Convicts and exiled in Yekaterinburg in 1723 – late 1730s: to the question on formation of social space of the city

Borodina Elena Vasil'evna ORCID: 0000-0002-8128-5698 PhD in History Associate Professor of the Department of Russian History of the Ural Federal University named after the First President of Russia B.N. Yeltsin 620075, Russia, Sverdlovskaya oblast', g. Ekaterinburg, ul. Turgeneva, 4, of. 480 sosnovi-bor@yandex.ru Other publications by this author

Первая четверть XVIII в. стала временем появления новых крупных городских и индустриальных центров, среди которых особое значение имело строительство Санкт-Петербурга и Екатеринбурга. Если Санкт-Петербург стал столицей Российской империи, то второй населенный пункт долгое время являлся одновременно и заводом, и крепостью, не имея официального статуса города. Тем не менее, с момента основания Екатеринбург обладал большинством признаков городского поселения и имел много общих черт с новой столицей ^{[28, с. 231–233]}. В первую очередь, строительство этих городов базировались на европейских образцах. Создание линий типовой застройки существенно отличало Санкт-Петербург и Екатеринбург от других русских городов с традиционной организацией пространства.

Оба городских поселения являлись административными центрами. Немаловажную роль играло и наличие индустрии: верфей при Адмиралтействе и многопрофильного металлургического завода в стенах уральской крепости. Если жизнь Санкт-Петербурга в значительной степени определялась канцеляриями правительственных учреждений, то в Екатеринбурге, по наблюдениям Р. М. Лотаревой, регулярное пространство преимущественно выстраивалось вокруг производственного цикла завода и было органически связано с ним ^{[2, с. 293]}; ^{[3, с. 270]}; ^{[34, с. 3]}. Железоделательное производство создавало условия для особого внимания к расселению различных социальных групп, организации социального пространства города.

Современное состояние изученности темы позволяет говорить о большом внимании к процессам зарождения и развития городов на территории России. На данный момент существует значительный пласт монографий и статей, раскрывающих различные аспекты жизни городов Российской империи. В частности, Ю. Р. Клокманом и Б. Н. Мироновым были рассмотрены вопросы социально-экономического и демографического развития городских поселений второй половины XVIII в. – начала XIX в. ^[26]; ^[37]. Л. В. Кошман и А. И. Куприянов проанализировали развитие города конца XVIII в. – начала XX в. как социокультурного феномена ^[29]; ^[31]. М. Г. Рабиновичем была произведена историко-этнографическая реконструкция жизни городских центров IX–XIX вв. ^[45]. Сторонники историко-этнографического и культурного подходов стремятся охарактеризовать и особенности быта жителей города. Кроме того, в исследованиях нашли отражение вопросы формирования городских сообществ – посадских общин, органов городского управления и самоуправления ^[25]; ^[32]. Все чаще проводятся исследования отдельных городов с точки зрения подходов истории повседневности ^[24]. Несмотря на значительный объем работ, посвященных истории русского города, ученые практически не обращают внимание на изучение городских поселений с точки зрения теории социального пространства, нашедшей отражение преимущественно в трудах социологов.

На наш взгляд, изучение истории того или иного населенного пункта было бы полезно производить при помощи анализа эволюции поселенческих структур, который мог бы обогатиться использованием идей П. Бурдьё о роли и значении социального пространства территории. По мнению французского социолога, социальное пространство часто уподобляется физическому: субъекты, занимающие близкие социальные позиции, склонны к обособлению, они стремятся сблизиться по своему желанию или необходимости в физическом пространстве ^{[4, с. 140]}. Таким образом, представители различных социальных групп предпочитают селиться ближе друг к другу, создавая комфортную для себя среду существования. На структуру городского пространства должны оказывать не только рациональные соображения о нуждах управления и производственного цикла, но и естественные желания людей быть ближе друг к другу. В данной статье предпринята попытка разобраться, справедливо ли указанное утверждение в отношении Екатеринбурга, где, как и в Санкт-Петербурге, властное регулирование городского пространства имело особое значение для создателей города.

В качестве основной социальной группы, взятой для изучения, были выбраны ссыльные и каторжные, история исследования которых также имеет длительную традицию. Ссыльные и каторжные – это индивиды, обвиненные по политическим или уголовным преступлениям и направленные властью на окраинные территории страны для тяжелых работ или на поселение. Традиция отсылки в малолюдные регионы России зародилась на рубеже XV–XVI вв. (ссылка на службу, в посад и на пашню) и получила более активное внедрение в систему наказаний государства в виде ссылки на поселение и каторгу в период преобразований Петра I ^[18]; ^[19]; ^{[47, с. 9–11]}. Следует отметить, что в XVIII в. различия между данными группами осужденных были минимальны. Ссыльные, активно участвуя в освоении территорий, были заняты в самых разных работах. Как и в предыдущем столетии, ссылка и каторга XVIII в. использовались как в хозяйственных, так и в политических целях – для изоляции неугодных власти. Ссыльнокаторжные отбывали наказание срочно или пожизненно.

Интерес к изучению истории возникновения и развития ссылки и каторги зарождается в середине XIX в. В первую очередь данная проблематика интересовала историков государства и права, тех, кто занимался исследованием истории наказаний в различные периоды жизни Российского государства ^[39]; ^[47]; ^[49]. В этот период обращение к данной проблематике подогревалось проведением реформ мест заключения и системы наказаний в целом. Многие ученые обращались к историческому опыту ссылки для того, чтобы осмыслить эффективность работы этого института в современных условиях. В их трудах наряду с историко-правовым анализом были представлены антропологические описания жизни ссыльных и каторжных ^[35]; ^[48]; ^[54].

В советский период изучение ссылки получило развитие, с одной стороны, в рамках исследований по истории тюрьмы и карательной политики государства, с другой стороны, при реконструкции процессов освоения и заселения Сибири ^[5]; [52–53]. Кроме того, большое внимание было приковано к выяснению вопроса организации ссылки и каторги политических заключенных ^[21]; ^[27]; ^[40]. Как и в предыдущий период, институты ссылки и каторги получили более полное освещение на примере Сибири. Ссылка в другие регионы оказалась практически не исследованной.

В 1990-е гг. создание работ по истории каторги и ссылки получило новый импульс развития. О ссылке и каторге как элементе пенитенциарной системы пишут историки и историки права. Эта тема интересует исследователей не только с точки зрения развития имперского законодательства, касавшегося этого вопроса, но и с точки зрения изменения политики государства в области наказаний в целом. Особое освещение получают и различные аспекты жизни и деятельности каторжных и ссыльных. Правда, как и в предыдущие периоды изучения темы, ученые обращают внимание преимущественное внимание на различные регионы Сибири, о чем свидетельствует значительный объем статей и монографий, а также информационный ресурс о сибирской ссылке и каторге «Сибирь и ссылка: Siberia and the Exile. История пенитенциарной политики Российского государства и Сибирь XVIII–XX веков» ^[18]; ^[20]; ^[36]; ^[51]; ^[55]; ^[56].

Несмотря на значительное количество работ по истории каторги и ссылки в России, следует отметить неравномерное исследование организации ссылки по территории страны. Изучение сибирской ссылки позволяет представить, каким образом происходило формирование населения этого региона, какую роль сыграли ссыльные и каторжные в его освоении и заселении, но не дает возможности понять, как ссылка влияла на создание инфраструктуры в других областях Российского государства. Этот пробел начинает заполняться лишь в последние годы ^[23]; ^[30]; ^[38]; ^[57]. Влияние ссылки на жизнь удаленных уголков Российской империи еще предстоит реконструировать. Определение места ссыльных и каторжных в городских сообществах ряда регионов России в первой трети XVIII в. является задачей ближайшего будущего. В частности, среди них особое место занимает Урал, который из-за транзитного положения между европейской и азиатской частями России долгое время воспринимался как часть Сибири. Ученые, занимающиеся изучением истории края, обычно не уделяли должного внимания реконструкции истории каторги и ссылки на Урале. Несмотря на значительное количество работ, роль ссыльных и каторжных в формировании социального ландшафта населенных пунктов и функционировании уральских заводов практически не рассматриваются исследователями.

Основание Екатеринбурга приходится на 1723 г. Как было отмечено выше, планировка будущего города была предопределена деятельностью железоделательного завода, производственные помещения которого возводились одновременно с постройкой крепости. Сооружение завода велось до лета 1724 г., а другие работы по строительству наиболее важных городских объектов не прекращались до 1727 г. ^{[28, с. 30]}. Несмотря на это, стройка и перестройка зданий как внутри завода-крепости, так и за пределами укреплений не прекращалась в течение всего XVIII в. Это было вызвано как административной необходимостью, так и потребностями населения.

Казалось бы, территория завода-крепости должна была представлять единый, гармонично работающий социальный механизм. В действительности мы можем увидеть, что население города состояло не только из мастеровых и работных людей. Такая ситуация сложилась с момента зарождения города. Несмотря на то, что Екатеринбург не являлся единственным населенным пунктом в регионе, а некоторые города и слободы были основаны здесь еще в конце – середине XVII в., Урал рассматриваемого периода отличался низкой плотностью населения, был удален от столичных центров. В связи с этим администраторы казенных и частных заводов уделяли особое внимание пополнению штатов мастеровых и работных людей квалифицированными кадрами ^{[46, с. 63]}; ^{[50, с. 3–19]}; ^{[44, с. 43]}. Не менее остро стояла проблема поиска работников для тяжелого труда: заготовки дров и угля, ломки и обработки руды, перевозок ^{[44, с. 47]}; ^{[22, с. 312–325]}.

Поиск рабочих рук был серьезным вызовом. Генерал-майор В. де Геннин, присланный в регион для налаживания работы железоделательных и медеплавильных заводов в начале 1720-х гг., приложил немало усилий для формирования корпуса заводских работников. Разнообразие социального состава жителей будущего города можно увидеть уже в первые дни его существования. Так, на строительстве Екатеринбурга трудились прибывшие с генерал-майором русские и иностранные мастера и подмастерья Олонецких заводов, мастера и подмастерья с Каменского, Алапаевского и Демидовских заводов, два батальона солдат, направленных из Тобольска. Наряду с мастеровыми и работными людьми и военными были задействованы государственные крестьяне и колодники, использовавшиеся для выполнения самых трудных задач ^{[28, с. 20–24]}; ^[33]; ^{[44, с. 64]}. Таким образом, история города оказалась связана не только со свободными людьми, но и осужденными за различные правонарушения.

Первоначально жителям города следовало селиться внутри крепостных стен, созданных для защиты от нападения башкир, но уже к концу 1720-х гг. за пределами укреплений сложилось четыре городовых стороны. По решению горнозаводских властей, в крепости могли жить только руководители и канцелярские служители разнообразных органов суда и управления, а также мастеровые и работные люди, непосредственно занятые на производстве. Всем прочим социальным группам следовало обустраиваться за бастионами. В частности, за крепостными воротами сложились Купецкая, Ссыльная, Конюшенная и Банная слободы ^{[28, с. 88]}.

Как можно заметить из названий пригородных слобод, администрация завода-крепости предполагала, что ссыльные будут компактно поселены за пределами укрепления. Тем не менее, как отметил Н. С. Корепанов, самой жизнеспособной из представленных выше слобод оказалась Купецкая, куда со временем переехали даже преуспевающие купцы, жившие в центре города ^{[28, с. 88]}. Каково было положение ссыльных, отбывавших наказание в Екатеринбурге?

К середине 1720-х гг. на востоке Российской империи оказалось значительное число каторжных и ссыльных. Это подтверждает личная переписка между Петром I В. де Генниным. Генерал-майор нередко писал к императору с просьбой прислать на уральские заводы специалистов «для сыску и копания медных и прочих руд» и офицеров из числа шведских военнопленных, «а то здесь у заводов других нет, кроме поротых ноздрей, из которых есть и дельны, однако не пристойно таких людей под командой иметь» ^{[43, с. 46]}. Лишь к 1730-м гг. удалось обеспечить все звенья металлургического производства квалифицированными кадрами. Того же нельзя сказать об обеспеченности заводов вспомогательным персоналом ^{[22, с. 313]}. В такой ситуации труд ссыльных, как попавших в Екатеринбург на поселение, так и каторжников, оказывался необходимым элементом жизни Екатеринбургского завода.

Несмотря на недоверие к осужденным, В. де Геннин видел потребность в труде каторжных ^{[44, с. 77]}. Важным для организации горнозаводской жизни Урала стал именной указ от 14 марта 1729 г., которым повелевалось направить в регион ссыльных и каторжных колодников Московской губернии. Негодные к тяжелой заводской работе перегонялись в Тобольск, откуда происходило их распределение по другим населенным пунктам Сибири ^{[41, c. 133–134]}. Указы начала 1730-х гг. подтверждают взятый властью курс на первоочередную отправку колодников на восток страны ^{[41, c. 302, 319, 647]}; ^{[42, c. 24–25, 718, 791–792, 895]}. По указу Сибирского обер-бергамта 1733 г. все присланные на Урал каторжные и ссыльные передавались в исключительное ведение казенных заводов ^{[1, с. 26]}. С этого момента каторжные и ссыльнопоселенцы были объектом постоянного внимания В. де Геннина, а с конца 1734 г. – В.Н. Татищева, ставшего новым главой уральских и сибирских заводов. Последний также полагал, что не следует пренебрегать «поротыми ноздрями», и считал ссыльных важным источником рабочих рук на заводах Сибирской губернии ^{[43, с. 150]}.

В соответствии с ведомостью о ссыльных колодниках, присланных для работ и на поселение, которая была составлена в 1741 г., колодники ежегодно направлялись в Екатеринбург на протяжении 1730–1738 гг. ^{[10, л. 1–101]}. Год от года поток осужденных на поселение или каторжные работы менялся. Наибольших значений он достигал в 1730 г. (141 человек), 1734 г. (136 человек) и 1736 г. (219 человек), наименьших – в 1732 г. (8 человек), 1733 г. (3 человека) и 1738 г. (6 человек).

Присланные на уральские заводы колодники сначала помещались в тюрьму (на каторжный двор). Далее они распределялись между заводами. Часть из них оседала в Екатеринбурге. Так, например, по данным 1741 г. из 141 колодника, прибывшего на Урал в 1730 г., 51 человек (36%) оставались на заводе-крепости. Во второй половине 1730-х гг. число ссыльных и каторжных, продолжавших после присылки работать и жить в Екатеринбурге, выросло до 71–100%.

Среди ссыльных были как мужчины, так и женщины. В ряде случаев с осужденными прибывали их жены и дети ^{[8, л. 42об.]}; ^{[15, л. 45]}. Правда, их количество было несравненно мало по сравнению с XVII в., что отличало политику государства XVIII в. по высылке неугодных элементов ^{[47, с. 7]}. Преступницы направлялись на поселение только в случае доказательства их вины по делам о фальшивомонетчестве.

Таблица 1.

Динамика направления ссыльных и каторжных на уральские заводы в 1730-е гг.

Составлено по: ГАСО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 881. Л. 1–101.

Таким образом, в Екатеринбурге и его окрестностях оказалось сконцентрировано значительное количество ссыльных и каторжных, присланных в регион на поселение и для работы на казенных заводах. Из 715 осужденных 399 какое-то время проживали на заводе-крепости. В частности, здесь «оседали» те, кто «за старостию» находился «на своем пропитании» или жил в богадельне. По-видимому, к середине 1730-х гг. количество ссыльных и каторжных на уральских заводах достигло критической отметки. По указу от 22 апреля 1735 г. ссыльные, совершившие какое-либо правонарушение в Екатеринбурге и подчиненных Канцелярии главного правления Сибирских и Казанских заводов дистриктах (в 1723 – конце 1734 г. – Сибирского обер-бергамта), осуждались на пожизненную каторгу и высылались в Томск или Нерчинск ^{[15, л. 87]}. В реальности география направления на каторгу ссыльных была шире. В частности, их могли сослать на Камчатку, в Охотск и в Красноярские заводы. В марте 1738 г. Канцелярия главного правления Сибирских и Казанских заводов приняла решение об отправлении всех «лишних» ссыльных и тех, кто содержится по невершеным делам под караулом, для размножения и содержания Красноярских заводов ^{[15, л. 111об.]}.

Большинство ссыльнопоселенцев оказывались включены в подушный оклад и устраивались на различные работы на заводе и за его пределами. Так, например, ссыльные могли работать на «заводских работах» («у вынимания земли под чан у домен», у «резки и разбора кружков», «у возки железа»), были портными и мельниками, зарабатывали на жизнь канцелярским трудом при Екатеринбургской конторе судных и земских дел и Сибирском обер-бергамте ^{[12, л. 17, 110]}; ^{[13, л. 15, 60]}; ^{[15, л. 66об.]}; ^{[17, л. 256–257]}. В некоторых случаях они становились палачами ^{[16, л. 5]}. По ведомости о ссыльных колодниках 1741 г. из присланных в течение 1730–1738 гг. 1 человек стал кузнецом (1731 г.), 1 оказался в солдатской роте (1736 г.), 4 ссыльных оказались пригодны для работы в канцеляриях (1731, 1734, 1736 гг.), 5 человек стали учителями в местной школе (1731, 1735, 1736 гг.) ^{[10, л. 1–101]}. По подсчетам Р. Порталя, из 28 работников якорной фабрики 16 человек являлись каторжниками ^{[44, с. 156]}.

Писцы из ссыльных и каторжных получали вознаграждение за счет средств, вычтенных из жалования нерадивых делопроизводителей. Задействованным в заводских работах предполагалось давать деньги по Плакату о подушном сборе 1724 г., плата по которому составляла 2 копейки в день. Учет и распределение работ вели Екатеринбургские заводская контора, земская контора (до 1735 г.) и контора судных и земских дел (с 1735 г.). Характерно, что труд на заводах рассматривался в качестве обязательного: нашедшие себе более подходящее по сфере деятельности место все равно были обязаны отрабатывать повинность. По указу из Екатеринбургской конторы судных и земских дел, принятому в феврале 1738 г., от обязательной отработки освобождались лишь ссыльные, ставшие учителями, либо пошедшие в ученики, а также доживавшие свой век в богадельне ^{[6, л. 2, 5, 10, 10об., 15, 17об., 18, 20, 22, 24, 26об., 29об, 31об.]}; ^{[15, л. 6, 8, 66об., 86об.]}.

Удалось ли сохранить расселение ссыльных в слободе за крепостной стеной? Как уже было отмечено выше, каторжные и ссыльные первоначально размещались в здании тюрьмы. Оставшиеся после распределения в Екатеринбурге трудились на заводских работах под охраной местного гарнизона. Со временем им давали возможность свободно селиться в пределах города-завода. По-видимому, основными средствами сдерживания освобожденных с каторжного двора от побега стали поручительство («добрые поруки») и наложение на одну ногу «кольца с чепями», чтобы их можно было отличить от свободных. Те, кто не находил поручителей, продолжали содержаться под караулом. Поручившиеся обязывались уплачивать 50 рублей за каждого «убеглеца». За беглых несла ответственность и местная мирская организация ссыльных ^{[13, л. 74]}; ^{[14, л. 8–8об., 144]}.

В «Книге приходной Екатеринбургских заводов крепостных дел» за 1732 г. имеется семь записей, свидетельствующих о покупке ссыльными изб с огородами. Все они были размещены «за полисадом», то есть вне крепостных стен. Четыре избы были расположены «вверх пруда по левую сторону» – в месте, где находилась Ссыльная слобода. Еще две – по левой стороне Исети в деревне Воронихе. Лишь одна изба была построена на правом берегу реки. Регистрация купчих на покупку недвижимого имения ссыльными происходила и в другие годы ^{[7, л. 7об., 8, 10об., 12, 13, 17, 23, 27, 61, 69, 78об.]}. Они свободно покупали избы, селясь с другими ссыльными по соседству ^{[7, л. 69, 85]}.

Кроме того, время от времени горнозаводская администрация специально отводила ссыльным места под строение и разрешала заготовку леса для этих целей ^{[8, л. 105об., 108]}. Более того, во время стройки ссыльным разрешалось не отбывать повинность на горнозаводских работах ^{[8, л. 112об., 113об., 114, 114об., 115, 116, 117об., 118]}. Массовое строительство дворов пришлось на 1731 г., после прибытия первой крупной партии осужденных в 1730 г.

Несмотря на попытки власти компактно разместить ссыльных, полицейская перепись екатеринбургских дворов конца 1738 г. показывает, что они селились и внутри крепостных стен. Так, например, в доме рекрута Михаила Вылежанина, располагавшемся на Церковной (или Заречной) стороне во второй линии от «палисада», ютилось 3 рекрута, канцелярист Канцелярии главного правления Сибирских и Казанских заводов и двое ссыльных 30 и 40 лет от роду. На Торговой стороне, в одной линии с госпиталем, находился дом ссыльного Тимофея Васильева (40 лет), в котором также проживало еще двое ссыльных 30 и 50 лет. Таким образом, в «палисаде» насчитывалось 3 двора, где наряду с представителями других социальных групп жили ссыльные, и 2 двора, принадлежавших ссыльнопоселенцам ^{[11, л. 309–325об.]}.

Схожая ситуация наблюдалась и за пределами укреплений. В целом, из 688 дворов, зарегистрированных в Екатеринбурге, 37 (5%) принадлежало ссыльным. Их избы стояли преимущественно за крепостными стенами. Больше всего дворов ссыльных располагалось за Уктусскими воротами ^{[11, л. 307–359об.]}. Строительство собственного дома было затратным занятием, которое не каждый мог себе позволить. Именно по этой причине каторжные и ссыльные часто оказывались замечены в воровстве и других правонарушениях ^{[8, л. 62об.]}; ^{[9, л. 20]}; ^{[15, л. 26а, 48, 142, 147, 149–149об., 159, 173, 209, 223]}; ^{[17, л. 256–257, 273]}.

Ссыльным было разрешено вступать в брак с женщинами из числа отправленных на поселение или на каторжные работы. По всей видимости, близость социального положения и малое число женщин в регионе толкали к заключению подобных семейных союзов. В ведомости о колодниках за 1741 г. неоднократно упоминаются случаи, когда ссыльные женщины выходили замуж либо отсылались вместе с мужьями на Красноярские заводы. Так, например, из 9 ссыльных женщин, присланных в Екатеринбург в 1730 г., лишь 2 прибыли со своими мужьями. 5 ссыльных вышли замуж уже на Урале.

Для заключения брака требовалось специальное разрешение горнозаводских властей. Все новые семьи регистрировались в Сибирском обер-бергмате. Самое раннее упоминание о просьбах с разрешением жениться датируется февралем 1731 г. ^{[8, л. 16об., 23, 112об., 113об.]}. Во второй половине 1730-х гг. из Канцелярии главного правления Сибирских и Казанских заводов было объявлено, чтобы ссыльные колодники искали себе жен. Таким образом органы власти стремились создать условия для прикрепления ссыльных к уральским заводам. Предполагалось, что женатые пары будут стремиться осесть, не соберутся бежать от заводских работ. Всем семьям, имевшим поручителей, давали два рубля для домового строительства. Родившиеся в таких семьях дети считались «вечными работниками при заводах» ^{[14, л. 8об.]}.

Несмотря на попытки региональной администрации задержать ссыльных и каторжных в Екатеринбурге без использования силовых методов, они продолжали совершать побеги. Сама горнозаводская администрация время от времени направляла ссыльных в другие населенные пункты на вечное поселение или для работ на время в случае крайней необходимости. В целом процент ссыльных от общего количества жителей Екатеринбурга 1720–1730-х гг. не поддается точному исчислению ввиду маргинального положения этой социальной группы. Некоторые из каторжных содержались в тюрьме в течение длительного срока и, по-видимому, не были записаны в подушный оклад. Дошедшие до нас списки колодников за разные годы не отражают в полной мере ситуацию на каторжном дворе. Кроме того, преступники-рецидивисты из числа ссыльных часто не задерживались в горнозаводском центре: их переводили в «дальние города» Сибири и Дальнего Востока.

В Екатеринбурге конца 1730-х гг. количество ссыльных мужчин в возрасте от 15 до 60 лет составляло около 2,5% от числа всего мужского населения завода-крепости (28 человек из 1106). Несмотря на это, как упоминалось выше, ссыльным принадлежало около 5% дворов, находившихся внутри крепостных стен и за пределами «палисада» ^{[11, л. 307–359об.]}. Следует предположить, что общее число ссыльных и каторжных всех возрастов мужского и женского пола составляло около 5% от всего населения завода-крепости с ближайшей округой.

Анализ структуры расселения представителей различных социальных общностей позволяет говорить о том, что ссыльные были размещены относительно компактной группой в одной из слобод будущего города. Вне зависимости от того было это целенаправленной реализацией плана горнозаводских властей или естественным стремлением к единению с себе подобными, нельзя говорить о закрытости и обособленности этой социальной категории. В ряде случаев ссыльные владели дворами в других частях населенного пункта, разраставшегося вокруг завода-крепости. Изучение состава насельников дворохозяйств показывает, что часто их соседями были мастеровые и работные люди, солдаты и подьячие.

Таким образом, положение ссыльных, проживавших в Екатеринбурге, было неоднозначным. С одной стороны, они находились под более строгим контролем со стороны горнозаводской администрации, материальным выражением которого стало железное кольцо на ноге. С другой стороны, ссыльные вели активную социальную жизнь: являлись владельцами домов, имели право покупать и продавать недвижимое имение и обзаводились семьями. Их интеграция в социальные отношения была куда более существенной, чем того хотелось бы региональной власти. Несмотря на все вышесказанное, ссыльные представляли самостоятельную организацию с делением на десятки, которая могла более или менее самостоятельно решать свои внутренние проблемы и была необходима властям для управления и направления на заводские работы.