Peasant society and the village soviets in the 1920s

Bezgin Vladimir Borisovich Doctor of History professor of the Department of History and Philosophy at Tambov State Technical University 392000, Russia, Tambov Region, Tambov, str. Sovetstkaya, 106 vladyka62@mail.ru Other publications by this author

Yudin Aleksei Nikolaevich PhD in History ayudin@mail.ru

Судьба крестьянской поземельной общины в России является одной из дискуссионных проблем современной отечественной историографии. Община как форма совместного пользования землей и самоуправления русского крестьянства складывалась веками. Ее функции были разнообразны и охватывали собой сферы крестьянской жизни от организации хозяйственной деятельности до регулирования поведения в быту. Община являлась тем общественным институтом, в котором крестьянство из поколения в поколение воспроизводило само себя. Процесс выработки и принятия решения происходил на сельском сходе, представлявшем собой чаще всего собрание домохозяев. Решение дел «всем миром» преследовало цель добиться более полного учета интересов общинников на основе идеала социальной справедливости. Внешней силе противостоял единый крестьянский мир, что увеличивало шансы на выживание.

Куда девалась община? Она устояла под натиском столыпинских реформ. 1917–1920 гг. – период, когда уравнительно-распределительные функции общины проявились максимально в ходе аграрной революции и раздела бывших частновладельческих земель. Тогда же общинная взаимопомощь оказалась незаменимой в условиях военно-коммунистической диктатуры. Историки сходятся на том, что в 1920-е гг. роль общины в хозяйственной и культурной жизни деревни также была высока. Сельские советы, являвшиеся по Конституции 1918 г. высшим органом власти на селе, реально оказались неспособны взять на себя задачи управления, и приоритет в принятии решений принадлежал сельскому сходу, который частично нес и административные функции.

Коллективизация сельского хозяйства подвела под историей общины черту. Видимое отсутствие предпосылок для этого привело исследователей к точке зрения, что советская власть «отменила» общину, которая была «отброшена за ненадобностью». Столетиями существовавший институт самовоспроизводства и самосохранения крестьянства оказался упразднен большевиками за какие-то 2 – 3 года.

Действительно, невозможно не отметить активизацию деятельности общины в эпоху «военного коммунизма». По итогам аграрной революции, по данным В.П. Данилова, в Тамбовской губернии земельная обеспеченность бедняцких хозяйств (стоимость средств производства до 200 р.) по сравнению с дореволюционным временем к 1924 г. возросла на 30 %, середняцких (стоимость средств производства от 201 до 800 р.) возросла на 12,8%, зажиточных (стоимость средств производства от 800 до 1400 р.) уменьшилась на 5%, кулацких (стоимость средств производства свыше 1400 р.) – уменьшилась на 45% ^{[1, с. 94]}. Деревня осереднячилась за счет уменьшения количества бедняцких и кулацких, в меньшей степени зажиточных хозяйств. Прежде всего, увеличилась земельная обеспеченность мелкопосевных крестьянских хозяйств.

Таблица 1

Обеспеченность землей крестьянских хозяйств Тамбовской губернии (в %)

Следует обратить внимание, что показатели группы хозяйств с посевом от 6 до 10 дес. к 1924 г. приблизились к цифрам 1917 г. после их заметного уменьшения в 1920 г. Процент бедняцких и кулацких хозяйств к 1924 г., по сравнению с дореволюционным временем, не был восстановлен, и динамики, указывающей на возвращение к показателям 1917 г., не наблюдалось.

Уравнительные нормы обычного права, послужившие алгоритмом для «черного передела» в отношениях землепользования, нашли свое продолжение в советском законодательстве, ибо и обычное право, и коммунистические законы приводили к похожим результатам. Тяга к справедливости и поравнению, наделение землей по трудовой норме, с одной стороны, и сдерживание развития крупных товарных хозяйств, ограничение аренды и поддержка из политических соображений бедноты с другой, объективно способствовали распространению уравнительного землепользования. Крестьянство поощрялось советской властью к сохранению общины, и уравнительные принципы наделения землей получали в советском законодательстве дополнительную подпитку.

В августе 1922 г. Тамбовским губкомом РКП (б) было произведено обследование крестьянских хозяйств губернии. У крестьян интересовались, каким образом они сами предпочли бы вести свое хозяйство. Нами были выявлены результаты обследования по Моршанскому, Спасскому и Борисоглебскому уездам. Беднота изъявила желание жить в общине, середняки – поселками, зажиточные и кулаки – хуторскими и отрубными хозяйствами. Были установлены причины разорения крестьян и перехода их в разряд бедноты. Прежде всего, к обнищанию приводили стихийные бедствия, а также потеря в хозяйстве рабочих рук, в связи с уходом в армию или инвалидностью. Выделялись типичные черты семьи бедняка: отсутствие скота, иногда в хозяйстве имелась лошадь, разваливающиеся постройки, частое голодание, малое количество посева, один комплект одежды и обуви на семью, сдача земли исполу, многодетность. В быту кулацкие хозяйства мало, чем отличались от бедняцких и середняцких. Как отмечал Моршанский уком РКП (б), богатей мог позволить себе в праздничные дни есть досыта хлеб. Зажиточный селянин при первой же возможности стремился расширить свое хозяйство, главным образом, путем аренды крестьянских надельных земель и земель государственного фонда. С увеличением находящейся в пользовании земли увеличивалась посевная площадь, возрастало поголовье скота, приобретался сельскохозяйственный инвентарь, менялась система полеводства, повышалась урожайность. Зажиточные крестьяне выражали желание получить устойчивые права на землю ^{[2, д. 1752, л. 76, 76 об., 77, 131, 133, 144]}.

Работники Моршанского укома РКП (б) последовательно обозначили стадии укрепления и роста крестьянского хозяйства. Источником его мощности являлось увеличение площади посева. Понятно желание бедняков жить в общине – уравнительные переделы земли по едокам позволяли малоимущим получить шанс выжить. С надеждой на прирезку надела связана и многодетность бедняцкой семьи. Крепкий домохозяин стремился выделиться из общины, избежать переделов, отбрасывающих его хозяйство к границам трудовой нормы.

В течение 1920-х гг. из уездов в губисполком и губком РКП (б) поступали сведения, что в селах губернии преобладают ежегодные переделы земель. Нормы Земельного Кодекса РСФСР, вступившего в действие с 1 декабря 1922 г., не соблюдались. Надельная земля не закреплялась в пользование за двором даже на один севооборот. Так, в июне 1923 г. в Питимской волости Моршанского уезда из трех сельских обществ только в одном земля была переделена на 9 лет. В остальных обществах по отдельности ежегодно переделялись яровая, озимая пашня, а также земля под пар. Крестьянами не соблюдался запрет Земельного Кодекса на передел усадеб. Они дробились вследствие семейных разделов, происходила бессистемная распашка лугов ^{[3, д. 424, л. 179]}.

Государство подтверждало законодательно в Земельном Кодексе право общины уравнивать и перераспределять средство производства – землю – между крестьянскими хозяйствами. Это была не просто уступка советской власти крестьянству и результат крестьянской войны против большевизма, в этом проявилось совпадение патриархальных крестьянских ценностей и установок новой политической элиты на неприятие частной собственности на средства производства. Задачи общины и государства в перераспределении и контроле над состоянием средств производства совпадали, и государство в Земельном Кодексе сумело адаптироваться к разверсточным механизмам общины. Уравнение, перераспределение земли и контроль над их результатами стали важнейшими точками соприкосновения в функциях общины и советского государственного аппарата.

После раздела частновладельческих земель, успешно проведенного крестьянством через передельный механизм общины, внутри сельского общества земельные отношения были крайне запутаны. В 1921 – 1922 гг. земельные отделы уисполкомов оказались перегружены спорными делами о семейно-имущественных разделах и об урегулировании споров внутриобщинного землепользования и землеустройства. Например, в земельный отдел Шацкого уисполкома с 1 декабря 1920 г. по 20 мая 1921 г. поступило 39 дел по семейно-имущественным разделам, 13 дел о спорных усадьбах и 3 дела о захвате земли и лугов. За указанное время в подотдел землеустройства поступило 680 жалоб крестьян о захвате огородов, садов и усадеб. Лебедянский уземотдел был вынужден циркулярно запретить разделы семей с малым числом душ и отвод новых усадеб в уезде ^{[4, д. 653, л. 212, 261, 274, 574 об., 548, 755 об., 841]}.

Земельный Кодекс, вступивший в действие с декабря 1922 г., передал разрешение спорных дел о разделе земельных угодий и имущества двора волостным земельным комиссиям. Споры о разделе имущества без земли разрешались народными судами. Усадебные участки уравнительным переделам, нарезкам, передвижкам без согласия их пользователей не подлежали. Садово-огородные участки изымались из переделов совсем. Наркомату земледелия предоставлялось право издавать обязательные постановления об ограничении дробимости хозяйств при разделах и устанавливать нормы недробимости хозяйств. Споры по семейным разделам разрешались земельными комиссиями, не зарегистрированные в волисполкоме разделы хозяйств считались недействительными ^{[5, с. 203–204, 226–228]}.

Земельный Кодекс оставлял право перераспределения земельных участков за общиной, но ограничивал возможности его применения. В Земельном Кодексе отсутствовало указание, что первой инстанцией при разрешении любых земельных споров является сход земельного общества. Сельский сход юридически в советском законодательстве вообще не существовал. Основанная на обычае практика регулирования вопросов землепользования в общине передавалась государству.

Видимо, слишком резкое изъятие части общинных функций в пользу начинающего становление бюрократического аппарата негативно отражалось на крестьянском землепользовании. Процесс огосударствления функций общины был смягчен. В Государственном архиве РФ была обнаружена «Инструкция о порядке участия сельских советов в разрешении земельных споров отдельных граждан», без указания на дату и ведомственную принадлежность инструкции. Исходя из контекста, принята она была в дополнение к Земельному Кодексу и исходила из наркомата земледелия. Согласно инструкции, если земельные комиссии затруднялись в решении дел, им предоставлялось право привлекать к участию в них сельские советы тех селений, граждан которых эти споры касаются. На сельсоветы возлагалась обязанность освещения подробностей дела, а также предоставления заключения, как «было бы справедливо [!] его разрешить». В тех случаях, «когда сельсовет, ввиду запутанности дела, находит нужным сам в него вступить, в целях правильного освещения на суде и возможности правильного его разрешения, он может это сделать и без требования земельной комиссии, предоставив ей свое заключение по делу или выслав своего представителя» [6 Л. 11, 12]. Очевидно желание найти компромисс и установить связь между общиной и государством, обычаем и законом, между законом и справедливостью.

Среди функций общины выделяют регулирование земельных и хозяйственных отношений, административную, судебную, функцию социальной защиты и др. Эти функции, т.е. конкретные действия, которые многократно воспроизводятся, закреплялись в правилах поведения группы людей или индивидов, иначе говоря, происходил процесс институализации. Функции общины выражались в качестве института сельского схода, а также в форме должностей сельского старосты, десятских, сотских, пожарных старост, сторожей, в форме избираемых сельским сходом временных комиссий и др., сообразно с местными условиями.

Что же общего в функциях общины? Они не касаются производства сельхозпродукции. Производительная единица – отдельное крестьянское хозяйство. Община регулировала не трудовую деятельность крестьянина, а необходимые для нее условия, включая сюда принудительные севообороты, порядок чередования культур, систему полеводства, сроки начала и окончания полевых работ и т. д. Отвлекаясь от конкретных сфер крестьянской жизни, будь то ведение хозяйства, взаимопомощь, или поведение в быту, функции общины: организация, уравнение, распределение и надзор. Они закреплялись и осуществлялись через институт сельского схода, а равно и должности общинного самоуправления.

В историографии вопрос о трансформации общины в 1920-е гг. есть вопрос поиска социального института, который ее заменил. Наша историография колхоз таковым не считает, аналогичное мнение сложилось относительно кооперации. На наш взгляд, проблема общины должна решаться исходя из ее функций и изменения форм их объективации.

Должности сотских и десятских после революции сохранились и не исчезли по мановению волшебной палочки социалистического законодательства. Причем они сохранялись и воспроизводились двояко: во-первых, спонтанно, в самой крестьянской среде; во-вторых, сотских и десятских активно привлекали к работе советские административные органы.

В делах архивных фондов сельских советов 1920 – 1921 гг. часто встречается переписка сельсоветов и десятских в части выполнения ими различных хозяйственных и административных поручений. В период «антоновщины» в с. Паревка, когда органов советской власти в Паревской волости не существовало, по свидетельству участников подавления восстания, сотенные представители смотрели за порядком в своих сотнях, чтобы не происходило грабежей и непорядка, и чтобы крестьяне поступали справедливо и честно ^{[7, д. 443, л. 19, 20 об., 21]}. Борисоглебский уисполком 20 апреля 1921 г. санкционировал арест сотенных уполномоченных нескольких сел уезда за халатное отношение к своим обязанностям ^{[4,д. 656, л. 60 об]}. 8 февраля 1921 г. Лебедянский уездный исполнительный комитет возложил ответственность за борьбу с дезертирством, под угрозой ареста, предания суду ревтрибунала и конфискации имущества, на членов сельсоветов и десятских уезда ^{[3, д. 657, л. 41]}. Ранее, в январе 1921 г., Лебедянский уисполком предлагал губисполкому утвердить проект по организации института сотских и десятских при волисполкомах в уезде. Целью проекта было создание надежного служебного аппарата. Общинные должности становились частью системы советов официально. Губисполком проект отклонил по идейным соображениям – от «сотских» веяло царско-буржуазным строем ^{[4, д. 617, л. 1, 1 об]}.

Госаппарат пользовался существующими институтами общины, на первых порах не желая признавать их юридически. Однако практика работы и укрепление вертикали власти требовали иное. На совещании председателей волостных исполнительных комитетов Тамбовской губернии 5‑7 мая 1923 г. представителем губисполкома было заявлено: «Уполномоченные сотен и десятские в практике выявились в низовом советском аппарате. До 1922 г. уполномоченных такого рода не было в Тамбовской губернии. Это название старое, неправильное, мы не будем их так называть. Но если они существуют, нужно придать им определенные обязанности. На основании, каких законов они существуют, ответственны ли они перед вик и сельсоветом. Если сравнивать их с институтом сотских и десятских, мы не допустим этого возврата к прошлому. Каким образом это могло возникнуть без ведома ГИК» ^{[3, д. 85, л. 40]}.

После революции институт сотских и десятских трансформировался разнообразно под влиянием конкретных условий. В Курдюковской волости Кирсановского уезда многодворные сельские общества разбивались на районы, за которыми закреплялись члены сельсовета, где они вели работу. Им в помощь сельсовет назначал крестьян по своему усмотрению. В Шехманской волости Липецкого уезда села разбивались на сотни, в которых работали два члена сельсовета, один из них назначался старшим. Привлекались они в основном для составления налоговых списков. Десятские исполняли поручения и оповещали население. В Уваровской волости Борисоглебского уезда в сотне было два члена сельсовета, один из которых являлся уполномоченным по сотне. Они привлекались при ударных работах и «проталкивали работу» по выполнению обязательств. Десятские выбирались на сельском сходе от каждой сотни по двое на шесть месяцев из числа многосемейных и не служивших в Красной армии. Они несли по очереди дежурства в сельсовете, по двое в день. В обязанности десятских входило нести повестки в свои сотни, вызвать кого-либо в сельсовет и т. п. Сотенные уполномоченные и десятские не получали оплаты, занимая свои должности в порядке общественной обязанности. Крестьяне воспринимали сотских и десятских как необходимую повинность. В Туголуковской волости Борисоглебского уезда на сельском сходе избирались сотенные и десятидворные, которые вели учет птицы, инвентаря и выполняли другую работу по указанию сельсовета или волисполкома ^{[3, д. 85, л. 14 об., 24, 33, 34, 35 об]}.

Исследователем О. Ю. Яхшияном была высказана точка зрения, что в деревне 1920-х гг. работали советские должности, соответствующие традиционным должностям общинного самоуправления – сельский исполнитель (сотские, десятские), председатель, уполномоченный сельсовета (сельский староста и волостной старшина), сельские и волостные секретари (писари) ^{[8, с. 88–89, 148]}. Там, где сельсовет не мог быть замещен общиной, он фактически не существовал. Однако работали не должности, работали функции общины. Причем функции настолько важные, что они закреплялись и институализировались в виде должностей. Функции общины и социалистического государства совпадали, поэтому должности мирского самоуправления включались в государственный аппарат.

«Инструкция о работе укрупненных сельсоветов Тамбовской губернии» 1924 г. предусматривала должности уполномоченных сельсовета по селениям, которые могли назначать по постановлению сельского схода сельских исполнителей в порядке повинности, одного на 24 двора сельского общества, сроком на месяц. Сельские исполнители напрямую за сельсоветом не числились, но были обязаны исполнять его предписания ^{[3, д. 684, л. 35 об]}.

В 1920 – 1921 гг., в отдельных случаях вплоть до 1924 г., в протоколах общих собраний сельских обществ понятия «собрание сельского совета», «собрание общества», «общее собрание села», «протокол общества», «протокол сельсовета» были взаимозаменяемы. Получалось, что на собрание сельсовета являлось по 200‑300 и более человек ^{[3, д. 266, л. 151, 291 об., 380, 381]}. Вероятно, в крестьянском восприятии сельсовет заменил собой сельское общество. В 1920 – 1922 гг. крестьяне подавали ходатайства в уездные отделы управления при уисполкомах с прошениями об образовании в их сельском обществе сельсовета, если его там не было ^{[4, д. 621, л. 28, 30 об.; д. 617, л. 3 об., 77 об., 110 об]}. В целях организации административного управления первоначально власти ориентировались на соединение совета с общиной. Если по Положению о сельских советах от 15 февраля 1920 г. советы образовывались в селах с населением не менее 300 человек, 1 ноября 1920 г. Тамбовский губисполком понизил эту норму до 200. Еще ранее, 1 апреля 1920 г., Владимирский губисполком постановил понизить норму числа жителей в селении для образования сельских советов до 100 ^{[4, д. 453, л. 127, 140, 142, 204, 262, 268]}. Однако по Положению о сельских советах от 26 января 1922 г. они должны были организовываться в селениях, с числом жителей не менее 400 человек ^[9]. Укрупнение сельских советов Тамбовской губернии 1924 г. нормативно окончательно отделило сельсовет от общины.

В том, что собрание сельсовета и сход сельского общества для крестьян были равнозначны, мы усматриваем причину быстрой советизации России в первой половине 1918 г. Советизировалась община. Предположительно, по той же причине оказался неустойчивым институт земств. Принципы формирования советов по производственному признаку и соединения законодательной и исполнительной властей соответствовали общинной организации. Практика советов соответствовала их идеальному типу. В историографии подчеркивалось неоднократно, что советы не являлись выдумкой большевиков, эта идея была ими подхвачена и использована.

Сельский сход продолжал функционировать на протяжении 1920-х гг. Органы советской власти юридически стремились разграничить его компетенцию с правами сельского совета, реально их деятельность дополняла друг друга. 5‑7 мая 1923 г. председатели волисполкомов Тамбовской губернии на своем совещании указывали, что сельсоветы рассматривали вопросы сельского хозяйства, раздела земли, самообложения. Причем волисполкомы разъясняли сельсоветам, что в своей деятельности они должны были руководствоваться Земельным Кодексом. Однако, по законодательству земельные вопросы сельсоветы не разрешали, регулирование землепользования было прерогативой земельного общества и органов его управления. Непосредственно на общих собраниях граждан (сельских сходах, а не сходах земельного общества) решались вопросы о переделе земли, о ремонте мостов, исправлении дорог, полевых работах, о взаимопомощи ^{[3, д. 85, л. 10, 12, 14 об., 16, 16 об., 20 об., 24 об., 31 об., 32 об., 35 об]}.

В 1924 г. в с. Мордово, где существовало одно земельное общество с общинным землепользованием и трехпольным севооборотом, сельских сходов было 25, заседаний сельского совета – 23. От 1541 хозяйства на сход являлось 250 – 300 человек. Рассмотренные вопросы касались сельскохозяйственного налога, ремонта и содержания мостов, землеустройства и землепользования. Сельсоветом было рассмотрено вопросов: финансово-налоговых – 14, земельных и сельскохозяйственных – 9, коммунальных – 15, соцвос – 1, административных – 4, организационных – 14, культурно-просветительных – 2. Сходы созывались председателем сельсовета и по инициативе крестьян, повестки дня составлялись председателем, без участия членов сельсовета. Выработанную повестку дня крестьяне дополняли вопросами о льготах по сельхозналогу, землепользованию и землеустройству. Постановления сходов исполнялись через сельсовет, в том числе земельные. Пятеро крестьян, хорошо знавшие границы земельного общества, совместно с сельсоветом разрешали проблемы землепользования. В отчете инструктора губисполкома отмечалось, что крестьянство не понимает, чем отличаются функции сельского совета от функций земельного общества. Подобная практика устраивала и советских работников волости ^{[3, д. 785. Л. 86, 87, 88, 89, 95, 97]}

В результате обследования 47 сельсоветов Тамбовского уезда в марте-сентябре 1923 г. было выявлено, что все без исключения вопросы, в том числе административные, разрешались сельскими сходами. От общего числа избирателей в 500‑700 человек на сход являлось от 20 до 50 представителей от двора. Председатели сельсоветов утверждали, что на «сходках» дела решаются потому, что сельсовет «не в состоянии удовлетворить желание всех». Решения принимались по вопросам, выходящим за пределы полномочий сельских советов и земельных обществ: утверждение договоров на продажу построек и усадеб, семейно-имущественные разделы ^{[4, д. 830. л. 72 об., 73 об., 107 об., 188]}.

После укрупнения сельских советов в 1924 г. их заседания и сельские сходы были разделены. По данным на конец 1926 г., собрать пленарные заседания сельсоветов в Александровской волости Борисоглебского уезда было почти невозможно, но 1‑2 раза в месяц крестьяне являлись на общие собрания по обществам. Село Берятино, по утверждению местных жителей, «просто не хочет собирать совет, так как часто бывают сходки и лучше, когда сходки вопрос решают, а то решишь на сельсовете, не угодишь, обижаться будут» ^{[2, д. 3130, л. 12]}.

В аналитических документах советских и партийных органов 1920-х гг. подчеркивалась замена сельсовета сходом. В итоге исследователями был сделан вывод о решающей роли схода в русской деревне периода нэпа. В самом деле, анализ деятельности сельсоветов и сходов Борисоглебского уезда в 1925 – 1926 гг. приводил руководство губернии к выводу о подмене сельсовета сходом. Функции сельских сходов, сходов земельных обществ и сельсоветов переплетались: наделение усадьбами, земельные переделы, семейно-имущественные разделы, сдача земли в аренду, состояние дорог, выборы пожарных старост и уполномоченных по земельным делам, утверждение расходов сельсовета. Причем все эти вопросы рассматривались преимущественно на сельских сходах. Их количество преобладало над количеством заседаний сельсоветов. В Сергиевском сельсовете, состоящем из одного села с одним земельным обществом, с 1 января по 1 октября 1925 г. было проведено 12 заседаний, сельских сходов состоялось 24. За тот же период в Липовском сельсовете, обслуживавшем 2 села, Липовку и Питим, в каждом по одному земельному обществу, состоялось 7 заседаний сельсовета, а сельских сходов по Липовке – 13, по Питиму – 11. В Мучкапском сельсовете, объединяющем один населенный пункт, заседание сельсовета было проведено одно, а сходов – 10. Подмена сходом сельсовета, как отмечалось в сводке губисполкома, очевидна ^{[3, д. 1068, л. 37, 37 об., 38, 38 об.]}.

Преобладание количества сходов над количеством заседаний сельсоветов причиной имело особенность организации жизни крестьянина – коллективное землепользование при индивидуальном ведении хозяйства. По своим функциям сельский совет являлся административным, а не хозяйственным аппаратом. Сельские сходы регулировали экономические отношения между домохозяевами как хозяйствующими субъектами, чего формально сельсовет не касался. Государство не создало аппарата по регулированию сельхозпродукции. Производителем оставались мелкие крестьянские хозяйства, объединенные общинным землепользованием. Крестьяне должны были выживать и решать хозяйственные проблемы самостоятельно.

Таким же образом, как до укрупнения сельсоветов Тамбовской губернии в 1924 г. сельские сходы и сельсовет представляли собой одно целое, смешение их функций после укрупнения есть признак силы советской власти. Была найдена форма, связывающая новую власть и крестьянское самоуправление. Однако при советской власти в области сельского управления появляется радикальное новшество. До революции в селе ничего подобного сельсовету не существовало, ибо теперь утверждалась практика представительной, а не общинной демократии. Заседания депутатов сельсовета являлись противоположностью прямой демократии схода. Участие в работе представительного органа власти предусматривало отрыв крестьянина от ведения хозяйства. Усложнение функций общины требовало иной формы их институциональной объективации. Пик расцвета общины в России после свержения самодержавия – аграрная революция, связанная с переделом частновладельческих земель, а также эпоха «военного коммунизма», время деградации сельского хозяйства. Община реализовала три задачи: отобрать, поделить и выжить. На выходе из революционного пике возникал вопрос – что дальше?

С чем связано усложнение функций общины? Если оставить в стороне проблему трансформации крестьянского менталитета, с трудом поддающуюся формализации, то ответ видится в том уровне развития экономики, который перерасти община не могла. В 1926 г. посевная площадь Тамбовской губернии приблизилась к уровню 1913 г. В этом году площадь крестьянских и помещичьих посевов составляла 1830038 дес., в 1924 г. вся посевная площадь губернии (посевы крестьян, совхозов и коммун) была 1649946 дес., в 1926 г. – 1792013 дес., или 97,9% от 1913 г. В структуре крестьянских посевов наблюдалось уменьшение посевной площади под рожью, пшеницей, просом, льном и подсолнухом за счет увеличения площади овса, картофеля и трав. Значительно выросла роль технических культур (масленичные семена, лен, конопля, картофель, табак, рыжик, горчица, свекла). В процентах к 1913 г. в 1924 г. – 178%, 1925 – 204%, 1926 – 198%. Число рабочих лошадей в 1926 г. достигло 259609, или 70,8% от 1913 г. Однако, если в 1917 г. на 100 крестьянских хозяйств приходилось 82 рабочих лошади, то в 1926 г. – 51 ^{[10, с. 20–21]}.

Таблица 2

Количество голов скота в крестьянских хозяйствах Тамбовской губернии

Низкие показатели 1925 г. связаны с охватившим губернию голодом вследствие недорода в 1924 г. Общее число голов крупного рогатого скота в крестьянских хозяйствах в 1926 г. превысило уровень 1913 г. на 10,8% ^{[10, с. 20–21]}. После революции, в результате проведенного землеустройства, к началу 1926 г. расстояние от двора до дальних концов полей сократилось в среднем с 11 до 3 верст, число полос на двор с 24‑36 до 9 ^{[11, с. 28]}.

Общинная практика землепользования предполагала два необходимых условия для поддержания жизнеспособности и роста крестьянского хозяйства: регулярно вовлекаемый в сельскохозяйственное использование земельный фонд и высокую рождаемость. В 1923 – 1924 гг. Тамбовским губернским статистическим бюро было произведено обследование бюджетов крестьянских хозяйств. Одной из целей исследования было выявление факторов, влияющих на подъем крестьянской экономики. В результате было установлено, что рост условно-чистого дохода и увеличение посевной площади шли параллельно с ростом семьи, но чуть ли не вдвое быстрее. Методологически обследование губернского статистического бюро было ориентировано на взгляды организационно-производственного направления современной аграрно-экономической науки, в котором крестьянское хозяйство рассматривалось как хозяйство семейного, некапиталистического типа. Выявленные результаты подтвердили, что развитие крестьянской экономики шло экстенсивным путем при высокой рождаемости в расчете на дополнительную единицу надела. Семейный тип хозяйства оказывал влияние и на аренду земли, по которым обычно делается вывод о развитии капиталистических отношений в деревне. Посевная площадь росла за счет использования своей и арендованной земли. Вместе с ростом семьи росла и аренда земли. В таблице 3 указаны показатели хозяйств в сравнении с посевной группой до 2 дес. ^{[12, с. 42]}.

Таблица 3

Рост условно-чистого дохода и увеличение посевной площади шли параллельно с ростом семьи, но чуть ли не вдвое быстрее. Методологически обследование губернского статистического бюро было ориентировано на взгляды организационно-производственного направления современной аграрно-экономической науки, в котором крестьянское хозяйство рассматривалось как хозяйство семейного, некапиталистического типа. Выявленные результаты подтвердили, что развитие крестьянской экономики шло экстенсивным путем при высокой рождаемости в расчете на дополнительную единицу надела. Семейный тип хозяйства оказывал влияние и на аренду земли, по которым обычно делается вывод о развитии капиталистических отношений в деревне. Посевная площадь росла за счет использования своей и арендованной земли. Вместе с ростом семьи росла и аренда ^{[12, с. 42]}.

Таблица 4

В границах 1925 г. крестьянское население Тамбовской губернии с 1917 г. по 1927 г. выросло на 6,87 %, или на 175529 человек (с 2553312 душ обоего пола до 2728844), площадь полевого посева в крестьянских хозяйствах с 1917 г. по 1927 г. уменьшилась на 5827 дес., или на 0,35 % (с 1653776 до 1647949 десятин). Только в одном уезде из шести – Кирсановском – прирост площади посева превысил прирост населения. В выпуске бюллетеня Тамбовского губернского статистического отдела за 1928 г. была допущена фальсификация общегубернской сводки – вместо «‑5827 дес.» и «0,35%» стояло «+5827 дес.» и «+0,35%», в то время как данные по уездам не вызывали разночтений ^{[13, с. 58]}. Видимо, лукавство издателя было намеренным, ибо из цифр следует, что по крайней мере в Тамбовской губернии революцией 1917 г. аграрный вопрос решен не был. Земельный фонд, вовлекаемый в сельскохозяйственное использование, неизбежно сокращался. Неизбежной была и трансформация семейного типа крестьянского хозяйства.

Показатели сельского хозяйства 1913 г. важны не только потому, что они были рекордными в дореволюционной России. В 1913 г. выход домохозяев из общины и укрепление земли в собственность достигли максимума в ходе столыпинской аграрной реформы, далее ее последовательный ход был прерван мировой войной. К 1 сентября 1913 г. в Тамбовской губернии перешли к личной собственности или подали ходатайства о таком переходе 30,6% крестьянских дворов ^{[14, с. 116]}. Нет смысла говорить, удачна оказалась реформа или нет, но процесс разрушения общины налицо. Как только экономическая мощь крестьянских хозяйств была восстановлена, процесс разрушения общины возобновился. Наличие свободного земельного фонда и общинное землепользование сдерживали развитие капиталистических отношений. Капитализму способствовали аграрное перенаселение, пролетаризация крестьян и их отток в города. В начале XX в. сложилась замечательная ситуация – чем хуже для крестьян, тем лучше для капитализма в России.

Опыт «военного коммунизма» предостерегал большевиков от поспешных преобразований в аграрном секторе. Формы, в которых выражалось снижение роли общины в послеоктябрьской деревне, были связаны с ее институтами и развитием и бюрократизацией советского административного аппарата.

Со второй половины 1920-х гг. в Тамбовской губернии отмечалось снижение заинтересованности крестьян в сельских сходах и низкий процент явки на них домохозяев. Проведенное в январе 1925 г. обследование Мордовской волости выявило, что «обыкновенно на сходы приходит не более одного представителя от двора, преимущественно хозяина дома (главы семьи) и только в небольшом количестве на сход приходят демобилизованные красноармейцы, но тогда уже не идет старший член семьи, к тому же и по одному представителю от двора на сход никогда все не являлись по различным обстоятельствам: занят в хозяйстве, ушли или уехали на базар, на мельницу, в кузницу, заболел, ушел на заработки, и, наконец, есть порядочное количество граждан, которые вообще не посещают сходы». В с. Мордово на сход в среднем являлось от 16 до 22 % представителей от 1541 хозяйства. Кроме того, цифра явившихся на собрание определялась обычно «на глаз». Когда представители советской власти в целях точного учета вели регистрационные списки присутствующих, процент явки на собрание еще более понижался ^{[3, д. 785, л. 15]}.

Поскольку на сходах затрагивались преимущественно хозяйственные проблемы, частота их созыва находилась в зависимости от цикла сельскохозяйственных работ. В д. Анновка Сампурской волости в 1925 – 1926 гг. сходов состоялось: ноябрь – 4, декабрь – 1, январь – 1, февраль – 0, март – 4, апрель – 6. От 555 избирателей на них присутствовало от 30 до 83 человек, или от 15 до 23,4%. Инструктор организационного отдела губисполкома П.А. Кузьмин утверждал, что «слабость явки объясняется малой заинтересованностью собраниями, их частотой, неподготовленностью и неорганизованностью». Тем же инструктором по итогам обследования Ивановского сельсовета Сампурской волости за ноябрь 1925 – апрель 1926 г. отмечалось, что сельские сходы «очевидно, слишком надоели крестьянам, посещение их чрезвычайно слабое, от 7,4 до 19% от 1695 избирателей» ^{[3, д. 1088, л. 43 об]}.

В среднем на один населенный пункт и одно земельное общество Борисоглебско-Пригородной волости в январе – сентябре 1926 г. приходилось 0,7 сельских сходов в месяц. На всех проведенных 189 сходах средняя явка на них крестьян составила 10,5% от общего количества избирателей волости. В районе различных сельсоветов явка на сход колебалась: Поворинский – 2,9% (3 земельных общества); Петровский – 7,3% (4 земельных общества); Чигоракский – 4,3% (2 земельных общества). Наибольший процент приходился на 1-й Рождественский сельсовет – 31,2% (3 земельных общества). К сожалению, не выполняется бросающаяся в глаза зависимость – чем меньше жителей в обществе, тем чаще они приходят на собрания.

Во второй половине 1920-х гг. отмечался отход от закрепления и воспроизводства внутриобщинных отношений в институте сходовой демократии, значение которой начинает стремиться к минимуму. Процедуры, нормы и правила формализуются не в демократических институтах, а в институтах исполнительной власти. Как видно из приведенных документов, количественных состав сходов сокращается, и нет данных, что не являющиеся на сход домохозяева делегируют свои полномочия выборным лицам. Если сравнить эпоху «военного коммунизма» и начало нэпа со второй половиной 1920-х гг., то видно, что в первый указанный период община выполнила функцию приведения крестьянского хозяйства в равновесие с окружающей средой. Причем под окружающей средой понимается не только природа, но государство и социальные связи и отношения. Рост экономики и переход к индустриальному обществу приводил крестьянское хозяйство к потребности адекватной реакции. В данном случае важна не принципиальная способность/неспособность общины к нововведениям, а скорость, с которой крестьянин адаптируется к изменению условий среды. Функции общины усложняются, специализируются, происходит рост степени их формализации в системе статусов и ролей, чему способствовала стремительная бюрократизация государственного аппарата. Эти рассуждения можно упрекнуть в излишнем социологизме, но не ясно, как иначе можно избежать тезиса о том, что община была «отменена» советской властью.

Пленум ЦК РКП (б) в октябре 1924 г. провозгласил курс на «оживление» советов в деревне. К их работе предполагалось привлекать крестьянство через образуемые при сельсоветах и волисполкомах секции и комиссии. Однако попытка вовлечения крестьян в общественную деятельность оказалась неудачной по той же причине, по которой тяжело было собрать заседание депутатов сельсовета. Институт представительной демократии требовал отрыва крестьянина от ведения хозяйства. В сводке Тамбовского губисполкома от 16 октября 1926 г. по итогам кампании оживления советов отмечалось, что работа секций ничтожна и число вовлеченных в их работу незначительно. Крестьянский актив в секции не привлекался, в них принудительно записывали сотрудников волисполкомов и сельсоветов ^{[3, д. 1068, л. 26, 26 об]}. На 1 апреля 1926 г. при сельсоветах губернии числилось 1858 секций, на 1 октября 1926 г. – 1566, с апреля по октябрь было проведено всего 426 заседаний секций. Заседаний сельсоветов за тот же период состоялось 2051 с явкой от 30% до 70% депутатов, сельских сходов было проведено 9873 (без учета Моршанского уезда), на которых присутствовало 612630 человек. Отмечалось, что большую заинтересованность в работе сходов, сельсоветов и их секций проявляла местная интеллигенция, особенно учителя^{[3, д. 1315, л. 57, 58 об]}.

Крестьянин, жизнь которого зависела от работы на земле, втягиваться в советскую работу не спешил. Причины низкого уровня общественной активности на селе были резюмированы на губернском совещании по советскому строительству в сентябре 1926 г.: «Мужик ставит вопрос: я должен отправиться и истреплю лапти, а вы мне не платите. У меня теперь день год кормит, и я должен на поле идти. Мужик говорит: дайте лошадь, и я приеду и буду сидеть, или уплатите по полтиннику…Когда председатель вызывает члена сельсовета и говорит: «Ты поработай за меня», тот отвечает: «Я ничего не получаю», и больше трех дней работать не желает…Работает один председатель сельсовета, а заместитель говорит, что я бесплатно работать не пойду, мне будет скандал от сына, поле нужно под зябь пахать, косить просо, молотить овес» ^{[3, д. 1264 л. 25, 26, 52]}.

От прямой сходовой демократии до представительной ветви власти – дистанция огромного размера. Прямая демократия базируется на жесткой связи человека с ландшафтом. Представительная власть не вырастает из сельского патриархального уклада и предусматривает ослабление связей с природной средой обитания. Поэтому в селе не приживались ни советы в качестве коллегиальных органов, ни секции, ни комиссии. Эти же соображения заставляют задуматься о реальности демократической альтернативы в революции 1917 г., т. е. могло ли русское село воспринять представительную, а не прямую демократию.

Свертывание политики «нового курса» по отношению к крестьянству было обусловлено как субъективными причинами в виде угрозы для правящей партии потери контроля над деревней, так и объективными. Уже осенью 1925 г. руководство страны пришло к выводу о провале «оживления» советов. Ситуация, когда на сельском сходе крестьянин был специалистом по всем вопросам, оставалась в прошлом. Происходил поиск эффективного механизма регулирования социально-экономических процессов в деревне. Выход был найден в профессионализации аппарата управления.

Циркуляр НКВД от 27 октября 1925 г. всем губернским, областным и краевым исполкомам «О представлении заключения о типах специалистов по потребности в них на ближайшее пятилетие» ставил задачу подготовки грамотных кадров не только в промышленности, но и во всех отраслях народного хозяйства. В будущем предполагалось заместить должности секретарей волисполкомов людьми с высшим образованием, укомплектовать волисполкомы экономистами, статистиками, землеустроителями, дорожниками, агрономами. «Подготовка советских специалистов, – говорилось в циркуляре, – должна основываться не только на общих вопросах техники и культуры, но и на запросах современности. В связи с ростом бюджетных возможностей расширяется и программа коммунального строительства» ^{[3, д. 939, л. 247, 248, 249, 250, 251, 252]}. В сравнении с политикой «оживления» советов и привлечения крестьян «от сохи» к советской работе, циркуляр свидетельствовал об отказе большевистского руководства от построения государства–коммуны.

В феврале 1925 г. Тамбовским губисполкомом впервые были проведены губернские курсы по переподготовке членов и председателей волисполкомов и председателей сельсоветов. В курсах приняло участие 34 человека. Всем выпускникам, однако, закрепиться на советской работе не удалось ^{[3, д. 1108, л. 110]}. Постановлением Президиума ВЦИК от 22 февраля 1926 г. было принято «Положение о переподготовке низовых работников». Положением предписывалось организовать при губернских и соответствующих им исполкомах курсы по переподготовке работников низового советского аппарата ^{[3, д. 1350. л. 118]}. В мае 1926 г. в Тамбовской губернии переподготовку прошли 40 из намеченных 50 председателей сельсоветов и членов волисполкомов. Предусматривалось 208 лекционных часов, изучалось законодательство о земле, задачи по агрономической помощи населению, налогообложение, принципы построения волостного бюджета, сметная номенклатура и др. Всего по курсу требовалось проштудировать 61 учебное пособие ^{[3, д. 1108, л. 30, 110, 110 об., 158, 159, 160, 161, 162, 163, 164, 165]}. Кроме идеологических вопросов и очередных задач партии в деревне изучалось и множество специальных: ведение делопроизводства, земельное и трудовое законодательство, структура волостного бюджета и др. ^{[3, д. 1350, л. 1, 125, 125 об., 126, 126 об, 127, 128, 128 об., 129, 129 об., 130, 131 об., 131а, 131а об., 139, 140, 140 об.]}.

Поскольку на практике функции сельсоветов и сельских сходов переплетались, рост профессиональной подготовки должностных лиц государственного аппарата есть усложнение и специализация функций общины. Природа большевизма и советской власти есть явление чисто русское, иначе трудно найти объяснение такой удачной интеграции общины и государства. Важнейшие точки их соприкосновения: организация, уравнение, распределение и надзор.

Единственным успешным мероприятием в рамках политики «оживления» советов стало создание президиумов при сельсоветах и волисполкомах. Успех пришел потому, что эта мера не насаждалась сверху, а была вызвана необходимостью быстрого и четкого решения повседневных проблем села. С 1 октября 1925 г. в 78 сельсоветах губернии образовывались президиумы, по 13 сельсоветов с президиумом на уезд. Кроме председателя, в состав президиума входили два члена сельсовета, которым полагалась оплата по 50 к. каждому за заседание, из расчета два заседания в неделю. Президиуму передавались полномочия сельсовета ^{[3, д. 939, л. 202, 203; д. 1005, л. 2, 2 об.]}. По итогам 1926 г. Липецкий уисполком признал работу президиумов сельсоветов «оживленной» и ходатайствовал перед губернским исполнительным комитетом распространить их опыт на все сельсоветы уезда ^{[3, д. 1332, л. 3]}. 18 августа 1926 г. организационный отдел Тамбовского губисполкома наметил создать президиумы в сельсоветах с количеством населения свыше 3000 человек и довести их число до 326 по губернии ^{[3, д. 1124, л. 88]}.

Президиумы по своей компетенции вытесняли не только заседания депутатов сельсовета, но и разрешали вопросы, традиционно рассматривающиеся на сельских сходах: отвод усадеб, прирезка пустующих наделов и зачисление их в общественный фонд, наделение землей в общине и исключение из состава общества, распределение лесоматериала, контроль над средствами от сданной в аренду общественной земли и прочее^{[3, д. 1124, л. 94, 95, 100, 101 об., 102, 104, 104 об., 133, 135, 135а, 136 об.]}. Например, 25 марта 1926 г. на заседании Казинского сельсовета Грязинской волости Липецкого уезда рассматривались вопросы: заявление Плотникова С.С. об отказе его от земельного надела, постановили: удовлетворить, зачислив норму земли на 1-го едока в общий фонд общества с ярового и парового клина 1926 г.; заявление Колпакова С.А. о наделении его усадебной землей, постановили: просьбу удовлетворить; заявление Курилова И.Н. о наделении его земельным наделом на всех его членов семьи, хотя сам гр. Курилов в с. Казинка не проживает, постановили: отказать, исходя из следующего правила, что гр. Курилов уже 10 лет как потерял связь с хозяйством и с момента революционного года земельным наделом не пользовался ^{[3, д. 1124, л. 202, 202 об.]}.

В тех случаях, когда секции при сельсоветах были работоспособны, сокращался их состав, и сфера действия охватывала земельные отношения. За апрель-июнь 1926 г. экономическо-хозяйственной секцией Арженского сельсовета Тамбовского уезда был произведен передел земли парового клина, всего рассматривалось 116 вопросов, в их числе разобрано 98 заявлений крестьян о наделении полевой землей, усадьбами, и об отказах от полевого надела. Отмечалось слабое участие в работе совета его депутатов и населения ^{[3, д. 1349, л. 155, 155 об, 156, 157]}. 23 ноября 1926 г. секция в лице председателя сельсовета и председателя сельского комитета общественной взаимопомощи рассмотрела заявления: Корневой К.И. о снятии с нее всей числящейся за ней земли, постановили: просьбу удовлетворить; Корнева И.С. о зачислении за ним 4 дес. земли во всех трех полях по 40 саженей в каждом поле, постановили: просьбу удовлетворить на один севооборот, т. е. на три года, начиная с ярового посева 1927 г. ^{[3, д. 1349, л. 161, 163]}.

Крестьянин был заинтересован в сохранении общины, но не в ее институтах, в сельском сходе, сотских, десятских, старосте, писаре, комиссиях по уравнению наделов и усадеб, а в ее функциях, о которых говорилось выше. В с. Гололобовка Козловского уезда в 1927 г., в ответ на распоряжения председателя сельсовета в земельных вопросах, крестьяне роптали: «незачем нас и на собрания собирать, все равно общественные дела и без нас решают» ^[15]. Нельзя сказать, что сельсовет или колхоз заменили собой общину, слишком грубым будет утверждение, что общину заменило государство. С переходом к индустриальному обществу и разрушением сельского патриархального уклада функции общины размывались по общественным институтам, в частности, переходили к административному аппарату. Советская власть была своей, российской, крестьянской, она предложила населению новые институты закрепления и воспроизводства общинных отношений организации, уравнения, распределения и надзора. Этими преимуществами не обладала столыпинская реформа, которая коренным образом перестраивала деревню на рыночных и либеральных началах. Поэтому преобразования П. А. Столыпина по масштабу и значению гораздо выше, чем коллективизация.

Прямая демократия, не знавшая разделения на законодательную и исполнительную власть, не знала и парламентской системы сдержек и противовесов. Вследствие этого, институализация функций общины в должностях советской администрации привела к всевластию бюрократического аппарата.

С 1927 г. ГО ГПУ начинает составлять специальные сводки о преступлениях по должности работников низовых советов. Вот некоторые факты. В начале июня 1927 г. председатель 2-го Пересыпкинского сельсовета Кирсановского уезда Галкин Ф.Н. на собрании крестьян 3-ей группы земельного общества заявил: «все равно не дам вам решать против моего желания», затем влез на потолок избы и обрушил на собравшихся печную трубу. На собраниях земельного общества при голосовании Галкин обладал четырьмя голосами, в разговорах угрожал: «Ты знаешь, кто я – председатель сельсовета». 8 сентября 1927 г. тот же Галкин, находясь в нетрезвом виде, захотел перестрелять сельский сход из револьвера. Собравшиеся спаслись тем, что повыпрыгивали из окон. Председатель Шехманского сельсовета Козловского уезда Шипилов ночью домогался близости с гражданкой того же села, аргументируя право на интимные отношения своей должностью. Председатель Карельского сельсовета Моршанского уезда Попов В. Д. срывал в нетрезвом виде общие собрания, за водку раздавал справки и отводил сенокосы. 28 августа 1927 г. председатель Криволучского сельсовета Кирсановского уезда Рукин, напившись пьяным, выхватил наган и заявил одному из крестьян: «Я здесь имею такую же власть, как Калинин в центре, а поэтому всю нищету постреляю, ибо с богатыми жить и служить будет легче». 22 апреля 1928 г. на сходе села Гумны Моршанского уезда Моршанско-Пригородной волости секретарь сельсовета сказал крестьянам: «Вы для нас нуль, что хотим, то и сделаем». 3 мая 1926 г. председатель Бутырского сельсовета Нижне-Студенецкой волости Липецкого уезда заставлял одного из крестьян кланяться ему в ноги. В сводке ГПУ по Тамбовскому уезду от 17 июня 1926 г. отмечалось, что председатель сельсовета села Верхне-Спасского Попов без ведома земельного общества сдает пастбище в аренду за 450 рублей, говоря: «Я хозяин, что хочу, то и делаю» ^{[3, д. 1428, л. 36, 37; д. 1429, л. 34, 189; д. 1430, л. 196, 312 об., 313, 314]}.

«Общие начала землепользования и землеустройства», утвержденные ЦИК СССР 15 декабря 1928 г., передавали руководство работой земельных обществ сельским советам. В контексте всего вышеизложенного, сомнительно, чтобы эта мера была каким-то насилием над крестьянством. Законодательство только оформило стихийный процесс перехода общинных функций к структурам государственной исполнительной власти. Еще раз хочется подчеркнуть преимущества бюрократии перед общинным самоуправлением: специализация и скорость реакции на изменение условий среды.

Происходившие в 1920-е гг. в деревне процессы заставляют задуматься, что смела крестьянская революция, самодержавно-помещичий строй или великие реформы 1860–70-х гг.? Самодержавие пало не потому, что оно самодержавие, а потому что оно выступало политическим проводником модернизации России. Если Николая II называть «кровавым», то последующим большевистским вождям нельзя придумать эпитетов – слов таких нет в русском языке. Сказанное не означает, что русские – убежденные коллективисты и государственники, что Россия отторгает буржуазные ценности. Представительная демократия не вырастает из демократии общинной, и либеральные ценности не прививаются на патриархальном укладе. Первая треть XX века – сложный и мучительный процесс разложения крестьянского традиционного общества. Важнейшими факторами, влиявшими на этот процесс, были поляризация России на городскую и сельскую субкультуры и стремительное развитие промышленного городского капитализма. Понятие «модернизация» правильнее употреблять не в значении принудительного насаждения сверху, а в значении частоты разрыва и образования системных связей. Столыпинская реформа не поспевала тащить деревню в русло впадения России в индустриальную цивилизацию. В итоге переход от аграрного общества к индустриальному произошел не на либерально-капиталистической основе, а при помощи усиления роли государства и формирования административно-командной системы. Решающее значение имела скорость реакции крестьянина на изменение условий среды.