Legal culture as an object of a scientific study: methodological approaches, structure, and evaluation criteria.

Gulyaikhin Vyacheslav Nikolaevich Doctor of Philosophy Department of the Theory of Law and the Human Rights, Volgograd Academy of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation 400089, Russia, Volgogradskaya oblast', g. Volgograd, ul. Istoricheskaya, 130 gulyaich@yandex.ru Other publications by this author

B теории правовой культуры существует немало дискуссионных вопросов и нерешенных проблем. К ним следует отнести, прежде всего, проблематику исследования природы, структуры и объективности оценки правовой культуры. Непроясненность многих ее аспектов не может не сказываться на развитии концепций социализации и воспитания человека как субъекта права.

Культурологами разработано множество теорий и методологических подходов, оказывающих самое непосредственное воздействие на продуктивность исследования феноменов правовой культуры. Но в значительной степени из-за влияния постмодернизма их методология отличается «невнятностью» основных постулатов, что негативно сказывается на решении уже теоретиками права научных проблем исследования этого столь значимого явления духовной жизни общества. Более того, среди правоведов наблюдается своего рода научный пессимизм по поводу концептуализации имеющихся знаний по данному вопросу.

В отечественной научной литературе можно выделить, как минимум, пять методологических подходов к определению природы правовой культуры, исходя из критерия включенности тех или иных компонентов в систему данного феномена правовой жизни общества и выделения среди них доминирующих составляющих.

Наиболее распространенным среди исследователей является ценностно-качественный подход. Его адепты (А.А. Алексеев, Р.А. Ромашов, А.П. Семитко, А.Г. Тищенко, Е.Г. Шукшина) придерживаются мнения, что основной ценностной установкой правовой культуры является обеспечение баланса сил и интересов сообщества, который стабилизирует общественные отношения и создает условия для их эволюции ^{[20, с. 7]}. К основным элементам правовой культуры они относят правосознание, юридическую науку, правовую деятельность, юридические акты и соответствующие материальные предметы. Слабость данного подхода проявляется в том, что ценностные критерии исследователями формулируются слишком расплывчато, и это не позволяет их использовать при практической оценке «качественного» состояния феноменов правовой культуры, например, связанных с процессом правового воспитания и обучения школьников или социальной адаптации несовершеннолетних правонарушителей. Тем не менее, сторонники этого подхода стремятся преодолеть «узость» методологии исследователей других концептуальных направлений толкования правовой культуры и попытаются дать этому ключевому понятию некую всеобъемлющую по своему содержанию дефиницию, которая охватывала бы все позитивные аспекты правовой жизни человека. Так, один из наиболее цитируемых отечественных авторов А.А. Алексеев дает следующее определение: «правовая культура – это общее состояние "юридических дел" в обществе, т.е. состояние законодательства, положения и работы суда, всех правоохранительных органов, правосознания всего населения страны, выражающее уровень развития права и правосознания, их место в жизни общества, усвоение правовых ценностей, их реализацию на практике, осуществление требования верховенства права» ^{[1, с. 51]}. Данная попытка дать «универсальное» определение оказалась логически некорректной. А.А. Алексеев определяет сущность правовой культуры через определение общего качественного состояния всех ее составляющих, в том числе и через правосознание, которое определяет опять же через качественный уровень правосознания: «общее состояние... правосознания всего населения страны, выражающее уровень развития права и правосознания...» (курсив В.Г.).

Сторонники второго методологического подхода (деятельностного) рассматривают правовую культуру, прежде всего, как результат и способ правовой деятельности. Так, Н.Л. Гранат и В.В. Панасюк отмечают, что «это не только результат, но и способ деятельности, и в этом смысле духовная правовая культура понимается как образ мышления, нормы и стандарты поведения, а применительно к личности выражается в ее менталитете» ^{[5, с. 3]}. Несмотря на продуктивность деятельностного подхода, тем не менее, он имеет свои ограничения, поскольку рассматривает деятельность с позиции некоего абстрактного индивида, и его сторонники так и не смогли дать каких-либо конструктивных и конкретных предложений (например, для решения актуальных проблем совершенствования юридического образования или правовой социализации молодых российских граждан).

В контексте третьего методологического подхода (социологического) отечественные исследователи (О.Ю. Казурова, А.К. Куликова) объясняют природу правовой культуры, исходя из методологических наработок социологической науки. Они рассматривают данный феномен на двух уровнях: во-первых, как характеристику уровня развития правовых явлений на определенном этапе развития общества, во-вторых, как качественную характеристику восприятия права и правового поведения отдельной личности ^{[11, с. 214]}. Основной проблемой здесь является создание для проведения исследования соответствующего категориально-инструментального аппарата. Использование количественных и качественных методов социологии требует ясных и четких дефиниций ключевых понятий.

Особенностью четвертого подхода является интерпретация правовой культуры, прежде всего, как синтез всей имеющейся «правовой информации (совокупности регулятивов, ценностей и знаний в области правовой действительности), которая накапливается, сохраняется и передается в обществе с помощью создаваемых людьми знаковых систем» (Е.В. Клейменова, К.А. Моралева) ^{[10, с. 50]}. Следует отметить, что данный информационно-семиотический подход отличается значительной узостью в оценке столь сложного и полисистемного феномена. Сводить правовую культуру лишь к совокупности правовой информации, накопленной людьми с помощью знаковой системы, означает оставлять за ее рамками ее духовную составляющую, которая является фундаментом любой культуры. Кроме того, многие регулятивы правового поведения остаются вне информационного поля, поскольку находятся в ментальном и бессознательном слое психики человека.

Правоведы В.И. Каминская и А.Р. Ратинов являются приверженцами пятого (системного) подхода. Под правовой культурой они понимают систему овеществленных и идеальных элементов, относящихся к как сфере действия права, так и к их отражению в сознании и поведении людей ^[8]. В структуре правовой культуры ими выделены такие крупные компоненты, как право, правоотношения, правосознание, правовое поведение, деятельность, правовые учреждения и институты. В контексте данного подхода является перспективным использование синергетической парадигмы.

Правовая культура является весьма сложным и изменчивым явлением общественной жизни человека. Определение учеными его сущностных свойств происходит в рамках конкретной методологии, в «прокрустово ложе» которой не укладываются все ее «живые» компоненты. Поэтому на современном уровне эволюции теории правовой культуры ученые занимают, как правило, прагматичную позицию и довольствуются «рабочей» дефиницией, используемой ими в рамках либо какого-то конкретного исследования, либо в контексте определенного методологического подхода. Поэтому основываясь на вышеизложенном и помня, что практически у всех дефиниций есть неизбежные недостатки, сформулируем собственное определение этого понятия. Под правовой культурой следует понимать духовную и материальную систему правовой жизни социума, детерминируемую общественно-экономическим строем, и оцениваемую исходя из достигнутого уровня развития правосознания, правовой деятельности, юридической техники и эволюции человека как субъекта права.

К основным компонентам правовой культуры как духовной и материальной системы можно отнести правосознание, правовую деятельность, юридическую технику и субъектов права. Каждый из данных компонентов, в свою очередь, имеет собственный состав и структуру. Данное структурное деление правовой культуры общества на четыре основные подсистемы достаточно условно: ведь в действительности не существует деятельности без сознания, субъекта – без деятельности и без сознания, а предметной юридической сферы – без духовного содержания.

Системообразующим компонентом правовой культуры является правосознание. Существуют различные его классификации. Еще И.А. Ильин дихотомически делил правосознание на нормальное и, соответственно, ненормальное. По его мнению, первое из них «есть прежде всего воля к цели права, а потому и воля к праву; а отсюда проистекает для него и необходимость знать право и необходимость жизненно осуществлять его, т.е. бороться за право. Только в этом целостном виде правосознание является нормальным правосознанием и становится благородной и непреклонной силой, питающейся жизнью духа и, в свою очередь, определяющей и воспитывающей его жизнь на земле» ^{[7, с. 81]}. Но чаще всего отечественные правоведы используют другие критерии и делят правосознание на обыденное, профессиональное и научное, а также на массовое, групповое и индивидуальное.

Можно выделить пять основных секторов в структуре правосознания человека ^[6]. В первый сектор правосознания входит совокупность перцептивных способностей человека и получаемая на их основе первичная информация о субъектах, объектах и процессах правовой реальности. Важную роль здесь играют индивидуальные алгоритмы восприятия явлений правового бытия и, складывающиеся на его основе, конкретные представления о собственном юридическом статусе, действующих легитимных нормах и феноменах правового бытия. Второй сектор правосознания составляют его логико-понятийные компоненты, с помощью которых происходит рационализация и формализация мыслительного процесса. В данный сегмент входят юридические категории, формы правового мышления и логических доказательств. Здесь основной целью и регулятивом выступает истина, познание которой происходит главным образом с помощью формально-логических приемов и методов. Третий сектор является ценностно-смысловой компонентой поля правового сознания. Основными регулятивами здесь выступают такие аксиоланты как справедливость, правда, гармония и гуманизм. В этот сектор входят духовно-правовые идеалы человека, создающие основу высшей мотивации его деятельности в сфере права, а также способности к их формированию и глубокому пониманию в виде интуиции и творческого воображения. Эмоционально-чувственная компонента поля правосознания – это его четвертый сектор, содержание которого составляют субъективно-психологические переживания личности, вызванные феноменами правового бытия. В данную компоненту входят, во-первых, правовые чувства – высший продукт эмоционального развития личности, имеющий причинно-обусловленную природу, определяемый во многом социально-историческими факторами и отличающийся устойчивостью эмоционального отношения человека к событиям правовой жизни (ненависть к преступнику, признательность правоохранительным органам, уважение к суду и т.д.); во-вторых, эмоции – непосредственные психические реакции субъекта на практически все явления права, оказывающие какое-либо воздействие на психическое состояние человека (страх перед уголовным наказанием, удовлетворение судебным приговором, радость, вызванная торжеством закона, и т.д.); в-третьих, сильные переживания, стрессы, аффекты, галлюцинации, т.е. психические состояния, практически не поддающиеся контролю со стороны «Я». Пятый сектор – это сфера правового бессознательного, в который входит совокупность содержаний, находящихся за акту­альным полем правосознания.

В «центре» правосознания находится психо-правовая самость человека («Я»). Ее важной характеристикой выступает способность человека строить отно­шения с другим субъектом, природным объектом и объек­тивированной социальной средой. Особое значение в процессе формирования отношений имеет правовая рефлексия, являющаяся основой и истоком осознания личностью своего правового статуса. «Я» есть психическая основа субъективного права личности, которое «в зависимости от стадии его реализации может выступать как право-поведение, право-требование, право-притязание и право-пользование» ^{[13, с. 84]}. Без «Я» не возможна реализация ни одной из этих стадий.

Важным элементом правовой культуры выступает правовая деятельность человека, которая имеет свои духовные и практические стороны. По мнению С.С. Алексеева, если юридическая практическая деятельность представляет собой правотворчество, правовое регулирование, применение и реализацию права, то теоретическая юридическая деятельность складывается из продуктивной (научной, творческой) и репродуктивной (деятельность обучающихся правовой теории) ее разновидностей ^[1].

Можно выделить четыре общих (но отличающихся) смысла, которые исследователи вкладывают в понятие правовой деятельности. Они понимают его как, во-первых, общий способ, отражающий отношения сообщества людей к условиям своей правовой жизни, т.е. технологию совместных рациональных действий по преобразованию правовой действительности; во-вторых, как процесс изменения человеком своего правового статуса, необходимый ему для защиты своих экзистенциальных интересов; в-третьих, трудовые усилия по решению актуальных проблем в сфере права с использованием профессиональных средств и методов, соответствующих конкретной юридической ситуации; в-четвертых, совокупность результатов действий личности или социальной группы, узаконенных государством и направленных на урегулирование и легитимизацию общественных отношений.

Во всех разновидностях правовой деятельности возможно возникновение дисфункций. В современном российском обществе отмечается рост правонарушений и нигилистических настроений ^{[15, с. 111]}. Порой возникает вопрос: дает ли это основания для выделения в структуре правовой культуры нигилизма как ее составляющ ей компоненты? Как известно, она является немаловажной (с негативной стороны) характеристикой правовой культуры общества. Ведь еще в конце XIX века среди русских правоведов бытовало определение преступления как нормальной реакции нормального человека на ненормальную общественную ситуацию. Думается, что ответ на этот вопрос имеет диалектический характер: если правовой нигилизм выполняет очищающую функцию, т.е. отрицает и сменяет исторически устаревшие общественно-правовые институты, то его можно считать важным и необходимым элементом правовой культуры общества; но если он отрицает естественные права и свободы человека, то его не следует относить к структуре правовой культуры.

Для объективного исследования правовой культуры обще­ства большое значение имеет оценка уровня правотворческой деятельности, от которого зависит развитие нормативно-правовых актов. Так, даже принятая 12 декабря 1993 г. Конституция РФ имеет несколько логических ошибок. Например, в 7-й главе «Судебная власть» есть статья 129, в которой регламентируется деятельность прокуратуры. Но прокуратура не относится к судебной ветви власти, и включение этой статьи в данную главу является логической ошибкой. Это привело к тому, что многие учащиеся повторяют эту ошибку авторов Конституции уже на экзаменах или зачетах. Другими словами, ошибки законодателей негативным образом сказываются на правовой культуре граждан.

Наряду с правотворчеством применение права является важнейшим фактором, существенно влияющим на формирование правовой культуры. Так, если в государстве процветает коррупция, то закрепленная в Законе воля народа будет значительно искажена или даже сведена на нет. Это происходит в авторитарных государствах в угоду корыстным интересам властвующей социальной группе. Здесь важным аспектом является правильное юридическое толкование юридических норм. Его адекватная трактовка позволяет пра­вильно осуществлять процесс реализации и применения права, под которым обычно понимают деятельность по претворению юридических норм в общественную жизнь и социальное поведение субъектов.

Об уровне правовой культуры любого социума можно судить на основании степени развития системы юридических текстов, в которых концентрируются прежде всего достижения юриспруденции, отражается социально-правовое положение граждан, выражается сущность и формы общественных отношений эволюции человека как субъекта права. По языку правовых актов можно дать объективную оценку некоторым общекультурным феноменам (например, письменности). Для оценки состояния правовой культуры большое значение имеет уровень развития юридической техники правовых актов, о котором можно судить на основании того, насколько выполняются такие требования, предъявляемые к форме нормативных правовых актов, как отсутствие противоречий в нормативном акте и во всей системе законодательства. Важна лаконичность, ясность, доступность и стиль юридического языка. Ведь, как видно из научных трудов историков, исследователи восстанавливают по дошедшим до нас памятникам права и иным правовым документам не только право вую жизнь прошедшей эпохи, но и особенности уклада хозяйственной жизни и общественных отношений, определяют особенности развития культуры в целом. Так, как свидетельствуют историки, в апреле 1649 г. был создан первый сводный полицейский закон («Наказ о Градском благочинии»), который предписывал дьяку И. Викуле и подьячему В. Поноду организовать в Москве регулярную полицейскую службу. Наказом определялось «ездить в своем объезде по всем улицам и по переулкам, в день и в ночь, в беспристани... решеточным и сторожам... по улицам и по переулкам в день и в ночь ходить и беречь накрепко, чтоб в улицах и переулках бою и грабежу и корчмы и табаку и инаго никахого воровства и блядни не было... беречь накрепко, чтоб воры нигде не зажгли, и огня на хоромы не накинули...» ^{[19, с. 118]}. Из приведенной цитаты «Наказа…» можно сделать вывод о том, что в то время была весьма напряженной криминальная обстановка в Москве.

При определении степени развития правовой культуры необходимо учитывать также и состояние индивидуальных правовых актов. В правовых документах происходит легитимное закрепление форм собственности, отражается факт наличия в руках той или иной социальной группы экономических ресурсов и политической власти, а также общественно-правовое положение человека в государстве. Отраженная в правовых документах система преступлений и практикуемые виды наказаний, а также используемые в первом и во втором случаях технические средства свидетельствуют не только о сложившейся правовой ситуации в обществе, но и об его цивилизационном уровне. Например, в прошлом нередко преследовалось в судебном порядке колдовство: в 1227 г. новгородцы сожгли четырех «волшебников» во дворе Ярослава; весной 1446 г. Иоанн Можайский всенародно сжег на костре за волшебство боярина Андрея Дмитриевича вместе с женой ^{[19, с. 98]}.

Совсем о другом уровне правовой культуры свидетельствует появление в отечественном уголовном законодательстве такого понятия, как наемничество. Российский правовед А.А. Потапов выделяет три основных трактовки этого понятия: обыденное, социологическое (криминологическое) и юридическое (легальное) ^{[18, с. 5]}. В обыденном понимании наемничество есть прохождение лицом военной службы за плату, т.е. по найму. Социологическое понятие наемничества подразумевает военную службу иностранца по найму. Юридическое толкование наемничества имеет два аспекта: его международно-правовой аспект закреплен в международно-правовых актах, а уголовно-правовой – в Уголовном кодексе РФ. Обыденное понимание наемничества, данное в некоторых энциклопедических изданиях, широко распространено среди лиц, не имеющих юридической подготовки. Так, военный энциклопедический словарь определяет наемничество как «способ комплектования вооруженных сил, основанный на привлечении на военную службу лиц по найму... Привлечение в вооруженных силах ряда капиталистических государств лиц по контрактам, по существу, является наемничеством» ^{[4, с. 128]}. У ряда кадровых военнослужащих есть мнение, что контрактная служба лиц рядового состава является наемничеством. Значительное числи граждан считают Французский иностранный легион наемническим формированием, а лиц, проходящих в нем службу, – наемниками. Имеются сведения, что чеченские боевики объявляли военнослужащих-контрактников наемниками и при взятии в плен расстреливали на месте. Обыденное понимание наемничества не соответствует его юридическому определению и, воспринятое правоприменителем, может негативно отразиться на качестве следственной работы и судебной практики по делам о преступлениях, предусмотренных статьей 359 УК РФ. Обыденное понимание наемничества, являясь выражением правосознания отдельных лиц и групп лиц, не учитывает юридических признаков наемничества, закрепленных в нормативно-правовых актах.

Как известно, существует два основных способа изложения норм в тексте юридического акта: абстрактный и казуистический. Казуистическим способом в основном изложен текст Русской Правды (краткая редакция): «Аще ли кто кого ударить батогом, любо жердью, любо пястью, или чашею, или рогом, или тылесиною, то 12 гривне...» ^{[22, с. 7]}. Соответствующее положение сформулировано уже на абстрактном уровне в 111-й статье УК РФ: «Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, опасного для жизни человека, или повлекшего за собой потерю зрения, речи, слуха или какого-либо органа, либо утрату органом его функций, или выразившегося в неизгладимом обезображении лица, а также причинение иного вреда здоровью, опасного для жизни или вызвавшего расстройство здоровья... наказываются лише­нием свободы на срок от двух до восьми лет». В УК РФ не перечисляются предметы, которыми нанесен физический и моральный ущерб, а в обобщенном виде формулируется «умышленное причинение тяжкого вреда здоровью». Как видно из при мера, абстрактный прием изложения свидетельствует о болом высоком уровне юридической техники. Но сохраняет свое значение и казуистический способ, который позволяет более четки регулировать правовые отношения.

Важным компонентом системы правовой культуры несомненно является, как об этом говорилось выше, ее носители – субъекты права. Их круг достаточно широк. Необходимо различать прежде всего правовую культуру всего населения, больших и малых социальных групп, и индивидов. Иногда в научной литературе говорят о правовом культуре государства. Следует отчасти согласиться с американским исследователем Е. Хёбелем, который пишет: «Каждое общество должно по необходимости отбирать лишь ограниченное число поведенческих моделей, соответствующих его культуре, и оно должно безоговорочно и диктаторски отвергать возможность принятия своими членами тех линий поведения, которые не совместимы с отобранными ими линиями, равно как и многих других, только на одном том основании, что они другие» ^{[24, с. 12]}. Ведь живущие вместе люди должны иметь возможность предвидеть поведение других, живущих рядом с ними людей в типичных ситуациях. Если этого нет, жизнь людей без системы культурно-правовых ценностей превратится в хаос. Но и безоговорочно отвергать все новое нельзя, поскольку это грозит социальной стагнацией, которая ведет к общественно-правовой деградации.

С точки зрения некоторых иностранных наблюдателей, исторически сложившийся культурный код общественно-правового поведения русского человека имеет свои порочные черты. Так, по сведениям А. Карташева, арабский ученый Ибн Даста писал о наших предках еще до принятия Русью христианства, что «все руссы постоянно носят при себе пики, потому что они мало доверяют друг другу, и что коварство между ними дело самое обыкновенное; если кому удастся приобрести хоть малое имущество, как уже родной брат или товарищ начинает завидовать и домогаться, как бы убить его и ограбить» ^{[9, с. 245]}. В области же плотской нравственности царила в то время такая необузданная животная чувственность, такое феноменальное бесстыдство, о которых, по выражению летописца, нельзя «и глаголати» ^{[9, с. 245]}. А вот зарисовка негативных впечатлений от российского народа в берлинской революционной листовке 1848 г.: «...помните ли вы со времен освободительных войн наших друзей? Спросите своих отцов, дядей, тетушек и дедушек, как великолепно эти наши друзья умели воровать и грабить, мародерствовать и угонять. Помните ли вы еще казаков на низких лошадях с высокими седлами, увешанных котелками, чайниками, сковородками, утварью из серебра и золота? И эти казаки, башкиры, калмыки, татары и т.д. десятками тысяч горят скотским желанием вновь разграбить Германию и нашу едва рожденную свободу, нашу культуру, наше благосостояние, уничтожить, опустошить наши поля и кладовые, убить наших братьев, обесчестить наших матерей...» ^{[14, с. 285]}. В связи с не такими уж редкими негативными высказываниями в адрес нашего народа стоит привести одно замечательное наблюдение А. Шопенгауэра. «Нацио­нальному характеру, – полагает немецкий мыслитель, – так как он свидетельствует о массе, по справедливости, никогда нельзя приписать много хорошего. Напротив, человеческая ограниченность, извращенность и дрянность проявляются в каждой стране, только в другой форме, и это называется национальным характером. Получив отвращение к одному из них, мы хвалим другой, пока и с ним не случится того же. Каждая нация глумится над другою, и все правы» ^{[23, с. 185]}. Думается, что в 1813 году немцы весьма горячо приветствовали русские войска, когда те освобождали их от французской оккупации, не обращая при этом большого внимания на все неудобства, связанные с присутствием чужеземной армии. Но прошло более тридцати лет, сменилась эпоха, и немецкие бюргеры, имея на то некоторые основания, стали глумиться над бывшими своими освободителями.

Правовая культура, ее «самость» обусловлены в огромной мере особенностями социокультурных архетипов, задающих алгоритм общественной жизни нации. Понимание, знание, интуитивное чувствование и учет законодателем в своей деятельности культурных паттерн является необходимым и неизбежным условием успешного развития правовой системы общества. Если же культурные особенности игнорируются, то государство получит от граждан, ментально и духовно не приемлющих законотворческую деятельность, в лучшем случае, общественный «бойкот», который может проявляться в пассивной форме как инфантилизм и конформизм, а в худшем – уже в активной форме – как правовой нигилизм.

От особенностей социокультурных установок во многом зависит практическое поведение человека как гражданина и субъекта прав и свобод. Стиль правовой мысли, образ правового мышления и имманентно присущее им содержание обусловливают соответст­вующий стереотип правового поведения индивидов. Менталитет, будучи самобытныи продуктом духовно-психологического и культурно-исторического развития нации, задает модели правовых действий для субъектов. Он стимулирует совершение тех социально значимых поступков, которые удобны и привычны с точки зрения традиционных норм общественного поведения. При этом игнорируются или преследуются действия субъектов, не отвечающих содержанию, принятых в обществе социальных установок. Так, например, западный человек был потрясен до глубины души «расстрелом Белого дома» в сентябре 1993 года, но подавляющее большинство русских людей это трагическое событие оставило равнодушными. В силу менталитета западных людей, если подобное происходило бы в Германии, Англии или Франции, то конфликт между органами власти с точки зрения немецкого ученого-юриста развивался бы следующим образом. «Если возникает конфликт между разными государственными учреждениями, тогда надо обращаться к праву, право решит конфликт… если действительно неясно, что приказывает право, тогда надо обращаться в Конституционный суд. Применение силы разрешено только, если сторона не подчиняется праву (суду), и это трудно представить себе. Но допустим, что дело дошло до того, что был дан приказ применить силу, стрелять боевыми снарядами в дом, где находятся невооруженные люди… Сначала солдаты или младшие офицеры … возражали бы своему начальнику, что это запрещено законом. А если это не помогло бы и начальник настаивал на своем приказе, то они позвонили бы в близлежащую психиатрическую больницу и попросили бы послать скорую помощь, так как их начальник сошел с ума» ^{[21, с. 36]}. Такой общественно-правовой реакции от российских граждан на вооруженный внутриполитическое противостояние между разными государственными учреждениями ожидать не приходится.

Правовая культура является необходимым фактором социализации человека. Она ставит границы свободе его социального выбора и во многом определяет направленность духовного развития, тем самым оказывая го­раздо большее воздействие на действия субъекта, чем санкции государственной власти ^{[17, с. 170]}. Внутренние этические и правовые установки являются важными аутодетерминантами правовой социализации личности. Капитализм стимулировал процесс пересмотра общественных потребностей и символических ценностей. Современная масс-медийная потребительская культура не требует обсуждения фундаментальных правовых проблем цивилизационного развития и критического отношения к социальной действительности. Поэтому реклама и PR-кампании легко навязывают нам не только товары и услуги, но и определенный образ жизни. Стало модным быть юристом, финансистом или менеджером. Проблема заключается даже не в том, что все граждане не могут быть заняты престижной и модной трудовой деятельностью ^[3]. По настоящему тревожным является то, что наше мышление перестает быть рациональным и работает в неправильном направлении, вследствие чего происходит углубление отчуждения человека как от своего духовного потенциала, так и от своих естественных прав и свобод.

Перед исследователями феноменов правовой культуры давно назрел вопрос: возможно ли создание объективных критериев для определения уровня правовой культуры личности (или общества)? Однозначного ответа на этот вопрос не существует. Ведь критерии оценки можно сформулировать лишь в контексте определенного методологического подхода. Уже в рамках другой методологии будут созданы иные, возможно альтернативные, принципы и критерии оценки. В этом направлении интересные исследования проводятся российскими педагогами. Так, Н.Г. Левковская создала «идеальную» модель правовой культуры младшего школьника, в которой выделила три основные компоненты: когнитивную (ученик должен владеть определенным количеством юридической информацией), аксиологическую (ребенок должен иметь набор нравственно-правовых ценностей, соответствующий уровню его психосоциальной эволюции) и установочно-поведенческую (раскрывается через наличие складывающегося правового менталитета, установок и готовно­сти к правовомерному поведению) ^{[12, с. 6]}. Соответственно, исходя из оценки юридических знаний младшего школьника, его нравственно-правовых ценностей и установок педагогом определяется уровень его правовой культуры. Н.Г. Левковская выделила следующие уровни: «исходный, характеризующийся наличием базового правосознания, сформированного главным образом в семейном социокультурном пространстве в дошкольный период; ориентационный, выражающийся в свободном владении основами правовых знаний; адаптационный, проявляющийся в соответствии социальных установок ребенка нравственным и легитимным нормам, принятым в обществе» ^{[12, с. 7]}. Особое внимание при разработке модели правовой культуры школьника педагогом уделялось интеллектуальной, экзистенциальной, мотивационной, эмоционально-волевой и предметно-практической сферам. Положительным свойством методологического подхода Н.Г. Левковской является то, что процессу формирования правовой культуры личности придают управляемый характер. Ведь как агент правовой социализации, школа стоит на защите национально-государственных интересов, проводя соответствующим образом правовое воспитание детей.

Таким образом, правовая культура обладает возможностью не только закреплять сложившиеся в социуме отношения, но и создавать новые связи, к которым часто общество и выражающий его интересы законодатель сознательно стремятся. Ее системообразующей компонентой является правосознание. В правовой культуре присутствуют как пережитки прошлого, так и зачатки будущего. Успешно развивается именно то общество, которое не цепляется за отжившее, а используя все лучшее из прошлого, принимает инновационные решения, отвечая на исторические вызовы, благодаря чему и движется вперед по пути прогресса. Основным критерием оценки правовой культуры социума является его юридическая практика: насколько эффективно институт права, сложившийся под воздействием социокультурных доминант, способствует успеху общественного развития данного сообщества людей – «носителей» исторически сложившейся системы правовых архетипов.