Key factors in formation of social tension and growth of conflict potential in modern Russia and its regions (on the example of Volga Federal District)

Данное исследование выполнено в рамках государственного задания Института социально-экономических исследований Уфимского федерального исследовательского центра РАН на 2018 г.

В структуре общества именно экономическая сфера связана с ценностями благосостояния, уверенности в завтрашнем дне и возможностями обеспечения потребностей людей. При этом именно эта сфера особо подвержена модернизациям, кризисам и конкуренции и представляет собой особую зону конфликтности, противоречий.

История социальной мысли представляет нам ряд классических или универсальных теорий конфликта. Среди них следует выделить теории К. Маркса, Г. Спенсера, Г. Зиммеля, Т. Парсонса, Л. Козера и Р. Дарендорфа, раскрывающих сущность и роль социального конфликта в общественном развитии. Данные теории представляют нам для анализа два противоположных класса парадигмальных подходов. Оба они не отрицают наличие социального конфликта как условия или следствия общественного развития. Однако, относят его, при этом, по его роли либо к деструктивному компоненту, нарушающему стабильность общества (Т. Парсонс), либо позитивному (Г. Спенсер, Г. Зиммель, Л. Козер, Р. Дарендорф), видя в нем полезные функции и источник или стимул для социального развития – прогресса и, даже единения и морального укрепления общества.

В современной науке также накоплен значительный теоретико-методологический и методический материал изучения и оценок социального конфликта и конфликтного потенциала общества и, в частности, региона. Так, в различных областях отечественной науки (социологии, экономики, политологии, психологии и, собственно, конфликтологии) исследованиями в данном направлении занимались Г. В. Осипов, Ф. М. Бородкин, В. В. Разуваев, А. В. Кинсбурский, П. И. Куконков, А. Г. Здравомыслов, В. О. Рукавишников, Ю. А. Зубок, В. К. Левашов, Г. И. Козырев, О. З. Муштук, В. В. Лысюк, Т. И. Заславская ^[1-5] и др.

Оперируя понятием конфликтный потенциал, мы соотносим его с ростом социальной напряженности, определяя то, что он включает в себя показатель степени обостренности социальных противоречий, как совокупности условий, при которых в обществе может возникнуть социальный конфликт. Таким образом, конфликтный потенциал – это зона потенциальных опасностей социального развития общества.

При этом, анализ имеющихся статистических и социологических данных показал, что в современной России поле формирования конфликтного потенциала определяется актуализацией или доминированием (возрастанием роли) внутренних источников угроз социальной и национальной безопасности, обусловленных сложившимися экономическими и социальными проблемами и противоречиями. Как отмечается в ^{[6, с.24]}, и с учетом современных реалий, для России поддерживает свою актуальность и является принципиальной смена направления определения приоритетных опасностей – динамика в сторону от внешних угроз к внутренним проблемам собственного происхождения.

Дальнейший анализ позволил нам выявить, что доминирующим в системе факторов социальной напряженности в современной России и ее регионах выступает – экономический. Анализ факторов конфликтного потенциала сквозь призму видов социальных неравенств позволил нам установить динамику или смещение основной зоны формирования конфликтного потенциала в современной России из этнической и религиозной – в зону социально-экономическую и социально-трудовую.

Проанализировав различные возможные как для современной России в целом, так и на региональном уровне факторы социальных противоречий в процессе социального развития был установлен ряд основных из них, не отвечающих актуальным тенденциям социализации экономики. Масштабы их распространения и глубина показателей их характеризующих позволяют нам классифицировать их как основные источники формирования социального конфликта и угроз национальной безопасности современной России и ее регионов. В их числе значительный конфликтный потенциал закладывают следующие сложившиеся противоречия, обусловленные обострением таких проблем, как:

- существенные диспропорции в распределении доходов;

- усиление проблемы «богатых и бедных»;

- противоречия наемно-трудовых отношений, ситуация в сфере отношений труда и капитала, включая вопросы охраны и условий труда, не отвечающие признакам социально-ориентированного рынка;

- проблема «работающих бедных» и удовлетворенности трудом.

Система данных факторов определяет реалии сегодняшнего дня в социальном развитии России и ее регионах и определяет предпосылки роста социальной напряженности.

В современной России и ее регионах основным источником формирования и роста конфликтного потенциала и доминирующим внутренним фактором выступает высокий уровень социальной дифференциации населения.

Действительно, для России, острота вопроса социальной поляризации и соответственно, социальной несправедливости, основанной на неравенстве доходов и явлениях бедности и безработицы высока. Конечно, следует отметить, что рост уровня социальной несправедливости и дифференциации классифицируется сегодня уже как общемировой тренд социального развития. Но, сегодня, многие исследователи в контексте проблемы говорят о России именно как о чрезмерно биполярном социуме, где неравенство, социальные дистанции носят форму социальных разрывов и отчуждения. Во многом, предпосылками этого выступила существовавшая в ней социально-экономическая и политическая доктрина, основанная на:

- переходе к рыночной экономике путем мер шоковой терапии, которая дала толчок резкому росту социального неравенства;

- долгое время господствовавшей политике экономического детерминизма, когда социальный фактор рассматривался как производный от экономического и в качестве главного условия развития рассматривался именно экономический рост, а социальное развитие лишь как приложение к нему.

Кроме того, обозначенные выше противоречия и предпосылки социального развития современной России коррелируют с мнением экспертов ^{[6, с.16-17, 23-24]} о том, что наиболее острыми угрозами являются внутренние. И наиболее интенсивно и остро они формируются и проявляются в сферах:

- экономической безопасности,

- экологической и общественной безопасности,

- качества жизни.

Таким образом, сегодня именно экономический фактор, как фактор внутреннего влияния, а не внешняя угроза и национальные отношения, определяет основные зоны роста социальной напряженности и формирования социального конфликта.

Действительно, в России и ее регионах сегодня это наглядно подтверждается показателями дифференциации населения и динамики структуры потребления. Следует так же отметить, что социологические измерения тревожности сознания общества и таких источников социального неравенства как: высокий уровень дифференциации доходов; отношения собственности; неравенство социально-профессиональных статусов и престижа профессий именно их выявляют в качестве ведущих факторов социальных противоречий в системе социального развития в современной России. Таким образом, именно они несут в себе наиболее выраженный потенциал напряженности и социального конфликта и оформляют основные зоны формирования социального конфликта.

Кроме того, показатели дифференциации населения, напряженности на рынке труда, численности населения с денежными доходами ниже величины прожиточного минимума входят в перечень показателей, по которым оценивается состояние экономической безопасности страны ^[7]. Рассмотрим их ниже.

Одним из условий проявления социализации экономики, наряду с гуманизацией труда и социальной переориентацией производства выступает смягчение социальной дифференциации населения. А, характерным ее признаком выступает общий рост благосостояния и доходов населения. Однако, установлено, что в современной России и ее регионах при общем росте доходов населения, показатели социальной дифференциации населения (коэффициенты социального расслоения: фондов и Джини) превышают в длительном периоде свои предельно-допустимые значения, что не удовлетворяет условиям социализации экономики.

Так, если посмотреть на показатель среднедушевых денежных доходов населения, то мы увидим устойчивую тенденцию его роста как по России в целом, так и по регионам. Например, по Приволжскому федеральному округу (Табл. 1) ^[8]. При этом, например, в Башкортостане отмечается устойчивый рост данного показателя в последние пять лет (с 21267 рублей в 2012 г. до 28125 рублей в 2016 г.) ^{[8, с.242-243]}.

Базовый уровень 2007 г. взят в качестве начала десятилетнего периода анализа динамики показателей.

Таблица 1.

Динамика среднедушевых денежных доходов населения (рублей, в месяц)

Казалось бы, что данные тенденции роста среднедушевых денежных доходов должны определять рост благосостояния и уровня жизни населения. Однако, рассматривая в своем исследовании процессы, уровень и глубину социального расслоения и неравенства в России с позиции динамического критерия и приводя соответствующие показатели ^[9], автор на их основе показывает, что коэффициенты расслоения в России фиксируют тенденцию усиления процессов социальной дифференциации среди населения и превышают в длительном периоде либо близко подходят к принятым в мировой практике значениям предельно-критических, допустимых величин. Это означает, что в своих узловых точках развития общество находится или близко к состоянию кризиса. Из приведенных в исследовании данных видно, что при данной позитивной тенденции, определяемой положительными значениями коэффициента прироста среднедушевых денежных доходов населения относительно базового периода, сами доходы среди населения фактически распределены крайне неравномерно. Значения показателей коэффициента фондов и коэффициента Джини во временном периоде движутся по линии восходящего тренда, что говорит о повышении уровня социальных рисков как в России в целом, так и ее регионов. Движение данных показателей носит характер общероссийского тренда, когда при рассмотрении отдельных регионов ситуация является аналогичной ^[9]. Мы видим, типичные тенденции динамики приведенного показателя во всех регионах России и при рассмотрении относительно кризисного периода развития (2008-2009). Так, например, коэффициент фондов в России в 2016 г. составил 15,5 раз, коэффициент Джини 0,412, что соответственно в Башкортостане в том же году по коэффициенту фондов составило 16,0 раз, коэффициенту Джини 0,416 ^{[8, с.272-273]}. Для сравнения, в мировой практике предельно-допустимые показатели по коэффициенту фондов приняты в соотношении (8) 10:1 раз, по показателю коэффициента Джини в значении 0,3 ^{[10; 11]}.

Причем, наибольший рост дифференциации населения по уровню дохода характерен именно для больших городов, где развита отраслевая структура.

Таким образом, наличие данных тенденций указывает также на явное или скрытое социальное недовольство, и может повлечь такие последствия социального развития как антагонизация социальной структуры общества и формирования условий социальной напряженности как в России в целом, так и в ее регионах.

Уровень доходов населения определяет уровень возможностей населения в обеспечении своих основных потребностей.

Кроме того, по данным официальной статистики около 13,4% населения в России и 12,5% населения, например, в Башкортостане в 2016 г. имели доходы ниже величины прожиточного минимума ^{[8, с.280-281]}. В динамике значения данного показателя транслируют положительную тенденцию относительно базового периода анализа, характеризующуюся снижением доли населения с доходами ниже прожиточного минимума [Табл. 2]. Однако, непосредственные их значения, в свою очередь, на 6,4% в Росси и 5,5%, например, в Башкортостане выше предельно-критического, допустимого значения данного показателя в социальном развитии. Так же, следует отметить, что данный показатель имеет тенденцию к увеличению по сравнению с 2012 г. по всем субъектам, в частности Приволжского федерального округа, (10,7% в России и, например, 10,3% в Башкортостане соответственно) ^{[8, с.280-281]}. Это указывает на увеличение деклассированных слоев населения, что само по себе не является признаком социального прогресса и указывает на невозможности обеспечения даже базового уровня основных потребностей.

Таблица 2.

Численность населения с денежными доходами ниже величины прожиточного минимума по субъектам Приволжского федерального округа (в процентах от общей численности населения)

Уровень доходов это не только важнейший фактор социального неравенства. Он дифференцируют и потребительское поведение и ценностно-нормативные установки противоположных групп.

Следует отметить, что обозначенная выше биполярность, как неравенство выступает не только источником высокого конфликтного потенциала, но обуславливает условия неравного доступа к материальным, социальным и культурным благам. Например, к образованию, которое является важнейшим фактором формирования человеческого капитала и, по мнению ряда исследователей ^{[12; 13]}, на индивидуальном уровне все более начинает приобретать ценность не только как символического капитала, но и становиться образом жизни – элементом самоактуализации и конкурентоспособности.

В связи с этим важным показателем, определяющим модели потребительского поведения населения и качество жизни, является показатель структуры потребления и потребительских расходов.

Проанализировав структуру потребительских расходов населения (Табл. 3), мы видим установившуюся дифференциацию моделей потребительского поведения и доступа к равнозначному объему товаров и услуг по основным децильным (10-процентным) группам населения. И, наиболее острой является глубокая разница в долях расходов на продукты питания, как следствие высокого уровня дифференциации населения по уровням доходов.

Таблица 3.

Структура потребительских расходов по 10-процентным группам населения в 2017 г. по субъектам Приволжского федерального округа (в процентах к итогу)

Мы видим, что значительные слои населения вынуждены существенную часть своего бюджета тратить на продукты питания. Разница в долях расходов на питание между 1-ой и 10-ой доходной группой составляет 2,6 раз. Анализ данных приведенных в таблице говорит, что большая часть населения вынуждена обеспечивать свои первостепенные потребности в питании и жилье, снижая существенно расходы на культурные блага, так как уровень их благосостояния не позволяет им приобретать в нужном объеме второстепенные для них, по сравнению с продуктами питания, ценности. Следует отметить, что в мировой практике доля затрат на питание на уровне 20-25% считается пороговой. Из анализа показателей структуры потребительских расходов, приведенных выше видно, что большая часть населения находится за порогом данного значения.

Исследования в данной области ^[13] подтверждают, что с ростом цен и увеличением численности семьи доли расходов на питание имеют тенденции к увеличению. Вследствие этого страдают не только объемы и качество потребляемых услуг по поддержанию здоровья, образования и отдыха, но и рацион, и само качество питания. А это, в свою очередь, представляет угрозу на уровне воспроизводства человеческого капитала.

В то же время, структура расходов высокодоходной группы иная и включает расходы на приобретение дорогостоящих товаров и туризм, услуг здравоохранения более высокого качества. Налицо существенная дифференциация уровней жизни населения.

Формирование данной структуры потребления и потребительских расходов является предпосылкой, нарушающей социальную стабильность общества по причине нарушения или ограничения, невозможности для части населения удовлетворять свои потребностей в должном объеме и качестве.

Выделение элементов концепции качества жизни показывает, что доход, бедность, хотя и считаются важнейшими его компонентами, отражающими изменения в социальной структуре общества, но не являются единственно определяющими уровень благополучия человека. Например, его неотъемлемым условием являются здоровье и долголетие. При рассмотрении различных подходов к исследованию и оценке качества жизни во всех из них экология и окружающая среда присутствуют в качестве основной его составляющей. Следует отметить существование даже отдельного направления трактовки качества жизни, сводящего его к уровню стрессов и качеству окружающей среды. Таким образом, структура базовых компонентов качества жизни весьма разнообразна, где каждый компонент вносит свою лепту в его оценку. Однако, в рамках данного исследования выявляется роль экономического фактора формирования конфликтного потенциала как доминирующего и формирующего общероссийские тренды безотносительно региональной специфики социального развития.

Отсутствие социальных перспектив, неравенство доступа к равнозначному объему и качеству услуг вследствие глубокой дифференциации населения, выявленный дисбаланс в оплате труда по статусу профессии в обществе и отраслевой специфике вызывает среди населения острое чувство социальной несправедливости. И это является основным фактором роста уровня социальной напряженности.

Социологические измерения, например, представленные в ^[2], так же подтверждают, что в числе ведущих факторов социальных противоречий и конфликтного потенциала в современной России находятся именно дифференциация доходов и отношения собственности. Социологические данные в динамике показывают лидирующие позиции противоречий между различными социальными группами населения именно по социально-экономическому признаку. Так, по данными социологических исследований ^[2] наиболее актуальными являются противоречия между: богатыми и бедными, низшим и высшим классами (стабильно высокое – от 77% и 69% в 2008 г. до 77% и 73% в 2012 г. соответственно), а также работодателями и работниками (от 40% в 2008 г. до 52% в 2012 г. соответственно).

Однако, социальные неравенства, несущие конфликтный потенциал, не сводятся только к неравенству доходов и собственности.

Несоблюдение социальных гарантий в сфере труда, неблагоприятные условия труда, различные виды дискриминации при приеме на работу и повышении квалификации являются основными истоками социальной несправедливости и роста конфликтного потенциала в современном российском обществе.

А рост увольнений и безработицы ведут к нарушению принципа социальной справедливости в экономических отношениях и обостряют социальную напряженность. Кроме того, рост показателя уровня безработицы сопряжен с ухудшением качества жизни и падением объемов и качества потребления в следствии снижения материальных возможностей безработных и смены структуры их потребления и расходов. По данным официальной статистики этот показатель в динамике зафиксирован на относительно стабильном уровне, хотя само его значение и в России, и в Башкортостане так же превышает предельно-критическое его значение (5%), рассчитанное по методологии Международной организации труда ^{[8, с.208]}. Данная тенденция в системе оценки социального развития указывает на наличие проблемы роста числа социально обездоленных категорий населения. Так же с позиции социологического анализа рост безработицы является не только фактором роста социальной дифференциации и конфликтного потенциала, но и способствует росту и распространению девиантных форм поведения.

Кроме того, для современной России характерна проблема «работающих бедных», когда в оплате труда работников не находит отражение реальная цена их труда. Такая ситуация в сфере отношений труда и капитала, когда в заработной плате не находят реального отражения заслуги и профессиональный статус, квалификация, нагрузки и реальный трудовой вклад, результаты труда, а дифференциация работников по уровню оплаты формируется не в зависимости от этого, а в зависимости от субъективных условий предприятия, формы собственности и отрасли, ведет к росту социальных недовольств и обострению конфликтного потенциала. Формируется проблема несоответствия социально-профессионального статуса людей уровню их социальных притязаний.

Таким образом, значительный конфликтный потенциал в современном российском обществе закладывает и ситуация в сфере отношений труда и капитала, включая вопросы охраны и условий труда, не отвечающие признакам социально-ориентированного рынка.