Rondo or Science and Nature

Ignorant

Doctor

Дэвид Юм – шотландский философ XVIII в.

Эрнст Мах – немецкий физик, философ XIX-XX в.

Моррис Рафаэль Коэн – американский философ, юрист XX в.

Эрнест Нагель – американский философ, логик XX в.

Людвиг фон Берталанфи – австрийский биолог XX в.

Герман Хакен – современный немецкий физик.

Рене Фредерик Том – современный французский математик, философ.

Илья Романович Пригожин – бельгийский и американский физик, химик XX в.

Никита Николаевич Моисеев – российский физик, математик XX в.

Нильс Хенрик Давид Бор – датский физик XX в.

Эрвин Рудольф Йозеф Александр Шредингер – австрийский физик XX в.

Юджин Вигнер – американский физик, математик XX в.

Курт Хюбнер – современный немецкий философ.

Вернер Гейзенберг – немецкий физик XX в.

Альберт Эйнштейн – физик-теоретик XX в.

Николай Александрович Бердяев – русский философ XIX-XX вв.

Августин Блаженный – средневековый философ IV-V вв.

Эдмунд Гуссерль – немецкий философ XIX-ХX вв.

Освальд Шпенглер – немецкий культуролог XX в.

Исаак Ньютон – английский физик, математик, астроном XVIII в.

Иоанн Скот Эриугена – средневековый философ IX в.

Ансельм Кентерберийский – средневековый философ XI в.

Иммануил Кант – немецкий философ XVIII в.

Георг Кантор – немецкий математик XIX-XX вв.

Фридрих Ницше – немецкий философ XIX в.

Пифагор Самосский – древнегреческий философ VI в. до н.э.

Платон Афинский – древнегреческий философ V-IV вв. до н.э.

Аристотель Стагирит – древнегреческий философ IV века до н.э.

Алексей Федорович Лосев – российский философ, филолог XX в.

Пьер Тейяр де Шарден – французский теолог, философ XX в.

Герхард Фоллмер – современный немецкий философ.

Хилари Уайтхолл Патнем – современный американский философ.

Уильям Джеймс – американский философ XIX-XX вв.

Артур Стенли Эддингтон – английский астрофизик XX в.

Джеймс Джером Гибсон – американский психолог XX в.

Ignorant: Итак, начнем с того, что между объяснением и предвидением, действительно, существует связь.

Doctor: Конечно, однако эта связь оказывается более сложной, чем нам до сих пор представлялось. Можно показать, что в некоторых случаях мы действительно имеем научное знание общих законов, позволяющих нам объяснять уже произошедшие события, но не помогающих предсказывать будущее. Вообще, вопрос о предвидении очень непрост.

Ignorant: Давай попытаемся разобраться в этом.

Doctor: Начнем со случая, когда мы имеем дело с закрытой системой, т.е. с системой, изолированной от внешних влияний (именно с такими системами работают экспериментаторы). В этом случае мы можем точно предсказать будущие события в системе, если знаем законы, которым подчиняется система, и начальные условия того или иного процесса. Например, мы знаем, что в момент времени t₁шарик имеет ускорение а₁ (начальные условия). На основании закона s = at²/2 мы можем предсказать, в какой точке пути будет наш шарик в момент времени t₂.

Ignorant: Но ведь в обычной жизни нам приходится иметь дело не с искусственно созданными экспериментальными ситуациями, а с ситуациями естественными, т.е. не с закрытыми, а с открытыми системами. Иными словами, на протекание интересующих нас процессов влияет множество посторонних факторов. Иногда мы можем учесть эти влияния. Однако довольно часто их так много, что они принципиально не поддаются учету.

Doctor: Ты правильно рассуждаешь. Мы можем относительно точно предсказывать движения небесных светил, потому что наша Солнечная система, хотя и является естественным образованием, по многим своим параметрам довольно близка к закрытым системам. Гораздо сложнее предсказывать погоду, потому что на протекание атмосферных процессов вблизи поверхности Земли влияет большое количество факторов. Эти влияния можно учитывать, хотя это и непросто. Дело тут не только в большом количестве факторов, но также и в том, что их характер и величины постоянно меняются.

Ignorant: Но все же погоду можно предсказывать, хотя, конечно, точность этих предсказаний не столь уж велика.

Doctor: Но, например, наука бессильна предсказать траекторию падения данного определенного листа с данного определенного дерева. Мы можем предвидеть, что в сентябре листья с этого дерева обязательно опадут, как это происходит каждую осень.

Ignorant: Для того, чтобы сделать такое предсказание, не нужно заниматься наукой.

Doctor: В механике в принципе известны законы всех процессов, которые влияют на характер падения данного листочка с данного дерева. Но количество, характер и величины всех тех факторов, которые влияют на падение данного листа, в принципе не поддаются учету. Можно предполагать, что мы сможем предсказывать некоторые природные процессы по мере роста наших научных знаний. Однако нужно отдавать себе отчет в том, что существует множество процессов, которые мы никогда не сможем предсказывать.

Ignorant: Но иногда бывает и другое, когда мы можем делать более или менее точные предсказания, будучи не в состоянии объяснить предсказываемое явление. Объяснение подразумевает знание причин возникновения явления. Однако предсказывать можно иногда и не зная причин того, о чем идет речь.

Doctor: Что ты имеешь в виду?

Ignorant: Например, наблюдая красный закат, мы можем предсказать, что завтра будет ветер. Наш прогноз может быть довольно верным, но мы не сможем объяснить, почему красный закат сегодня связан с ветром завтра. Глядя на барометр, показывающий на «бурю», мы можем предсказать бурю. Однако объяснить ее возникновение мы не в состоянии.

Doctor: Ты прав. В науке иногда мы тоже можем установить связь между явлением А и явлением В, не умея понять и объяснить эту связь.^[1]

Ignorant: Ты меня конечно извини, док, но наш разговор приобрел какое-то совсем не научное звучание. Все-таки вся человеческая практика по преобразованию мира свидетельствует о том, что главные причинно-следственные связи природных явлений можно точно установить и продуктивно использовать.

Дэвид Юм: Однако, уверяю вас, ни из какого сущего А не следует с необходимостью существование сущего В. Все, что можно установить, это что В естественным образом, регулярно следует за А (например, дым – за огнем). Значит, мир для человека есть взаимосвязь определенным образом сконфигурированных фактов.

Ignorant: Но это же и называют причинностью. Мы ее устанавливаем, исходя из фактов, следовательно, она и относится к фактам.

Дэвид Юм: Однако согласись, что хотя причинностью называют необходимую связь между фактами, когда из одного факта следует другой факт, но необходимый вывод можно сделать, только выводя одно понятие из другого. Из факта не следует ничего, кроме его существования. Следовательно, причинность существует не в природе, а только в нашем сознании.

Doctor: Хотелось бы, чтобы вы дали некоторые пояснения этому.

Дэвид Юм: Пожалуйста. Я исхожу из того, что непосредственным предметом нашего опыта являются исключительно содержания нашего сознания (перцепции), которые делятся на два класса: впечатления и представления. Из впечатлений возникают простые представления. Тем самым невозможно представить себе или помыслить что-либо, что никогда не было дано в непосредственном восприятии.

Doctor: Но у человека есть способность на основе своего воображения образовывать из этих простых представлений комплексные представления, которые, следовательно, возникают уже не из непосредственного впечатления.

Дэвид Юм: Конечно. Связь представлений происходит по закону ассоциации, означающей способность переходить от одних представлений к другим, и притом на основе принципов подобия, общности во времени или пространстве, причины и следствия. Но понятие обладает смыслом, лишь если компоненты соответствующего ему представления можно возвести к впечатлениям.^[2]

Doctor: Но возникает вопрос: каким образом мы судим о чем-то, выходящем за пределы нашего непосредственного восприятия и памяти?

Дэвид Юм: Дело в том, что ассоциации представлений строятся на основе причинно-следственных отношений и поэтому кажется, что и все факты основаны на отношении причины и следствия. Когда, например, мы видим, как один бильярдный шар ударяет по другому, то об ожидаемом следствии судим исходя из предыдущего опыта. Однако отношение причины и следствия не является сущностно необходимой связью, присущей объектам, а потому она не познаваема чисто рациональным путем, независимо от опыта. Мы говорим, что А и В причинно связаны, если многократно наблюдали последовательность их смены, так что представление о В ассоциативно следует за представлением об А на основе нашей привычки. Но это можно отнести лишь к высказыванию о привычной последовательности представлений, а не к сущности вещей. Поэтому понимание истинных источников и причин всех процессов остается, к сожалению, недоступным для людей.^[3]

Эрнст Мах: Соглашусь с вами. Связи в природе не настолько просты, чтобы каждый раз можно было указать на одну причину и одно следствие, в природе нет причины и нет следствия. Природа дана нам только раз. Повторения равных случаев, в которых А было бы всегда связано с В, т.е. равные результаты при равных условиях, т.е. сущность связи между причиной и следствием, существуют только в абстракции, которую мы предпринимаем в целях объяснения фактов. Единственный вид отношений, существующий между элементами, – это функциональные отношения. В самом общем виде их можно определить как отношения координированного изменения, возникновения или сосуществования явлений. В функциональном отношении изменение, возникновение или существование одной из его сторон сопровождается определенным изменением, возникновением или существованием другой стороны. Именно сопровождается, а не вызывается, ибо ни одна из сторон этого отношения не является определяющей. Поскольку между элементами мира нет отношений «сущности – явления», «причины – следствия», а есть лишь функциональные отношения, постольку и в познании следует считать устаревшими такие понятия, как причина, «вещь в себе», сущность и заменить понятие причины математическим понятием функции. За понятием причины можно сохранить лишь литературное и бытовое применение, а из науки оно должно быть изгнано.^[4] Вообще правильность позиции детерминизма или индетерминизма доказать нельзя.

Doctor: Однако во время исследования всякий мыслитель «по необходимости» детерминист, и даже тогда, когда он рассуждает лишь о вероятном.

Эрнст Мах: Вы правы. В основе этого априорного по сути идеала науки можно лишь предположить некую устойчивость фактов, т.е. независимость их от сознания. Существующая устойчивость настолько велика, что она достаточна, чтобы служить основой прогрессивного идеала науки.^[5]

Моррис Коэн: Тем не менее, крайне сложно прояснить, что же именно имеется в виду под причинами, которые «производят» следствия. Размышление над этой проблемой приводит нас к выводу, согласно которому единственное, что мы можем обнаружить в случаях предполагаемой причинно-следственной связи, это некоторое неизменное отношение между двумя или более процессами. Оно не сводится просто к существованию Джона, который является причиной разбитого окна. Важно неизменное отношение между определенным видом поведения Джона и определенным видом поведения стекла. Одной из специфических характеристик причинно-следственного отношения считается асимметричность и временная протяженность.

Эрнест Нагель: Однако даже с точки зрения здравого смысла приходится признать, что неизменность причинно-следственных отношений зачастую оказывается лишь кажущейся. Железо не всегда ржавеет на сыром воздухе, а окно не всегда бьется, когда в него попадает кирпич. Даже здравый смысл обнаруживает то, что в данных ситуациях, помимо указанных, должны присутствовать и другие факторы. Поэтому не только сырой воздух является причиной ржавления. Тогда начинается поиск других факторов, необходимых для получения следствия. Таким образом, осуществляется постепенный переход от грубых и приблизительных единообразий, наблюдаемых в обыденном опыте, к более неизменным отношениям, получаемым в результате углубленного анализа, проводимого в развитой науке.^[6]

Моррис Коэн: Поиск причин, таким образом, может пониматься как попытка отыскания некоторого неизменного порядка между различными видами элементов или факторов. Специфическая природа данного порядка будет изменяться в зависимости от природы предметной области и цели исследования.

Эрнест Нагель: Более того, специфическая природа элементов, между которыми ищется порядок, в различных исследованиях также будет разниться. В одних случаях мы заранее обладаем знанием неизменного порядка и некоторых элементов, и тогда мы стремимся отыскать только дополнительные элементы. Так, обнаруживая человека, умершего от ран, и обладая знанием условий, при которых случается подобного рода смерть, мы ищем убийцу. В других случаях нам могут быть известны элементы, и тогда мы ищем только неизменный порядок между ними. Так мы можем установить, что горячая вода наливается в стакан и что стакан трескается; далее мы ищем структурные отношения, связывающие два эти процесса.

Моррис Коэн: Бывают также и случаи, когда мы можем заметить некоторое изменение, а затем приступить к отысканию других еще неизвестных изменений, связанных каким-то еще неизвестным способом с замеченным изменением.^[7]

Doctor: Обобщая все сказанное, можно констатировать, что существует четыре логических (индуктивных) метода установления причинных связей. Это метод сходства, метод различия, метод сопутствующих изменений и метод остатков.

Ignorant: Что это за методы?

Doctor: Итак, суть метода сходства заключается в следующем: если наблюдаемые случаи какого-либо явления имеют общим лишь одно обстоятельство, то оно и есть, очевидно, причина данного явления. Например, требуется выяснить причину какого-то явления а. В первом случае появления а ему предшествовали обстоятельства АВС, во втором случае – ADE, в третьем случае перед появлением а имели место обстоятельства АКМ. Что могло быть причиной а?

Ignorant: Так как во всех трех случаях общим обстоятельством было А, а все остальные обстоятельства были различны, то можно сделать вывод, что, вероятно, А является причиной или частью причины явления а.

Вероятно, А есть причина а.

Моррис Коэн: С точки зрения формальной логики все верно, однако в реальности нас подстерегают трудности. Например, потеря мужчинами волос есть явление, причина которого неизвестна. Если данный метод представляет эффективный инструмент для научного открытия, то тогда ни один человек, знакомый с законами логики, не должен страдать от облысения. Следуя данному принципу, мы берем не менее двух лысых мужчин и ищем среди них нечто общее. Однако мы тут же сталкиваемся с огромными сложностями. Данный принцип требует, чтобы мужчины различались во всем, кроме чего-то одного. Если нам удастся отыскать несколько мужчин, удовлетворяющих данному условию, то это будет редким везением. Если мы будем недостаточно тщательно проводить наш поиск, то мы сможем сказать и то, что единственной общей чертой среди всех них является то, что все они являются органическими телами.

Эрнест Нагель: Таким образом, даже если общий фактор и может быть обнаружен при исследовании всех примеров для каждого из возможных факторов, то все равно подобным способом никогда не отыщем всех общих факторов. Мы можем искать общий фактор, только если мы отбросим большинство факторов как не имеющие отношения к феномену облысения. Иными словами, свое исследование нам нужно начать с некоторой гипотезы о возможной причине облысения. Гипотеза, отбирающая одни факторы как релевантные, а другие как нерелевантные, строится на основании имеющегося знания о сходных предметных областях. Эта гипотеза не предоставляется в указанном логическом методе. А без наличия гипотезы относительно природы релевантных факторов приведенный метод не может привести нас к желаемой цели.^[8]

Ignorant: Как же в таком случае поступать?

Моррис Коэн: Поиск причин следует начинать с определенных допущений относительно факторов, которые могут иметь отношение к явлению. Так, при изучении облысения мы можем начать следующим образом: облысение появляется в силу родственных, передающихся по наследству факторов, или же в силу особенностей питания, или же по причине ношения определенных головных уборов, или же в силу некоторой более ранней болезни. Метод сходства способствует элиминации некоторых или всех из предполагаемых альтернатив. Мы можем обнаружить, что особенности пищи, употребляемой лысыми людьми, не являются общим фактором; и, согласно этому, мы можем заключить, что только три из предложенных альтернатив подлежат рассмотрению, а именно: наследственность, специфика головных уборов, более ранняя болезнь. Так мы можем продвигаться до тех пор, пока не отбросим все предложенные альтернативы или же пока не обнаружим, что одна из них не может быть элиминирована.

Эрнест Нагель: Но самое важное – это то, что до тех пор, пока нам не посчастливится включить в набор рассматриваемых альтернатив тот фактор, который на самом деле является причиной явления, метод сходства не сможет его идентифицировать. Его функция, таким образом, заключается в том, что он помогает элиминировать нерелевантные факторы.^[9]

Doctor: Давайте рассмотрим еще один логический метод установления причинных связей – метод различия. Суть этого метода в следующем: если случаи, при которых явление, соответственно, наступает или не наступает, различаются только одним предшествующим обстоятельством, а все другие обстоятельства тождественны, то именно это обстоятельство и есть причина данного явления. Например, рассматриваются два случая, различающиеся тем, что в первом случае явление а наступает, а во втором – нет. При исследовании предшествующих обстоятельств установлено, что все они как в первом, так и во втором случаях были сходными, кроме, однако, одного, которое в первом случае присутствовало, а во втором – отсутствовало, т.е. были обстоятельства ABCD (в первом случае) и обстоятельства BCD (во втором).

Вероятно, А есть причина а.

Ignorant: Понятно. Если, например, человек съел клубнику и после этого у него появилась аллергическая реакция, а все другие пищевые продукты оставались прежними и в последующие дни, когда он не ел клубнику и у него не было аллергических реакций, то врач сделает вывод, что именно клубника вызвала у данного больного аллергию.

Doctor: Правильно. Теперь несколько слов о методе сопутствующих изменений. Суть этого метода в том, что если изменение одного обстоятельства всегда вызывает изменение другого, то первое обстоятельство есть причина второго. Например, если при изменении предшествующего обстоятельства А изменяется и изучаемое нами явление а, а все остальные предшествующие обстоятельства (B, C, D) остаются неизменными, то А является причиной а.

Вероятно, А есть причина а.

Ignorant: С этим методом все ясно.

Doctor: Итак, остается метод остатков: если известно, что причиной исследуемого явления не служат необходимые для него обстоятельства, кроме одного, то это одно обстоятельство и есть, вероятно, причина данного явления. Примером, иллюстрирующим этот метод в науке, является открытие планеты Нептун. Наблюдая за величинами отклонения планеты Уран от вычисленной для нее орбиты, учли отклонения на величины a, b, c, которые вызваны наличием влияния планет А,В,С. Но Уран отклонялся еще на величину d. Сделали заключение, что должна существовать неизвестная планета D, которая вызывает это отклонение. Французский математик Урбен Леверье рассчитал положение этой неизвестной планеты, а в 1846 году немецкий астроном Иоганн Галле, построив телескоп, нашел ее на небесной сфере. Так была открыта планета Нептун.

Вероятно, D есть причина d.

Ignorant: В науке, как мы установили раньше, начиная с Пифагора, главным принципом единства мироздания считалась числовая гармония. Если нарушена числовая гармония, например, между противоположными началами мира, то космос превращается в хаос. А хаос – это то, что уже невозможно упорядочить. Видимо, это и есть небытие, ничто.

Doctor: Раньше именно так и считали, пока не возникла теория хаоса (синергетика).

Ignorant: Теория хаоса?

Doctor: Именно так. Данная теория стала возможной в рамках представления о мире как о целостной системе в отличие от его механистических моделей. Если помнишь, в классической науке господствовали стереотипы линейного мышления, жесткого детерминизма, стремление изжить, преодолеть случайность, неопределенность, хаос, неравновесность и неустойчивость. Мир виделся как пронизанный причинно-следственными связями, имеющими линейный характер. Развитие понималось как поступательное, объективно-закономерное, поэтому будущее представлялось как предсказуемое, а прошлое как реконструируемое.

Ignorant: Да, я это помню. Однако мир оказался более сложным и непредсказуемым. Как привести все это разнообразие мира к единству его картины?

Людвиг фон Берталанфи: В принципе, это единство дано нам во всем. Все во Вселенной организовано в системы, которые состоят из взаимосвязанных элементов и являются подсистемами более обширных систем. Система обозначает объект, организованный в качестве целостности, где энергия связей между элементами системы превышает энергию их связи с элементами других систем. Таким образом, моя общая теория систем представляет собой «организмический», холистический подход, в котором основное внимание уделяется проблемам целостности, организации и направленности развития сложных систем.^[10]

Doctor: Так вот, теория хаоса занимается непредсказуемым поведением систем, подчиненных закону причинности. При определенных условиях динамические системы могут перейти в хаотическое состояние, в котором их поведение принципиально (не по причине неосведомленности исследователя) непредсказуемо. Примерами могут служить климат, рост популяций животных, поведение потоков жидкостей. Малейшее изменение исходного состояния ведет в хаотических системах к совершенно иному варианту развития. Это сказывается, например, на прогнозах погоды – ведь в силу всеобщей причинной взаимосвязи теоретически даже один взмах крыльев бабочки в бразильском лесу может стать причиной смерча где-нибудь в северной Америке.

Герман Хакен: На мой взгляд, самым главным признаком системности является содействие, сотрудничество, sinergia. Любая структура есть состояние, возникшее в результате когерентного (согласованного) поведения большого количества элементов.^[11]

Ignorant: А как любая динамическая система может прийти в хаотическое состояние?

Рене Том: Допустим, дано: агрессивность есть переменная состояния собаки; она возрастает в прямой зависимости от ее злобности и является контролируемой переменной. Предположим, что последняя поддается измерению, дойдя до пороговой величины, она трансформируется в атаку. Страх – вторая контролируемая переменная – производит обратный эффект и, дойдя до пороговой величины приводит к бегству собаки. Если нет ни злобности, ни страха, то поведение собаки нейтрально. Но если обе контролируемые переменные возрастают одновременно, оба порога будут приближаться одновременно, тогда поведение собаки становится непредсказуемым: она может внезапно перейти от атаки к бегству и наоборот. Система называется неустойчивой: контролируемые переменные непрерывно изменяются, переменные состояния изменяются прерывно.^[12]

Ignorant: Как же тогда можно исследовать эти хаотические состояния, если их последствия непредсказуемы?

Doctor: Для этого в теории хаоса существуют специальные понятия, которые наделяются категориальным статусом и используются для объяснения поведения всех типов систем: доорганизменных, организменных и даже социальных.

Ignorant: Какие это специальные понятия?

Doctor: Например, бифуркация, флуктуация, диссипация, аттракторы. В условиях, далеких от равновесия, действуют бифуркационные механизмы. Они предполагают наличие точек раздвоения и нелинейности продолжения развития. Результаты их действия трудно предсказуемы.

Илья Пригожин: Бифуркационные процессы свидетельствуют об усложнении системы. При неравновесных фазовых переходах, т.е. в точках бифуркации, через которые проходит процесс самоорганизации, система идет по пути («выбирает» путь), отвечающему меньшему значению производства энтропии. В этом и заключается процесс самоорганизации – в создании определенных структур из хаоса, неупорядоченного состояния. Реальные системы как бы структурируют энергию из внешней среды, уменьшая энтропию.

Никита Моисеев: Если говорить о социальной системе, то, в принципе, каждое ее состояние является бифуркационным. А в глобальных измерениях антропогенеза развитие человечества уже пережило, по крайней мере, две бифуркации. Первая произошла в палеолите и привела к утверждению системы табу, ограничивающей действие биосоциальных законов. Вторая – в неолите и связана с расширением геологической ниши – освоением земледелия и скотоводства.^[13]

Ignorant: А что такое флуктуации?

Doctor: Флуктуации в общем случае означают возмущения и подразделяются на два больших класса: класс флуктуаций, создаваемых внешней средой, и класс флуктуаций, воспроизводимых самой системой.

Герман Хакен: Волновой характер процессов самоорганизации, действие законов ритма находит отражение в синергетике в двух основных режимах: HS – режим рассеивания воздействия, его угасание;LS – режим усиления воздействия на систему, локализация малых флуктуаций (например, цунами, девятый вал и др.).

Doctor: Действительно, возможны случаи, когда флуктуации будут столь сильны, что овладеют системой полностью, придав ей свои колебания, и, по сути, изменят режим ее существования. Они выведут систему из свойственного ей «типа порядка». Но выведут ли они ее обязательно к хаосу или к упорядоченности иного уровня – неизвестно.

Ignorant: Ты упомянул еще какую-то диссипацию…

Doctor: Диссипация (лат. – рассеяние) – переход энергии упорядоченного движения в энергию хаотического движения (теплоту). Система, по которой рассеиваются возмущения, называется диссипативной. По сути дела, это характеристика поведения системы при флуктуациях, которые охватили ее полностью. Основное свойство диссипативной системы – необычайная чувствительность к всевозможным воздействиям и в связи с этим чрезвычайная неравновесность.

Илья Пригожин: Для поведения самоорганизующихся систем важна интенсивность и степень их неравновесности. Самоорганизующиеся системы находят внутренние формы адаптации к окружающей среде. Неравновесные условия вызывают эффекты корпоративного поведения элементов, которые в равновесных условиях вели бы себя независимо и автономно. Вдали от равновесия когерентность элементов системы в значительной мере возрастает. Вдали от равновесия каждая часть системы видит всю систему целиком. Можно сказать, что в равновесии материя слепа, а вне равновесия прозревает.^[14]

Ignorant: Ну а аттракторы? Господи, язык сломаешь…

Doctor: Аттракторы – это притягивающие множества, образующие собой как бы центры, к которым тяготеют элементы системы. К примеру, когда скапливается большая толпа народа, отдельный человек, двигающийся в собственном направлении, не в состоянии пройти мимо, не отреагировав на нее. Изгиб его траекторий осуществится в сторону образовавшейся массы. В обыденной жизни это часто называют любопытством. В теории хаоса подобный процесс получил название «сползание в точку скопления». Аттракторы стягивают и концентрируют вокруг себя стохастические элементы, тем самым, структурируя среду и выступая участниками созидания порядка.

Ignorant: Пожалуй, хватит для начала… То есть, если я правильно понял, ты хочешь сказать, что в современной картине мира упорядоченность, структурность, равно как и хаотичность, неопределенность, признаются объективными, универсальными характеристиками бытия.

Doctor: Совершенно верно. Они обнаруживают себя на всех структурных уровнях развития. Попытки создания теории направленного беспорядка опираются на обширные классификации и типологии хаоса.

Ignorant: А в чем же значение синергетики для понимания основных философских проблем науки?

Doctor: Во-первых, обнаруживается новая взаимосвязь между простым и сложным, частным и общим, заключающаяся в том, что эволюция систем может развиваться не только в сторону усложнения, но и деградации, переходя к хаотическим режимам поведения. Во-вторых, процесс самоорганизации системы сопровождается переходом от случайности к необходимости; превращение случайных изменений в детерминированное движение системы происходит в точках бифуркации. В-третьих, синергетика дает новое понимание причинности, а именно, взаимодействие причины и действия имеет циклический характер: не только причина, но и действие оказывает влияние на породившую ее причину. В-четвертых, если в классическом естествознании хаос играл чисто негативную роль, являясь символом дезорганизации и разрушения порядка, то в синергетике он выступает в качестве конструктивного фактора; с одной стороны, из хаоса или беспорядка возникает порядок, а с другой – сам хаос представляет собой весьма сложную форму упорядоченности. Ну и, наконец, в-пятых, изменяется взгляд на категорию времени; классическая термодинамика оперирует понятием необратимости времени; «стрела времени» направлена в сторону увеличения энтропии системы, возрастания в ней беспорядка; синергетика дает представление о временной симметрии, обратимости времени.^[15]

Ignorant: Скажи-ка мне, док, наверное, современная наука уже близка к разгадке проблемы соотношения материального и идеального, актуального и потенциального в бытии. С точки зрения современной физики здесь уже наверняка нет никаких тайн.

Doctor: Все как раз наоборот. Та проблема, о которой ты говоришь, не только не решена, но, наоборот, в ней наметились новые трудности. А возникли они с появлением квантовой физики. Данная физика исходит из принципа, что действия переносятся лишь как целочисленные кратные открытого немецким физиком Максом Планком кванта действия, т.е. физические состояние изменяются не постепенно, континуально, а дискретно.

Ignorant: Ну и какое отношение это имеет к нашей проблеме?

Doctor: Самое непосредственное. В качестве примера обратимся к области психического. Если представить себе человека, который думает о чем-либо и вместе с тем пыта­ется проследить за своими мыслями, то можно увидеть, что чем более четко этот человек стремится зафиксировать свои мысли, тем больше они удаляются от первоначального предмета. Если же, напротив, наблюдается случай глубокого проникновения в предмет, то нужно признать, что ход мысли человеком не про­слеживался, но происходит предельная концентрация на резуль­тате мышления. Предельным случаем данной ситуации является озарение, когда решение трудной проблемы приходит к человеку внезапно, без каких-либо промежуточных логических ступеней. Такое озарение, возникшее из глубин бессознательного, можно сравнить с квантовым скачком.

Ignorant: Хорошо, это мне понятно, но к чему ты все-таки клонишь?

Doctor: Сейчас поясню. Датский физик Нильс Бор применил квантовую теорию для объяснения строения атома и специфических спектров химических элементов. Поскольку свет ведет себя то как волны, то как «порции энергии», французский физик Луи де Бройль сделал вывод, что и частицы, обладающие массой можно изобразить как волновые явления. Этот принцип дополнительности можно распространить и на психические явления, поскольку при наблюдении невоз­можно четко отличить сами явления от их сознательного воспри­ятия.

Ignorant: А чем вообще классический объект отличается от квантового объекта?

Doctor: Наука имеет дело прежде всего с наблюдаемыми вещами. Мы можем наблюдать какой-нибудь объект только в том случае, если дадим ему взаимодействовать с чем-то внешним. Поэтому всякий акт наблюдения сопровождается каким-то возмущением, вносимым в наблюдаемый объект. Объект называется классическим, если величиной возмущения можно пренебречь и для его описания можно применить классическую механику. Если же некоторой предельной величиной возмущения, связанной с существованием кванта действия, нельзя пренебречь, то объект называется квантовым.

Нильс Бор: Действительно, измерение является нашим единственным окном в природу и все, что получено не через это окно, – просто метафизическая спекуляция и не заслуживает рассмотрения в качестве реальности. Но когда экспериментатор проводит опыт, то происходит редукция или коллапс волновой функции и наблюдаемый объект становится «классическим», т.е. частицей или волной.

Эрвин Шредингер: Представьте себе, что в закрытый ящик помещена кошка. В ящике имеется механизм, содержащий радиоактивное ядро и емкость с ядовитым газом. Параметры эксперимента подобраны так, что вероятность того, что ядро распадется за 1 час, составляет 50%. Если ядро распадается, оно приводит механизм в действие, он открывает емкость с газом, и кошка умирает. Согласно квантовой механике, если над ядром не производится наблюдения, то его состояние описывается суперпозицией (смешением) двух состояний – распавшегося ядра и нераспавшегося ядра, следовательно, кошка, сидящая в ящике, и жива, и мертва одновременно. Если же ящик открыть, то экспериментатор обязан увидеть только какое-нибудь одно конкретное состояние – «ядро распалось, кошка мертва» или «ядро не распалось, кошка жива».

Ignorant: Но все-таки когда система перестает существовать как смешение двух состояний и выбирает одно конкретное?

Эрвин Шредингер: Хороший вопрос. Поскольку ясно, что кошка обязательно должна быть либо живой, либо мертвой (не существует состояния, промежуточного между жизнью и смертью), то означает, что это верно и для атомного ядра. Оно обязательно будет либо распавшимся, либо нераспавшимся.^[16]

Юджин Вигнер: Видите ли, коллега, боюсь об этом нам не суждено узнать с точностью, и суперпозиция будет существовать всегда.

Doctor: Поясните, пожалуйста, что вы имеете в виду.

Юджин Вигнер: Допустим, после завершения опыта, экспериментатор открывает коробку и видит живую кошку. Вектор состояния кошки в момент открытия коробки переходит в состояние «ядро не распалось, кошка жива». Таким образом, в лаборатории кошка признана живой. За пределами лаборатории находится некий «друг кошки». Друг еще не знает, жива кошка, или мертва. Друг признает кошку живой только тогда, когда экспериментатор сообщит ему исход эксперимента. Но все остальные друзья еще не признали кошку живой, и признают только тогда, когда им сообщат результат эксперимента. Таким образом, кошку можно признать полностью живой только тогда, когда все люди во вселенной узнают результат эксперимента. До этого момента в масштабе Большой Вселенной кошка остается полуживой и полумертвой одновременно. Окружающий нас мир поразительно сложен, и самая очевидная истина заключается в том, что мы не в состоянии предсказать его будущее. В известном анекдоте лишь оптимист считает будущее неопределенным, тем не менее, в данном случае оптимист прав: будущее непредсказуемо.^[17]

Нильс Бор: Состояние кошки можно считать неопределенным лишь в той мере, в какой оно зависит от атомного состояния в крупинке радиоактивного вещества. Пусть состояние атомов – A, если кошка жива, A’ – если мертва. Однако в соответствии с аксиомой отношений квантовой физики, ни A, ни A’ не существуют сами по себе; следовательно, кошка не имеет реального состояния в той мере, в какой оно связано с состоянием атомов. Напротив, кошка действительно либо жива, либо мертва, в соответствии с показаниями каких-либо медицинских приборов, регистрирующих, например, частоту пульса и т.п. По аналогии мы можем сказать, что Копенгаген не имеет определенного месторасположения по отношению к Утопии, однако, он имеет точные координаты по отношению к Вашингтону. Согласно аксиоме отношений квантовой физики нет никаких состояний самих по себе, но существуют лишь состояния, относительные к чему-либо.

Курт Хюбнер: Я считаю, что в рассуждениях Э. Шредингера скрывается притязание на неограниченность принципа причинности: ему должно подчиняться каждое событие. Можно назвать это неограниченным принципом причинности. Принцип же, притязающий только на сферу точно измеримых событий (а согласно отношению неопределенностей не все события могут быть точно измерены), мы, напротив, назовем ограниченным принципом причинности.

Ignorant: Что же из этого следует?

Курт Хюбнер: Если следовать неограниченному принципу причинности, то, с точки зрения квантовой механики, это будет означать допущение существования точных значений «самих-по-себе», которые существуют независимо от их измерений, и из-за соотношения неопределенностей не могут быть измерены точно или даже вообще не являются измеримыми. Только подобное допущение позволило бы надеяться, что эти значения могут быть измерены или каким-то образом интерполированы в будущем и тем самым причинное объяснение станет когда-нибудь возможным. В настоящее время такие значения «сами-по-себе» принято называть «скрытыми параметрами».

Эрвин Шредингер:Вопрос, однако, состоит в том, можем ли мы, оставаясь на почве квантовой механики, утверждать существование скрытых параметров и неограниченного принципа причинности?

Курт Хюбнер: Следовательно, к вопросам, поставленным ранее – «Как выражается и сохраняет ли свою значимость принцип причинности в квантовой механике?» – неизбежно добавляется еще один: «Существуют ли скрытые параметры?» Единства мнений здесь до сих пор нет.^[18]

Ignorant: Но послушайте, весь этот спор кажется мне абсолютно бессмысленным. Какое он может иметь практическое применение?

Doctor: Представь себе, например, что по волоконно-оптическому кабелю пересылается световой сигнал, находящийся в суперпозиции двух состояний. Если злоумышленники подключатся к кабелю где-то посередине и сделают там отвод сигнала, чтобы подслушивать передаваемую информацию, то это «схлопнет» волновую функцию (т.е. будет произведено наблюдение) и свет перейдет в одно из состояний. Проведя статистические пробы света на приемном конце кабеля, можно будет обнаружить, находится ли свет в суперпозиции состояний или над ним уже произведено наблюдение и передача в другой пункт. Это делает возможным создание средств связи, которые исключают незаметный перехват сигнала и подслушивание.

Ignorant: Гляди, док, получается, что на каком-то уровне исследования материи мы уже не сможем отличить физическое от психического?

Doctor: Именно так. Основополагающим для квантовой физики является принцип неопределенности немецкого ученого Вернера Гейзенберга. При описании квантовых объектов считается, что они не могут быть измерены точно одновременно по всем параметрам. Например, чем точнее измеряется импульс электрона, тем более неопределенным остается измерение его положения в пространстве, и наоборот. То же относится к измерению времени и энергии.

Ignorant: Но может быть все дело в неточности измерений, и в будущем с появлением сверхточных приборов трудности будут устранены.

Doctor: Все не так просто. Преодолеть эту неопределенность путем повышения точности измерений невозможно. В квантовой меха­нике физики столкнулись с неизбежным присутствием субъектив­ного начала и пришли к выводу, что дело тут не в нарушении чистоты эксперимента, а в фундаментальном принципе мироу­стройства.

Вернер Гейзенберг: Все дело в том, что в современном естествознании те со­ставные части материи, которые первоначально считались пос­ледней объективной реальностью, вообще нельзя рассматривать «сами по себе», они ускользают от какой бы то ни было объек­тивной фиксации. Мы с самого начала находимся в средоточии взаимоотношений природы и человека, и естествознание представляет собой только часть этих отношений, так что общеп­ринятое разделение мира на субъект и объект, внутренний мир и внешний, тело и душу больше неприемлемо и приводит к затруд­нениям. В глубинах реальности старое разделение мира на объективный ход событий в пространстве и во времени, с одной стороны, и душу, в которой отражаются эти события, – с другой, иначе говоря, картезиан­ское различение res cogitas и res exitens уже не может служить отправной точкой в понимании современной науки.^[19]

Альберт Эйнштейн: В аргументации подобного рода мне не нравится несостоятельная, на мой взгляд, основная позитивистская установка, которая, как мне кажется, совпадает с принципом философа Джорджа Беркли «esse est percipi» («быть – значит восприниматься»).

Нильс Бор: Однако согласно моему принципу «реальность», по существу, выступает как отношения между физическими субстанциями, а измерение раскрывает некоторое внутренне присущее этой «реальности» состояние. Другими словами, я понимаю измерение как то, что конституирует «реальность».

Альберт Эйнштейн: Я же полагаю, что «реальность» состоит из физических субстанций, свойства которых не зависят от отношений между отдельными субстанциями.

Курт Хюбнер: Эти общие философские положения лежат в основании так и не решенного спора, ибо ни Бору, ни Эйнштейну не удалось доказать истинность своих позиций, исходя из приводимых ими примеров, как, впрочем, не удалось и опровергнуть противоположные позиции. Из положения, что в науке мы не можем одновременно определить координаты и импульс частицы (принцип соотношения неопределенностей) а потому вынуждены описывать квантово-механические процессы через пси-функцию, имеющую вероятностный характер, еще никак не следует, что сама частица превращается в нечто математическое и вероятностное. Так же, как из принципа дополнительности не следует, что реальный электрон в зависимости от эксперимента превращается то в частицу, то в волну. Парадокс является следствием изначального отождествления знания и бытия, гносеологии и онтологии. Стремясь уйти от философской аргументации, опереться на опыт или только методологию, мы в конце концов приходим к тому, от чего уходили, – к философии.^[20]

Вернер Гейзенберг: Если опять вернуться к вопросу, что внесла в этот процесс физика нашего века, то можно сказать, что важнейшее изменение, которое было обусловлено ее результатами, состоит в разрушении неподвижной системы понятий XIX века.

Ignorant: Как проходило это «разрушение»?

Вернер Гейзенберг: Это разрушение совершилось путем двух самостоятельных шагов. Первым шагом является открытие, происшедшее в связи с теорией относительности, заключающееся в том, что даже такие основополагающие понятия, как пространство и время, могут изменяться и даже должны изменяться. Эти изменения касаются не столько неточного употребления понятий пространства и времени в обыденном языке, сколько их точной формулировки в научном языке механики Ньютона, которую ошибочно считали чем-то окончательным. Вторым шагом явилось разъяснение понятия материи, которое было вызвано результатами экспериментов по изучению строения атома.

Doctor: Идея реальности материи, вероятно, являлась самой сильной стороной жесткой системы понятий XIX века; эта идея в связи с новым опытом по меньшей мере должна была быть модифицирована.

Вернер Гейзенберг: Все верно, однако понятия, поскольку они принадлежали к обыденному языку, остались в основном нетронутыми. Не возникало никаких трудностей, когда говорили о материи, о фактах или о реальности, описывая атомные опыты и их результаты. Однако научная экстраполяция этих понятий на мельчайшие частицы не могла быть проведена простым образом, как представлялось это в классической физике, и как раз это простое представление вело к неверным взглядам на проблему материи.^[21]

Ignorant: Тем не мене все видимые мной объекты существуют в пространстве, и я не вижу никакой проблемы в том, чтобы устанавливать их четкие пространственные координаты и соотношения.

Doctor: Но проблема в другом. Давай вспомним наиболее известные философские концепции бытия. Для древнегреческого философа Парменида, например, пространства без бытия, а значит и материи, не существует, т.к. бытие повсюду, оно «сплошь заполнено». Для древнегреческого философа Демокрита пространство уже может существовать само по себе. Это пустота, небытие, на фоне которой проявляет себя материя. Взгляды близкие к учению Демокрита высказывали такие видные мыслители Нового времени как Ньютон и Декарт. Ньютон говорил о существовании абсолютного пространства и, следовательно, об отличие движения абсолютного от движения относительного. Декарт считал пространство атрибутом (существенным признаком, предикатом) материи. По Декарту, материя – существительное, а пространство – прилагательное.

Ignorant: Да, я помню об этом из курса философии. Но такая точка зрения ведет к дуализму, который так или иначе нужно преодолевать.

Doctor: Ты прав, поэтому в свое время Лейбниц пришел к синтезу этих точек зрения. Он утверждал, что существует лишь заполненное пространство и само оно является лишь системой отношений. Именно взглядам Лейбница суждено было перешагнуть свою эпоху и стать достоянием современной физики. В современной физике понятия «пустого» пространства не существует. Где нет материи, там все-таки что-то есть, хотя бы световые волны, чистая энергия. Получается, что бытие в пространстве, например, материю, нельзя больше рассматривать как некую неизменную субстанцию или «материал», она просто способ группировки событий. Некоторые события принадлежат к группам, которые могут рассматриваться как материальные объекты, другие, как например, световые волны, к этим группам в полной мере не принадлежат. «Веществом» мира являются события, и каждое из них характеризуется недолговечностью.

Ignorant: Но что же в таком случае есть пространство?

Doctor: Современный взгляд на него состоит в том, что оно не представляет собой субстанцию, как это утверждал Ньютон (вслед за Демокритом). Пространство не является также прилагательным протяженных тел, как думал Декарт, оно представляет собой систему отношений, как утверждал Лейбниц.

Ignorant: Погоди, какую систему отношений? Мы ведь можем, например, сказать, что между любыми двумя вещами имеется определенный большой или малый промежуток без наличия промежуточных тел. Это и есть пространство.

Doctor: Сказать-то мы можем, вот только с точки зрения современной физики данное утверждение абсолютно бесперспективно. Начиная с теории относительности Альберта Эйнштейна, о которой мы еще поговорим, промежуток – это уже не расстояние между вещами, а расстояние между событиями, следовательно, он носит как пространственные, так и временные характеристики. Речь уже идет о причине и следствии, которые нельзя представить просто как действие на расстоянии.

Ignorant: Хорошо. А что тогда такое время?

Doctor: Хороший философский вопрос. А ты как думаешь, что это?

Ignorant: Я думаю, время – это форма течения, последовательной смены явлений и состояний в мире. Все события в мире происходят во времени.

Doctor: Однако события бывают разные, а может ход времени, как и пространство, тоже зависит от характера событий?

Ignorant: Честно говоря, мне это трудно представить. Я все-таки считаю, что время существует само по себе, объективно.

Doctor: Ты, видимо, говоришь о времени, которое определяется через вращение Земли вокруг своей оси и вокруг Солнца.

Ignorant: Да. Однако я хочу добавить, что воспринимать и осознавать это время мы можем по-разному. Например, в зависимости от наших переживаний или от нашей деятельности может казаться, что время либо тянется еле-еле, либо пролетает стремительно.

Doctor: А может эти ощущения открывают нам возможность «путешествия во времени»?

Ignorant: Нет, док. Они субъективны и к «настоящему» времени не имеют никакого отношения. Да и вообще, я считаю, что «путешествие во времени» – это сказки. Путешествовать во времени невозможно в принципе. Если это допустить, то все пойдет шиворот на выворот, мы столкнемся с непреодолимыми парадоксами. Ты только представь, если допустить это, то мы, например, можем попасть в прошлое до факта нашего рождения. Значит, мы будем вынуждены признать, что мы уже родились, хотя на самом деле нас еще нет на свете. Но это просто немыслимо.

Doctor: Почему же немыслимо. Ведь ты сам говорил, что существует время «объективное» и «субъективное». Так вот «субъективное» или личное время – это биография человека, а «объективное», внешнее время – это как раз то время, по которому можно путешествовать. Если мы путешествуем в прошлое, то факт нашего рождения остается в прошлом нашего личного времени, но для объективного внешнего времени он становится будущим.

Ignorant: А ведь верно, док… Я, кажется, уже начинаю верить в возможность путешествия во времени.

Doctor: Какой ты, однако, легковерный…

Ignorant: У меня лишь один вопрос, но самый важный, – как можно совершить такое путешествие? Например, путешествие в будущее.

Doctor: Если «машина времени» будет двигаться со скоростью близкой к скорости света, то, согласно теории относительности, время на это «машине» будет замедляться по отношению к покоящимся вещам, тогда возможно попасть в будущее. Хотя, честно говоря, это нельзя будет назвать «путешествием», ведь вернуться назад, в прошлое будет невозможно.

Ignorant: Слушай, док, а что если путешествие во времени можно представить по принципу квантового скачка. То есть, для такого путешествия необходимо совершать «скачки», вырывающие из потока времени, не перемещаться вдоль времени, а оказываться в конкретных точках прошлого или будущего.

Doctor: Неплохая идея. Но как тогда быть с «петлей причинности»?

Ignorant: А что это такое?

Doctor: Мы знаем, что события нашей будущей жизни обусловлены прошлыми событиями. Но для путешественника во времени справедливо и обратное. Получается, что прошлое и будущее могут поменяться местами и тогда изменения во времени потеряют всякий смысл, они просто превратятся в движение по кругу. Но это же абсурд! Не думаю, что кому-нибудь захочется попасть в «петлю причинности».

Ignorant: Ладно, это действительно абсурдно, но ведь, перемещаясь в прошлое, я могу повлиять на будущие события. Например, устранить все причины неблагоприятных событий, чтобы избежать их в будущем. Как в фильме про Терминатора.

Doctor: Но твое ли это будет будущее, если ты ограничишься одной лишь миссией Терминатора? Ты никогда не чувствовал, что миссия Терминатора тоже абсурдна?

Ignorant: Нет. А что такое?

Doctor: Ведь, изменяя прошлое, он, по сути, создает совершенно новый мир, но на мир реальный и на тех людей, которые послали его из будущего, его миссия не оказывает никакого воздействия. Им всем тогда нужно было тоже отправиться в прошлое вместе с Терминатором, чтобы их надежды на лучшее будущее сбылись.

Николай Бердяев: Извините, что прерываю вашу увлекательную беседу, но мне кажется, что настала пора подвести некоторые итоги. Самое главное, что можно установить, это то, что время субъективно и объективно. Это значит, что время есть продукт объективации, происходящей с субъектом. Время есть парадокс, и понять его возможно только в его двойственности. «Время не реально, призрачно, время есть суета, отпадение от вечности». Так думает буддизм, Парменид, платонизм. «Время имеет онтологическое значение, через него раскрывается Смысл». Так думает христианство, и этим обосновывает динамизм истории. Так думает и динамический эволюционизм. Одни думают, что изменение призрачно и суетно, что онтологически-реально лишь неизменное и неподвижное. Другие думают, что изменение реально, что через творчество и активность осуществляется новизна и прибыль, нарастает смысл бытия.^[22]

Doctor: Означает ли это в таком случае, что если время не просто порядок последовательной связи явлений, то оно есть онтологизация (или объективация) психических способностей человека – воспоминания, восприятия и предвосхищения (воображения)?

Августин Блаженный: Я думаю, что это так. Нет ни прошлого, ни будущего и неправильно (а лучше сказать, «неточно») говорить о существовании трех времен – прошлого, настоящего и будущего. Правильнее было бы говорить так: есть три времени настоящего – настоящее прошедшего, настоящее настоящего и настоящее будущего. Эти три времени существуют только в человеческой душе и нигде в другом месте. Настоящее прошедшего – это память, настоящее настоящего – непосредственное восприятие, настоящее будущего – ожидание.^[23]

Эдмунд Гуссерль: Мне кажется, что это не совсем так. Время нужно рассматривать не просто как объективацию или онтологизацию психических состояний субъекта, а как некий универсальный горизонт, в котором раскрываются вещи.

Ignorant: А что это значит?

Эдмунд Гуссерль: Это значит, что сознание объективного времени, в пределах которого предметы и события локализуются в строго определенном месте, зиждется на внутреннем сознании временности переживаний. Первично при этом сознание текущего момента как актуальности ощущения, поскольку оно является местом (пространством), где возможно ясное представление обо всех переживаниях прошлого и будущего. Настоящее не сосредоточено в одной точке, а протяженно, благодаря чему еще удерживается в памяти случившееся только что (ретенция), а непосредственно наступающее уже ожидается (протенция). Момент настоящего цепью ретенций связан с прошлым, в котором он некогда был настоящим. Эта цепь ретенций, сохраняющаяся в качестве «спадающего» настоящего, делает возможным обнаружить в памяти и ясно себе представить прошлое точно на его месте.^[24]

Ignorant: Очень уж мудрено… Единственное, что я из этого понял, господа философы, так это то, что пространство и время практически невозможно представить как что-то раздельное, это единое целое.

Doctor: Неплохо, дружище. Интуиция тебя не подвела. Итак, в деле понимания пространства и времени человека во все времена в первую очередь интересовали два вопроса. Первый. Существуют ли пространство и время сами по себе, независимо от своего наполнения? Второй. Существует ли пространство отдельно от времени или они нераздельны?

Ignorant: Если допустить, что пространство существует само по себе, а «наполняющие» его тела – сами по себе, то тогда оно должно представлять собой некий полый короб, который даже тогда, когда в нем ничего нет, все же должен продолжать существовать самостоятельно, как некое пустое вместилище. Но еще никто нигде не смог найти такого самостоятельно существующего пространства.

Doctor: Конечно, потому что оно всегда предстает перед нами как наполненное и ничем не отличается от своего наполнения. Когда, например, говорят о космической пыли, которая якобы «заполняет» межзвездное пространство, то это выражение следует признать неудовлетворительным. Космическая пыль не заполняет пространство, а занимает свое собственное место, благодаря чему это пространство есть.

Ignorant: Точно так же все вещи мира возникают и исчезают не потому, что они попадают в некий самостоятельно текущий поток времени, а потому, что они сами представляют собой нечто временное, несущее в самом себе длительность периода своего существования.

Doctor: Процесс жизни самих вещей природы определяет продолжительность их пребывания на этом свете, которая измеряется нами (людьми) через внешнюю по отношению к ним систему отсчета.

Ignorant: Получается, что время существования вещей начинается и заканчивается только вместе с ними.

Doctor: Совершенно верно. Универсальное единство пространства и времени называют еще пространственно-временным континуумом.

Ignorant: Чем-чем?

Doctor: Давай по-порядку. Сформулированная еще в 1905 году знаменитым физиком Альбертом Эйнштейномспециальная теория относительности создала, по сути, новое понятие времени, которое определяется уже не через вращение Земли, а через распространение света (300000 км/с). Это время так тесно связано с пространственными измерениями, что вместе они образуют пространство, имеющее не три, а четыре измерения. Став координатой, время теряет свой абсолютный характер, становится только «относительной» величиной в системе связей. Таким образом, пространство и время зависят друг от друга, образуя пространственно-временной континуум: чтобы фиксировать какое-либо событие, необходимо задать, кроме трех пространственных измерений, еще временное измерение.

Ignorant: Однако объясни мне, где и как можно пользоваться этой четырехмерной системой координат.

Doctor: Вот смотри. Итак, к прошлому относится все то, о чем мы принципиально можем знать, находясь здесь и теперь. Будущее – это все те события, на которые мы еще можем воздействовать. Поскольку сигналы идут лишь с конечной скоростью света с, световой конус образует границу событий, связанных «темпорально». Вне его границ находится настоящее, в котором события связаны «пространственно». О них мы не можем знать ничего, не можем на них воздействовать. Будущее и прошлое отделены друг от друга конечным отрезком времени, зависящим от удаленности точки зрения наблюдателя.

Ignorant: Ну и как работает эта пространственно-временная модель?

Doctor: Например, мы смотрим в зеркало: видим прошлое, воздействуем на будущее, но, учитывая малое расстояние и колоссальную скорость света, все это воспринимается нами как настоящее. Но, например, на Солнце, в связи с конечной скоростью света, все события сдвинуты для нас на 8 минут. С точки зрения данного положения в пространстве-времени, мы могли бы знать обо всем, что было там 8 и более минут назад; воздействовать на все, что будет позже; но в пределах этих 8 минут мы не можем ни о чем знать и ни на что воздействовать.

Освальд Шпенглер: Но позвольте, если мы знаем движение Земли относительно Солнца, то мы не знаем абсолютного движения Солнечной системы в пространстве, которое могло бы происходить в направлении от Земли к Солнцу и обратно. Но в этих случаях световой путь будет укорочен или удлинен, в зависимости от приближения или удаления наблюдателя от света. Например, можно предположить случаи, когда для двух наблюдателей применительно к двум случаям «раньше» и «позже» меняют свое значение. Этим, однако, упраздняется постоянство всех физических величин, в определение которых входит время. Известно, что неподвижные звезды, положение которых определяется достигающим Земли светом, представляются (видятся, наблюдаются) в другом месте неба, чем то, которое они действительно занимают. Одно и то же расстояние может быть для различных наблюдателей различно в зависимости от «состояния движения». Тело, представляющееся земному наблюдателю шаром, может показаться другому наблюдателю эллипсоидом вращения. Неподвижными тела бывают только применительно к определенной системе. Абсолютных мер длины времени вообще не существует. С этим отпадают абсолютные, количественные определения, а вместе с тем и обычное понятие массы, так как масса была определена как функция движения, как постоянное отношение силы к ускорению.^[25]

Doctor: Пожалуй, вы правы. Например, как мы установили ранее, известны две концепции пространства: пространство неизменное как вместилище материи (взгляд Ньютона) и пространство, свойства которого связаны со свойствами тел, находящихся в нем (взгляд Лейбница). В соответствии с теорией относительности любое тело определяет геометрию пространства. Из теории относительности следует, что длина тела (вообще расстояние между двумя материальными точками) и длительность (а также ритм) происходящих в нем процессов являются не абсолютными, а относительными величинами. Получается, что при приближении к скорости света все процессы в системе замедляются, продольные (вдоль движения) размеры тела сокращаются и события, одновременные для одного наблюдателя, оказываются разновременными для другого, движущегося относительно него.

Ignorant: Объясните же мне, наконец, господа философы, а что влияет на изменение свойств пространства и времени?

Doctor: В 1916 году в общей теории относительности Эйнштейн устанавливает эквивалентность инерции и гравитации. Он толкует гравитацию как искривление пространства массой. Так, например, лучи света вблизи больших масс отклоняются, т.е. следуют по искривленному пространству как по кратчайшему пути. Совокупность всех космических масс вызывает искривление пространства, ведущее к открытой или закрытой форме космоса.

Ignorant: Получается, что именно массы, создающие поле тяготения по общей теории относительности, искривляют пространство и меняют течение времени?

Doctor: Совершенно верно. Чем сильнее поле, тем медленнее течет время по сравнению с течением времени вне поля. Тяготение зависит не только от распределения масс в пространстве, но и от их движения, от давления и натяжений, имеющихся в телах, от электромагнитного и всех других физических полей. Изменения гравитационного поля распределяются в вакууме со скоростью света. При переходе к космическим масштабам геометрия пространства перестает быть евклидовой и изменяется со временем вследствие расширения метагалактики. При скоростях, приближающихся к скорости света, при сильном поле пространство приходит в сингулярное состояние, т.е. сжимается в точку. Через это сжатие мегамир приходит во взаимодействие с микромиром и во многом оказывается аналогичным ему. Таким образом, в теории Эйнштейна материя влияет на свойства пространства и времени.

Ignorant:А можно ли в таком случае считать, что ньютоновская механика является предельным случаем теории относительности, имея дело с областью, в которой скорости намного меньше скорости света?

Курт Хюбнер: Раньше действительно так считали. Выдвигалось допущение, что такой предельный случай можно вывести из теории относительности. Однако дело в том, что переменные и параметры, представляющие координаты, время, массу и т.д. в системе Ньютона, не играют никакой роли в системе Эйнштейна. Они отличаются от классических величин, хотя имеют те же наименования. Так масса в ньютоновской физике постоянна, понятие же с аналогичным названием в эйнштейновской физике взаимоопределимо с энергией и потому является переменным. Пространство и время в ньютоновской физике суть абсолютные величины, в эйнштейновской – относительные, и т.д. Это очевидное логическое различие не позволяет выводить одну теорию из другой, хотя в обеих фигурируют одни и те же термины.

Doctor:То есть, при переходе от эйнштейновской теории к классической физике изменятся не только форма законов, но сами понятия, на которых эти законы основаны.

Курт Хюбнер: Вот именно, поэтому ньютоновская физика не является ни предельным, ни частным случаем эйнштейновской физики. Именно в новых определениях и заключалось революционное значение последней.

Doctor: В таком случае точно так же несовместимы ньютоновская теория тяготения и общая теория относительности.

Курт Хюбнер: Правильно. Согласно Эйнштейну пространство универсума искривлено и в нем нет места силам тяготения; ньютоновский универсум – это евклидово пространство, в котором действуют силы гравитации.

Doctor: Однако необходимо принять во внимание, что ньютоновская теория – за немногими исключениями – описывает и предсказывает широкий круг астрономических явлений так же правильно, как теория Эйнштейна.

Исаак Ньютон: Систему свободно двигающихся по своим орбитам тел можно рассматривать как результат стремления каждого тела к его падению сразу во все окружающие его тела. Поскольку у каждого тела существует столько возможных направлений его падения, сколько тел его непосредственно окружает, постольку направление его перемещения становится неопределенным (в смысле падения). Такое перемещение тел, падающих в неопределенном направлении, и образует собой то, что мы наблюдаем на небе – движение небесных тел по своим орбитам.

Ignorant: Таким образом, орбиты движения небесных тел как раз и представляют собой такой постоянно осуществляемый ими компромисс между всеми возможными направлениями их падения.

Исаак Ньютон: Конечно. Если взять в пример нашу планету, то, согласно сказанному, мы должны исходить из того, что она стремится упасть не только в центр Солнца, но и в центры тяжести всех других тел, входящих в Солнечную систему. Орбита движения Земли – это, так сказать, результат ее стремления оказать свое почтение всем телам Солнечной системы (Солнцу, Меркурию, Венере и т.д.). Она хотела бы упасть в объятия каждого из них. Но именно поэтому она не может себе этого позволить и вынуждена довольствоваться только тем, что беспрестанно обходит всех своих соседей по кругу и как бы поочередно раскланивается с ними. И точно так же ведут себя все другие тела Солнечной системы.

Ignorant: То есть они так же стремятся «упасть» друг в друга, и потому все они вынуждены следовать по своим собственным орбитам.

Исаак Ньютон: Движение небесных тел обусловлено их тяжестью. Тяжесть же не требуется привлекать откуда-то со стороны, ибо материя и есть сама тяжесть. Тяжесть партикуляризует материю и вызывает падение ее частей (небесных тел) сразу во всех направлениях. Благодаря этому мы наблюдаем на небе свободное движение системы тел. Свободного в том смысле, что для его объяснения не требуется привлекать представление о каком-либо первоначальном толчке, приведшем в движение все тела Вселенной.^[26]

Курт Хюбнер: Итак, мы видим, что вообще нельзя сказать, что общая теория относительности вытеснила ньютоновскую теорию тяготения, которая якобы превратилась в предельный случай первой.^[27]

Ignorant: В связи с нашим предыдущим разговором, хочется, чтобы ты ответил на давно волнующий меня вопрос – как и когда возникла Вселенная и каково ее будущее.

Doctor: Сразу же условимся. Если мы говорим о бытии в его разных формах и проявлениях, то для него самого вопрос когда не имеет смысла, поскольку в самом понятии бытия заложено признание его первоосновности. Другое дело – материальный, реальный мир. Здесь подобный вопрос вполне уместен. Ответ на него можно получить в свете двух моделей мира: эволюционной и креационной.

Ignorant: Мне представляется более понятной и правдоподобной эволюционная модель. Во-первых, наша Вселенная достигла современного сложного и высокоорганизованного состояния в процессе естественного развития. Во-вторых, ныне существующий мир был сначала беспорядочным и лишь постепенно, с течением времени, становился все более организованным и сложным. В-третьих, для того чтобы привести Вселенную в современное сложное состояние посредством ныне существующих природных процессов необходимо огромное время. И, в-четвертых, общим результатом естественных процессов является их улучшение.

Doctor: В целом все верно. Креационная же модель рисует нам иную картину мира. Во-первых, выделяется особый, начальный период творения, в течение которого важнейшие системы природы были созданы в завершенном, действующем виде с самого начала. Во-вторых, процесс творения был сверхъестественным и нуждался для своего осуществления во всемогущем, запредельном Создателе. В-третьих, мир был создан уже в совершенном виде к концу периода творения. И, в-четвертых, порядок течения естественных процессов улучшаться не может: ведь он был совершенным с самого начала. Ему остается только ухудшаться.

Библия о начале мира

В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет; и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью: день один.

И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды. И создал Бог твердь; и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью. И назвал Бог твердь небом: день второй.

И сказал Бог: да соберется вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша. И назвал Бог сушу землею, а собрание вод назвал морями. И сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя, древо плодовитое, приносящее по роду своему плод, в котором семя его на земле. И стало так: день третий.

И сказал Бог: да будут светила на тверди небесной, для отделения дня от ночи, и для знамений, и для времен, и дней, и годов. И да будут они светильниками на тверди небесной, чтобы светить на землю. И стало так. И создал Бог два светила великие: светило большее для управления днем, и светило меньшее, для управления ночью, и звезды: день четвертый.

И сказал Бог: да произведет вода пресмыкающихся, душу живую; и птицы да полетят над землею, по тверди небесной. И сотворил Бог рыб больших и всякую душу животных пресмыкающихся, которых произвела вода, по роду их, и всякую птицу пернатую по роду ее: день пятый.

И сказал Бог: да произведет земля душу живую по роду ее, скотов, и гадов, и зверей земных по роду их. И стало так. И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему. И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их: день шестой.^[28]

Ignorant: Все это напоминает мне мифы и предания древности, лишенные каких-либо обоснований. Остается непонятным главное: из чего же все-таки был сотворен мир, и когда это произошло?

Августин Блаженный: В том то и дело, что Бог творит мир из ничего.

Ignorant: А что это означает – из ничего?

Августин Блаженный: Это означает, что до творения не было ни времени, ни материи. И если время возникает только вместе с творением, то Бог пребывает вне времени, а вопрос о том, когда был сотворен мир, лишен смысла. Подумай, как могли пройти бесчисленные века, если они не были еще созданы Творцом и Учредителем всех веков? Было разве какое-то другое время Им не учрежденное? Так как Бог – «делатель всякого времени», то не могло проходить время, пока Он не создал его.^[29]

Ignorant: Хорошо, это мне понятно. Но как же тогда устроено и как функционирует мироздание в соответствии с креационной моделью?

Иоанн Скот Эриугена: Существуют четыре формы природы: 1) природа творящая и несотворенная: Бог как творец; 2) природа сотворенная и творящая: божественные идеи, прообразы, Логос; 3) природа сотворенная и нетворящая; индивидуальные вещи (твари); 4) природа нетворящая и несотворенная: это апокалипсис и новое состояние Вселенной, возврат мира к Богу. То есть, творение в целом следует мыслить как самооткровение (теофанию) сокровенного Бога, тем самым познающего себя самого.^[30]

Ансельм Кентерберийский: Хочу немного дополнить. Мир до сотворения Богом содержался в его духе как идея. Идеальные прообразы вещей составляют содержание внутреннего Слова Божьего, а их воплощения суть отражения этого Слова. Все сотворенное само по себе существовать не может – его бытие поддерживается Богом.

Ignorant: Спасибо. Только я не совсем понимаю, что это за загадочное Слово, которое было в начале всего…

Doctor: В христианской философии Слово (Логос) выступает как сотворенный Богом дух, который первоначально есть божественный разум. После сотворения реального мира божественный разум сделался имманентным миру. Как правило, Логос отождествляется с Христом. Например, в Евангелии от Иоанна: «Вначале было Слово (Логос) и Слово было у Бога и Слово было Бог». И далее: «Слово стало плотью и обитало в ней», т.е. речь идет об отождествлении Логоса с Христом. Христос интерпретируется как Бог, но понятие «Бог» не тождественно понятию «Христос». Бог-отец невидим, а Логос-сын воплотился среди людей, чтобы они через него узнали об отце.

Ignorant: Мне кажется, что при всем отличии эволюционной и креационной моделей мира, можно обнаружить и моменты сходства. Например, и та, и другая модель предполагает как момент начала мира, так и момент конца мира. А что считает началом мира современная наука?

Doctor: Начну по порядку. В начале ХХ века астрономами с помощью спектрального анализа был замечен «эффект красного смещения» далеких галактик. Красное смещение – это понижение частот электромагнитного излучения: в видимой части спектра линии смещаются к его красному концу. Так вот, обнаруженный ранее эффект Доплера гласил, что при удалении от нас какого-либо источника колебаний, воспринимаемая нами частота колебаний уменьшается, а длина волны соответственно увеличивается. При излучении происходит «покраснение», т.е. линии спектра сдвигаются в сторону более длинных красных волн. Таким образом, было зафиксировано красное смещение для всех далеких источников света, причем, чем дальше находился источник, тем в большей степени. Красное смещение оказалось пропорционально расстоянию до источника, что привело ученых к выводу о том, что Вселенная расширяется.

Ignorant: А что послужило причиной расширения Вселенной?

Doctor: Вот тут-то мы и подходим к тому моменту, с которым ученые связывают начало Вселенной. Расширение Вселенной объясняют с помощью идеи «Большого взрыва», как гипотетической точки отсчета мироздания. «Большой взрыв» произошел 12-18 млрд. лет назад. Причем это был не такой взрыв, который знаком нам на Земле и который начинается из определенного центра и затем распространяется, захватывая все больше и больше пространства, а взрыв, который произошел одновременно везде, создав само пространство, причем каждая частица материи устремилась прочь от любой другой частицы. В каком-то смысле, идея начала Вселенной породила и идею ее конца.

Ignorant: Что ты имеешь в виду?

Doctor: Дело в том, что если допустить, что наша Вселенная как единое целое является замкнутой системой, то все процессы, которые имеют место в ней, должны стремиться к равновесному состоянию, т.е. замедлению, угасанию. Это утверждение, в свою очередь, приводит к идее «тепловой смерти Вселенной».

Ignorant: Что это значит?

Людвиг Больцман: Если знаешь физику, то из I и II законов термодинамики следует, что в природе, точнее в предложенной физической модели происходящих в природе энергетических процессов, господствует тенденция к рассеянию энергии и выравниванию температуры.

Doctor: Да, по этому поводу физики шутят, что если первый закон термодинамики утверждает, что вы не можете выиграть, то второй закон говорит, что у вас даже нет шанса остаться при своих.

Людвиг Больцман: Так вот, замкнутые термодинамические системы стремятся к равновесию, переходу от более упорядоченных структур к беспорядку, хаосу.

Doctor: Получается, что согласно второму закону термодинамики, по прошествии достаточного времени все процессы во Вселенной замедлятся и постепенно прекратятся, время остановится (т.е. не будут происходить никакие изменения) и наступит так называемая «тепловая смерть». Наша Вселенная будет расширяться все медленнее и медленнее. Весь галактический газ превратится в звезды, а звезды догорят. Наше Солнце станет холодным мертвым куском шлака, парящим среди других звезд все более одинокого Млечного Пути.

Ignorant: Получается, что с точки зрения современной науки наша Вселенная расширяющаяся, остывающая и «смертная»… А бесконечна ли она, или что-то есть за ее пределами?

Doctor: Ты будешь удивлен, но с точки зрения современной физики нашу Вселенную нельзя назвать бесконечной или безграничной. Тогда нас поджидают парадоксы бесконечной Вселенной.

Ignorant:А что это за парадоксы?

Doctor: Фотометрический, заключающийся в том, что если бы Вселенная была бесконечной, а число звезд в ней беспредельно велико, все небо должно бы выглядеть ослепительно ярким, и гравитационный, суть которого в том, что если в беспредельном пространстве плотность вещества не равна нулю, то сила тяготения, действующая на любое тело, должна быть бесконечно велика. Вселенная конечна и имеет свои размеры. Размеры ее ограничены кривизной светового луча.

Ignorant: А что это означает?

Doctor: Если помнишь, мы говорили о том, что свет имеет свойство притягиваться гравитационными полями, подобно материи. Так вот вся масса вещества Вселенной и притягивает свет. То есть: если пустить в пространство бесконечный световой луч, то когда-нибудь, через количество времени, которое и представить себе нельзя – он обогнет всю Вселенную, замкнув ее в орбитальное кольцо. Размеры этого кольца и есть размеры Вселенной. Луч будет идеально прям. Но одновременно замкнется.

Ignorant: Я кажется понимаю. Это как кругосветное путешествие: идешь на Запад, огибаешь планету и возвращаешься с Востока. А идешь вроде по прямой.

Doctor: Совершенно верно. И за пределы этой своей Вселенной мы выскочить не можем. Мы этих пределов и ощутить не можем. Все наше – здесь, «внутри». В какую бы сторону не шел, пусть бесконечно долго, – а все равно ты здесь, кроме этого Мира для тебя ничего нет.

Четыре типа космологических моделей

1. Вселенная бесконечна во времени, но ограничена в пространстве. На протяжении своей временной бесконечности она либо остается пространственно неизменной, либо расширяется (модель Эйнштейна).

2. Вселенная конечна во времени. В своем начале она сжата в точку. Затем, после первичного взрыва («Большой Взрыв»), она постоянно и необратимо расширяется.

3. Вселенная некогда была точкой, взорвавшейся в момент «Большого Взрыва», но впоследствии, когда ее расширение достигнет определенного максимума, она начнет снова сжиматься.

4. Вселенная первоначально была бесконечно расширенной, а ее плотность материи была бесконечно малой; постепенно сжимаясь, она достигла максимальной материальной плотности, и вновь стала расширяться до бесконечности.^[31]

Doctor:Со всеми четырьмя космологическими моделями связана проблема универсального космического времени. Это фактически следует уже из самого космологического принципа.

Ignorant: Каким образом?

Doctor:Смотри, если геометрические отношения в мире постепенно изменяются одинаково во всех направлениях для любого наблюдателя, то это значит, что они изменяются в одно и то же время. Однако такая единовременность, универсальное космическое время, возможно только для избранных наблюдателей, то есть для тех, кто не движется (ускоренно или с замедлением) по отношению к среднему распределению плотности окружающей их материи – значит, для наблюдателей, которые движутся вместе с космическим субстратом. Здесь фундаментальный релятивистский принцип эквивалентности всех систем отсчета утрачивает значение и смысл.

Ignorant:В таком случае возникает вопрос: имеем ли мы право говорить об универсальном космическом времени, которое связано только с некоторыми системами отсчета?

Doctor: Здесь возможны два подхода: один предполагает утверждение универсального космического времени, другой – отрицание последнего. Например, в первой модели фигурирует бесконечное время, в котором существует вселенная. По отношению к нему возможны две позиции: бесконечное время a priori возможно, либо a priori невозможно.

Иммануил Кант: Бесконечность времени невозможна по логическим основаниям. Если мир не имеет начала во времени, то до всякого данного момента уже прошел бесконечный ряд следующих один за другим состояний мира. Но это заключает в себе противоречие, ибо бесконечность не может быть закончена каким-то моментом, настоящим, стало быть, бесконечный прошедший мировой ряд невозможен.^[32]

Курт Хюбнер: Однако при этом вы упускаете из виду, что противоречие возникает только потому, что в своих рассуждениях вы исходите из особого понимания «существования целого». Согласно этому пониманию «данное целое» можно представить не иначе как только «синтез частей». Но совершенный синтез такого рода вступает в противоречие с бесконечностью целого.

Иммануил Кант: Именно.

Георг Кантор:Но в таком случае доказательство тезиса вашей первой антиномии вовсе не является логическим, скорее, оно носит философский (онтологический) характер. Видите ли, бесконечность целого мыслится вами независимо от того, известна ли процедура, позволяющая пронумеровать каждую часть этого целого.

Иммануил Кант: Но такая процедура невозможна, как невозможна «завершенная бесконечность». Если в математике принять бесконечные завершенные множества, то четных чисел должно быть столько же, сколько четных и нечетных вместе. Всякому четному числу можно сопоставить целое число, равное половине его величины, таким образом налицо взаимно однозначное соответствие между элементами того и другого множества.

Ignorant: А можно объяснить это на каком-нибудь примере?

Doctor: Представь себе, что ты работаешь в гардеробе театра. Пришедшие на спектакль зрители сдали тебе свои пальто и получили от тебя номерки. Ясно, что каждому сданному пальто соответствует свой номерок. Не может быть, чтобы количество пальто и номерков не совпадало. В математике совокупность предметов, объединяемых по некоторому признаку, называют множеством.

Ignorant: Понятно. В данном случае мы имеем два множества: пальто и номерков.

Doctor: Когда каждому элементу одного множества можно поставить в соответствие один и только один элемент другого множества, мы говорим о том, что эти два множества равномощны. Если же мы не на все пальто выдавали номерки, то, разумеется, равномощности двух множеств не получится: одно из них (в данном случае множество пальто) будет «мощнее» другого (множества номерков). Одно множество может быть частью другого. Так, например, множество всех мужчин данного города является частью множества всех его жителей.

Ignorant: Это мне понятно. Когда мы имеем дело с конечными множествами, всегда легко установить отношения между множествами: являются ли они равномощными или неравномощными или же одно из них является частью другого. Но ведь разговор-то идет о бесконечных множествах.

Doctor: Вот здесь то и начинаются противоречия. Представьте себе множество всех натуральных чисел: 1,2,3,4,5,6,7,8,... Ясно, что это множество бесконечно. А теперь представьте себе множество всех четных чисел: 2,4,6,8,... Ясно, что и это множество тоже бесконечно. Не менее ясно и то, что четные числа составляют лишь часть всех натуральных: ведь четным является не всякое натуральное число, наряду с четными существуют и нечетные натуральные числа. Если одно множество составляет часть другого, разумеется, оно уступает по мощности тому множеству, в которое оно входит. Значит, мощность всех четных чисел гораздо меньше мощности всех натуральных чисел. Но теперь давайте проделаем такую процедуру. Сопоставим каждый элемент множества всех четных чисел с каждым элементом всех натуральных чисел. Иными словами, поставим в соответствие числа 2 и 1, 4 и 2, 6 и 3, 8 и 4, 10 и 5 и т. д. Ясно, что каждому элементу одного из этих множеств мы можем поставить в соответствие один и только один элемент другого. Значит, два множества равномощны. Но ведь этого же не может быть, поскольку одно из них только часть другого! Мы пришли к парадоксу. При действиях с бесконечными множествами такого рода парадоксов возникает немало.^[33]

Георг Кантор:Я вас прекрасно понимаю, коллеги, однако все, что требуется – это принципиальная возможность осуществления такой процедуры по отношению к каждой отдельной части; при этом не обязательно, чтобы были представлены все эти части. Мне удалось установить существование иерархии бесконечностей, каждая из которых «больше» предшествующей. Поэтому нет противоречия том, что бесконечное целое имеет конечный, завершающий элемент.

Иммануил Кант:Однако как тогда быть с такими числами, как π и √2, которые не являются рациональными.

Георг Кантор: Рациональное число, как известно, – это такое число, которое можно выразить в виде частного двух целых чисел. Так как правомерность рациональных чисел никогда не вызывала сомнений, можно предположить, что всякое иррациональное число может быть представлено бесконечной последовательностью рациональных чисел. Например, число √2 можно представить бесконечной последовательностью рациональных чисел 1; 1,4; 1,41; ... . В соответствии с этим все иррациональные числа можно понимать как геометрические точки числовой прямой, т.е. так же как и рациональные числа.^[34]

Ignorant: Если честно, то я ничего не понимаю…

Курт Хюбнер: На самом деле все просто. Кант говорит о целом с точки зрения объема этого понятия, а Кантор – с точки зрения его содержания. Нельзя считать, что логически невозможно дать содержательное (квантитативное) определение понятия целого.

Doctor: Что касается второй космологической модели, следует учитывать, что конечное время бытия вселенной физически неопределимо по отношению ко всему времени как таковому. Поэтому физике было бы нечего сказать о начале мира, так как это не эмпирический вопрос; ответ на него зависит от наших нормативных требований к физической теории, то есть от того, каких результатов мы ожидаем от нее. Разумеется, наши требования и ожидания, в свою очередь, зависят от того, вправе ли мы рассматривать природу как некую совокупность взаимосвязей, которые могут быть исчерпывающим образом объяснены физикой.

Ignorant: Однако меня интересует другой вопрос, связанный со второй космологической моделью, который относится к понятию конечного универсального космического времени: является ли такое время возможным?

Иммануил Кант: Если мир имеет начало во времени, то должно было существовать время, когда мира не было, то есть «пустое время». Но «в пустом» времени невозможно возникновение какой бы то ни было вещи, так как ни одна часть такого времени в сравнении с другой частью не заключает в себе условия существования, отличного от условия несуществования; т.е. я имею в виду, что в пустом времени никакая его предшествующая более ранняя часть не может отличаться от последующей.

Августин Блаженный: Однако, как я уже говорил, из допущения о начале мира до определенного момента времени не следует, что мир имеет начало во времени. Это означает, что мир начинает существовать вместе со временем.

Иммануил Кант:Но если принять ваше положение, то начало мира было бы событием, не имеющим никакого предшествования, и, следовательно, «объективно» невозможным, поскольку «объективность» событий требует их упорядоченности в некую непрерывную каузальную взаимосвязь.

Doctor:Получается, что согласиться с этим возражением или отвергнуть его – значит, решить проблему: придаем ли мы универсальный и всеобъемлющий характер принципу причинности или нет. Этот вопрос мы, кажется, уже обсуждали.

Ignorant: Давайте тогда рассмотрим проблему пространственной бесконечности, предполагаемой различными космологическими моделями.

Иммануил Кант: Подобно тому, как я рассуждал в связи с проблемой конечности времени, и здесь я утверждаю, что конечность мира связана с допущением пустого пространства, в котором он должен был бы находиться; однако ограничение мира пустым пространством есть ничто.

Ignorant: Однако с точки зрения современной науки это рассуждение теряет силу, поскольку конечный мир, согласно теории относительности, не должен быть помещен в некое окружающее его бесконечное неискривленное пространство.

Курт Хюбнер:Тем не менее, было бы несправедливо опровергать Канта на том основании, что единственной известной ему геометрией была геометрия Евклида. Ведь остается еще открытым вопрос о том, является ли евклидова геометрия онтологически предпочтительной по отношению к другим геометриям, иначе говоря, имеет ли она всеобщее универсальное значение, сообщающее ей определенное преимущество по сравнению с другими геометриями; и этот вопрос не разрешается раз и навсегда ни доказательством существования не-евклидовых геометрий, ни теорией относительности.

Doctor: Действительно, ряд ученых и сегодня утверждают, что все не-евклидовы геометрии суть чисто математические, фиктивные творения разума, не имеющие ничего общего с реальным пространством мира. Кто-то обосновывает такое мнение ссылками на интуицию, кто-то – на определенную теорию измерения. Можно спорить с этими теориями, но нельзя отвергать их по причинам уже упомянутым, ссылаясь на эмпирические успехи теории относительности.

Ignorant:Суть третьей космологической модели, как мне кажется, выводит нас на вопрос: является ли указанное изменение – от расширения до сжатия – циклическим колебанием?

Фридрих Ницше: Вот послушайте. В августе 1881 во время пути из швейцарской деревушки Сильс-Мариа в Сильвапланд, когда я присел отдохнуть у пирамидальной скалы, меня озарила мысль, появление которой я предчувствовал последние несколько дней, и которую я характеризую как высшую формулу утверждения, которая вообще может быть достигнута. Время в его бесконечном течении, в определенные периоды, должно с неизбежностью повторять одинаковое положение вещей. В этот самый момент возможно повторение всякого явления; через бесконечное, неограниченное, непредвидимое количество лет человек, во всем похожий на меня, сидя также, в тени скалы, найдет ту же мысль, которая будет являться ему бесчисленное количество раз. Конечно, это исключает всякую надежду на небесную жизнь и какое-либо утешение, однако, несмотря на всю ее безжалостность, эта идея в то же время облагораживает и одухотворяет каждую минуту жизни, придавая непреходящий характер любому ее мгновению, непреходящему в силу его Вечного возвращения. Пусть все беспрерывно возвращается. Это есть высшая степень сближения между будущим и существующим миром, в этом вечном возвращении – высшая точка мышления!^[35]

Ignorant: Но если ход времени определяется последовательностью состояний универсума, то возвращение к одному и тому же состоянию означало бы возвращение к той же самой временной точке. Но тогда не было бы абсолютно никакой возможности, чтобы отличить некое раннее состояние от такого же позднейшего состояния. В этом смысле вообще нельзя говорить о возвращении, если эти состояния совершенно тождественны.

Doctor: Однако понятие вечного возвращения к одному и тому же могло бы быть спасено, если ввести абсолютное время, независимое от состояний универсума; но поскольку релятивистская космология не допускает такого времени, этот «путь спасения» отрезан.

Курт Хюбнер: Однако колебательный цикл, предполагаемый третьей космологической моделью, вовсе не обязательно должен пониматься как возвращение к абсолютно тождественному состоянию; это можно понимать и как возвращение к чему-то подобному. Тогда колебательный цикл можно рассматривать как функцию универсального космического времени избранных наблюдателей и, следовательно, одинаковые состояния существовали бы только для данных наблюдателей.

Doctor: В принципе, допустимо и симметричное построение: вселенная вначале была плотно сжата в небольшую сферу, а после окончания периода великого расширения снова вернется в это состояние.

Ignorant: Но если принять эту модель, то нужно дать ответ на два принципиальных вопроса: возможно ли первое событие и возможно ли последнее событие?

Doctor: Да уж, однако и то, и другое трудно связать с каузальной взаимозависимостью.

Ignorant: Тогда давайте, наконец, обратимся к четвертой космологической модели. Она предполагает бесконечное пустое пространство как в начале, так и в конце вселенной.

Иммануил Кант: Я отвергаю пустое пространство, как и пустое время, по той простой причине, что ни то, ни другое не соответствует нашей интуиции. Никогда нельзя себе представить отсутствие пространства, хотя нетрудно представить себе отсутствие предметов в нем.^[36] Что касается времени, то когда мы имеем дело с явлениями вообще, мы не можем устранить само время, хотя явления прекрасно можно отделить от времени.^[37]

Ignorant: Но в таком случае, может быть весь мир является только идеей?

Иммануил Кант: Так и есть. Мир есть лишь идея разума.

Ignorant: Как вы это обоснуете?

Иммануил Кант: Во-первых, мир либо имеет начало во времени и ограничен в пространстве, либо он бесконечен и во времени, и в пространстве;^[38] во-вторых, логически ложно, что мир бесконечен; онтологически ложно, что мир конечен; в-третьих, поскольку в первом предложении оба члена дизъюнкции ложны, следовательно, нельзя выдвинуть никакого истинного суждения о мире; поэтому мир – это только идея, то есть этому понятию не соответствует никакой реальности «самой-по-себе»; это доказано имеющей необходимый характер диалектикой разума.

Doctor: Однако, уважаемый профессор, такая диалектика имела бы место только в том случае, если в основу данного рассуждения ложится априорная философия пространства-времени Ньютона. Если же за основу взять релятивистскую космологию, то не получается дизъюнкция, фигурирующая в первой посылке вашего умозаключения. Нами было также показано, что четыре космологические модели не могут быть опровергнуты логически, их можно оспаривать только на философских основаниях, что, однако, не исключает их эмпирической проверки. И, наконец, вряд ли в наше время кто-либо возьмет на себя смелость утверждать, что ньютонианская физика является необходимым следствием устройства человеческого разума.

Курт Хюбнер: Тем не менее, несмотря на то, что кантова диалектика терпит крах, пример релятивистской космологии показывает, что и сегодня мы должны рассматривать мир как некую идею. Но не потому, что все космологические модели необходимо ложны, а потому, что всякая такая модель – это только априорная конструкция, содержание которой не может иметь достаточного эмпирического обоснования. Такие конструкции сами по себе не истинны и не ложны; они могут лишь сопоставляться с предыдущими или последующими построениями в той мере, в какой сопоставимы исторические ситуации, в которых они возникают. Естествознание не обладает гарантией бессмертия. Ничто в нем не имеет абсолютной и постоянной ценности.

Ignorant: Получается, что конкретная космологическая теория не истинна и не ложна: как всякая другая научная теория, она является только инструментом нашего понимания?

Курт Хюбнер: Тем не менее при указанных ограничениях эти конструкции имеют эмпирические, а также априорно-исторические основания и оправдания. Выступая как идеи, они поэтому являются частью того мира, в котором мы живем, который мы застаем исторически наличествующим в некий конкретный момент, частью нашего самопознания в этом мире. Следовательно, идея мира – это часть нашей реальности.

Ignorant: В таком случае, такая реальность есть только тень, отбрасываемая нами.

Курт Хюбнер: Но все же – это наша тень, через которую нам не перескочить. И, в конце концов, чем мы были бы без тени? Разве что призраками.^[39]

Doctor: Получается, что для подлинного бытия границы между материальным и идеальным, актуальным и потенциальным несущественны. На этом уровне бытие выступает как мир чистых форм, идей, возможностей.

Ignorant: Что это значит?

Doctor: Например, когда ты говоришь: «Мне пришла в голову идея», о чем идет речь? Что конкретно пришло тебе в голову?

Ignorant: Видимо, какая-то мысль.

Doctor: О чем эта мысль?

Ignorant: Да о чем угодно. Большей частью ко мне в голову приходят мысли о чем-то конкретном, предметном.

Doctor: Но вот тебе в голову приходит такая мысль: «1+1=2». С какой конкретной предметностью это может быть связано?

Ignorant: С любой.

Doctor: Совершенно верно, ведь идея числа универсальна и может выражать гораздо большую, чем любая предметность, упорядоченность мира. Например, есть яблоко, кирпич, человек, дом, Солнце и т.д. Эти объекты такие разные, но их можно упорядочить благодаря универсальной идее числа, сказав «один». Есть ноги, руки, глаза, уши, полушария и т.д.

Ignorant: Данные объекты можно упорядочить посредством числа «два».

Doctor: Получается, что для повседневной жизни абстрактные числовые идеи нам необходимы так же как вполне конкретные руки, ноги, но эта необходимость иного рода. Это необходимость воспринимать мир как нечто упорядоченное, согласованное, соотносимое между собой во времени и пространстве. Идея числа, таким образом, выступает неким символом структурных связей бытия.

Пифагор Самосский: Я же утверждаю, что идея числа является основой гармонии бытия. Бог – это единство, а мир – это множество, состоящее из противоположностей. Гармония – это то, что приводит противоположности к единству и рождает космос (порядок) из хаоса (беспорядка). Поэтому божественная гармония заключается в числовых отношениях. Вещи суть отражения чисел, их подлинная природа заключается в их математической структуре.^[40]

Ignorant: Выходит, что число можно рассматривать как некий «первоэлемент», содержащий в себе свойства и физического, и психического, и материального и идеального?

Doctor: Можно сказать и так. Например, пифагорейцы учение о числах распространили на самые различные сферы бытия. В математике они добивались систематизации и разрабатывали аксиомы. Теорема Пифагора ведет к открытию иррациональных пропорций. Они развивали картину космоса, в которой светила по круговым орбитам, разделенным определенными интервалами, движутся вокруг неподвижного центра. На идее гармонии стоится и их этика, причем пифагорейцы даже добродетели отождествляли с определенными числами.

Doctor: Идея (эйдос) – это философский термин, с помощью которого обозначается сущность предметов, явлений и процессов окружающего мира.Дословный перевод термина – «то, что видно», однако видно незримо в буквальном физическом смысле, видно умом, а не глазами. Идеи есть объекты ума. Наиболее полное развитие данный термин получил в учении древнегреческого философа Платона и был уточнен и дополнен Аристотелем. Идеи, по Платону, суть прообразы реальности, по которым сформированы предметы видимого мира.

Ignorant: Что это значит, поясни.

Doctor: Например, из того, что, несмотря на различный внешний вид насекомого, рыбы и лошади, мы признаем всех этих отдельных тварей животными, можно заключить, что существует один общий прообраз – «животное», общий для всех животных и определяющий их сущностную форму. Такова идея животного, благодаря которой самые различные организмы только и являются животными.

Ignorant: Ты хочешь сказать, что идея (или универсалия) «животности» является первичной по отношению к ее материальным воплощениям?

Doctor: Именно так.

Платон Афинский: Мир вещественного подчинен миру идей. Он имеет свое бытие лишь по причинности (метексис) и по подражанию (мимесис) миру идей, наделенному собственным бытием. Идеи совершенны; не воспринимаются чувственно; более реальны, нежели чувственно воспринимаемые вещи; вечны и неизменны.

Ignorant: Как же мы постигаем идею?

Doctor: Идея вещи находит адекватное выражение в общем понятии.

Ignorant: Действительно, ведь если в существовании чего-либо мы сомневаемся, мы так и говорим: «Без понятия».

Doctor: Интересное наблюдение.

Платон Афинский: Идея вещи – это не просто количество ее составных частей, это качество вещи, ее неповторимая цельность. Эта цельность является закономи пределомдля всех составных частей вещи.

Ignorant: Что это значит?

Аристотель Стагирит: Позвольте мне пояснить. Как составные части сами по себе не имеют смысла без цельности, определенной «формы» вещи, так и просто «пустая форма» без материала (составных частей) тоже не дает нам вещь. Неразрывная связь содержания и формы является законом любой вещи.

Платон Афинский: Я не могу с этим согласиться. Материальный мир – это только иллюзия нашего воображения. Между идеей и материей лежит непреодолимая пропасть. Не видеть этого различия, это все равно, что не видеть различия между человеком и его тенью.

Аристотель Стагирит: При всем уважении к тебе, хочу заметить, что самостоятельное существование идей лишь неоправданно удваивает мир, поэтому идеи (формы) относятся к вещам как их причины и основы. Сущность вещей в них самих. В предметах материя и форма встречаются только вместе: чистую материю найти так же невозможно, как и чистую форму. Все дело в их синтезе в процессе становления. В материи сущность заложена лишь как возможность, а действительность она обретает благодаря форме.

Doctor: Таким образом, ты хочешь сказать, что сущности вещей не заключены в их трансцендентных идеях, но реализуются в постепенной проявленности этих вещей.

Аристотель Стагирит: Именно так. Это развертывание сущности я называю энтелехией (от telos – цель), т.е. всякое становление предполагает цель, а именно переход от возможного к действительному.

Ignorant: А по какой причине, в таком случае, происходит это становление?

Аристотель Стагирит: На самом деле причин несколько. Я выделяю четыре причины становления. Возьмем, например, строительство храма. Во-первых, это формальная причина (causa formalis) – предмет получает определенность благодаря идеальной форме (план, чертеж). Во-вторых, это целевая причина (causa finalis), дающая ответ на вопрос «зачем?» (для молитвы и жертвоприношений). В-третьих, это движущая причина (causa efficiens) – процесс воплощения, становления (храм возник по причине деятельности рабочих, строителей). И, в-четвертых, это материальная причина (causa materialis) – предмет состоит из материи (камень, дерево, песок).^[41]

Ignorant: Как по-твоему, все причины имеют равное значение?

Аристотель Стагирит: Конечно нет. Последняя из причин – основа случайности и неупорядоченности предметного бытия, ибо материя «противится» оформлению. Форма определяет сущность, преодолевает сопротивление материи и является субстанцией. В результате этого сопротивления образуются предметы, содержащие несовершенные, искаженные, случайные и привходящие свойства – акциденции.

Ignorant: Понятно. А теперь ответьте мне, уважаемые, почему идея вещи есть «предел» ее составных частей?

Doctor: Сейчас сам поймешь. Представь себе ряд натуральных чисел. Можно ли найти число, которое стало бы пределом этого ряда?

Ignorant: Нет.

Doctor: Но что же все-таки можно рассматривать в качестве предела этого ряда?

Ignorant: Бесконечность.

Doctor: А точнее идею бесконечности. Ведь бесконечность как вещь или предмет, конечно же, не существует, но она мыслима как идея предела.

Алексей Лосев: Представим любые геометрические фигуры, например, те круги и шары, с которыми мы имеем дело в нашей повседневной практике. Мы знаем, что они никогда не отличаются абсолютной точностью. Окружность деревянного или железного круга может иметь на себе разного рода углубления, зазубрины, искривления. И если бы мы всерьез стали принимать во внимание все эти реальные и практически ощущаемые нами неправильности в построении окружности бесконечно разнообразных кругов, то ясно, что мы не смогли бы ни в каком случае построить научную геометрию круга. Только отвлекаясь от этих фактических неправильностей наблюдаемых нами реальных кругов и только начиная видеть, что в основе всех этих вещественно неправильных кругов лежит одно и то же идеальное представление о круге, или, так сказать, платоновская идея круга, мы можем приступить к построению геометрии как точной науки.

Doctor: Более того, мы и реальные-то неправильно построенные круги и шары только и можем мыслить и воспринимать при условии наличия в нашей мысли и в самой действительности именно этого идеального круга.

Алексей Лосев: Совершенно верно. Можно, конечно, упрекать Платона в том, что реальные шары он видит на земле, а идеальные и точно геометрические шары только на небе. Дело тут не в земле и не в небе. А дело в том, что все конечное требует признания бесконечности, все материальное требует признания идеального, все единичное управляется общим как своим законом, а всякий общий закон имеет смысл только тогда, когда существуют единичные вещи, которые он обобщает и осмысливает. Здесь – обычная картина платонизма. Мировоззрение можно иметь не платоническое и даже антиплатоническое, но научная методология, выдвигаемая Платоном, неопровержима.^[42]

Doctor: Хочу добавить по этому поводу. Например, все научные объекты (как эмпирические, так и теоретические) – это абстракции. Они обладают жестко фиксированным и ограниченным набором признаков в отличие от реальных объектов, которым присуще бесконечное число признаков. Например, материальную точку определяют как тело, лишенное размера, но сосредотачивающее в себе всю массу. Таких тел в природе нет. Они выступают как результат нашего мыслительного конструирования, когда мы абстрагируемся от несущественных (в том или ином отношении) связей и признаков предмета и строим идеальный объект, который выступает носителем только сущностных связей.

Ignorant: Спасибо, господа философы. Что такое «линия Платона» и «линия Аристотеля» в философии и в чем их значение для науки мне теперь понятно. Но мне также понятно, что если мы будем пытаться объяснять мир, прибегая к понятиям цели и конечной причины, как это делали Платон и Аристотель, то это объяснение неизбежно приведет нас к идее Бога. Но не считаете ли вы, господа философы, что это свидетельство определенного тупика в развитии знаний о мире?

Doctor: Имей в виду, когда мы спрашиваем почему происходит то или иное событие, мы подразумеваем одно из двух: либо «какой цели служит это событие», либо «какие более ранние обстоятельства послужили причиной этого события». Ответ на первый вопрос предполагает телеологическое объяснение (т.е. объяснение посредством конечной цели). Ответ на второй вопрос – механистическое объяснение (т.е. объяснение посредством первопричины). Действительно, опыт развития науки показывает, что механистический вопрос ведет к научному знанию, в то время как телеологический не ведет.

Ignorant: Например, древнегреческие материалисты, наподобие Демокрита, о котором мы говорили, ставят механистический вопрос и дают, естественно, механистический ответ. Но метафизику, на мой взгляд, больше интересует телеологический вопрос и, таким образом, это заводит науку в тупик.

Doctor: Не будем спешить с обобщениями, ведь относительно обоих вопросов существуют свои пределы, описание которых дал в свое время средневековый философ Фома Аквинский.

Ignorant: А что это за пределы?

Doctor: Аквинат приводит пять доказательств бытия Бога. Эти доказательства исходят из непосредственного опыта человека. Они основаны на запрете регресса (прогресса) в бесконечность (regressus (progressus) ininfinitum). Первый аргумент: «перводвигатель». Причину любого движения и изменения следует искать вовне. Можно выстроить цепочку «приводных механизмов», пределом которой будет сила, которая движет всем, но что является ее «приводом» будет для нас непостижимо. Эта сила – Бог. Второй аргумент: «первопричина» или космологический. У всякой вещи есть своя причина, ибо ничто не происходит из ничего…

Ignorant: А-а, понял… Значит, у нашего мира в целом тоже есть причина, которой может быть только Бог.

Doctor: Верно. Третий аргумент: «всеобщая необходимость». Всякое явление имеет место при определенных обстоятельствах. При этом, само явление может быть случайностью, но стечение обстоятельств – это необходимость, чтобы данная случайность произошла. Однако данное стечение обстоятельств тоже окажется случайностью по сравнению с другой необходимостью.

Ignorant: В итоге получается логическая цепочка, пределом которой является «необходимость всего» – Бог.

Doctor: Я вижу, ты уловил логику рассуждений Аквината. Четвертый аргумент: онтологический. Каждой вещи мы можем дать качественную характеристику. Эталоном для сравнения всегда будет являться некий предел качества, предел совершенства. Для существования чего-либо пределом качества является вечность и бесконечность. Эти атрибуты существования подходят только Богу. И, наконец, пятый аргумент: телеологический. Материя неизбежно стремится к превращению в хаос, и поэтому необходима внешняя нематериальная сила, которая удерживала бы ее от этого. Самый оптимальный, самый лучший, самый целесообразный исход всех событий, который мы называем всеобщей закономерностью (например, физический закон) есть следствие всеобщей предопределенности событий мира сознательной божественной волей.^[43]

Иммануил Кант: Однако хороши «доказательства»! На счет логики, вы, конечно, правы, но для доказательства чего-либо одной логики маловато, а потому на самом деле эти «доказательства» ровным счетом ничего не доказывают, потому что они совсем не опираются на непосредственный опыт человека.

Doctor: Да, действительно, с этим не поспоришь. Ведь метафизическое обоснование бытия опирается только на «принцип интеллигибельности» («Все, что возможно, доступно пониманию»).

Ignorant: А в чем суть этого принципа?

Doctor: В том, что порядок творения через посредство божественной идеи (causa exemplaris) к воплощению ее в вещи таков, что он позволяет обратный путь восхождения к идее через процессы абстрагирования. Логическое обоснование онтологического знания дается через анализ возможностей и пределов абстрагирующей деятельности ума. По сути, речь идет о восхождении от видовых понятий и определений к родовым, ведущим к высшей достижимой человеческим умом абстракции – понятию Бога.

Иммануил Кант: Но суть в том, что эти «доказательства» Фомы Аквинского никак не могут исходить из опыта, потому что в них ноуменальные (метафизические) объекты неоправданно «выдают себя» за феноменальные. Но существование Бога столь же недоказуемо, сколь и неопровержимо. Он является безупречным идеалом, пределом, понятием, завершающим и венчающим собой все человеческое познание. В конечном счете, в этом вопросе задачей разума не может быть умозрительное познание. Его смысл – только укрепление моральной веры. Я должен, следовательно, упразднить знание, чтобы расчистить место для веры.

Ignorant: Погодите-погодите. А какое тогда значение имеют метафизические объекты в нашем знании о мире? Если они ничего не говорят о бытии, а только характеризуют наше мышление, логику, тогда, получается, нам следует вообще отказаться от метафизики?!

Иммануил Кант: Давай по порядку. Высшие и конечные цели человеческой деятельности мыслятся в идеях разума. Понятно?

Ignorant: Понятно.

Иммануил Кант: Идея, задающая форму, в которую должно укладываться растущее in indefinitum (неопределенно далеко) знание, должна быть дана с самого начала, apriori, чтобы всякое приобретаемое знание и всякий поступок складывались в единое целое, в систему. Понятно?

Ignorant: Честно говоря, не очень…

Иммануил Кант: Ты пойми, что идея – это не «абстракция», не «объект», не «сфера реальности». Это нечто первоначальное, определяющее, властвующее и коренящееся в силах и способностях субъекта; это формы деятельности, полагающей цель и мыслящей некоторый «горизонт», постоянно отодвигающийся по мере расширения опыта. Способность первоначально усматривать всеобщее и видеть всякое особенное (вещь и поступок) в его свете – это, собственно, и есть «разум».

Ignorant: А что дает человеку эта способность?

Иммануил Кант: Как что? Все! Лишь благодаря этой способности человек может мыслить всякий предмет как «часть» некоторого всеобъемлющего целого, «мира», всякое знание – как элемент «системы», «науки», всякий поступок – как часть «жизни», имеющей «смысл». В идее разума полагается то, чему всегда подчинен весь опыт, научный и жизненный, но что «само» никогда не встречается и не может встретиться как какой-то определенный и конечный «предмет»: оно никогда не «дано», хотя всегда «задано» человеком самому себе; и все, что дано, дано благодаря «заданному» идеей.

Ignorant: Я кажется понял. Вы хотите сказать, что во мне изначально имеется некая способность воспринимать мир и конструировать его как единое целое в соответствии с какими-то предзаданными схематизмами. Но что я, по-вашему, свободный человек или какая-то кибернетическая машина?

Doctor: Почему кибернетическая? Природная. Но и не машина, а именно свободный разум.

Ignorant: Природный да еще и свободный разум? Что-то я ничего не пойму…

Иммануил Кант: Ты только вдумайся. Бездонная глубина звездного неба молчаливо свидетельствует о неисчерпаемости природы: в ней нет «первого» и «последнего»; абсолютное находится не вовне, а во мне самом, не в объекте, хотя бы и самом «высшем» и «запредельном», а в субъекте. Всегда «при нас» находятся «первые начала» бытия и знания. Поэтому метафизика должна интересоваться не объектами разума, число и многообразие которых бесконечно, а только самим разумом. Разум может и должен дать себе полный, исчерпывающий «отчет» в своих простых, первоначальных действиях. Именно так может быть построена онтология – как полное перечисление простых актов рассудка, которыми «схватывается» и строится объект опыта и сам опыт как единое связное целое объективных знаний.

Ignorant: Но скажите определенно, на основе какой способности человеческий разум приводит все в единое целое?

Иммануил Кант: Давай рассуждать. Всякое соединение предполагает наличие некоторого первоначального единства. Поэтому высшим принципом метафизики и онтологии, первым началом всякого бытия и знания является «первоначальное синтетическое единство апперцепции».

Ignorant: Что-что?

Doctor: То есть первоначальное единство самосознания, которое является основой опыта.

Иммануил Кант: Спасибо, коллега. Всякий акт эмпирического схватывания предмета и его «понимания» по сути дела «подводит» его под единство самосознания, включает в целое опыта и жизни, поэтому без единства апперцепции были бы невозможны ни один «объект», ни «природа» как их закономерная связь, ни наука.

Doctor: Вот именно этот принцип синтетического единства апперцепции может заменить прежние метафизические «первоначала» – архэ, материю, Единое, Бога и т.д. А источником этого является ответ на вопрос: что есть человек?

Иммануил Кант: Совершенно верно.

Пьер Тейяр де Шарден: Однако даже не нужно быть человеком, чтобы заметить, как предметы и силы располагаются «кружком» вокруг нас. Все животные воспринимают это так же, как мы сами. Но только человек занимает такое положение в природе, при котором это схождение линий является не просто видимым, а структурным.

Ignorant: А что это значит?

Пьер Тейяр де Шарден: Это значит, что в силу качества и биологических свойств мысли мы оказываемся в уникальной точке, в узле, господствующим над целым участком космоса, открытым в настоящее время для нашего опыта. Центр перспективы – человек, одновременно центр конструирования универсума.^[44]

Ignorant: То есть во всех ключевых вопросах восприятия и понимания мира мы обращаемся к нашему непосредственному жизненному опыту?

Doctor: Совершенно верно, но мы не можем обнаружить ничего значимого в каком-либо опыте иначе, как посредством рефлексии, т.е. способности сознания сосредоточиться на самом себе и овладеть самим собой как предметом, обладающим своей специфической устойчивостью и своим специфическим значением. Хотим мы того или нет, но рефлексия всегда будет «искажать» наш опыт. Вместо предметов, ценностей, целей, вспомогательных средств, мы рассматриваем тот субъективный опыт, в котором они «являются», т.е. всегда имеем дело с «явлениями» (феноменами).

Ignorant: Ну вот… Мне казалось, что хотя бы в чем-то мы уже достигли ясности, но опять возникла проблема. Неужели мир, который существует в нашем восприятии и мир, который существует сам по себе, не одно и то же?

Doctor: Давай разбираться. Исследованием сознания и его феноменов занимается такое направление современной философии как феноменология. Так вот одним из важных свойств, характеризующих сознание, которое установили феноменологи, является свойство интенциональности. Оно обозначает свойство психических феноменов (в отличие от физических) быть направленным на что-либо, т.е. всегда быть сознанием чего-то. Принцип интенциональности сознания говорит о том, что всякий акт сознания направлен на какой-то объект; при этом важно то, что объект, на который направлен тот или иной акт сознания сам является составной частью этого акта, не в качестве, конечно, физического, скажем объекта, а в качестве объекта интенционального.

Ignorant: Ну все. Теперь ты меня совсем запутал…

Doctor: На самом деле все просто. Например, если мы смотрим в окно и видим дерево, растущее во дворе, то составной частью этого акта сознания будет не только само наблюдение, но и содержание этого наблюдения, т.е. это дерево, как видимое нами. В этом качестве данное дерево будет не физическим, а лишь интенциональным объектом, лишь феноменом нашего сознания.

Ignorant: То есть ты хочешь сказать, что дерево, которое мы видим, существует только благодаря тому что мы на него смотрим, а также оно существует не само по себе, а только в качестве феномена нашего сознания? Прекрасно! Но я всегда считал и продолжаю считать, что оно существует само по себе как физический объект!

Doctor: Давай будем последовательными. Мы ведь сейчас говорим о свойствах нашего сознания, а не о наших убеждениях. Не будем подменять тему. Так вот, мы установили, что наше сознание как бы двуслойно: один слой – это сама направленность его актов, их интенция, а другой – это содержание данной направленности: объекты, на которые направлены акты сознания, т.е. чисто интенциональные объекты.

Ignorant: В таком случае, мы главным образом имеем дело с виртуальностью, а не с реальностью. Ведь виртуальные объекты даны нам в чувственном восприятии, но, тем не менее, это не материальные объекты.

Doctor: Виртуальность действительно оказывает огромное воздействие на жизнь человека и возможно постепенно она заменит собой весь материальный мир. Ты только представь, вдруг все, что мы считаем материальным – это уже виртуальность.

Ignorant: Опять тебя потянуло на научную фантастику. Уверяю тебя, док, все, что мы видим вокруг, – реальность.

Doctor: Но ты только представь возможность того, что на самом деле твоя жизнь проходит совершенно по другой схеме, чем тебе казалось. Тебе кажется, что материальные предметы окружающего мира оказывают воздействия на твои органы чувств и полученная в ходе этого воздействия информация поступает в твой головной мозг и обрабатывается в нем. Но если справедливо это допущение, то можно предположить и обратное. Допустим, некие неконтролируемые тобой воздействия на твой головной мозг создают в нем привычные для тебя образы реальности, которые передаются органам чувств. Разница в том, что воздействие идет не «извне», а «изнутри». Но при этом картина мира та же самая. Тогда твое физическое существование могло бы быть просто «мозгом-в-сосуде», к которому подключены сенсорные датчики. И то, что ты считал материальной реальностью, может просто быть виртуальностью твоего сознания, на которое воздействуют неведомые тебе импульсы.

Ignorant: Мне это кажется абсолютно невероятным. Как тебе такое вообще могло прийти в голову?! Зачем искать сложности там, где все банально просто? Достоверность и очевидность реального существования материального мира настолько несомненна, что не нуждается ни в каком дальнейшем обосновании.

Doctor: Однако «очевидность» – это, по сути, только твоя психологическая установка, но не рациональный, логический аргумент.

Ignorant: Хорошо. Если даже допустить, что в твоих словах есть доля правды, объясни, кому и для какой цели понадобилось совершать с нами такой бессмысленный эксперимент «мозг-в-сосуде»?

Doctor: В том то и дело, что это нам не известно.

Ignorant: В таком случае, твоя гипотеза о «мозге-в-сосуде» абсолютно бесперспективна, т.к. все останется на своих местах независимо от истинности или ложности этой гипотезы. Что толку говорить об объективности того, что не может быть представлено в качестве реального объекта.

Doctor: Друг мой, пойми одну простую вещь. Мы рассуждаем об этом не для того, чтобы продемонстрировать друг другу силу своих личных убеждений. Мы должны быть беспристрастны, только тогда нам может быть откроется истина. По сути, проблема истинности рассматривается нами в свете двух альтернативных подходов: реализма и антиреализма.

Ignorant: Что это значит?

Doctor: Спор между реалистами и антиреалистами идет на протяжении всей истории западной философии. Суть этого спора заключается в выяснении имеет ли познание дело с существующей независимо от него реальностью или же с продуктами собственной деятельности. Однако ни в одной философской концепции мы не найдем реализма или антиреализма в «чистом» виде, поскольку «чистый реализм» представляет собой весьма наивную позицию даже для здравого смысла, а «чистый антиреализм» ведет к полному агностицизму. Следовательно, речь может идти только о множестве разновидностей реализма, представленного или в «сильной», или в «слабой» форме.

Ignorant: Что означает это деление?

Doctor: «Сильные» реалисты признают существование материального или идеального миров самих по себе, для них характерна трактовка истины, основанная на принципе корреспонденции. Согласно теории отражения истинные знания должны соответствовать некой абсолютно независимой объективной реальности. «Слабые» реалисты ставят под сомнение возможность познания мира самого по себе. Познавая, субъект не выходит за границы мира опыта, мира феноменов сознания. В данном подходе мир в себе выносится за пределы рассмотрения. «Слабые» реалисты воздерживаются от любого суждения онтологического характера.

Герхард Фоллмер: Мне больше по душе понятие «гипотетический реализм». Его гипотетический характер заключается в том, что мы не можем получить надежного знания о мире. Реалистическая же черта заключается в утверждении как о существовании, так и о познаваемости мира, иначе не было бы самой науки.

Doctor: Какие разновидности реализма вы выделяете?

Герхард Фоллмер: Я выделяю четыре разновидности реализма. Наивный реализм (имеется реальный мир, он таков, каким мы его воспринимаем). Критический реализм (имеется реальный мир, но он не во всех чертах таков, каким он нам представляется). Строго критический реализм (имеется реальный мир, однако ни одна из его структур не является таковой, как она представляется). Гипотетический реализм (имеется реальный мир, он имеет определенные структуры, эти структуры частично познаваемы).^[45]

Doctor: Наивный реализм с полным основанием можно считать давно опровергнутым. Критический реализм наиболее полно выражают гносеологические концепции сенсуализма (например, Джона Локка), а также теория отражения (например, марксистско-ленинская философия). Строго критический реализм близок к антиреализму (агностицизму). Мы видим, что гипотетический реализм в отношении значимости своих высказываний «слабее», чем прочие виды реализма. Он предполагает, что все высказывания о мире имеют гипотетический характер.

Герхард Фоллмер: Однако этот принцип необходим и корректен с научной точки зрения, поскольку является хорошим ограничителем, препятствующим «соскальзыванию» науки в метафизику и психологизм. Первая гносеологическая проблема, которую преодолевает «гипотетический реализм» – это проблема соответствия. Как возможно соответствие знаний субъекта объекту? Как можно зафиксировать это соответствие? «Гипотетический реализм» просто «выносят за скобки» данные вопросы, поскольку это соответствие нельзя установить в принципе, любое высказывание о мире предполагает наличие субъекта, который не может быть сторонним наблюдателем. Наблюдатель не может выйти за пределы собственного сознания, форм восприятия и мышления, определенного социокультурного и языкового каркаса. Любая подобная попытка ведет в гносеологии к возврату к метафизике.

Doctor: В таком случае следует критически пересмотреть приверженность ученых-реалистов к эмпирическим методам исследования.

Хилари Патнем: Согласен с вами, коллега. Наблюдение, которое казалось бы непосредственно работает с эмпирической данностью, всегда является теоретически нагруженным. Восприятие представляет собой процесс интерпретации наблюдаемого с позиции усвоенных ранее знаний, намерений, культурных и ситуативных контекстов. В отличие от метафизического реализма с его «взглядом ниоткуда» и идеалом «безличностной» объективности, я выдвигаю свой теоретико-модельный аргумент, который показывает, что отношение соответствия (между языком и реальностью), действительно существует, однако данное отношение не является единственным в своем роде и инвариантным, возможны разные «соответствия», оправдывающие разные описания (картины) мира. Познание – не пассивное (как в зеркале) отражение независимой от познающего субъекта реальности, а активный процесс производства знания и закрепления убеждений.

Ignorant: Можете привести пример, иллюстрирующий ваш теоеретико-модельный аргумент?

Хилари Патнем: Например, высказывание «А есть причина В» и «А₁ есть причина В» могут быть вполне совместимы: сердечный приступ у пациента можно объяснить как нарушением предписаний врачей, так и высоким уровнем холестерина в крови. Мы выбираем тот или другой вариант объяснения, руководствуясь соображениями контекстуальной уместности и прагматической целесообразности.^[46]

Doctor: Таким образом, ваш концептуальный релятивизм не отрицает объективной реальности, но допускает возможность различных (когнитивно эквивалентных) концептуализаций – альтернативных картин реальности.

Хилари Патнем: Имеено так. Всякое описание «объективного мира» является, во первых, описанием мира (прагматический аргумент против метафизического реализма), а во-вторых, описанием мира (реалистический аргумент против антиреализма и агностицизма).

Уильям Джеймс: На мой взгляд, задаваться вопросом о том, что в нашем восприятии мира «дается» извне, а что «прибавляется» нами самими, так же бессмысленно, как пытаться решить, какая нога важнее для здоровой ходьбы – левая или правая. Зрение не дает нам прямого доступа к уже готовому миру, но «открывает» для нас объекты, которые частично структурируются и создаются самим механизмом зрения. Если мы примем радугу в представлении физика за радугу «в себе», то окажется, что у этой «физической» радуги нет никаких полосок: спектроскопический анализ фиксирует гладкое распределение частот. Красные, желтые, зеленые и синие полосы – особенность «перцептивной радуги», а не «радуги физика». И все же мы не считаем зрение несовершенным или «искажающим объективность» на том основании, что оно видит полосы; наоборот, дефектное зрение у того, кто не видит их.^[47]

Артур Эддингтон: Все просто, господа. От органов чувств передаются импульсы в мозг, но воспринимаем мы не сами импульсы, а результаты их переработки нашим «внутренним рассказчиком», нашим Я. То, что происходит внутри нашей головы, несколько напоминает редакцию газеты.

Ignorant: В каком это смысле?

Артур Эддингтон: Она связана с внешним миром нервами, играющими роль телеграфных проводов. Сообщения из внешнего мира идут в закодированном виде по этим проводам; целостный субстрат факта содержится в этих закодированных телеграммах. В редакции они должны быть раскодированы. «Человек с улицы», носитель обыденного сознания постоянно совершает ошибку того, кто вообразил бы, что телеграмма написана почерком отправителя.

Ignorant: А в чем причина этой ошибки?

Артур Эддингтон: Дело в том, что аппарат передачи информации извне имеет три роковые особенности. Во-первых, он способен передавать только ограниченную отрывочную информацию. Во-вторых, его каналы имеют ограниченную порогами восприятия и различения пропускную способность. И, наконец, в-третьих, он не способен передавать информацию в концептуальной форме, переодевая ее в специфические формы человеческой чувственности.^[48]

Doctor: Выходит, что там, где наука ушла особенно далеко в своем развитии, разум лишь получил от природы то, что им было заложено в природу.

Артур Эддингтон: Да, коллега. На берегах неизвестного мы обнаружили странный отпечаток. Чтобы объяснить его происхождение, мы выдвигали одну за другой остроумнейшие теории. Наконец, нам все же удалось восстановить происхождение отпечатка. Увы! Оказалось, что это наш собственный след.^[49]

Ignorant: Таким образом, если я правильно понял, не существует всеобщих, универсальных критериев, дающих возможность соотношения мышления самого по себе и реальности самой по себе. Эта позиция или наивная, или метафизическая.

Герхард Фоллмер: Конечно. «Гипотетический реализм» существенно расширяет традиционное понимание философского реализма и вообще традиционное представление о реальности. С точки зрения «гипотетического реализма» появляется возможность говорить не только о видимых объектах «мезомира» (мира средних размеров), но об объектах, которые не укладываются в диапазон сенсорной системы человека, бытие которых выявлено теоретически, т.е., по сути, их существование является гипотезой (атомы, электроны, кварки). Подобные теоретические конструкты давно приобрели в науке статус реальных объектов.

Джеймс Гибсон: Любой акт познания не является простой «ментальной репрезентацией», а выражает активный процесс извлечения информации об окружающем мире, соотносимой с потребностями познающего. Таким образом, субъект получает знания, которые с одной стороны соответствуют внешнему миру, а с другой – презентируют мир с точки зрения его особенностей, его потребностей и возможностей действия.

Doctor: Но если субъекты наделены своего рода свободой выделения предпочтительных познавательных областей, а их выбор обусловлен их потребностями и возможностями, то и картины реальности будут существенно отличаться.

Джеймс Гибсон: Конечно. Хотя таракан, кошка и человек живут в одном мире и воспринимают то, что действительно есть, а не то, что они «измыслили», они одновременно живут в разных мирах, ибо из всего многообразия существующих возможностей они выделяют только некоторые – важные для них (можно сказать, что их онтологические схемы восприятия различны).^[50]

Doctor: Познание с этой точки зрения – это не что-то, происходящее «внутри» познающего существа, а динамический процесс, в которой психика, тело познающего существа и реальный мир – это лишь три аспекта некой единой деятельности. Познание со всеми своими конструктами имеет дело с реальностью, но вместе с тем познающее существо «вырезает» из реальности именно то, что соотносимо с его деятельностью.

Ignorant: А как происходит этот процесс и в чем его специфика?

Doctor:Об этом наш следующий разговор.