The persona of Georgy Sviridov in the mirrors of a polylogue

Rozin Vadim Markovich Doctor of Philosophy Chief Scientific Associate, Institute of Philosophy of the Russian Academy of Sciences  109240, Russia, Moskovskaya oblast', g. Moscow, ul. Goncharnaya, 12 str.1, kab. 310 rozinvm@gmail.com Other publications by this author

До сих пор принято считать, что для понимания и переживания музыкальных и других художественных произведений не нужно знать подноготную личности их авторов. Более того, лучше этого не знать, если не хочешь испортить себе впечатление от произведения или его исполнения. Подобно пятнам на солнце такое знание будет мешать наслаждаться красотой музыки.

Одновременно большинство слушателей, и я в том числе, невольно создают хрустальный образ автора гениального произведения, вероятно, чтобы усилить эффект от его художественного творчества. Пушкин и Глинка ‒ наше все; Цветаева и Ахматова ‒ жертвы тупой и безжалостной советской власти, Шостакович и Свиридов ‒ гении в творчестве и жизни, прекрасные нравственные люди. Откуда уверенность в последнем? Из нашей головы, откуда же еще!

Но в настоящее время ситуация серьезно поменялась. Вышли дневники многих композиторов, например, Свиридова (в области поэзии удивительные дневники Цветаевой), опубликованы исследования жизни и личности ряда известных музыкантов и художников, в Интернете на нескольких сайтах идет ожесточенная полемика по поводу как раз личности наших кумиров. При этом рушатся привычные представления. Например, любимая всеми Цветаева, оказывается, заморила свою нелюбимую младшую дочь Ирину, которая умерла в кунцевском приюте, куда Цветаева, занятая поэзией, в 20-х годах сдала своих детей; а мать даже не пришла на похороны своего ребенка ^[9]. И образ Шостаковича несколько потускнел после прочтения дневников Свиридова, а ведь Шостакович, как известно, был его учителем. Опять же многие говорят: зачем копаться в «грязном белье», ну да, кто не без греха, пусть первый кинет камень.

Дело не в этом, а в том, что мы сегодня не можем уклониться от знания личности гениальных и любимых нами художников (композиторов), не можем не читать изданные дневники и исследования, игнорировать полемику в Интернете. А понимание и оценки наших любимых композиторов и художников старые, не учитывающие новые знания и ситуацию. В результате мы как дети или закрываем глаза на то, что узнали, или рассуждаем смешно и нелогично. Я уже приводил примеры в статье о личности Цветаевой: некоторые участники интернетовской полемики договорились до того, что наша гениальная поэтесса была не просто сверхэгоистичной, но и явно ненормальной ^{[4, 2]}. И полемика в Интернете о Свиридове не блещет логикой, эмоции так и перехлестывают через край. Но не будем голословными, устроим полилог, предоставив, как писал Михаил Бахтин, голоса другим, а именно участникам «Форума Классика ру», посвященного Свиридову, а в конце я присоединю и свой голос, выскажу свое мнение. При этом в форуме, конечно, больше голосов восхищающихся Свиридовым и его творчеством, защищающих его, но я их приводить не буду, так как это очевидно и не составляет проблемы.

Первый голос я предоставлю самому Георгию Васильевичу Свиридову, который, конечно, не присутствовал на самом форуме, но он присутствовал виртуально, поскольку на сайте был опубликован текст последнего выступления мастера, записанный композитором Иваном Вишневским в студии «Народного радио».

Георгий Свиридов «Русская музыка ‒ есть и будет»

«В 40-е годы я был объявлен формалистом, самым первым формалистом в Ленинграде, где я тогда жил. Я дожил до сорока лет — и имел только одно изданное сочинение, пушкинские романсы. То было очень трудное время. Я работал тогда тапером у Райкина в театре, музыкой ничего не зарабатывал. Постановление Жданова было написано для всех, а не только для тех композиторов, кто были поименованы в нем. Названы были старшие мастера, их и подвергали критике. Но как раз они, между прочим, к новой конъюнктуре быстрее смогли приспособиться. А вот мое поколение и еще более молодое были очень сильно утемнены средой. Попали под строгую цензуру. И тем не менее, я не писал сочинений, славящих Сталина. Писал много прикладной музыки, театральной. Вообще, с постановлением — вопрос сложный. Как раз те композиторы, которых критиковали,— они и писали «Славься, Сталин!». Шостакович написал «Песнь о лесах», прославляющую Сталина, Хачатурян — «Поэму о Сталине». Все почти писали. В самом постановлении написаны были прекрасные слова о художественности, о народности, о классичности. А по существу, получилось совсем другое. Стали поддерживать эпигонские, бесталанные, серые сочинения» ^[1].

А вот выдержки из дневников Свиридова «Музыка как судьба, по поводу которого ломаются копья» ^[6].

«Искусство ХХ века… внесло свой вклад в снижение уровня духовности культуры, в насаждение цинизма, скотоподобный человек стал в центре внимания искусства (половое сношение в опере “Леди Макбет”, переданное глиссандо тромбонов). Обгадить человека стало первейшей задачей искусства, тогда как искусство прошлого идеализировало русскую старину, веру, народ русский и его исторические деяния».
«Мы должны знать не только о “преследовании” Шостаковича, которое все помнят, но и о его положении государственного Фаворита, увешанного наградами и пропагандируемого государством более, чем какой-либо иной композитор за всю историю музыки. Шостакович занимал должность и место Г о с у д а р с т в е н н о г о композитора, стоявшего совершенно особняком над всеми. Он занимал место первого музыканта, в то время как не было ни второго, ни третьего, ни десятого… Ни о какой критике его музыки нельзя было даже помышлять. Премьеры его сочинений, далеко не всегда удачных, художественно полноценных (особенно под конец жизни, когда он продолжал беспрерывно писать, но не создал ничего интересного). Все это ‒ не более чем музыка “хорошо набитой руки”, лишенная ценного тематического материала, сделанная по болванке, по стереотипу… Это был культ личности не меньший, чем культ Сталина, правда, в небольшой, но зато глобально насаждаемой области. Все, что было в музыке тех дней иного, не замечалось вовсе, третировалось беспощадно. Все раболепствовало, все пресмыкалось».

«…Симфонизм, гальванизированный Шостаковичем (ненадолго), все же отдает трупным запахом. Музыкальная трупарня, музыкальный морг».

Из беседы Свиридова с репортером газеты «Труд» (эту беседу Георгий Свиридов разрешил публиковать только после своей смерти).

«Я приехал в Ленинград юношей и страстно увлекся его (Шостаковича. ‒ В.Р.) музыкой. Он хорошо ко мне относился... Но этого, пожалуй, не надо говорить. Благодаря ему я узнал очень много интересного. Он был в курсе музыкальной, художественной жизни России. Меня поражало, с какой огромной симпатией относились к нему представители русской художественной интеллигенции. Не забудьте, что Россия, Петербург в особенности, потеряли большую часть интеллигенции, которая погибла, бежала из страны... Блок погиб, Горький уехал... Русская художественная жизнь оскудела. Поэтому молодой человек столь яркого дарования пользовался колоссальной любовью старшего поколения. Этим петербургская интеллигенция как бы говорила: “А мы живы!” Потом, когда я стал его учеником, он начал меня всюду с собой водить... Но это тоже нехорошо говорить. Когда я умру ‒ тогда можно... Он приходил, допустим, на митинг интеллигенции ‒ и брал с собой не друзей-ровесников, а мальчишку Свиридова. Я был страшно горд...
Нравственен ли Шостакович? Да, искусство его нравственно ‒ по сути, в своих заповедях. Хотя в Бога он, по-моему, не верил. Я не критик его, он для меня учитель. Но, конечно, есть у него вещи слабые, плохие, написанные с дурным посылом. Например, “Песнь о лесах” ‒ это же все на моих глазах возникало. Но он должен был выбирать ‒ сопротивляться ли ему власти либо смириться и сказать: вот вам, пожалуйста... И тем сохранить себя. Понимаете, художник должен сохранить свое тело, поскольку в нем, внутри, лежит талант. Поэтому художник всегда имеет право на компромисс. Точнее ‒ часто имеет. Ну, например, Шостакович написал целое сочинение по заказу Берии для ансамбля НКВД. Об этом теперь стыдятся говорить ‒ но такие были обстоятельства. С другой стороны, это дало ему возможность позже обратиться к Берии, когда арестовали композитора Моисея Вайнберга. То ли он позвонил тому, то ли написал... А когда Метека выпустили из тюрьмы, позвонил мне в Ленинград: “Юрий Васильевич, Моисей Самуилович дома” ‒ и повесил трубку. Без всяких подробностей ‒ это же было опасно. Но он знал, что я все пойму, ‒ Метек же был и моим ближайшим другом.

Я ведь уже сам старик. Художник переживает разнообразные влияния, превозмогает их... Шостакович меня научил самому отношению к музыке. Страстной вере в ее колоссальную силу! Никто более страстно, чем он, не относился к музыке. Мы ведь выступали с ним в одних концертах. Например, когда я написал Трио, сделали в Малом зале такой концерт: играли его Трио, потом Трио Вайнберга и мое. И хотя у него бывали трудные минуты, он ругался на чем свет стоит, говорил: “Все к чертовой матери, никому не нужно то, что я делаю, Бетховен дурак был, что музыку писал...” Но это так, в сердцах. Он, конечно, сознавал в себе огромные силы. Я помню, его мать в трудные моменты говорила: “Митя, ты не должен вешать носа, как тебе не стыдно!” А он улыбался: “С чего ты взяла, что я вешаю нос?”» ^[1] (дальше все цитаты взяты с того же форума).

Теперь голоса участников форума, осуждающих Свиридова, естественно, не как композитора, а как человека.

Bassa (здесь полужирным и курсивом выделены Ники, которыми прикрываются участники или под именем которых они хотят выступать)

«Дневники Свиридова», вышедшие в 2002 г., по-прежнему не дают покоя людям, занимающимся музыкой профессионально и простым слушателям. Высказываются по-разному. Патриоты очень обрадовались, получив весомую поддержку…Я думаю, что издание их сейчас было преждевременным. Племянник, работающий проректором консерватории, сделал на них себе карьеру, получил деньги, медали и заслуженного. И даже поцелуй Зюганова».

Читатель «Я читал Дневники Свиридова. Что там говорить, в них содержатся немало высказываний, которые не без оснований можно назвать антисемитскими. Плюс к этому, в них имеются довольно резкие выпады в адрес либерально-демократических взглядов (не путать с партией Жириновского), присущих многим представителям нашей российской интеллигенции. Знаю по обсуждению на этом форуме, что и Вы эти либерально-демократические взгляды разделяете… Понимаю, что мои вопросы для раздела “Философия и музыка” не слишком уместны, но тема о дневниках Свиридова закрыта ‒ отсюда и все мои метания».

Arkdv (Это ник Михаила Аркадьева, известного пианиста, дирижера, музыковеда: я был его оппонентом на защите докторской диссертации)

«Пишу, как музыкант, влюбленный в музыку Свиридова, и как человек которому довелось работать, и близко, что называется “семьями”, общаться с Георгием Васильевичем последние десять лет его жизни. Кроме того, беру на себя нескромность утверждать, что если бы не мои личные усилия, то Дм. Хворостовский никогда бы не взялся и не рискнул показать на мировой сцене ни “Отчалившую Русь”, ни “Шесть романсов на сл. Пушкина”. Что касается последнего его вокального шедевра, “Петербурга”, то идея предложить Свиридову написать эту поэму для Хворостовского, а также помощь в поисках композиционного решения и тональных планов, и, наконец, само название поэмы, намекающей на Андрея Белого, принадлежит тоже Вашему покорному слуге. Я это рассказываю только для того, чтобы подчеркнуть, насколько тесным и прямым было человеческое и музыкальное общение с этим, несомненно, гениальным человеком.
Так вот, уважаемый Alex, это не мешало мне ясно отдавать себе отчет в шовинизме и антисемитизме, и вообще ксенофобии любимого мной Свиридова. И не мешало мне ссорится с ним по этому поводу, по разным другим схожим поводам, в том числе по поводу оценки войны в Чечне. Он дружил с людьми, которым я не подавал руки и с которыми не разговаривал, хотя иногда был вынужден находиться с ними в одном пространстве, а именно в квартире Юрия Васильевича. Это, например, писатели Белов и Распутин, которых я считал и считаю идеологами русского шовинизма. Это не мешает мне относится, скажем, к творчеству доперестроечного Распутина как к выдающемуся явлению русской прозы. Это не делает Распутина, с моей точки зрения, порядочным человеком. Так же, как в моих глазах шовинизм, причем глубинный, укорененный как в сознании, так и в бессознательном, Свиридова ‒ отвратителен. Это не мешало быть ему гением музыки, как не менее отвратительный нацизм Кнута Гамсуна не мешал ему быть гениальным писателем. НО ЭТО НЕ ЗНАЧИТ, ЧТО ВОЗМОЖНО И ДОПУСТИМО ЗАКРЫВАТЬ ГЛАЗА НА ЭТО ПРОТИВОРЕЧИЯ ЯКОБЫ РАДИ МУЗЫКИ И РАДИ “НЕОКРЕПШИХ РАЗУМОМ МОЛОДЫХ ЛЮДЕЙ”, как Вы выразились.
Все наоборот! Об этом всегда нужно говорить, говорить открыто и говорить прямо и принципиально. В том числе, ЕСЛИ ВЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ХОТИТЕ ПОМОЧЬ ЭТИМ “НЕОКРЕПШИМ” ВСТАТЬ НА НОГИ.
Шовинизм, ксенофобия, антисемитизм ‒ это свинство…
Чистота искусства не означает, что мы можем себе позволять умалчивать о свинстве тех, кто его творит. Но констатация человеческой непорядочности ТЕМ САМЫМ ДОЛЖНА ПРИВОДИТЬ К ЧЕТКОМУ ОТДЕЛЕНИЮ ИСКУССТВА ОТ СУБЪЕКТИВНЫХ КАЧЕСТВ ЧЕЛОВЕКА. И НЕ К ЗАМАЛЧИВАНИЮ ЭТОГО ПАРАДОКСА, А ПОДЧЕРКИВАНИЮ ЕГО.
Только тогда у нас есть хоть какая-то надежда, что иногда, после нас, будут встречаться люди, которые в себе смогут соединить человеческую терпимость и музыкальный гений».

Walter Boot Legge «Уважаемый Н! Я хочу, чтобы Вы знали, что мне стыдно было читать изданные Белоненко Дневники Свиридова. Его, Свиридова, ксенофобия мне была всегда противна, о чем я ему лично неоднократно говорил.. Слава богу, это не мешало ему быть гением. Но очень мешало быть достойным человеком.
Некоторые защитники Свиридова опаснее для его музыки, чем те, кто его музыку не слышит вообще. Свиридов опускался до шовинизма. Это стыдно и отвратительно. Но Музыка его чиста и вдохновенна, просто гениальна и все тут! Такое бывает».

Дима «Ну, а Романс и Вальс из "Метели" ‒ скажете, не гениальная музыка?
Пардон, а какое отношение к романсу имеет Свиридов? Музыку эту написал русский композитор Зубов Николай Владимирович.
Вальс из Метели также не оригинален мягко говоря. Ниже выложен кусочек в mp3, где соединены два вальса ‒ вначале идёт отрывок Вальса (из “Маскарада”) Хачатуряна написанный 30 лет до того, а затем Вальс Свиридова из Метели».

Адриан «...за Зубова обидно. Жил-был замечательный русский композитор, писал замечательные романсы, многие посвящал замечательной певице Насте Вяльцевой… и тут бац… И кто помнит сейчас Зубова? Взять чужой материал, скопировать его до ноты, оркестровать и поставить свою подпись… Может, это цинично звучит, но ВАЖНО НЕ ТО, КТО СДЕЛАЛ, А ТО, КТО ПЕРВЫЙ СКАЗАЛ ОБ ЭТОМ ВСЛУХ. С глобальной точки зрения, на идеях надо не сидеть, как Царь Кощей, а запускать их в мир, чтобы люди смогли воспользоваться ими ради прогресса всех и каждого…
В любом случае, кого бы я не спрашивал об авторе этой мелодии, никто даже не усомнился, что это какой-то там романс. О Свиридове и речи не шло.
In any case, о чём разговор? Свиридов хотел создать атмосферу того времени, и взял contemporary мелодию. Copyright к тому времени истёк, и он не обязан был писать аршинными буквами в партитуре “Сочинено Зубовым”. В том, что Свиридову приписывают авторство, виноват не Свиридов, а необразованная публика. Как гласит старая истина: ВСЕ ПРОБЛЕМЫ ОТ НЕВЕЖЕСТВА».

Предоставлю теперь голос себе. Прежде всего, замечу, что все критики Свиридова разводят Свиридова как композитора, считая его гениальным, и Свиридова как человека, взгляды которого они не разделяют или принимают. Если убрать чрезмерную эмоциональность и даже резкость в оценках (особенно у Аркадьева), то расхождение во взглядах и мироощущении нас не должно удивлять. Как известно (Александр Ахиезер и другие) для России характерен раскол, который не только не удается преодолеть, но он даже усиливается. Ну, антисемит и шовинист, но все же Аркадьев дружил со Свиридовым и даже домами. И различие взглядов на политику властей и русскую историю не означает «человеческой непорядочности», просто ‒ другое мироощущение. Кстати и у меня есть знакомые и друзья, взгляды которых меня удивляют, а иногда и возмущают, но при этом я не считаю их непорядочными или врагами.

Вообще, на мой взгляд, нет идеальных людей. В каждом человеке намешено много чего. Однако в публичном общении мы обычно не видим многих сторон и форм поведения человека, которые у него реально есть. Общающийся с нами человек, даже часто близкий, не считает нужным или возможным их показывать. Правда, не все так думают, встречаются индивиды, которым наплевать на мнение других, но я их не буду рассматривать, это все же исключение.

Так вот, где человек полностью себя раскрывает, обнажая и проговаривая свою «внутреннюю жизнь», т.е. раскрывая те стороны души и жизни, которые он не демонстрировал в публичном пространстве? Свою внутреннюю жизнь мы проживаем в сновидениях, искусстве, собственной голове, куда не может влезть другой, и даже, некоторые, в дневниках. В принципе дневники пишутся для себя, а не публики, а когда для других, то это нарушение и разрушение жанра. В своей голове или в дневнике мы можем разрешить себе самые странные мысли, часто противоречащие нашим публичным высказываниям. Да, Свиридов любил своего учителя, но не мог не видеть вещи, его смущавшие или оцениваемые негативно. Однако он, соблюдая правила и дистанцию публичности, не вываливал своих сомнений на Шостаковича, а поверял их дневнику. Кстати, и некоторые из участников форума так считают.

Дима «Или вы рассчитывали на разоблачение Свиридова в связи с опубликованными его записками ‒ так я уж и не знаю, хотел ли он того сам или кто-то решил на них просто денег заработать. Ведь там, похоже, личные записи, которые писались, мне кажется, больше ради собственной эмоциональной разрядки, а не для публикации. А уж мало ли что там человек сам с собой обсуждает и кого только ему послать не хочется ‒ это его право. Зачем только ради композитора это было нужно публиковать не ясно».

Arkdv «Нет, нет, коллега! Свиридов был весь полон любви, как ребенок, просто он был гений и жил АБСОЛЮТНО противоречивым внутренним диалогом. Но, в конце концов, любовь побеждала всегда. Это слышно. Прошу Вас, послушайте еще раз “Ночные облака”, где “Балаганчик” <…> Возвращаясь к старому, как Вы считаете, прав ли был А.С. Белоненко, опубликовав “Дневники” в том виде, как это было сделано? Я знал Свиридова, наблюдал его вспыльчивость, сложность его характера, но и, как говорят, отходчивость. Мало ли кто в своих дневниках что пишет? Я понимаю так: эти дневники (как любые дневники) содержат во многом интимные страницы, что-то поверхностно, наспех, что-то не продумано. Любая печатная работа, будь то статья или рецензия, многократно уточняется, редактируется, печатное слово имеет совсем иную силу, чем мысль. Белоненко, как я понимаю, преследовал свои личные цели, после “Дневников” он стал известен, получил за них награды. Нужна ли была несчастному Свиридову эта скандальная слава, когда люди, которые, как никто другой, чувствовали и понимали его музыку, после “Дневников” справедливо называют его “свиньей"? Почему никто из друзей Свиридова не остановил дурака в его намерениях?»

По мне, так нельзя человека судить за мысли. И я не сторонник Фрейда и его последователей, считающих необходимым обнажать перед другими свою внутреннюю жизнь со всеми ее потрохами. Психологи утверждают, что это необходимо, чтобы помочь человеку. Однако наблюдения показывают, что только в некоторых случаях осознание скрываемого или неосознаваемого помогает в решении наших проблем. Учтем такое историческое обстоятельство.

Начиная с античности складывается личность, то есть человек действующий самостоятельно, сам выстраивающий свою жизнь. Появление личности влечет за собой как формирование внутреннего мира человека, так и стремление закрыть от общества какие-то стороны его жизни. Действительно, поскольку личность выстраивает свою жизнь сама и ее внутренний мир не совпадает с тем, который контролирует социум, личность вынуждена защищать свой мир и поведение от экспансии и нормирования со стороны других и социальных институтов. В этом отношении закрытые зоны и области сознания и личной жизни являются необходимым условием культурного существования современного человека как личности.

Другое дело, если личность развивается в таком направлении, что или становится опасной для общества или страдает сама (это, правда, никак не относится к нашему случаю). Тогда, безусловно, выявление внутренних структур, ответственных за асоциальное или неэффективное поведение, является совершенно необходимым. Однако здесь есть проблема: как узнать, какие, собственно говоря, скрываемые или неосознаваемые структуры обусловливают асоциальное или неэффективное поведение, как их опознать и выявить, всегда ли их можно выявить вообще? Конечно, каждая психологическая школа или направление отвечают на эти вопросы, но все по-разному; к тому же убедить других психологов в своей точке зрения и подходе никому не удается.

Поэтому психологи-практики пошли другим путем: утверждают, что нужно выявлять и описывать все возможные неосознаваемые и скрываемые человеком структуры сознания, что это всегда полезно и много дает. На мой взгляд, подобный подход весьма сомнителен и дает (создает), прежде всего, новые проблемы. Зачем, спрашивается, раскрывать внутренний мир человека в надежде найти и те структуры, которые создали какие-то проблемы, если при этом обнажаются и травмируются структуры сознания, которые как раз должны быть закрытыми? Например, человек стыдится открывать свою интимную жизнь, прячет ее от чужих глаз. Современные культурологические исследования показывают, что это совершенно необходимо для нормальной жизни личности, например, для возникновения любви, в отличие, скажем, от секса. Если же интимная жизнь человека выставляется на публичное обозрение (не важно где, на телеэкране или в психотерапевтической группе, или в книге и Интернете), то возникновение фрустраций и других проблем обеспечено. Другой вариант: личность деформируется и фактически распадается, человек превращается в субъекта массовой культуры. Здесь, мне кажется, мы разобрались. Но есть еще одна проблемная область.

При делении личности на две ‒ профессиональную и обычную (композитор и просто человек) возникают интересные вопросы, например, что эти личности независимы одна от другой или разве вторая не влияет на первую (в философии есть такой афоризм: каков человек ‒ такова и его философия), вообще каковы отношения между ними? Применительно к искусству можно добавить еще один вопрос: можно ли от личности судить о содержании художественного произведения, которое она создала? Например, участники форума вроде бы развели в разные стороны Свиридова как композитора и обычного человека, подразумевая, что первая его личность не ответственна за вторую. Но одновременно они обсуждали, как Свиридов в качестве обычного человека влиял на особенности сочиняемой им музыки.

Arkdv «Уважаемый Классик, здесь могло быть много причин, и выявить их все непросто, если вообще возможно. Но одна из них, как я себе ее представляю после десяти лет общения с Георгием Васильевичем ‒ программный несколько мифический “антирационализм”, “антиевропеизм” Свиридова. Симфонизм представлялся ему воплощением западной “рационалистической” цивилизации, которой он хотел противопоставить славянские более “естественные” формы музыкального выражения. Это была его мифология, его утопия, которая пробуждала его вдохновение и поддерживала его музыкальный гений. Но, к сожалению, она же была чревата ксенофобией.. Впрочем, среди больших художников Свиридов в этом отношении отнюдь не первый... Романтизация и мифологизация “России” (Руси), “Германии”, “Великой Италии” (“Рима”) и т.д. почти неизбежно приводят к фашизму в той или иной форме. В этом трагический парадокс “этнического романтизма” А ведь это присуще романтизму как родовая черта. Я это говорю, как убежденный романтик..:). Для меня вопрос стоит так: КАК ВОЗМОЖЕН РОМАНТИЗМ БЕЗ ЭТНИЧЕСКО-РЕЛИГИОЗНЫХ УТОПИЙ?».

«Славянские формы музыкального выражения» естественно вели к таким музыкальным жанрам как хоры, духовная музыка (например, «Песнопения и молитвы»), романсы и музыка на произведения русских поэтов («Пушкинский венок» и др.). Другими словами, кое-что о музыке композитора (вообще художника) можно понять, зная его личность. Но только кое-что и, как правило, очень мало. Вот, например, зная биографию М.Цветаевой, а именно, что ее любимая дочь Аля просила мать приехать в приют, а та не приезжала, можно понять, что именно эта ситуация навеяла для Марины тему прекрасного стихотворения. Сдавая дочь в приют, Цветаева пишет Ариадне.

«Милая Алечка, не томись, не горюй. То, что сейчас бессмысленно, окажется мудрым и нужным, только надо, чтобы время прошло! – Нет ничего случайного!».

В ответ Аля в приюте пишет такое письмо:

«Мама! Я повешусь, если Вы не приедете ко мне, или мне Лидия Алекс<андровна> не даст весть об Вас! Вы меня любите? Господи, как я несчастна! Из тихой тоски я перехожу в желание отомстить тому, кто это сделал. О я Вас прошу, любите, пожалуйста, меня, или я умру самой мучительной смертью» ^[2].

Цветаева не только не приезжает и никаких известий Але не передает, но зато сочиняет стихи о своей разлуке с дочерью.

Маленький домашний дух,

Мой домашний гений!

Вот она, разлука двух

Сродных вдохновений!

Жалко мне, когда в печи

Жар, – а ты не видишь!

В дверь – звезда в моей ночи!

Не взойдешь, не выйдешь!

Платьица твои висят,

Точно плод запретный.

На окне чердачном – сад

Расцветает – тщетно.

Голуби в окно стучат, –

Скучно с голубями!

Мне ветра привет кричат, –

Бог с ними, с ветрами!

Не сказать ветрам седым,

Стаям голубиным –

Чудодейственным твоим

Голосом: – Марина! ^[9]

Стихотворение прекрасное, но можем ли мы раскрыть его содержание и форму, зная указанное внешнее обстоятельство? Думаю, что нет. Дело в том, что художественная (музыкальная) реальность и обычная жизнь несоизмеримы друг с другом.

Скажем известно, что Сергей Прокофьев написал «Кантату к 20-летию Октября», это было произведение для двух хоров и четырех оркестров на слова Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина! Музыковеды говорят, что Прокофьев создал образец коммунистической литургии, поскольку по своему плану кантата повторяет схему католической мессы. Во время Вступления слушатель должен как мантру повторять текст эпиграфа: «Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма». Замечателен и хор из «Тезисов Маркса о Фейербахе»: «До сих пор философы лишь объясняли мир, наша задача – изменить его». Но можно ли из текстов классиков марксизма-ленинизма вывести особенности музыки «Кантаты»? Литургическая месса, да, особенности музыки Прокофьева, да, но не содержание манифестов отцов марксизма.

Как я показываю в статье «Сущность и тайна музыки» чистая музыка не имеет значений, зато имеет собственный энергетический заряд, самодвижение, собственную жизнь, т.е. образует самостоятельную реальность. Несомненно, музыка работает и на личность (отсюда ее психологизм), и на социальность (музыка как язык и грамматики, как техника), и духовную сферу человека. Как следствие, музыка развивается и как форма психической жизни, и как форма жизни социальной и духовной, но она никогда прямо не совпадает с указанными тремя реальностями (психологической, социальной и духовной). Это одно из обстоятельств, почему композиторы, исполнители и слушатели ощущают музыку как самостоятельную реальность с собственными законами развития ^[3].

Итак, от личности к произведению судить трудно, мы можем понять лишь отдельные моменты творчества автора. Взаимоотношения между личностью композитора и музыкой несимметричны: музыка живет его жизнью, композитор ей служит. Личность композитора, захваченная и направляемая музыкой, часто (но не всегда) слабо связана с другой его личностью ‒ обычной, немузыкальной. Поэтому стоит отказаться от обычного нашего мнения, что если гениальная музыка, то, следовательно, хороший, нравственный человек. Более того, необычный, странный и даже отчасти безнравственный человек иногда дает музыке для ее развития больше, чем хороший и нравственный (об этом в статье «Искусство при свете совести» столь ярко писала Цветаева).

Эта статья проливает свет на еще одно важное обстоятельство. Большую роль в осмыслении нашей темы играет позиция самого композитора (художника). Здесь, как показывает анализ, есть две противоположные позиции. Одна такая. В конфликте художественной и обычной личности победа всегда за первой, и это нормально. Другая. Этот конфликт разрешается в пользу обычной личности, в пользу жизни человека, а не искусства. Действительно, Цветаева настаивает, что художник, особенно гений, находится за пределами нравственности, безропотно выполняя требования Искусства.

«Художественное творчество в иных случаях некая атрофия совести, больше скажу: необходимая атрофия совести, тот нравственный изъян, без которого ему, искусству, не быть. Чтобы быть хорошим (не вводить в соблазн малых сих), искусству пришлось бы отказаться от доброй половины всего себя. Единственный способ искусству быть заведомо-хорошим ‒ не быть. Оно кончится с жизнью планеты <…> “Исключение в пользу гения”. Все наше отношение к искусству ‒ исключение в пользу гения. Само искусство тот гений, в пользу которого мы исключаемся (выключаемся) из нравственного закона». «Состояние творчества есть состояние сновидения, когда ты вдруг, повинуясь неизвестной необходимости, поджигаешь дом или сталкиваешь с горы приятеля. Твой ли это поступок? Явно ‒ твой (спишь, спишь ведь ты!). Твой ‒ на полной свободе, поступок тебя без совести, тебя ‒ природы». «Часто сравнивают поэта с ребенком по примете одной невинности. Я бы сравнила их по примете одной безответственности. Безответственность во всем, кроме игры» ^[7].

А вот заключение, подтверждающее, что Поэзия для Цветаевой была главной, и она это прекрасно понимала.

«Посему, если хочешь служить Богу или людям, вообще хочешь служить, делать дело добра, поступай в Армию Спасения или еще куда-нибудь ‒ и брось стихи<…> И зная это, в полном разуме и твердой памяти расписавшись в этом, в не менее полном и не менее твердой утверждаю, что ни на какое другое дело своего не променяла бы. Зная большее, творю меньшее. Посему мне прощенья нет. Только с таких, как я, на Страшном суде совести и спросится. Но если есть Страшный суд слова ‒ на нем я чиста» ^[7].

Противоположно, как я показываю в статье «Две жизни А.С. Пушкина», решал эту дилемму наш гениальный поэт, склонный как романтик в первой своей жизни (примерно до конца 20-х гг.) к цинизму, игре в карты и кости, многочисленным победам над прекрасными женщинами, жизни только поэтическим творчеством. Под влиянием Чаадаева и других своих друзей, разочарования в собственной жизни и размышлений над ней, он кардинально пересматривает свою жизнь, оценивает ее крайне негативно и полностью перестраивает свой образ жизни. Более того, он преодолевает идеалы романтизма, ограничивает свое творчество в поэзии и приступает к решению задач, на которые ему фактически указал Чаадаев.

Действительно, духовная эволюция Пушкина просто не могла не происходить. Его окружали замечательные люди ‒ писатели, поэты, мыслители, для которых судьба Пушкина была не безразлична. И не просто не безразлична, они считали, что у Пушкина такой огромный талант, что он не может вести легкую и скандальную жизнь, растрачивая себя, если не по пустякам, то во всяком случае не по назначению. Наиболее в этом смысле показательным было воздействие П.Я.Чаадаева, которого Пушкин почитал чуть ли не за своего духовника. В марте-апреле 1829 года, то есть более чем за год до женитьбы Пушкина, П.Чаадаев пишет ему:

«Нет в мире духовном зрелища более прискорбного, чем гений, не понявший своего века и своего призвания. Когда видишь, что человек, который должен господствовать над умами, склоняется перед мнением толпы, чувствуешь, что сам останавливаешься в пути. Спрашиваешь себя: почему человек, который должен указывать мне путь, мешает идти вперед? Право, это случается со мной всякий раз, когда я думаю о вас, а думаю я о вас так часто, что устал от этого. Дайте же мне возможность идти вперед, прошу вас. Если у вас не хватает терпения следить за всем, что творится на свете, углубитесь в самого себя и своем внутреннем мире найдите свет, который безусловно кроется во всех душах, подобных вашей. Я убежден, что вы можете принести бесконечную пользу несчастной, сбившейся с пути России. Не изменяйте своему предназначению, друг мой» ^[5].

В этом проникновенном и сильном в духовном отношении письме обращают на себя внимание три мысли. Личная судьба Пушкина тесно связана с его высоким предназначением, метания Пушкина закрывают дорогу другим и, наконец, необходимое условие исполнение своего назначения ‒ углубление в самого себя, в свой внутренний мир, обнаружение в нем духовного света. И не только Чаадаев, буквально все друзья Пушкина, понимавшие его значение для России, пытались на него повлиять. В такой ситуации не захочешь, а начнешь прислушиваться и приглядываться к себе и задумываться над своей жизнью.

Но, конечно, и сам Пушкин, по мере того, как росло его влияние в России, все больше понимал несовместимость многих своих убеждений и образа жизни с тем образом человека, который складывался у людей, читавших его произведения, но также читавших отзывы и критику о Пушкине его недоброжелателей. Трудно воспевать высокие чувства, призывать к свободе, отстаивать достоинство человека и одновременно портить девушек, проводить ночи за картами, лицемерить и цинично все осмеивать. Именно так многие воспринимали молодого Пушкина.

Пережив духовный переворот, ограничив власть поэзии и романтического образа жизни, Пушкин приступил к решению новых для себя задач. С одной стороны, он хотел, ну не то, чтобы перевоспитать царя, но во всяком случае решительно повлиять на него, с другой ‒ написать такую историю России, которая бы указала для всех образованных людей выход. Именно для этой цели были написаны “Борис Годунов”, “Медный всадник”, “Капитанская дочка”, “История Пугачева”, шла работа над “Историей Петра”.

Итак, Пушкин разрешает конфликт между искусством, идущим рука об руку с романтическим образом жизни, и жизнью, ориентированной на служение российскому обществу, в пользу новой серьезной жизни, а Цветаева, наоборот, жизни в искусстве полностью подчиняет обычную жизнь, вплоть до пренебрежения свом материнским долгом. Спрашивается, как к этому относиться? Ну, во-первых, понять, что в культуре и искусстве существуют противоположные решения рассмотренной дилеммы. Во-вторых, что, оценивая гениальных художников, мы обсуждаем не искусство, а желательный идеал человека. В-третьих, встает вопрос о том, возможно ли подлинное искусство, не требующее жертвы от художника?

Но вернемся в Свиридову, хотя, на мой взгляд, мы от него и не уходили. Свиридов тоже был гением в искусстве и тоже как-то решал рассмотренную дилемму. А то, что он был гением ‒ несомненно. Гении не просто сочиняют художественные произведения, но живут искусством. Свиридов так специализировался в музыке, что последняя начала жить им, посредством Свиридова. Это удивительный парадокс: гениальный композитор, реализуя свою личность, создает гениальную музыку, но пишет ее не он, музыка пишет и живет гением композитора. Здесь понятно, без мистики и духовной реальности не обойтись. Вот и Михаил Аркадьев, говоря о гении Свиридова, выражается почти мистически.

Arkdv«Что делает человека и художника свободным от всех ограничивающих его определений, вписывающих его в ту или иную общность, группу, идеологию? Это мужественность и стойкость в несении в себе самом, часто не осознаваемо, момента “просвета бытия”, умение удерживаться, как на острие бритвы, в точке того, что вслед за Хайдеггером можно обозначить как “фундаментальный ужас” и “встречу с Ничто”.
Только не надо думать, что этот ужас и это Ничто связаны с темными сторонами человеческой сущности. Светлый ужас, хрупкая и одновременно непобедимая экстатичность, Ничто как несказанность и неуловимость Священного и парадокс формы, несущей на себе плазму творческого горения ‒ вот коллизии подлинного творческого бытия. Феномен творчества ‒ в его способности творить не из материала, не из звуков, красок, слов /это удел обыденного и прикладного искусства/, но как бы из той самой точки, откуда был сотворен Мир ‒ из Ничто. Художник осуществляет опасный шаг ‒ он богоподобен. Но это богоподобие ограничено как самой человечностью мастера, так и его ответственностью и смирением перед трансценденцией. Именно здесь. в точке встречи, он силен и абсолютно слаб одновременно. “Не я, но через меня” ‒ вот внутренний парадоксальный опыт творческого сознания. И пронзительная, трагическая в своей силе и нежности, совершенная по воплощению лирика Георгия Свиридова открыта к миру и к человеку. Она с неизбежностью реальности будет радостно и благодарно воспринята всей мировой культурой как уникальный опыт чистоты и пламени, тайны смерти и тайны бессмертия».

Не будем, расставаясь со Свиридовым, чтобы снова с ним встретиться в музыке, снижать накал и высоту мысли.