Three Pages from the Heritage of Academician B. A. Rybakov

Katamadze Nadezhda Shakrovna PhD Candidate, Section of Source Studies, History Department, Lomonosov Moscow State University History Department of MSU, Lomonosovsky prospekt 27-4, Moscow 119991 Russia esperanse@inbox.ru

Современное состояние отечественной исторической науки демонстрирует нам рост интереса к советской историографии. Это свидетельствует о том, что период господства крайне нигилистических трактовок прошёл и наступило время для формирования и утверждения взвешенных оценок, выявления как отрицательных, так и положительных итогов её развития.

Одновременно в научном сообществе идёт процесс самоидентификации современных исследователей путём приобщения их к той или иной исследовательской традиции. В этом процессе задействованы различные факторы: происхождение, воспитание, уровень и характер образования, личные амбиции, общественно-политические условия, материальные интересы и др.

Этот список можно продолжить, но несомненно, что серьезное воздействие на процесс становления молодого исследователя оказывают личности корифеев отечественной исторической науки. Будучи свидетелями и участниками колоссальных по масштабу и значению исторических событий и процессов ХХ столетия, они не только накопили богатый жизненный опыт, но и достигли вершин в научно-педагогической деятельности. Изучение и анализ путей достижения научных вершин – необходимое условие поступательного развития отечественной историографии. Тем более, что современный историк обладает значительным комплексом необходимых источников, накопленных за многие десятилетия развития науки. За прошедшее время он пополнился личными фондами историков, уникальными материалами мемориального характера.

Нередко через источники личного происхождения ученые подсказывают, направляют молодого исследователя. Подобную заботу почувствовал автор настоящей статьи. При подготовке диссертации, посвященной советской аграрной историографии, он обратился к изучению и описанию личного фонда профессора С.С. Дмитриева – наставника крупнейшего историка‑аграрника академика И.Д. Ковальченко.

Фонд С.С. Дмитриева под номером № 556 хранится в Отделе письменных источников Государственного исторического музея. В настоящее время сотрудниками Отдела ведется работа по описанию фонда.

В одном из многочисленных дел нами были обнаружены интересные материалы, относящиеся к выдающемуся историку – академику Б.А. Рыбакову. Речь идет об оттиске статьи Б.А. Рыбакова «Исторический взгляд на русские былины», опубликованной в 5 и 6 номерах журнала «История СССР» в 1961 г., а также о личных фотографиях академика, сделанных им во время поездки в Грецию. И оттиск, и фотографии имеют дарственные надписи, свидетельствующие о тёплых отношениях между двумя учеными и внимательности каждого из них к своему коллеге.

Среди обнаруженных материалов находилась брошюра из серии «Библиография учёных СССР», содержащая список трудов Б.А. Рыбакова ^[1]. На обороте издания также имеется дарственная надпись: «Дорогому Сергей Сергеевичу на память о древнем МОПи» [Московский областной педагогический институт им. Н.К. Крупской, ныне – МГОУ. – Н.К.].

С.С. Дмитриев работал с текстом брошюры, о чем говорят карандашные пометки и маргиналии. Наше внимание привлекла одна работа Б.А. Рыбакова, особо отмеченная профессором, а именно: «Задачи изучения культуры русского крестьянства XIX в. – В кн.: Из истории экономической и общественной жизни России. Сб. статей к 90-летию Н.М. Дружинина. М., «Наука», 1976, с. 23–26». Как можно заметить, указанная статья занимала всего три листа в коллективном сборнике.

Академиком Б.А. Рыбаковым создан обширный нарратив научных исследований. Его фундаментальная работа «Ремесло Древней Руси» (М., 1948) представляет собой образцовое исследование с применением социально-психологического метода изучения материальных источников. Высоко оценивая мастерство русских ремесленников, Б.А. Рыбаков, выявил связь между развитием ремесленного производства и государственным строительством.

Не исключено, что в любом другом случае мы могли пропустить ссылку на небольшую по объему работу. Однако обстоятельства «находки», пометка Сергей Сергеевича побудили нас обратиться к статье Бориса Александровича.

Сам сборник представляет собой интересный историографический источник. Он содержит материалы научной встречи, посвященной юбилею Н.М.Дружинина (1886–1986). На ней выступили крупнейшие на тот момент специалисты по социально-экономической истории, как И.Д. Ковальченко, Л.М. Горюшкин, Л.В. Черепенин, А.М. Анфимов, П.Г. Рындзюнский, Б.Г. Литвак, П.В. Волобуев, К.Н. Тарновский и др.

Большинство историков, работы которых были представлены в сборнике, являлись участниками острых дискуссий по проблеме определения характера и направленности социально-экономического развития России во второй половине XIX–начале ХХ в.

В 1960-1970-х гг. велись многочисленные споры относительно степени развития «товарно-капиталистических отношений» в русской деревне; о типах буржуазной аграрной эволюции в XIX – начале ХХ в.; о предпосылках буржуазно-демократической и октябрьской революции и т.д. Со второй половины 1960-х годов получил распространение тезис о многоукладности экономики дореволюционной России. Представители так называемого «нового направления» стали доказывать тезис об отсталости аграрного сектора.

На данной встрече Б.А. Рыбаков был единственным, кто выступил с докладом, посвященным рассмотрению крестьянской культуры. Как основную проблему изучения народной культуры он обозначил её незнание современными исследователями.

Б.А. Рыбаков противопоставлял городскую и деревенскую культуру, указывая, что мы не знаем той культуры, которая находилась в толще народа – наши знания питаются и ограничиваются полотнами Венецианова, передвижников или поэзией Некрасова. Однако и эти сведения являются лишь представлением города о народной культуре: «У нас нет достаточно полного представления о том обширном фонде традиционной, идущей из глубин столетий народной культуры, которая существовала и передавалась из поколения в поколение без гимназий и библиотек» ^{[2, c. 23]}.

Историк осознавал, что знания о русской культуре могут формироваться только на основе накопления и анализа эмпирических данных. Он обращает внимание на те информационные пласты, которые можно обнаружить в таких источниках, как русский язык, фольклор, изобразительное искусство и др.

В своём докладе Б.А. Рыбаков в тезисной форме обрисовал перспективные исследовательские направления, разработка которых делает возможным постижение народной культуры и миропонимания ее творцов.

Он указывал, что остаётся малоизученной проблема русского языка как исторического источника. При хорошей разработанности вопросов различий десятков диалектов и говоров, на котором говорило русское крестьянство в XIX в., остаются невыясненными причины, факторы, влияющие на формирование того или иного диалекта.

Важным, по мнению учёного, является сопоставление народного языка и языка литературного, особенно с учетом того, что первый был несравненно богаче в отношении терминологии, связанной с природой: «Познание природы отразилось в обилии слов для обозначения деталей ландшафта, для перечисления всех деревьев, всех зверей, всех птиц, всех трав и цветов...» ^{[2, c. 24]}. При рассмотрении этого вопроса историк указывает на высокий уровень педагогического опыта и практики крестьянства: «передача от поколения к поколению всего этого обширного фонда слов, обозначающих ландшафт, фауну и флору, не могла происходить стихийно. Для того чтобы объяснить сохранность в народной речи многих сотен наименований трав или птиц, необходимо предположить сознательный педагогический процесс, как бы странно не звучали эти слова в применении к безграмотной феодальной деревне» ^{[2, c. 24]}.

Слова Б.А. Рыбакова заставляют обратиться к ранним стихам С.А. Есенина. Стихотворения эти поражают читателя многообразием и затейливой игрой старорусских слов, значение некоторых из них уже и позабыто:

Черная, потом пропахшая выть!

Как мне тебя не ласкать, не любить?

Выйду на озеро в синюю гать,

К сердцу вечерняя льнет благодать.

Серым веретьем стоят шалаши,

Глухо баюкают хлюпь камыши.

Красный костер окровил таганы,

В хворосте белые веки луны.

Тихо, на корточках, в пятнах зари

Слушают сказ старика косари.

Где-то вдали, на кукане реки,

Дремную песню поют рыбаки.

Оловом светится лужная голь...

Грустная песня, ты – русская боль. ^{[3, c. 51]}

Словарь В.И. Даля помогает воссоздать значение лишь некоторых позабытых слов.

«Выть» – это участок, доля, надел пахотной земли; «гать» – дорога, основание которой устроено из хвороста, реже из бревен, в болотной местности; «веретье» – широкое полотно из брезента, сурового домотканого холста; «таган» – железный обруч на ножках, под которым разводят огонь, ставя на него варево; «кукан» – островок, появляющийся во время спада воды в реке.

По мнению филологов, слова «хлюпь», «лужная голь» являются авторскими неологизмами – они затрудняются дать им значение ^{[4, c. 75]}. Позволим себе предположить, что сочетание «лужная голь» означает скошенный косарями луг, а «хлюпь» – топь в низовье реки: когда идешь по топкому месту, то обычно возникает соответствующих звук, похожий на хлюпанье.

Таким образом, стихотворными мазками С.А. Есенин пишет картину летней ночи на сенокосе. Стихотворение проникнуто лиричным настроением ее героев: помимо самого автора-поэта, здесь и старики, рассказывающие различные истории, и рыбаки, поющие «дремную» песню. Мужицкая Россия представлена в образе певца грустной песни, но песня эта идет от сердца, к которому «льнет благодать».

Время сенокоса считался у русских крестьян праздничным событием, особенно его ждали молодые люди. Писатель и земский деятель В.В. Селиванов (1813–1875) был так же, как и С.А. Есенин родом из Рязанщины. Он оставил множество зарисовок крестьянской жизни. В одной из его книг находим следующее описание: «В Зарайском уезде тогдашней Рязанской губернии, как и всюду, косить начинали «со светом», то есть по росе… Располагались станом около реки или ручья в тени деревьев, устраивали шалаши и оставались там до конца сенокоса. В котелках, подвешенных на жердочках, варили обед и ужин…

При благоприятных условиях, уборка сена считается одною из приятнейших сельских работ. Время года, теплые ночи, купанье после утомления и зноя, благоуханный воздух лугов, – все вместе имеет что-то обаятельное, отрадно действующее на душу. Бабы и девки имеют обычай, для работы в лугах, надевать на себя не только чистое белье, но даже одеваться по праздничному. Для девок луг есть гульбище, на котором они дружно работая граблями и сопровождая работу общей песней рисуются перед женихами» ^{[5, c. 36-37]}.

Как мы видим образы, нарисованные крестьянским поэтом и дворянским писателем картины имеют много общего. Более того, анализ литературы, написанной в разные эпохи, людьми самого различного происхождения дает основания говорить о существовании устойчивых положительных представлений о русском крестьянстве. В этом случае размышления, переживания авторов часто пересекаются.

Возвращаясь к докладу Б.А. Рыбакова нужно отметить, что, полагая богатство и глубину жизненного, духовного и в целом исторического опыта крестьянства, ученый придавал важное значение механизму его наследования. Речь идет о передаче трудовых навыков, комплекса земледельческих примет, наблюдений над природой, о воспитательном значении многообразных детских игр, обрядов и др.

Особое внимание Б.А. Рыбаков уделяет историческим знаниям крестьянства: «Неграмотный народ знал свою историю» ^{[2, c. 25]}.

Ученый выделяет три фольклорных жанра: сказки, былины, исторические песни, которые в совокупности давали общее представление об исторических процессах. Сказки отражали явления первобытности. Былины («старины») повествовали об исторических временах Древней Руси. Герои былин представляли собой уже реальных людей: князей и его дружинников, купцов, крестьянских сыновей: «Слушатели былин знали, что речь идет не о «тридесятом государстве», не о безвестных лесах с огненными реками, а о родной Руси, о её невзгодах, о войнах с половцами и татарами, о славных богатырях» ^{[2, c. 25]}. Наконец, исторические песни уже воспевали о совсем близких временах: рассказывалось об Иване Грозном, о Смутном времени, о Петре Великом, о войнах и полководцах, о славных победах.

Хронологическая близость к этим событиям ощущалась слушателями особенно четко: «Если мы за единицу времени примем передачу песни дедом своему внуку, то окажется, что крестьянин пушкинской поры от времен Ивана Грозного отделяло всего-навсего четыре поколения таких дедов-сказителей» ^{[2, c. 23]}.

В фольклоре хранится историческая память наших предков. Отсюда такой высокий интерес историков к народному преданию как историческому источнику ^[6]. Вместе с тем исследователи отмечают, что фольклор иллюстрирует народное отношение к историческому прошлому, а также изменение этого отношения – с течением времени происходит примирение народа с прошлым: «Затягиваются раны, утихает боль, появляется неукротимое желание увидеть смысл в пережитых страданиях и утратах, приобщиться к чему-то великому. В результате, образ события или личности утрачивает свои первоначальные черты и предстает в преображенном виде» ^{[7, c. 99]}.

Выдающийся русский скульптор С.Т. Конёнков в своих воспоминаниях рассказывает о Марье Дмитриевны Кривополеновой – сказительнице с русского Севера. Именно ее образ запечатлен в скульптуре С.Т. Конёнкова «Вещая старушка», а также в правой части триптиха П. Корина «Александр Невский», именуемой «Старинным сказом».

Сергей Тимофеевич пишет о Марье Дмитриевне: «Неграмотная Кривополенова знала наизусть тысячи строк былин о русских богатырях, народные сказы и сказки. Она тогда заворожила и покорила Москву… Память у нее была феноменальная, и фантазия – куда там иным писателям! Как о своем знакомце много всякой всячины вдруг выложила мне о сподвижнике Грозного Малюте Скуратове. Она его именовала Малюткой Скурлатовым» ^{[8, c. 194-195]}.

В заключение своего доклада Б.А. Рыбаков обращает свое внимание на народное изобразительное искусство, указывая на его исключительную важность для понимания внутреннего мира русской деревни. Непревзойдённый знаток истории ремесла, Борис Александрович осознавал все значение материальной культуры как источника, позволяющего воспроизводить общеисторический процесс развития русского общества и государства. В его исследованиях труд ремесленников раскрывается через признание тайны преобразования, созидательной силы и значения труда. Вероятно по этой причине историк так тепло, сочувственно отзывался о самих ремесленниках.

Предметы народного искусства могут рассказать о знаниях и представлениях крестьян. Так на примере деревянных прялок Б.А. Рыбаков воссоздает систему космологических представлений крестьянства: «Если мы отвлечемся от ярмарочной пестроты прялок, от их локальных особенностей, то мы сможем уловить интереснейшие общие черты: прялки содержат изображение суточного хода солнца вокруг земли, отражая докоперниковские космологические представления. На прялках есть и «ночное солнце» под землей, рядом с ящером, хозяином подземного мира и полукруги, обозначающие восход и закат, и изображения дневного солнца в зените. Средняя «земная» часть плоскости прялки была посвящена земным делам человека, его поездкам, пирам, развлечениям, но эта земная сердцевина всегда окружена целой системой солярных знаков, обозначающих круговорот солнца. Иногда деревенские художники отходили от натуралистической передачи человеческих дел и изображали землю схематически в виде четырехугольника пашни, а все остальное пространство прялки покрывали тщательно вычерненными лучистыми солнцами, звездами, полумесяцами, как бы стремясь передать стройность и гармоничность мироздания» ^{[2, c. 26]}.

Таким образом, Б.А. Рыбаков обращает внимание на стремление и способность русского крестьянина мыслить историческими категориями, иметь собственные космологические представления. По мнению ученого, формальная неграмотность не является показателем умственной и духовной бедности народа.

В целом, выступление Б.А. Рыбакова отличается в первую очередь характером и направленностью изложенных мыслей. В условиях жестких дискуссий о степени развития крестьянского хозяйства в пореформенный период Б.А. Рыбаков заявил о необходимости изучения крестьянской культуры, без знаний которой учёные не смогут постичь историю народа, в том числе историю народного хозяйства.

Б.А. Рыбаков подводит к мысли, что историк должен изучать прежде всего социально-психологическое в истории. Здесь он выступает в качестве продолжателя отечественной исследовательской традиции. Уже в конце XIX-начале ХХ вв. русские историки, опираясь на принцип всеединства, указывали, что сосредоточенность именно на социально-психологическом в истории даёт возможность исследователю познать развитие человеческого общества в его различных сферах. Между тем сбор и описание внешних форм материального мира является лишь предварительной работой – задача историка сводится к объяснению, что скрывается за этими внешними формами, цифрами и пр. ^{[9, c. 99-102]}

Сам Б.А. Рыбаков выступил с безусловно положительной оценкой народной культуры, указывая на богатство и глубину духовного и практического опыта её творцов и носителей.

Вместе с тем на протяжении всего советского периода в рамках информационного пространства было принято утверждать тезис о сплошной темноте и невежестве русского крестьянина. В этих условиях каждый человек имел опыт самостоятельного осмысления проблемы и противостояния навязываемым клише. Проводниками здесь могли служить сочувствие к крестьянству, принадлежность к крестьянскому роду и др. Представляют большой интерес размышления, высказывания отечественных мыслителей, демонстрирующие этот опыт.

В 2002 г. были опубликованы дневники выдающегося русского композитора Г.В. Свиридова. Большой интерес представляют суждения композитора о русском народе. «Когда говорят о сплошной темноте и невежестве Русского крестьянина, то все уже верят в то, что это факт, так оно и было на самом деле. Ну а, например, церковь, которая была почти в каждом селе? Само здание её было образцом красоты, а колокольный звон, его торжественность, слияние с красотой природы, росписи и картины в церкви, горящие свечи, запах ладана и благовоний, одежда священника, изумительная музыка, которую не только слышали, но и пели прихожане (т.е. они же и артисты) и, наконец, чтение Евангелия, величайшей из книг, полной любви и мудрости.

Дальше: резная крестьянская изба, изба, наличники, крыльцо, окна, деревянный орнамент. Посуда, полотенце и кружева, одежда (в особенности праздничная женская), народные песни (неисчислимое количество, одна лучше другой), танцы, игры, хороводы. Резные коромысла, дуги, сбруи, прялки – всего не перечислишь! Да! Гончарная работа, целое искусство: макитры, миски, свистульки, кувшины, горшки; деревянная игрушка. А словесное творчество: пословицы, сказки, поговорки, загадки… Загадки приучают смолоду человека к сознанию того, что мир имеет тайну.

Нет! Жизнь русского крестьянина была не такой, какой её изображают теперь» ^{[10, c. 220-221]}. Главный вопрос который задает Г.В. Свиридов «Кому понадобилось это всё уничтожить?»

Для Г.В. Свиридова крестьянство является, в первую очередь, творцом русской культуры, в богатстве которой отражается глубину духовного опыта русского народа. Отсюда такое внимание композитора к самым различным духовным и материальным проявлениям народной жизни. Но понимание и сочувствие к русской культуре, которое демонстрирует Г.В. Свиридов, основано на родстве, знаниях и любви.

В заключение статьи стоит отметить, что обозначенная академиком Б.А. Рыбаковым проблема незнания и недооценки крестьянской культуры исследователями продолжает существовать и в настоящее время. На страницах научной и публицистической литературы соседствуют картины, освещающие «мир русской деревни» как с точки зрения его положительных сторон, так и рисующие «идиотизм деревенской жизни».

В современной науке отчетливо проступает различие мировоззрений и методологических подходов исследователей, занимающихся изучением истории крестьянства. Это препятствует формированию общего положительного восприятия крестьянства как реального объекта исторического процесса, и, в конечном счёте, делает более сложным понимание и осмысление исторического пути России в XX столетии.

Преодоление этого раскола видится в приращении знаний о крестьянстве путём накопления и изучения источников, обращения к художественным образам и размышлениям деятелей науки и искусства, составления крестьянской генеалогии, истории деревень и сел. Только эмпирическое наполнение проблематики обеспечит возможность исследовать историю крестьянства и реальные процессы, происходившие в обществе. В этой связи изучение богатейшего фонда крестьянской традиционной культуры как исторического явления таит в себе большие научные перспективы.