The right to resist as a global right

Вопросы правового измерения сопротивления угнетению, противодействия власти, нарушающей условия общественного договора, посягающей на естественные права человека, и, соответственно, вопросы правовой роли революций всегда оставались актуальными. Юридическое измерение таких процессов не может быть сведено к восприятию либо осуждению «права силы», поскольку формы и последствия практического сопротивления угнетению как «неправового» или же «противоправного» процесса часто носят именно правовой характер. Трудно определиться с методологией исследования сопротивления угнетению, ведь даже когда позитивизм признает само наличие такого права, естественно-правовой подход заставляет осторожно относиться к нормативной базе, в которой отражаются аспекты права на сопротивление угнетению.

Современные исследователи не уделяют большого внимания указанному праву, трудно назвать на научные работы, прямо посвященные этому вопросу; среди обработанных источников лишь эссе итальянского конституционалиста Эрмано Витале прямо посвящено природе указанного права.

Впрочем, именно анализ нормативных источников исторического, международно-правового и конституционного характера позволяет определиться с отображением субъектов, содержания и механизмов реализации права на сопротивление. Стоит отметить, что с древних времен правовая доктрина устанавливала, как естественное, право на сопротивление тирании. Так, в венгерской Золотой булле 1222 г. было прямо закреплено право феодалов и духовенства оказывать сопротивление королю при условии, что тот нарушает закон, для данного права использовался термин jus resistendi (право на сопротивление - лат.). Такой же термин встречался и в законодательстве Речи Посполитой, позволявшем шляхте осуществлять сопротивление действиям короля, нарушающим законы. Такие нормы появились в писаных источниках права в том числе и в силу позиции христианской церкви того времени, выраженную, в частности, Фомой Аквинским.

Этот автор в трактате «О правлении государей» писал следующее: «представляется, однако, что сопротивление жестокости тирана будет иметь успех, как действие любых людей не по собственному почину, а по решению общества. Во-первых, если право любого множества достигает того, чтобы выдвигать себе царя, то не будет несправедливым, что выдвинутый этой множеством царь будет сброшен, либо его власть будет ограничена, если он тиранически злоупотребляет царской властью. Не следует считать, что такое множество будет несправедливым, даже если перед этим они возвысили его перед собой навечно; ведь он сам заслужил это, ведя себя нечестно в управлении множеством, потому и договор подданных с ним не соблюдается» ^[1].

Такое утверждение стало основой как восприятия феномена jus resistendi, так и общеизвестной концепции общественного договора, при этом можно увидеть, что Фомой Аквинским предусмотрен именно коллективный носитель jus resistendi (множество) и возможность как полной смены общественного строя, так и его принудительного усовершенствования. Интересно, но именно о jus resistendi говорилось в известном обращении Филиппа Орлика к правительствам европейских государств под названием «Вывод прав Украины». В этом документе, среди прочего, указывалось, что «казаки имеют за собой право человеческое и природное, одним из главных принципов которого является: народ всегда имеет право протестовать против гнета и восстановить применение своих древних прав, когда на это будет подходящее время» ^[2].

Классическими проявлениями такого восприятия jus resistendi следует считать правовые памятники Нового времени, такие, как Декларация независимости США 1776 г. Как указано в преамбуле этого акта, «рассудительность, конечно, требует, чтобы формы правления, давно сложившихся, не изменялись вследствие маловажных и преходящих причин, так как опыт показывает, что люди скорее склонны терпеть зло, пока оно еще переносимо, чем пользоваться своим правом отмены привычных форм жизни. Но когда длинный ряд злоупотреблений и насилий неизменно преследует одну и ту же цель, обнаруживает стремление подчинить народ абсолютному деспотизму, то правом и обязанностью народа является свергнуть такое правительство и создать новые гарантии обеспечения своей будущей безопасности» ^[3]. Здесь новеллой является понимание jus resistendi не только как права, но и как обязанности народа, при опять-таки коллективном восприятии субъекта такого права. Интересно, что в Конституции США 1787 г. jus resistendi прямо не отражено, но косвенно оно устанавливается во Второй поправке к этой конституции, дающей право народу (а не гражданам) хранить и носить оружие «поскольку организованная должным образом милиция необходима для безопасности свободного государства». Такую милицию не следует понимать как вспомогательный орган государственных вооруженных сил, так как она, согласно V поправке, может призываться к службе не только во время войны, но и в условиях любой опасности, угрожающей обществу (а не государству) ^[4]. Безусловно, такой опасностью можно считать и недемократическую диктатуру.

Право на сопротивление было закреплено в Декларации прав человека и гражданина 1789 г., после вхождения Декларации в текст Конституции Франции 1793 г соответствующие нормы были расширены. Согласно положений ст.ст. 27, 28 Декларации (в редакции 1793 г.) «каждый, кто присвоит себе принадлежащий народу суверенитет, да будет немедленно предан смерти свободными гражданами», «народ всегда сохраняет за собой право пересмотра, преобразования и изменения своей конституции» и «ни одно поколение не может подчинить своим законам поколения будущие».

В ст. 33 Декларации указывается, что «сопротивление угнетению является следствием, вытекающим из других прав человека». При этом объект угнетения индивидуализируется, ведь «угнетение хотя бы одного только члена общества есть тем самым угнетением всего общественного союза» и «угнетение всего общественного союза есть тем самым угнетением каждого члена в отдельности». В ст. 35 Декларации устанавливается максима jus resistendi по следующей формуле: «когда правительство нарушает права народа, восстание для народа и для каждой его части есть его священное право и самым неотложным долгом» ^[5]. Стоит добавить, что указанные нормы текста Декларации вошли в Конституцию Франции 1946 г. и действующую Конституцию Франции 1958 г. Как указывают исследователи, решением от 16 июля 1971 г. Конституционный совет Франции признал Декларацию юридически обязательным документом, нарушение которого является неконституционным актом ^{[6, с. 12]}.

Исследуя право на сопротивление в конституционном измерении, исследователи традиционно ^[6],[7] обращают внимание на ст. 20 Конституции Германии от 23 мая 1949 г., по которой ФРГ является демократическим и социальным федеративным государством и «любому, кто попытается устранить этот строй, все немцы имеют право оказывать сопротивление, если не будут использованы другие средства» ^[8]. Вместе с тем подобные нормы были закреплены и в ст. 7 Конституции Португалии от 2 апреля 1976 г.; согласно им в международных отношениях «Португалия признает право народов на самоопределение и независимость и на развитие, а также право на восстание против любых форм угнетения».

Интересно, что одновременно Португалия «выступает за уничтожение империализма, колониализма и любых других форм агрессии, господства и эксплуатации в отношениях между народами, а также за всеобщее разоружение, одновременно и под соответствующим контролем, за роспуск военно-политических блоков и за установление системы коллективной безопасности с целью создания международного порядка, способного обеспечить мир и справедливость в отношениях между народами». Относительно собственного правопорядка подобная норма содержится в ст. 21 Конституции Португалии, согласно которой «каждый пользуется правом оказывать сопротивление любому приказу, наносящему ущерб его правам, свободам и их гарантиям, а также применять силу для отпора любой агрессии, если невозможно обратиться к представителям власти». Стоит полагать, что речь идет именно о сопротивлении любого любым незаконными приказам (очевидно отданным и третьим лицам), а не о возможности его невыполнения только подчиненным лицом.

В ст. 23 Хартии основных прав и свобод Чехии от 9 января 1991 г., до сих пор признаваемой, как составная часть конституции этого государства, указывается, что «граждане имеют право оказывать сопротивление каждому, кто посягает на демократический порядок осуществления прав человека и основных свобод, установленный Хартией, если деятельность конституционных органов и действенное использование средств, предусмотренных законом, оказываются невозможными». В ч. 2 ст. 54 Конституции Эстонии от 28 июня 1992 г. указывается, что «каждый гражданин Эстонии имеет право, за отсутствием иных средств, оказывать попыткам насильственного изменения конституционного строя сопротивление по собственной инициативе». В ст. 3 Конституции Литвы от 25 октября 1992 г. отмечается, что «народ и каждый гражданин вправе противодействовать любому, кто насильственным путем посягает на независимость, территориальную целостность, конституционный строй Литовского государства» ^[8].

Эти нормы по-разному определяют право на сопротивление, определяя его субъект, как коллектив (народ), индивида («каждый гражданин») или как неопределенный по количеству («все немцы», «граждане») и по-разному понимая условия осуществления такого права (наличие незаконных приказов, насильственного посягательства на конституционный строй или даже любого, пусть и ненасильственного посягательства на демократию). Указанные нормы размещаются в тексте конституций в различных частях: и там где речь идет о основах общественного строя, и там, где закрепляются права человека. Кроме закрепления права на сопротивление в тексте современных конституций, в их преамбулах часто указывается предыдущий опыт сопротивления незаконной власти, агрессии, либо неопределенным субъектам, это сопротивление рассматривается актам конституций как их своеобразная легитимация.

Так, в преамбуле Конституции Ирландии от 29 декабря 1937 г. «с благодарностью вспоминается» «неустанная борьба за восстановление независимости нашего народа», в преамбуле Конституции Словакии от 1 сентября 1992 г. указывается о «вековой опыт борьбы за национальное бытие и собственную государственность», в преамбуле Конституции Литовской Республики от 25 октября 1992 г. указывается, что «литовский народ ... веками решительно защищавший свою свободу и независимость». Очень подробно такая ситуация описывается в преамбуле упомянутой Конституции Португалии от 2 апреля 1976 г. В частности, указано, что «25 апреля 1974 г. Движение Вооруженных Сил, увенчав победой долгое сопротивление португальского народа и воплотив в жизнь его глубокие стремления, сбросило фашистский режим» и что «освобождение Португалии от диктатуры, угнетения и колониализма представляло собой революционное преобразование и стало началом исторического поворота в жизни португальского общества», что «революция восстановила основные права и свободы португальцев» ^[8].

В преамбуле Конституции Швейцарской Конфедерации от 18 апреля 1999 г. можно встретить лишь намек на право на сопротивление, поскольку за ней, «свободным является лишь тот, кто использует свою свободу». Также иногда конституционные акты в преамбуле указывают на конкретную угрозу, сопротивлением которой и стало построение государства, воплощенное в конституции. Так, в преамбуле Конституции Словении от 23 декабря 1990 г. констатируется, что «СФРЮ не функционирует как правовое государство, ибо в ней имеют место грубые нарушения прав человека, национальных прав, прав республик и автономных краев» и отмечается, что «федеративное устройство Югославии не обеспечивает разрешения политического и экономического кризиса» ^[8].

Такой подход присущ и конституционным актам Украины, он использовался, в частности, в универсалах Украинской Центральной Рады (УЦР). Так, в I Универсале УЦР от 10 июня 1917 г. указывалось, что «нас вынуждают, чтобы мы сами создавали нашу судьбу» и что «мы не можем допустить в нашем крае беспорядок и упадок». Во II Универсале УЦР от 20 ноября 1917 г. провозглашается Украинская Народная Республика, именно в силу того, что «в государстве распространяется безвластие, беспорядок и разрушение» и что «без власти, сильной, единой, народной Украина также может упасть в бездну междоусобицы, резни, упадка». В IV Универсале УЦР от 9 января 1918 г. провозглашение независимости Украины увязывалось именно с угрозой от «петроградского правительства народных комиссаров», которое хотело «привлечь под свою власть свободную Украинскую Республику, огласило войну Украине и насылает на наши земли свои войска, красногвардейцев-большевиков, грабящих хлеб у наших крестьян и без всякой платы вывозящих его в Россию, не жалея даже зерна, приготовленного на Бога, убивают невинных людей и сеют везде беспорядок, бандитизм, бесчинство», и «не пошло нам навстречу и продолжает кровавую борьбу с нашим народом...» ^[9].

Такая угроза в Универсале определялась именно как угроза от верховной власти, а не как интервенция иностранного государства, и речь в нем шла не о самоопределении народа, а именно о сопротивлении насилию и агрессии. Крайне интересно и важно, что одной из политико-правовых оснований современного провозглашения независимости Украины актом, утвержденным постановлением Верховной Рады Украинской ССРР от 24 августа 1991 г. № 1427-XII является «смертельная опасность, нависшая над Украиной в связи с государственным переворотом в СССР 19 августа 1991 г.» ^[10], поэтому и украинское государство появилась не только из-за реализованного украинским народом права на самоопределение, но и путем реализации права на сопротивление.

Дополнительно следует исследовать международно-правовое восприятие jus resistendi. Международные соглашения, безусловно, могут предусматривать такое право, но прежде всего для третьих сторон, у коллективных же договорах по правам человека такое право не отображено. Одновременно в преамбуле Всеобщей декларации прав человека от 10 декабря 1948 г. указывается, «что необходимо, чтобы права человека охранялись властью закона в целях обеспечения того, чтобы человек не был вынужден прибегать, в качестве последнего средства, к восстанию против тирании и угнетения» ^[10].

Впрочем, после декларации 1948 г. в документах ООН подход к признанию jus resistendi стал более осторожным; как правило, Генеральная Ассамблея ООН ограничивается констатацией использования такого права, уходя от оценки правомерности действий по активному сопротивлению. Например, в Декларации о предоставлении независимости колониальным странам и народам, принятой резолюцией ГА ООН от 14 декабря 1960 г. № 1514 (XV) указывалось об «усилении конфликтов, вызываемых отказом в свободе или созданием препятствий на пути к свободе колониальных народов». В современных актах ООН по колониализму, таких, как резолюции ГА ООН от 19 декабря 2012 г. № 67/157 и от 20 января 2011 г. № 65/119 говорится об «искоренении колониализма» путем реализации права народов на самоопределение, о сопротивлении колониализма речь не идет.

Более негативную оценку акты ООН традиционно предоставляли апартеиду, в его условиях право на сопротивление фактически презумировалось в соответствующих декларациях и резолюциях. Так, в Декларации ГА ООН об апартеиде и его разрушительных последствиях на юге Африки от 14 декабря 1989 г. S-16/1 указывалось, что «там, где существуют колониальное и расовое угнетение либо апартеид, не может быть ни мира, ни справедливости, что подтверждает сама история» и что именно апартеид «навязал региону южной части Африки жестокую войну». В этой декларации говорилось и о поддержке тех «кто борется за нерасовое и демократическое общество в Южной Африке», и хотя при этом указывалось, что «наша цель - решение проблемы мирными средствами» одновременно добавлялось, что «народ Южной Африки и члены его освободительных движений, вынужденные взяться за оружие, также предпочитали эту позицию в течение многих десятилетий и предпочитают ее еще» ^[11].

Впрочем, предшествующие декларации по апартеиду были более жесткими к власти Южной Африки, в них jus resistendi не оправдывалось, как в приведенной выше декларации S-16/1, а просто признавалось. Так, в Декларации об Южной Африке ГА ООН от 12 декабря 1979 г. № 34/93 указывалось, что все государства «признают законность борьбы народа Южной Африки за искоренение апартеида и установление безрасового общества, гарантирующего равные права всего народа Южной Африки» и «признают право угнетенного народа Южной Африки выбирать свои средства борьбы». Кроме того, в декларации указывалось на необходимость воздержания от помощи «режиму Претории, пытающемуся подавить законные устремления африканского народа Южной Африки», в частности, путем препятствования наемничеству, организованному властями ЮАР. В Декларации по Намибии ГА ООН от 3 мая 1978 г. S-9/2 признавалась «законность борьбы народа Намибии всеми имеющимися в его распоряжении средствами против незаконной оккупации Намибии Южной Африкой» ^[11].

В то же время можно указать и о Женевские конвенциях 1949 г., и о ряде резолюций ООН, которыми ограничены фактические формы реализации jus resistendi в форме восстания. Так, резолюция ГА ООН от 20 декабря 2012 г. № 67/170 фактически осуждает «одностороннее применение и обеспечение выполнения отдельными государствами односторонних принудительных мер» к странам, которые нарушают права человека. Таким образом, иностранное государство самостоятельно, без санкций ООН не может применять односторонние принудительные меры к государству, народ которой пытается реализовать jus resistendi.

Одновременно в резолюции ГА ООН от 18 ноября 1987 г. № 42/22 подчеркивалась необходимость того, «чтобы все государства воздерживались от любых насильственных действий, лишающих народы их права на самоопределение, свободу и независимость» и указывалось, что принцип неприменения силы и угрозы силой не может наносить ущерба праву народов, насильственно лишенных «права на самоопределение, свободу и независимость», «особенно народов, находящихся под гнетом колониальных и расистских режимов либо под другими формами иностранного господства, а также праву этих народов бороться за достижение этих целей и просить и получать поддержку в соответствии с принципами Устава ООН». В Декларации о недопустимости интервенции и вмешательства во внутренние дела государств, принятой резолюцией ГА ООН от 9 декабря 1981 г. № 36/103 также признавалось право народов, находящихся под колониальным господством, иностранной оккупацией или под гнетом расистских режимов, «вести как политическую, так и вооруженную борьбу с этой целью в соответствии с целями и принципами Устава ООН »^[11].

Поэтому хотя современные акты ООН и осуждают инициативную внешнюю помощь повстанцам, они предусматривают возможность организации такой помощи со стороны ООН и вообще не является отказом от признания ООН, хотя с определенными условиями jus resistendi. Следует указать, что проблемные с точки зрения реализации jus resistendi государства и территории находятся под пристальным вниманием ООН, но свою позицию в условиях конкретного конфликта ООН предоставляет сегодня очень взвешенно. Так, в резолюциях ГА ООН по палестинским территориям (например, в резолюции от 19 декабря 2012 г. № 67/121) осуждаются «все акты насилия, включая все акты террора, провокаций, подстрекательства и разрушений» и санкционируется гуманитарная помощь ^[11].

Одновременно в резолюции ГА ООН от 20 декабря 2012 г. № 67/183 «Положение в области прав человека в Сирийской Арабской Республике» осуждается «жестокое подавление национально-освободительных движений», но признается нарушение прав человека обеими сторонами общественной войны в Сирии (хотя нарушение прав человека со стороны правительства Сирии детализировано, а такие действия со стороны повстанцев лишь упоминаются). В условиях гражданского мира, даже если в стране нарушения прав человека признается международным сообществом тотальным, резолюции ООН не содержат упоминаний о jus resistendi либо намеков на его дальнейшую реализацию; примерами такого отношения следует считать резолюции ГА ООН от 20 декабря 2012 г. № 67/182 и № 67/181 «Положение в области прав человека в Корейской Народно-Демократической Республике» ^[11].

Приведенные примеры свидетельствуют, что четкого понимания права на сопротивление современное международное право не содержит. Вместе с тем из анализа актов ООН можно вывести следующие тенденции:

- мировое сообщество и отдельные государства не могут создавать искусственные механизмы для реализации права на сопротивление в других, суверенных государствах;

- если в определенном государстве население реализует право на сопротивление власти, международное сообщество должно воздержаться от технической и военной помощи обеим сторонам, но это не ограничивает возможность предоставления в это государство, в т.ч. повстанцам, гуманитарной помощи;

- население, реализующее право на сопротивление, не признается отдельным самостоятельным субъектом международного права, одновременно для такого населения международное право может предусмотреть отдельные права и гарантии;

- право на сопротивление увязывается с другими глобальными правами, такими, как право на самоопределение, право на развитие и право на мир.

Все приведенные глобальные права правовая доктрина увязывает как с правом носителя прав (субъекта права) на собственные деяния, так и с правом такого носителя (субъекта) на деяния со стороны государства и международного сообщества. Право на сопротивление, как глобальное естественное право, также следует увязать с определенным субъектом, его деяниями и деяниями национальной и международной власти по этому поводу. Э. Витале указывает, что стандарт права на сопротивление «скандальнен в его бытии», но он имеет естественную основу в фундаментальных идеях конституционализма, так как гарантия такого права «реализуется через ограничение политической власти, является инструментом разделения и баланса полномочий и функций государства» ^{[6, p. 18]}. Такие ограничения заключаются в обязанности власти не нарушать конституционный строй и не посягать на права граждан, а право на сопротивление состоит в праве на правомерное бездействие (воздержание от нарушений) государственной власти в этой сфере.

Субъектом права на сопротивление является народ, как носитель всех иных глобальных прав: права на развитие, права на мир и на самоопределение. Такая концепция в целом отслеживается в приведенных конституционных актах, международные документы предусматривают такое право и для населения колоний, несамоуправляющихся и оккупированных территорий. Трудно ответить на вопрос о возможности права на сопротивление для социальных групп и меньшинств, проблемным вопросом является наличие либо отсутствие такого права у индивида (даже в условиях его закрепления в ряду упомянутых конституций, прежде всего современных). В случае индивидуального сопротивления нарушению прав можно использовать классические для права категории самообороны и крайней необходимости, поэтому содержание права на сопротивление несколько размывается. Вместе с тем индивид может действовать в рамках реализации права народа на сопротивление, если он выступает от имени народа и воспринимается народом, как собственный представитель. Указанные вопросы являются связанными с категорию самосознания, как ключевой психически волевой составляющей субъективной стороны поступков и действий народа, как коллективного субъекта.

Сложнее всего ответить на вопрос о деяниях, которые субъект может совершать, пользуясь правом на сопротивление, так как публичное право соответствующие механизмы не предусматривает. Авторы Википедии вообще указывают, что право на сопротивление не нуждается в подтверждении нормами публичного права ^[12], но приведенные выше нормы писаных правовых источников свидетельствуют, что это не так. Считаю, что соответствующее подтверждение имеет правовое значение для легитимации последствий реализации права на сопротивление, которые привели к изменению публичной власти насильственным либо частично насильственным путем, и/или с нарушением предусмотренной писаным правом процедуры. Именно поэтому сопротивление и угрозы, вызвавшие сопротивление, так часто упоминаются в приведенных конституционных правовых источниках.

Приведенные нормативные упоминания о праве на сопротивление позволяют предположить, что соответствующее сопротивление может быть насильственным или ненасильственным, находить свое выражение в активных действиях либо в сознательном воздержании от определенных действий. Цель такого сопротивления четко не определена, но в любом случае именно она является решающим компонентом соответствующих деяний: сопротивление может быть направлено на устранение нарушений властью конституционного строя и прав человека, на фактическое противодействие таким нарушениям либо на изменение персонального либо организационного оформления публичной власти. Соответственно, сложно ожидать от такого сопротивления соблюдения требований законности, норм писаного права и соответствующей процедуры. Часто право на сопротивление признается именно для ситуаций, когда любые процедуры, предусмотренные национальной правовой системой, исчерпаны.

Поэтому право на сопротивление фактически является правом войны, войны внутренней, в условиях которой стороны могут руководствоваться не писаным внутренним правом, а правом естественным и стандартами, закрепленными в международном гуманитарном праве. Именно указанная особенность исключает защиту права на сопротивление национальным судом или административным органом в процессуальном формате. Другими ограничениями в реализации jus resistendi следует признать не совершение субъектами такого права террористических действий и не ограничение ими общих прав и свобод человека и гражданина. Эти естественные ограничения, как и соблюдение субъектом права на сопротивление требований международного гуманитарного права, являются условием фактического признания режима jus resistendi мировым сообществом, условием возможного юридического признания последствий реализации этого права (новой власти, нового общественного строя и т.д.).

Следовательно, право на сопротивление (jus resistendi) является коллективным глобальным естественным правом, для которого писаным правилом могут быть предусмотрены ограничения; однако оно не имеет и не может иметь предусмотренного писаным правом механизма реализации. Вместе с тем механизмы внешней правовой оценки социальных конфликтов, как возможной реализации права на сопротивление и возможные правовые последствия таких конфликтов являются перспективной в условиях современного политически нестабильного мира темой дальнейших научных исследований.