Environmental Results of Civilization Development at the Turn of XX - XXX Centuries (Preliminary Analysis)

Los' Viktor Aleksandrovich Doctor of Philosophy Professor of the Department of Nature Management and Environmental Protection at Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration 117606, Russia, Moscow, prospect Vernadskogo 84 los@sumail.ru Other publications by this author

Введение

Глобальный экологический кризис – объективная деградация исторически сложившиеся параметры биосферы и нарушение равновесия ее естественных систем, представляющих угрозу не только для здоровья человека, но и перспективного биологического выживания человеческой цивилизации. И если экологический кризис рассматривается как преимущественно обратимый процесс, то феномен экологической катастрофы трактуется как необратимое явление.

При этом на протяжении ХХ столетия, а в особенности к началу ХХ1в., интерпретация последствий взаимоотношений социума и биосферы приобретает отчетливо кризисный характер. Более того, в одном из последних фундаментальных документов, подготовленных Организацией экономического сотрудничества и развития – ОЭСР ^[1], представленный базовый сценарий мировой социально-экологической динамики исходит из того, что естественные экосистемы окажутся через несколько десятилетий в «точке невозврата». Иначе говоря, деградационные изменения, связанные с утратой биологического разнообразия, изменениями климата, истощением подземных вод и деградацией земельных ресурсов, станут необратимыми.

По существу, тенденция к обострению взаимоотношений между человеком и средой его обитания «стартовала» с момента появления первочеловека. При этом степень их обострения неуклонно повышалась по мере продвижения человека по «оси времени». Однако в предшествующую эпоху антропогенные экологические кризисы носили преимущественно локальный (или локально-региональный) характер. Их острота преодолевалась в процессе исторического динамизма.

Уже «палеолический человек», активно использующий более совершенные орудия охоты, мог, и это показывают современные исследования [См. напр.2], способствовать вымиранию крупных млекопитающих (мамонты, шерстистые носороги, пещерные медведи и др.). Сравнительный рост численности человека в период палеолита и исчезновение ряда видов древней фауны привели к пищевому дефициту. Следовательно, первые формы социально-экологической напряженности связываются не только с последствиями ледникового периода, но и с возможными результатами человеческой деятельности

Острота локальной биосферной напряженности была преодолена в рамках «неолитической революции» (примерно 10 тыс. лет назад), когда человеческие сообщества стали переходить от «присваивающих» к «производящим» экономическим моделям функционирования. Более того, переход от охотничье-собирательских к аграрным системам деятельности обусловил динамизм социума восточного типа, культивирующего производительные структуры на ирригационной основе.

При этом «неолитическая революция» не только способствовала преодолению первых форм социально-экологической напряженности древних сообществ, но заложила «мину» замедленного действия. Этот феномен обусловил в значительной мере последующую (подчас трагическую) остроту отношения «человек-биосфера» в рамках восточных (ирригационных) цивилизаций.

Исчезновение шумерской цивилизации (одной из самых древних социокультурных образований) связывается нередко с экологическими причинами – разрушением ирригационных сооружений, усилением явлений засухи и др. [Напр. см. 3]. Эти же причины могли привести, по мнению специалистов ^[4], к разрушению и индской (хараппской) цивилизации. Возникновение пустыни Сахара на месте обширных заселенных территорий объясняется не только изменениями природного характера (высокая солнечная радиация, малое количество осадков и т.п.), но и возможными антропогенными последствиями (например, сведением лесов под пашни и пастбища).

Великие локальные цивилизации древнего мира, возникшие на берегах крупнейших рек (древнеегипетская – Нил, древнеиндийская – Инд, древнекитайская - Янцзы и др.), использовали как естественное, так и искусственное орошение (поливное земледелие), что имело двойственные исторические последствия. С одной стороны, создавались материальные предпосылки для динамизма цивилизаций (рост населения, подъем культуры и т.п.), а с другой стороны, обострение негативных экологических последствий (засоление почв, заиливание каналов, опустынивание и др.). Снижение эффективности естественных экосистем становилось одним из факторов исторической деградации древнейших земледельческих государств (цивилизаций).

Исторически похожая ситуация оказалась характерной и для античной модели развития, когда интенсификация антропогенной деятельности приводила к сведению лесов ливанского кедра, эрозии почв на склонах Балканских гор в результате сельскохозяйственной деятельности; начавшаяся добыча полезных ископаемых обусловила остроту процессов деградации естественных экосистем. Относительная масштабность ирригационных работ привела к засолению почв в долине, масштабному загрязнению Тибра и др. И если в условиях ранней античности обострение социально-экологической ситуации носило локальный характер, то экспансия Римской империи придавала этим процессам локально-региональное измерение, поглотив значительные европейские и восточные территории, обеспечила, тем самым, восприятие наследия великих древних культур.

Ее крушение – Рубикон между уходящей античной цивилизацией и нарождающейся христианской моделью развития, антропоцентризм которой, с одной стороны, создал предпосылки для динамизма западной социокультурной модели, а с другой – исторического обострения взаимоотношений между человеком и средой его обитания. При этом Крестовые походы на Восток не только способствовали экспансии христианства, но и обеспечивали восприятие арабских культурных традиций [См. 5]. Более того, как считал знаменитый французский социальный психолог Х1Хв. Г.Лебон [6/], именно ассимиляция арабского наследия стала одним из условий перехода средневековой европейской модели в ренессансное состояние, преодолев остроту локально-региональной биосферной напряженности.

Острота социально-экологической ситуации средневековых урбанизированных структур выражалась в резком снижении демографических показателей к середине Х1Ув. как наложение многих факторов. А именно: последствия длительных крестовых походов; массовые эпидемии («черная смерть»), ибо жители средневекового города находились в антисанитарных условиях (отсутствие канализации и т.п.). Более того, исчерпывались ресурсы экстенсивной модели урбанизации, когда развитие осуществлялось за счет усиленной распашки земель и сведения лесных массивов. Стремление к преодолению энергетического дефицита («дровяной кризис») стало существенным фактором усиления антропогенного воздействия на естественные экосистемы, временное смягчение которого связывается с английской промышленной революцией.

Именно в Англии в конце ХУ1в. начался промышленный переворот, захвативший к первой половине Х1Хв. большинство европейских стран и США. Социально-экономический динамизм присутствовал во всех, в сущности, сферах бытия (совершенствование общественной структуры, изменения энергетической базы – радикальный переход от дровяного топлива к углю, изобретение эффективного парового двигателя и создание мануфактурных производств и др.). При этом отчетливо обостряются как социальные антагонизмы, так и экологические противоречия.

И если, однако, острота социальных революций в европейских странах (Англии, Франции, Германии и др.) вынуждали бизнес (и рынок) к «гармонизации» отношений с производителем, то экологические последствия экстенсификации (и интенсификации) не принимались, в сущности, во внимание. К началу ХХв. мировое хозяйство, выйдя на уровень высоких показателей (экономических, технологических и т.п.), все более отчетливо входило в реальные противоречия с исторически сложившимися экосистемами, затрагивая в большей или меньшей степени европейские страны, США и др.

Еще в середине Х1Хв. отдельные мыслители (особенно обращают внимание на идеи американского естествоиспытателя середины Х1Хв. Георга Марша), что человеческая деятельность ведет к существенным изменениям природной среды, когда «истребление лесов» оборачивается «осушением почвы», радикальными последствиями «для внешнего очертания земной поверхности». Более того, человек, прогнозировалось далее, «замышляет такие проекты относительно изменения географической поверхности, пред которыми совершенно бледнеют все самые смелые предприятия прежних времен» [См.7 ].

И уже к началу ХХв. организуется Конференция по международной охране природы (Берн, Швейцария, ноябрь 1913), в которой приняли участие делегаты 16 государств мирового сообщества. Как следует из отчета российского представителя академика И.П.Бородина президента Русского Ботанического общества [Подробнее см.8] , было принято решение систематически (раз в три года) собираться для консультативного обсуждения международных природоохранных вопросов. Идеи эти удалось, однако, реализовать лишь после окончания Второй мировой войны, когда был создан Международный союз охраны природы (октябрь 1948), объединяющий ныне природоохранные организации и ученых практически всех стран мира.

Впрочем, в исторический временной промежуток между мировыми войнами создавались научные и технические предпосылки для возможного ответа на грядущие экологические вызовы ХХв. (опасное загрязнение биосферы, дефицит ресурсов и др.). Отметим лишь базовые из этих предпосылок, реализуемых в 40-60-х годах ХХ столетия, составивших основу научно-технической революции (НТР). А именно: разработки в области атомного ядра, результаты которых получили применение как в военной области (атомная и водородная бомбы), так и в мирных сферах (атомная энергетика), ставшая альтернативой традиционным энергетическим ресурсам; развитие полимерной химии как области деятельности, связанной с замещением естественных (природных) материалов их синтетическими (искусственными) аналогами; исследования космического пространства, вершиной которых стали полеты человека и соответствующих технических систем в Космос.

Феномен НТР стал предтечей постиндустриализма, когда основанием динамизма социума выступает не доминанта материального производства, а знание в овеществленной форме. И если предшествующая индустриальная модель социума, подготовив материально-техническую основу для экономического и социокультурного развития цивилизации, не включала в свои приоритеты экологических стереотипов и предпочтений, то в условиях цивилизации индустриального типа не только рельефно выявилась острота мировой социально-экологической напряженности, но и сформировались условия ее преодоления.

В 70-х годах ХХв. характер взаимоотношений элементов системы «человек-биосфера - социум» стал рассматриваться как одна из определяющих глобальных проблем современности. Ее статус чрезвычайно повысился в связи информационным бумом вокруг докладов Римскому клубу («Пределы роста», 1972 и др.).

Эти идеи конституировались в рамках деятельности Конференции ООН по окружающей среде (Стокгольм, июнь 1972), работающей под девизом «Только одна Земля». Ее решения обозначили переломный этап в развитии современной цивилизации. Во-первых, подчеркивалось, что острота экологической ситуации приобретает не столько локальный или региональный, но глобальный характер, затрагивая биосферу в целом, реально угрожая выживанию человечества. Во-вторых, констатировалось, что доктрина экономического роста, которая исторически рассматривалась как стратегическое направление позитивного развития цивилизации, не решила, по существу, базисной задачи по ускорению нищеты и бедности, преодолению разрыва между развитыми и развивающимися странами. В-третьих, ставилась задача выявления механизмов, обеспечивающих сочетание экономического роста, необходимого для удовлетворения материальных потребностей цивилизации, с реализацией принципов сохранения равновесия исторически сложившихся экосистем.

Трудность выработки совместных решений стран мирового сообщества заключалась в том, что различные ветви мировой цивилизации придерживались, в сущности, противоположных целевых установок. И если развитые страны оказались готовыми часть своих ресурсов потратить на экологические цели, то развивающие государства, ориентируясь на приоритет экономического роста, высказывали опасения, что реализация природоохранных стереотипов значительно затруднит решение их социальных проблем.

Однако, несмотря на реальность противоречий, мировое сообщество согласилось объединить свои усилия для разрешения глобальной экологической проблемы, признав в качестве одного из важнейших принципов право человека на благоприятную окружающую среду. “Человек имеет основное право на свободу, равенство и адекватные условия жизни в окружающей среде, качество которой позволяет жить в достоинстве и благополучии” (Принцип 1 Стокгольмской декларации). Принятые решения стали существенным фактором, стимулирующим создание национальных программ в сфере взаимоотношений социума и природной среды, совместная реализация которых была направлена на перспективную рационализацию (и оптимизацию) взаимоотношений элементов глобальной системы «человек-соцум-биосфера».

Таким образом, в течение 40-летия большинство стран мирового сообщества осуществляли национальные программы в области охраны природы и рационального природопользования, позднее значительно расширенные, учитывая взаимосвязь экономических, экологических и социокультурных параметров роста. И, тем не менее, на Конференции ООН по устойчивому развитию (Рио-де-Жанейро, 2012), в рамках которой вольно или невольно подводились итоги «экологического сорокалетия», не было сформулировано однозначного ответа на следующий вопрос: удалось ли к началу ХХ1в. остановить сползание цивилизации на грань экологического кризиса?

Попробуем предложить экспертный вариант ответа, опираясь на материалы последнего доклада Программы ООН по окружающей среде - ЮНЕП «Глобальная экологическая перспектива» - ГЕО-5 [Подробно см.9].

В целом доклад исходит из тезиса, в соответствии с которым экосистемные изменения биосферы приближаются к «пороговым критическим уровням» как в локально-региональном, так и глобальном измерении. Если дальнейшее антропогенное воздействие не затормозить, то вполне вероятно, если исходить из представленных материалов, радикальное изменение исторически сложившейся динамики экосистем и как следствие – ухудшение условий жизнедеятельности все большей части человечества. Особенно это касается южных регионов планеты, где глобальные климатические изменения оборачиваются засухой, дефицитом водных ресурсов, ростом числа опасных заболеваний и др.

В краткосрочной перспективе выделяется решение ряда проблем (предотвращение и преодоление природных катастроф, сохранение биоразнообразия и уменьшение обезлесевания, сокращение выбросов технико-антропогенного характера и рационализация использования природных ресурсов и т.п.). Особенное значение придается стабилизации глобальных климатических изменений.

Обращается внимание на то, что современные темпы сокращения мирового потребления углеводородного топлива не соответствуют принятой стратегии на уменьшение выбросов парниковых газов, предполагающей сохранить в среднем повышение мировой температуры до уровня 2С по сравнению с доиндустриальным периодом. Ее реализация связывается с радикальными изменениями традиционной энергетической модели человечества, основанной на потреблении органического топлива, т.е. с переходом на энергосберегающие и альтернативные энергетические ресурсы, что затруднительно для большинства развивающихся стран.

Впрочем, приводятся данные, из которых следует, что, несмотря реальность тенденции радикальных климатических трансформаций, соответствующие меры дают отчасти и позитивный эффект. Например, удалось сократить выбросы в атмосферу озоноразрушающих веществ, что привело, как полагают, к значительному сокращению в мировом масштабе различного рода опасных заболеваний. Тем не менее, во многих городах, особенно южных регионов мира, техногенные выбросы в атмосферу по-прежнему намного превышаю принятые международные показатели.

Не уменьшается, а напротив – растет нагрузка на сушу: экономический рост связывается со сверхпотреблением природных ресурсов, что оборачивается деградацией почвенного потенциала, расширением тенденции на дальнейшее сведение мировых лесных массивов. Приводятся, однако, позитивные примеры. Так, соответствующие усилия Бразилии связанные, в частности, с расширением возможностей национального и международного мониторинга на берегах Амазонки, в сфере лесопотребления и рационализации земледелия, а также активизации правоприменительной природоохранной практики, способствуют, как отмечается в докладе, снижению темпов обезлесевания, стабилизации биоразнобразия. Тем не менее, в целом, особенно в тропиках, национально-региональные экономические потребности и воздействие мирового рынка обусловливают усиление воздействия на естественные экосистемы – в результате расширяются эрозионные процессы, сохраняется масштабность тенденции к сведению лесов, загрязняются водные ресурсы.

По данным доклада, около 80% населения мира проживают в районах с той или иной степенью затрудненности обеспечения водой. При этом примерно 3,4 млрд. человек, т.е. подавляющая часть населения развивающихся стран, оказывается в наиболее трудном положении, не имея доступа к качественной воде, страдая от антисанитарных условий, опасных заболеваний т.п.

Более того, исследования устанавливают взаимосвязь между дефицитом водных ресурсов, энергетическим обеспечением, изменениями климата и экономической динамикой социума. Эта взаимосвязь выглядит следующим образом. Использование традиционного органического топлива в условиях расширяющегося производства оборачивается увеличением выбросов парниковых газов; это ведет к реализации тенденции климатического потепления. В результате усиливаются, в частности, явления засухи, осложняющие сельскохозяйственные процессы, что отнюдь не способствует локально-региональному и глобальному экономическому динамизму. Ведь именно с сельскохозяйственным производством связывается более 90% потребляемых мировых водных ресурсов.

При этом интенсификация аграрной сферы в значительной мере опирается на развитие химической технологии, «производящей» около 250 тыс. веществ, которые, с одной стороны, повышают производительность сельскохозяйственных систем, а с другой - представляют опасность для природных организмов, включая и человека. Более того, современные формы промышленного производства, а в особенности отходы электронной деятельности, а также неуклонно расширяющаяся урбанизация дают свыше 600 млн. тонн в год муниципальных отходов в развитых странах. Учитывая демографическую специфику, для развивающихся стран этот показатель увеличивается в 2 раза.

Конечно, «циклизация» деятельности и эффективная переработка отходов – стратегическое направление хозяйственной оптимизации. Однако выход на уровень новых технологий требует дополнительного финансирования, что могут позволить лишь эффективные экономические системы. В большинстве развивающихся стран выход на уровень «чистых технологий» рассматривается пока лишь как сравнительно перспективное направление деятельности. Вместе с тем развитые страны, продолжая политику «переноса загрязнений», с одной стороны, повышают экономический потенциал развивающихся стран, а с другой – усугубляют отчасти локально-региональную экологическую ситуацию.

Обострение биосферной напряженности угрожает сохранению традиционных форм флоры и фауны. Из представленных данных следует, что до двух третий видов отдельных сообществ находятся под угрозой исчезновения; в результате деградации на 20% сократилась естественная среда обитания живых организмов. Существенные климатические изменения в сочетании в сочетании с технико-антропогенной деградацией экосистем способствуют сокращению мирового биологического разнообразия. А это, в свою очередь, тревожный знак, свидетельствующий о реальной угрозе для здоровья и биологического выживания человека в глобальном измерении.

Итак, к началу ХХ1в. становится очевидным, что сложившиеся формы и методы социокультурной деятельности способствуют деградации глобальных экосистем, угрожая самому существованию человеческого рода. Реально ли остановить этот процесс? Экспертно предлагается два полярных на него ответ.

Один («алармистский») ответ исходит из того, что обострение социально-экологических противоречий является объективным результатом исторической динамики системы «человек-социум-биосфера». Сторонники этой точки зрения опираются зачастую на то, что противоречия между экономической экспансией цивилизации и относительной ограниченностью природно-ресурсного потенциала, расширяя естественные негативные мировые социально-экологические процессы, с неизбежностью ведут к катастрофическим последствиям для человека и среды его обитания. Их реальность – лишь фактор исторического времени. При этом реальность мирового «экологического катаклизма» соотносится примерно с концом ХХ1в.

Другой («технократический») ответ опирается на представления, в соответствии с которыми проблемы, волнующие человечество в процессе цивилизационной динамики, в той или иной мере разрешались, исходя из новых (исторически возникающих) научно-технических и социокультурных возможностей. Практически любому негативному экологическому явлению или процессу находится адекватный ответ («противоядие»). А именно: тенденция климатического потепления «корректируется» введением механизмов регулирования выбросов «парниковых газов»; масштабность антропогенных загрязнений преодолевается выходом на повышение «уровня замкнутости» производств; и др. При этом реальность мировой «биосферной напряженности» снимается не вообще, а лишь отодвигается в более отдаленную пространственно-временную перспективу.

Оптимальный ответ на вопрос об экологических перспективах современной цивилизации – на пересечении этих альтернативных (отмеченных выше) точек зрения.

Действительно, с одной стороны, современная цивилизация оказывается перед жизненной необходимостью адекватного ответа на вопросы, острота и масштабность которых не имела прецедента в прошлом. Иначе говоря, если в экологической истории фиксируются «биосферные напряжения» критического (и даже – кризисного) характера, то речь идет о процессах локального (и регионального) масштабов. На рубеже ХХ-ХХ1вв. кризисные социально-экологические противоречия выходят на планетарный уровень, затрагивая в большей или меньшей степени все страны и регионы мира. Если, однако, развитые страны имеют экономический потенциал для адекватного ответа на экологические вызовы, то большинство развивающихся страны отдают предпочтение решению социально-экономических проблем, тем самым усугубляя остроту национально-региональной и глобальной биосферной напряженности.

С другой стороны, к началу Ш тысячелетия мировое сообщество подготовило неплохой задел (отметим лишь базовые основания этого) для конструктивного ответа на глобальные экологические вызовы современности.

Во-первых, проведены фундаментальные теоретические разработки глобальной экологической направленности, в том числе и ноосферные построения В.И. Вернадского. Во-вторых, сформулированы принципы развития цивилизации, реализация которых предполагает баланс экономических, экологических и социокультурных процессов мирового динамизма (стратегия устойчивого развития). В-третьих, представлены практические механизмы реализации этой стратегии («зеленая экономика»). В-четвертых, цивилизация постиндустриального типа имеет все условия для того, чтобы дальнейший экономический рост не был связан с усилением воздействия на биосферу, ибо все большая часть материального производства должна «перетекать» в виртуальную сферу (информационно-экологическая революция). В-пятых, личность современного типа все в большей мере исходит из представлений, в соответствии с которыми идея биосферного выживания человека становится приоритетной по отношению к идеологии роста (экологизация сознания).

Выход на уровень конструктивного будущего цивилизации, т.е. реализация биосферной модели развития, предполагает действенный переход от преимущественно эмоционального отношения к системе взаимоотношений человека и природы (отказ от «охов и ахов» по поводу исчезновения «букашек» и «козявок») к жестко прагматической (экономической) стратегии (эффективное финансирование новых технических решений, четкое выполнение законодательства и т.п.). Практически все страны мирового сообщества имеют соответствующие природоохранные (экологические) стратегии. Некоторые из них, однако, финансируются по остаточному принципу (т.е. недостаточно), или существуют лишь формально (т.е. не реализуются).

Исторически трансформация мировой социально-экологической ситуации оказывается под воздействием факторов двух уровней, а именно: естественно-природного (извержение вулканов, цунами и т.п.) и технико-антропогенного (выбросы в атмосферу, сбросы в гидросферу и др.) характера. До недавнего времени доминировала точка зрения, в соответствии с которой в рамках современной цивилизации последствия человеческой деятельности оказывают несравненно большее воздействие на негативную динамику мировых экосистем.

Однако выпадение челябинского «метеоритного дождя» (февраль 2013) только по счастливой случайности, по мнению специалистов Greenpeace, не привело к катастрофическим социально-экологическим последствиям, ибо в регионе сосредоточены крупнейшие национальные ядерные комплексы. Тем самым подтверждается тезис, что перспективы мировой экологической ситуации являются функцией взаимодействия природных и антропогенных факторов, имеющих различную степень управляемости (и контролируемости).

В условиях «синергетической неопределенности» временного будущего системы «человек-социум-биосфера» неплохо «работает» притча о двух лягушках, попавших в крынку с молоком. Одна из них, посчитав ситуацию безысходной, сразу «опустила лапки», а другая – стала «трепыхаться». В конечном счете, первая – погибла, вторая - «сбив масло», - выжила.

От того, какую роль изберет человечество, зависит экологическое выживание современной цивилизации. Образно (мифологически) видятся два диаметрально противоположных направления мирового развития: или «мойра будущего» перережет «нить жизни», или человек будет распутывать ее в длительной перспективе исторического динамизма. И в этом случае будущее человека – в его собственных руках.