаключённых, а также тяжесть их положения были преувеличены в общественном сознании [14, с. 161; 9, с. 193-194; 12, с. 210-211]. Более того, иностранцы подмечали, что положение политических ссыльных не было таким печальным, как описывал Дж. Кеннан, например, в Иркутске они представляли собой интеллектуальное ядро и работали служащими [11, с. 90; 12, с. 214].

Описания условий содержания заключённых в сибирских тюрьмах были в основном положительные, а просторность и чистоту камер иркутской тюрьмы отмечало большинство путешественников [14, с. 158; 11, с. 95; 12, с. 170]. Фрайзер оценил санитарные условия Александровской каторжной тюрьмы намного выше, чем в гостинице, где он ночевал в Иркутске, а вместо «одной из самых страшных тюрем Сибири» он увидел группу довольных каторжников-ремесленников [11, с. 262, 263-264]. Также путешественник восхищался наличием в тюрьме собственного театра, библиотеки, опекой над жёнами и детьми арестантов [11, с. 266-267]. Но важно понимать, что в сибирских тюрьмах иностранцы встречали преимущественно уголовников из низших социальных слоёв, отчего в травелогах встречался тезис, что условия тюремного содержания не были такими ужасными, как видел их цивилизованный человек. Также иностранцы видели не все сибирские исправительные учреждения, а лишь те, которые располагались в крупных городах, а некоторые встречали заключённых только на станциях и в специальных вагонах [20, с. 151–152; 15, с. 312]. Поэтому мнение путешественников о российской пенитенциарной системе можно считать неточным, но в глазах читателей Сибирь перестала быть «местом ужаса».

 

Сибирь — земля возможностей

 

Авторы травелогов рубежа XIX–XX вв. в описаниях Сибири пытались сместить акцент с ссыльной системы на экономические возможности региона. Конечно, иностранцы признавали слабую развитость территории, долгое время находившейся в «изоляции», но имеющей большой потенциал: как в плане полезных ископаемых, необработанных земель, так и людей.

Естественно, значительную роль в формировании нового образа региона в сочинениях иностранцев сыграла Транссибирская железнодорожная магистраль, первые участки которой в конце 1890-х гг. ввели в эксплуатацию. С одной стороны, Транссиб стал удобным средством сообщения между Европой и азиатскими государствами (Монголией, Китаем, Японией, Кореей), где «путешественник может сесть в Москве на поезд, более роскошный и удобный, чем какой-либо другой в мире, и этот поезд довезёт до Порт-Артура» [17, с. iii]. С другой — Транссибирская дорога соединяла европейскую и азиатскую часть России, что должно было способствовать освоению сибирского региона и налаживанию коммуникации между отдалёнными районами Сибири.

Путешественники постоянно отмечали неисчерпаемые запасы полезных ископаемых Сибири, но вместе с тем подчёркивали примитивные технологии их добычи. Несмотря на критику, авторы признавали, что иностранный капитал и современное оборудование вкупе с железной дорогой изменят эту сферу [17, с. 63; 10, с. 101–102].

Иностранцы отмечали особую важность и плодородных почв, освоением которых активно занималось русское правительство. В первую очередь они непосредственно наблюдали большой поток миграции крестьян с Европейской части России в Сибирь, получивших там землю, и это стало возможным благодаря Транссибирской магистрали [17, с. 52]. С разной степенью подробности туристы описывали саму переселенческую политику и её реализацию, которую наблюдали вживую. Почти единодушно иностранцы отмечали неприхотливость русских крестьян к комфорту во время миграции [16, с. 72; 11, с. 16; 9, с. 178; 12, с. 231].

По отношению же к крестьянам-переселенцам позиция иностранцев была более противоречивой. Одни признавали их прогрессивность и высокую степень активности [22, с. 147; 19, с. 52, 57, 67, 86], другие — невежественность, апатию, лень, приверженность примитивным техникам обработки земли [11, с. 46–47; 8, с. 141]. Но несмотря на это, они сходились во мнении, что через несколько поколений вкупе с внедрением иностранных технологий «Сибирь через своих русских фермеров даст своё изобилие остальному миру» [11, с. 48].

Один из примеров успеха колонизации Сибири, упоминаемый в травелогах, связан с производством масла. Джордж Линч писал о большом количестве сибирского «превосходного масла» в Европе, которое «под его собственным именем, либо как “лучшее датское масло” попадает на английские завтраки» [12, с. 237]. Наличие внешнеторговых связей сибирской деревни с Европой подтверждала и Аннет Микин, которая в Омске познакомилась с «главой крестьян», который продавал на иностранные рынки солёное масло, сою и другие продукты, правда, она отмечала, это масло потребляет лишь лондонская беднота [13, с. 114].

Трансформацию образа Сибири на рубеже XIX–XX вв. можно было бы объяснить активными действиями имперской власти по освоению региона, и это было бы недалеко от истины. Но надо учитывать и мировоззренческие установки иностранцев к образу Другого и специфику его описания.

Особенность жанра травелога заключается в том, что авторы при описании чужой территории часто приводили аналогии с близкими для читателей местами, отчего образ страны актуализировался. Такую же ситуацию можно наблюдать и в сочинениях путешественников по Сибири. Отмечалась схожесть исторических путей и богатство природных ресурсов региона с Австралией [11, с. 26; 22, с. 153], которая тоже долгое время считалась землёй каторжников, но после «золотой лихорадки» в середине XIX века континент стал стремительно развиваться в экономическом плане, а поток ссыльных прекратился. Встречались параллели и с Северной Америкой в плане обилия «великолепной сельскохозяйственной земли» [11, с. 48], а одна из книг называлась «В поисках сибирского Клондайка» [21].

Сравнения Сибири с Австралией и Америкой примечательны тем, что они долгое время были английскими колониями, поэтому прослеживается отношение к региону как к «колонии» и «стране». Более того, некоторые путешественники подчёркивали хозяйственную самодостаточность региона: «Ресурсы Сибири и Маньчжурии достаточны для поддержания огромного населения независимо от остального мира» [12, с. 239].

Путешественники понимали культурную и хозяйственную разобщённость европейского «ядра» и сибирской «периферии», сложившуюся исторически и преодолеваемую с последней трети XIX века. Яркий тому пример — это противопоставление «сибиряка» и «русского». За сибирским крестьянином признавали «независимый вид», обусловленный отсутствием там крепостного права. Его предками были ссыльные и раскольники, чьи «умы были несколько впереди их времени», отчего сибиряки «были в каком-то смысле, интеллектуально или физически, более активны или более серьёзны, чем их соотечественники и женщины, оставшиеся в Европейской России» [11, с. 196; 22, с. 144; 18, с. 14]. Эти характеристики, свойственные колонистам, контрастируют с оценками, какие давали эти же иностранцы крестьянам-переселенцам из Центральной России.

 

Заключение

 

Действительно, в ходе поездки английских и американских путешественников рубежа XIX–XX вв. можно наблюдать трансформацию образа Сибири, что демонстрируют их сочинения. Первоначальный образ земли политических ссыльных, сформированный в конце 1880-х гг. – начале 1890-х гг. сочинениями Дж. Кеннана, туристами был уточнён после посещения исправительных заведений в крупных сибирских городах. Авторы травелогов подчёркивали, что условия содержания заключённых были не настолько ужасные, как они представляли ранее, и что среди них почти не встречались политические ссыльные. При этом путешественники продолжали транслировать образ криминогенного региона из-за близости тюрем к крупным городам, но и его вытеснял сконструированный образ Сибири как богатой русской колонии, «Новой Америки» или «Новой Австралии», имеющей природные ресурсы и экономический потенциал. В травелогах описывались не только примитивные сельскохозяйственные технологии и методы добычи полезных ископаемых у русских, но и примеры успешной их модернизации за счёт привлечения иностранного капитала и помощи царского правительства. Через призму Сибири трансформировалось и отношение иностранцев к российской власти, отчего в травелогах описание усилий «центра» преодолеть культурную и хозяйственную разобщённость европейского «ядра» и сибирской «периферии» преобладало над тезисом о «русской тирании».

 

References
1. Zamyatin D.N. Gumanitarnaya geografiya: Prostranstvo i yazyk geograficheskikh obrazov. SPb.: Aleteiya, 2003. 331 s.
2. Medyakov A.S. «Gryaznyi zloi russkii». Obraz Rossii na nemetskikh otkrytkakh Pervoi mirovoi voiny // Rossiiskaya istoriya. 2018. № 6. S. 65–83.
3. Pavlovskaya A.V. Rossiya i Amerika. Problema obshcheniya kul'tur. Rossiya glazami amerikantsev 1850–1880-e gody. M.: Izdatel'stvo Moskovskogo universiteta, 1998. 302 s.
4. Rodigina N.N. «Drugaya Rossiya»: obraz Sibiri v russkoi zhurnal'noi presse vtoroi poloviny XIX – nachala XX veka. Novosibirsk: Izd-vo Novosibirskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta (NGPU), 2006. 343 s.
5. Sabitova L.R. Soyuznik ili vrag? Evolyutsiya obraza Rossii v britanskikh politicheskikh karikaturakh i pamfletakh kontsa XVIII – nachala XIX vv. // Anglovedenie v sovremennoi Rossii. M.: Izd-vo Instituta vseobshchei istorii RAN (IVI), 2019. S. 223–228.
6. Foglesong D. S. Istoki pervogo amerikanskogo krestovogo pokhoda za Svobodnuyu Rossiyu // Rossiya XXI. 2002. № 5. S. 100–133.
7. Cross A. In the Land of the Romanovs: An Annotated Bibliography of First-hand English-language Accounts of the Russian Empire (1613-1917). Cambridge: Open Book Publishers, 2014. 419 p.
8. Bates L.W., Jr. The Russian Road to China. London, Constable and Co., 1910. 391 p.
9. Clark F.E. A new way around an old world. New York and London: Harper & Brothers, 1901. 212 p.
10. Colquhoun A.R. The ‘overland’ to China. London: Harper & Brothers, 1900. 465 p.
11. Fraser J.F. The real Siberia; together with an account of a dash through Manchuria. London: Cassell & Co., 1902. 279 p.
12. Lynch G. The path of empire. London: Duckworth & Co. 1903. 257 p.
13. Meakin A. A ribbon of iron. London: Archibald Constable & Co., 1901. 320 p.
14. Norman H. All the Russias: travels and studies in contemporary European Russia, Finland, Siberia, the Caucasus, & central Asia. London: William Heinemann, 1902. 476 p.
15. Roberts J.H. A flight for life and an inside view of Mongolia. Boston: Pilgrim, 1903. 402 p.
16. Senn N. Around the world via Siberia. Chicago: W.B. Conkey Co., 1902. 402 p.
17. Shoemaker M.M. The great Siberian railway from St. Petersburg to Pekin. New York and London: G.P. Putnam’s Sons (The Knickerbocker Press), 1903. 243 p.
18. Simpson J.Y. Side-lights on Siberia: some account of the great Siberian railroad, the prisons and the exile system. Edinburgh and London: William Blackwood and Sons, 1898. 383 p.
19. Swayne H. Through the highlands of Siberia. London: Rowland Ward, 1904. 259 p.
20. Taft M.L. Strange Siberia along the Trans-Siberian railway: a journey from the Great Wall of China to the skyscrapers of Manhattan. New York: Eaton & Mains, 1911. 260 p.
21. Vanderlip W.B. In search of a Siberian Klondike. As told to Homer B. Hulbert. London: T. Fisher Unwin, 1906. 315 p.
22. Reid A. From Peking to Petersburg. London: Edward Arnold, 1899. 300p