The Problem of the Good in Modern Pedagogy and Psychology

Berezina Tatiana Nikolaevna Doctor of Psychology Professor of the Department of Scientific Basis of Extreme Psychology at Moscow State University of Psychology and Education. 123290, Russia, Moscow, nab. Shelepikhinskaya, 2a, room 508 tanberez@mail.ru Other publications by this author

Воспитание личности начинается с детства. Родители, воспитатели, педагоги, психологи – все ставят перед собой благие цели воспитать начинающую личность как человека Добра. Но что такое Добро? Оказывается, попыток ответить на этот вопрос в современной педагогике сделано очень мало. Гораздо больше изучена другая проблема, что такое Зло. Например, говоря о безопасности образовательной среды – это метапроблема 21 века – И.А.Баева подробно останавливается на вопросе о недопустимости насилия ни в каком виде по отношению к субъектам образовательного процесса ^[2]. При описании эмоциональной сферы школьников и студентов авторы чаще говорят о тревожности ^[16], страхе ^[3], стрессе ^[7]. В описании типичных ошибок диагноста (в том числе и школьного диагноста), рассматриваются ошибки связанные с недооценкой позитивного и переоценкой негативного содержания ^[1].

Двадцатый век принес в педагогику представление о том, что жизненный мир человека гораздо сложнее, чем это кажется на первый взгляд ^[10].

Было открыто сначала бессознательное, потом коллективное бессознательное, появились различные трактовки того и другого. Возникли экзистенциальная философия, глубинная психология, поставившие своей целью исследование личностных глубин. Однако так получилось, что глубины человеческой личности в основном рассматривались, как скопление негативных, исторгнутых из сознания переживаний и психических конструктов. Автор теории психоанализа Зигмунд Фрейд описывал бессознательное преимущественно как совокупность «злобно-агрессивных и безудержно сексуальных инстинктов». Другие психоаналитики давали иную трактовку бессознательного, однако, сохраняя его негативный характер. В различных направлениях находили другие вытесненные переживания и другие области глубинных людских недостатков: комплекс неполноценности (А.Адлер), отвержение собственного тела (О. Райх). Экзистенциональное направление, возникнув изначально в виде экзистенциальной философии и литературы, также охотно сосредоточилось на описании того, «как черна душа человеческая» (Ж.-П. Сартр).

Разумеется, отрицательные стороны в человеческой личности есть. Иначе бы психоанализ не оказался таким эффективным средством при лечении неврозов. Но, внутренний мир человека не ограничивается только этим. Во второй половине 20 века появлялись новые направление педагогики и психологии, в которых подчеркивались позитивные составляющие личности, возникло гуманистическое направление, подчеркивающее ценность каждой человека (А. Маслоу, К. Роджерс), логотерапия, ориентированная на поиск человеком смысла жизни (В.Франкл) и ряда других школ. В российской педагогике позитивная составляющая личности подчеркивалась многими педагогами («в человеке все должно быть прекрасно»), психологическое направление , противопоставленное психоанализу, ориентированное на поиск в человеке позитивного, получило название вершинная психология (В.П.Зинченко), противоположная глубинная, поднимающая человека вверх, к звездам. Другое известное направление - субъектно- деятельностное (С.Л. Рубинштейн), в нем подчеркивалась активность человека, как творца своей жизни.,

Введение термина вершинная психология обычно приписывается Л.С.Выготскому ^[12]. Л.С. Выготский область своих научных интересов определял как "вершинную психологию" (психологию сознания), которая противостоит двум другим - "поверхностной" (теории поведения) и "глубинной" (психоанализ). Л.С.Выготский рассматривал сознание как системное образование, в котором в единстве находятся аффективные (эмоциональных) и интеллектуальные процессы, и он считал, что собственно «вершины» человеческой психики находятся в сознании, а в не в темноте бессознательного. И если «глубинная» психология искала неведомые пласты психики в бессознательных инстинктах, то Л.С.Выготский находил их в интимных связях личности с надиндивидуальным миром развивающейся человеческой культуры. Цель вершинной педагогики, на его взгляд, приобщить ребенка к миру человеческой культуры .

С.Л. Рубинштейн также касался термина «вершинная психология», но он относил к ней не только отечественные работы, но выводил ее из философских идей 19 века. Например, неформальным основателем вершинной психологии он считал В. Дильтея.

«В этом последнем положении заключается самая, пожалуй, центральная и принципиально важная идея Дильтея. В противоположность глубинной психоло­гии Фрейда психология Дильтея может быть охарактеризована как вершинная психология. Так же как и Фрейд, Дильтей тоже хочет познавать психологию лич­ности в ее глубинах. Но в отличие от Фрейда и даже в противоположность ему он исходит из того, что психологические глубины личности раскрываются не в самых низших примитивных ее влечениях, а в самых высших ее объективированных проявлениях» ^[15]. Впрочем, субъектный подход все-таки делает упор не на изучении добра, а на описании жизненного пути человека как субъекта своей деятельности ^[13].

Однако все эти направления, и вершинная педагогика, и субъектно-деятельностный подход, касаются позитивных сторон личности, но не провозглашают их целью. Популярный термин «альтруизм» был введен не педагогами и психологами, а известным французским философом 19 века О.Контом как противоположность понятию эгоизм ^[11]. Согласно Огюсту Конту, альтруизм предполагает бескорыстные побуждения человека, влекущие за собой поступки на пользу других людей. Главный принцип альтруизма гласит: «Живи для других».

Однако появляется классический парадокс психологии добра. Обратим внимание на сложный жизненный путь самого автора термина «альтруизм». Огюст Конт в возрасте 28 лет делал попытки утопить жену, а затем покончить с собой, в связи с чем был помещен в состоянии «буйного помешательства» в психиатрическую лечебницу, он в течение 10 лет лечился то в лечебнице, то дома под наблюдением психиатров . По мнению историков, биография Конта оставляет впечатление истории болезни больного параноидной шизофренией ^[9].

Получается, что даже сам термин «альтруизм» был введен изначально сумасшедшим, по всей видимости, для того чтобы сформулировать принцип «живи для других» нужно обладать некой толикой безумия. Но позднее этот принцип охотно был подхвачен благополучными буржуа, которые не могли или не смели его сформулировать сами, однако готовы были разделить. Я полагаю, это потому что он соответствует некой глубинной природе человека, однако не может быть полностью реализован в его поведении.

В отечественной науке отношение к альтруизму двоякое. С одной стороны, так-то совсем традиционно для отечественной философии добро активно спрягается с чувством вины. Сначала автор утверждает альтруизм как некий идеал, а потом переходит в обвиняющую позицию по отношению к другим, которые не достигают идеала, а значит виноваты в этом, и должны повиниться. А.В.Суворов говоря об альтруизме писал: “человечность по отношению к себе за счет бесчеловечности по отношению к другому, или человечность по отношению к другому за счет бесчеловечности по отношению к себе" ^[17]. То есть воспитывать человека альтруистом, значит, формировать у него позицию чрезмерной жертвенности («бесчеловечность к себе»), а поскольку такой уровень самопожертвования гибелен для индивидуальной особи, значит всех живущих можно упрекнуть в эгоизме и бесчеловечности по отношении к другим.

С другой стороны, также традиционно для отечественной гуманитарной науки вершинными проблемами человеческого бытия занимаются… физиологи, и занимаются порой успешнее педагогов. П.В. Симонов открыл аналог человеческой эмпатии в животном мире. Он назвал это явление феноменом эмоционального резонанса и предположил физиологическую основу этого явления ^[14]. Была смоделирована следующая экспериментальная ситуация: двух крыс помещали в экспериментальное поле, если одно животное заходило в затемненный домик (предпочитаемое местообитание крысы), то другое животное получало удар током, в случае, если первая крыса оставалась на открытом (опасном для неё) месте, то второе животное удара током не получало. Экспериментально было доказано, что среди млекопитающих, существует какой-то определенный процент животных, которые особо чувствительны к переживаниям другой особи, и более остальных склонны к “альтруистичному” поведению. Они для того чтобы избавить другое животное даже не от боли, а от возможности получения боли, готовы были пожертвовать какими -то своими интересами (благополучием, безопасностью, силами). Как хотите, но мне исследования такого рода внушают оптимизм. Если уж крысы…

К сожалению, большой известности вершинная психология не получила, сравнимой, например, с популярностью психоанализа, оказавшемуся, к тому же, великолепным методом лечения неврозов человека и общества. Нам кажется важным и актуальным развивать в отечественной гуманитарной науке это направление, развивать его теоретически, создавая теории и концепции, и внедряя его в педагогическую практику ^[4]. Развиваемая нами психология добра ^[6] также является частью этого направления.

Потому что в противоположном случае возникает парадоксальная ситуация: о зле мы знаем гораздо больше, чем о добре, хотя, как мы думаем, каждый человек, так или иначе, ориентирован на добро, и, наверное, добрых поступков совершает больше чем злых, иначе бы человеческая цивилизация давно вымерла ^[5]. Однако человеческая цивилизация до сих пор существует, а значит добра в мире больше чем зла. И если она переживет наше поколение, значит, и мы тоже были добрее, чем порой думаем про себя.

Вообще категория «добра» в психологии практически не разработана, в отличие от множественных вариантов противоположных категорий: комплексов, неврозов, психозов, асоциального поведения, преступлений и т.п. Есть исследования позитивных эмоций ^[8], и как отмечают многие авторы, в нашем языке даже слов для обозначения отрицательных эмоций почти в два раза больше, чем положительных.

И это неудивительно. Добро изучать трудно, потому что оно сложнее, и сложнее настолько, что мы его даже не можем охватить взором, оно больше поля зрения индивидуального интеллекта. И такая сложность добра чаще всего приводит к тому, что исследователь просто не знает, что писать. Это относиться не только к науке, но и к искусству. Целые жанры искусства посвящены описанию зла: детективы – произведения посвященные описанию преступлений против человеческих законов, триллеры - которые описывают не просто преступления, а извращения человеческой психики, ведущие к нарушению не только законов социума, но и биологической сути человека, романы ужасов – где зло приобретает мистические черты. А где литература добра? Несколько скучных нравоучительных произведений и все.

Вот и получается, что зло, оказывается, пусть не лучше, но привлекательней, интересней добра, да просто разнообразней.

Это не потому, что добро хуже, или неинтересней, или примитивней, просто добро сложнее, и в силу этого, мы о нем почти ничего не знаем, о чем же тогда писать? Например, количество исследований строения Земли на порядки превышает аналогичные работы по изучению планеты Марс, а уж тем более планет иных светил, не потому что там нет никакого строения, а потому что добраться до него сложнее. Так и с добром. Но у него еще все впереди.

Проанализировав имеющиеся публикации, как научные и художественные, мы пришли к выводу, что при современном уровне рефлексии очень трудно, почти невозможно, дать определение добра. Более того, любое определение ничего не значит в практическом смысле. Человек, утверждающий, что он ориентирован на добро (добрый человек) совсем не обязательно делает больше добрых поступков, чем человек, вообще никак не самоопределившийся, или даже определившийся как ориентированный на зло (злой человек). Существуют различные точки зрения на этого человека, различные способы оценки его деяний, может даже оказаться так, что умирает он как человек добра, а потом потомки выкапывают его прах, как в переносном, так и прямом смысле, чтобы предать анафеме его имя, его тело, и его дело.

В описании добра мы выделили две тенденции.

Первая. Избегание зла и упрощение добра. Добро упрощается, делается менее сложным, и тогда оказывается понятным. Слово добрый в этом аспекте ассоциируется со словом «дурачок», пусть даже в хорошем смысле («блаженны нищие духом») и практикой «недеяния». Здесь добрый – это, прежде всего, не злой, то есть, если человек хочет быть добрым, то он не должен совершать злых поступков. Это для него оказывается достаточным требованием. Но если немного подумать, то окажется, что единственный способ не совершать злых поступков – это не совершать никаких поступков вообще. Чаще всего при таком подходе, доброта оказывается такой глобальной чертой, что ничего другого в таком человеке сознание автора уже увидеть не может. В этом аспекте часто оказывается, что добрый - это значит глупый (университетов не кончал), нищий (не имеет никакой собственности), ушедший от мира (не сделавший никакой карьеры), вегетарианец (не ест мяса) и т.п. Главная проблема такой позиции – это отсутствие активного Добра.

Вторая тенденция. Добро ограничивается верностью какой-либо Идеи. Выдвигается определенная Идея, хорошая, правильная, из числа вершинных. Все, что ей соответствует, считается добрым, все что не входит в нее – злым. Например, патриотизм, защита отечества – вершинная идея. Но любой солдат воюющей державы несет зло, потому что он убивает людей. Однако мораль этого подхода оправдает его, потому что он «защищал Родину»; здесь «защита родины» выступает границей добра; все, что направлено на защиту своей страны – добро, и солдат автоматически становится носителем добра.

Примеры можно множить.

В наших исследованиях мы нашли одно-единственное различие между человеком Добра и человеком Зла. Оно проходит не в деятельности. Человек, ориентированный на Добро, как бы он его ни понимал, совершает любые поступки: хорошие, плохие и какие угодно. Но! Если человек, ориентированный на Добро, совершает некий поступок, который в какой либо системе координат можно посчитать злым, и ему на это указать, он начинает оправдываться.

И наоборот, если человек, самоопределившийся как злой, совершает нелицеприятный поступок, он принимает это как есть, и конечно же, не оправдывается.

Иначе говоря, если убийце, считающему себя убийцей, сказать, что он убил хорошего человека, он пожмет плечами, дескать, так и есть, и это правильно. Но если человеку, определившемуся как «защитник обиженных и угнетенных » показать, что он в попытке защиты пристрелил как раз угнетенного, он начнет оправдываться…

Вот и вся разница. А количество убийств, и прочих нехороших поступков, у того и другого вполне может быть одинаковым. И жертвам, конечно же, все равно, оправдывается ли их палач, или нет. Но! Эта единственная разница. Если вы определяетесь как человек добра, и вам попытаются доказать, что вы совершили злой поступок, то это вызовет в вас диссонанс. Если вы определяетесь как человек зла, то никакого диссонанса не будет.

По сути, различие даже не в поступках или их количестве, а всего лишь в муках совести… Много это или мало, судить вам.

А вообще нам бы хотелось, чтобы проблемы вершин человеческой личности активно изучались, и было бы больше работ, посвященным смыслам жизни, духовному совершенствованию, альтруизму, дивергентным эмоциям, и при этом, по возможности автор бы обходился без нравоучений, чтобы просто показать сложность и неоднозначность этих феноменов. Добро может быть разным, добро может быть сложным, но оно все равно останется добром. И пусть будет побольше работ, описывающих «вершины психики», тем самым создается пространство, в котором можно жить, творить и развиваться современных школьникам и студентам.