The Limits of Analogy in the Private Legal Status of the Beneficial Owner of a Legal Entity

Mikryukov Viktor Alekseevich ORCID: 0000-0002-6856-1627 PhD in Law Assistant Professor of the Entrepreneurial and Corporate Law Department, Kutafin Moscow State Law University (MSAL) 125993, Russia, Moscow, Sadovaya-Kudrinskaya str., 9 vmikryukov@yandex.ru Other publications by this author

Бенефициарный владелец (конечный бенефициар, выгодоприобретатель) юридического лица законодательно определяется в публично-правовой сфере как физическое лицо, которое в конечном счете прямо или косвенно (через третьих лиц) владеет юридическим лицом (имеет преобладающее участие более 25 процентов в капитале) либо имеет возможность контролировать его действия (ст. 3, п. 8 ст. 6.1. ФЗ от 07.08.2001 года N 115-ФЗ (ред. от 14.07.2022) «О противодействии легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путем, и финансированию терроризма»).

Идентификация бенефициарных владельцев позволяет бороться с коррупционными и иными теневыми явлениями при осуществлении юридическими лицами банковских операций ^{[1, c. 9-17]}, обеспечивает деофшоризацию российской экономики и противодействие уклонению от уплаты налогов ^{[6, c. 38-42]}, в том числе раскрывает факты получения необоснованной налоговой выгоды в результате распространенной «схемы дробления бизнеса» на цепочку организаций с подконтрольными звеньями ^{[3, c. 261-280]} и защищает национальную налоговую систему в наиболее чувствительной для злоупотреблений сфере пассивных доходов (дивидендов, процентов, роялти) ^{[11, c. 50-60]}, создает условия привлечения конечных бенефициаров к ответственности за нарушение законодательства, связанного с эффективным функционированием крупных энергетических проектов в нефтегазовой отрасли ^{[5, c. 41-44]}.

Несмотря на то, что публично-правовой подход к формированию фигуры бенефициарного владельца не вполне увязывается со строгим цивилистическим представлением, в котором категории «владелец» или «собственник» не стыкуются с понятием «юридическое лицо», обозначающим не объект, а субъект, статус конечного бенефициара имеет видимое юридическое значение и в частноправовой сфере. Так, в настоящее время законодательно закреплена субсидиарная ответственность бенефициарных владельцев организаций – застройщиков за убытки, причиненные по их вине гражданам – участникам долевого строительства (п. 4 ст. 23.2 ФЗ от 30.12.2004 N 214-ФЗ (ред. от 14.03.2022) «Об участии в долевом строительстве многоквартирных домов и иных объектов недвижимости и о внесении изменений в некоторые законодательные акты Российской Федерации»). Установление в отношении конкретного лица признаков бенефициарного владельца, пересекающихся с правовыми характеристиками лица, контролирующего это юридическое лицо – должника (ст. 61.10. ФЗ от 26.10.2002 N 127-ФЗ (ред. от 28.06.2022) «О несостоятельности (банкротстве)»; п.п. 3-7 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 21.12.2017 N 53 «О некоторых вопросах, связанных с привлечением контролирующих должника лиц к ответственности при банкротстве»), не способного удовлетворить требования кредиторов, открывает возможность привлечения указанного лица к субсидиарной ответственности в процедурах банкротства должника и соответствующего пополнения конкурсной массы ^{[9, c. 63-70]}. В силу п. 3 ст. 53.1 ГК РФ лица, имеющие фактическую возможность определять действия юридического лица, в том числе способные давать указания его участникам и членам органов управления, в случае неразумного и недобросовестного поведения несут ответственность и перед самим подконтрольным юридическим лицом, а именно – отвечают за убытки, причиненные по его вине данному юридическому лицу.

В результате наблюдаемого стирания границ между организациями и их учредителями как в публичном, так и в частном праве ^{[7, c. 13-17]}, публично-правовая поднадзорность и вероятная частноправовая ответственность бенефициарных владельцев перед кредиторами при «снятии корпоративной вуали» ^{[10, c. 7-10]} подталкивает таковых не только довольствоваться благами фактического (косвенного, опосредованного, неявного, выведенного из-под первого удара) контроля за действиями организации, но и ставить вопрос о юридических гарантиях возможности совершения ряда прямых (непосредственных) полномочий в отношении подконтрольного субъекта (как в целях добросовестной максимизации выгод, так и для разумной минимизации рисков).

В практическом русле указанный вопрос проявился в попытках конечных бенефициаров, не являющихся непосредственными акционерами (участниками) подконтрольных организаций, предъявлять двойные косвенные и квазикосвенные иски, основанные не на праве участия в таких организациях, а на явном интересе в их экономическом состоянии, минуя промежуточные звенья цепочки контроля. Несмотря на некоторую противоречивость практики и наличие по соответствующим попыткам ряда «отказных» решений, основанных на подп. 7 п. 1 ст. 148 АПК РФ (исковое заявление подписано лицом, не имеющим права его подписывать, Постановление Арбитражного суда Восточно-Сибирского округа от 09.06.2020 N Ф02-1793/2020 по делу N А74-3619/2018) или мотивированных формальной ссылкой на то, что нарушение экономических интересов конечных бенефициаров юридического лица законодательством не отнесено к основаниям для признания недействительным решения общего собрания участников этого юридического лица (Решение Арбитражного суда Краснодарского края от 07.12.2017 по делу N А32-31503/2017, А32-35860/2017), с появлением знаковых для рассматриваемой сферы актов Верховного Суда РФ (Определения Судебной коллегии по экономическим спорам от 31.03.2016 по делу N 305-ЭС15-14197, А40-104595/2014; от 27.05.2016 N 305-ЭС15-16796 по делу N А40-95372/2014) можно считать, что судейскому сообществу дан сигнал о возможности общего позитивного отношения тому, чтобы конечные бенефициары могли оспаривать решения общих собраний участников организаций, косвенно (опосредованно) ими контролируемых, и требовать признания недействительными сделок, совершенных такими организациями.

Учитывая, что по общему правилу процентный порог доли конечного участия в юридическом лице для признания обладателя соответствующей доли бенефициарным владельцем составляет лишь 25%, и что контроль может быть сугубо фактическим (не сопряженным ни с прямым, ни с косвенным юридическим участием в организации), вполне может оказаться, что в какой-то конкретной ситуации бенефициарный владелец не может защитить свой разумный имущественный или управленческий интерес через исполнительные органы кондуитных организаций либо с помощью фактического влияния на их номинальных участников. Поэтому ситуации, при которых конечные бенефициары стремятся оказывать прямое юридическое воздействие на подконтрольную организацию, не являются надуманными, а представленный судебный подход, дозволяющий «двойные косвенные» или «производные» иски, выглядит разумным и логичным, в силу чего находит (хотя и не без оговорок) определенную поддержку в доктрине ^{[2, c. 92-103; 12, с 11]}.

Вместе с тем, настораживает отсутствие внятного правового обоснования позиции о признании материального права конечного бенефициара, формально не обладающего юридической связью с фактически контролируемой организацией, на косвенный или квазикосвенный иск. При отсутствии норм о наличии такого права и обнаружении находящейся в сфере правового регулирования потребности участника частных отношений напрашивается использование такого традиционного средства преодоления нормативных лакун как аналогия. В контексте посыла том, что нарушенное частное право должно быть защищаемо в том числе посредством приспособления имеющегося юридического инструментария к современным условиям и потребностям гражданского оборота, включая применение судами норм законодательства по аналогии (Постановление ФАС Северо-Западного округа от 10.12.2012 по делу N А42-2283/2009), вероятно, должной мотивировкой законности принимаемых в пользу бенефициаров решений могут выступить ссылки на правила применения гражданского законодательства по аналогии (согласно п. 2 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 19.12.2003 N 23 (ред. от 23.06.2015) «О судебном решении» решение является законным и в том случае, когда оно основано на применении в необходимых случаях аналогии закона или аналогии права). Более того, последовательное использование аналогии при разрешении соответствующих споров может поспособствовать принятию адекватных (ликвидирующих пробел) изменений действующего гражданского законодательства, поскольку считается, что аналогическое обрамление стратегических изменений способствует пониманию и создает их легитимность ^{[14, p. 1701-1716]}.

Расширяя идею о праве бенефициарного владельца организации влиять на ее деятельность не только посредством задействования всех необходимых звеньев юридической цепочки влияния, но и напрямую, в обход кондуитов, именно с опорой на аналогию закона (ст. 6 ГК РФ) предпринимаются попытки конечных бенефициаров запрашивать у подконтрольных юридических лиц сведения об их финансово-хозяйственной деятельности. Казалось бы, в свете схожести логики юридических рассуждений, осуществляемых бенефициаром при предъявлении двойных (опосредованных) косвенных и исков, и исков об истребовании информации и документов приведенный судебный подход должен распространяться и на последние, особенно с учетом того, что здесь речь идет не о снятии корпоративной вуали, а о своего рода «корпоративном стриптизе», когда выгодоприобретатель сам публично раскрывает свою фигуру ^{[8, c. 365-370]}. Однако при наличии примеров отрицательного отношения судов к таким попыткам, актов, которые были бы приняты в пользу бенефициарного владельца, в настоящее время не обнаруживается.

Отказывая конечным бенефициарам организации в удовлетворении требований об истребовании документов у этой организации, суды считают умолчание законодателя о соответствующем защитном инструменте бенефициара квалифицированным (когда отсутствие нормы, непосредственно применимой к новому делу, не означает наличия пробела, а предполагает, что искомое средство правовой защиты вообще не доступно) ^{[15, p. 481-521]}, исходят из того, что правом на предъявление иска об истребовании документов у общества с ограниченной ответственностью могут обладать только его прямые участники, который реализуют его в защиту своих корпоративных прав (но не третьи лица, даже их контролирующие, и т.п.), что исключает необходимость применения ст. 6 ГК РФ; при этом довод о необходимости получения бенефициаром запрашиваемой информации для предотвращения вероятной субсидиарной ответственности по долгам подконтрольного лица также отвергается со ссылкой на то, что действующее законодательство не предусматривает возможность судебной защиты от предполагаемого или возможного в будущем нарушения права (Постановление Седьмого арбитражного апелляционного суда от 24.07.2019 N 07АП-6103/2019 по делу N А45-728/2019). Строго говоря, рассуждая таким образом, суды констатируют отсутствие не способа защиты права конечного бенефициара на информацию, а права на информацию как такового.

В одном из казусов суд аргументировал отказ в удовлетворении требования бенефициарного владельца (участника участника ответчика) о предоставлении документов и информации тем, что в корпоративно-правовой сфере (к которой и относится спор о предоставлении информации по запросу участника корпорации) нормативно закрепленное понятие «бенефициарный владелец» отсутствует, а определение, представленное в ФЗ от 07.08.2001 года N 115-ФЗ, применимо лишь для публично-правовых целей данного закона; при этом суд не согласился с утверждением о возможности восполнить корпоративно-правовой пробел посредством применения нормы данного закона по аналогии, поскольку корпоративные правоотношения общества и его участников по вопросу предоставления документов деятельности общества не являются сходными с отношениями по осуществлению операций с денежными средствами или иным имуществом (Решение Арбитражного суда Ханты-Мансийского автономного округа – Югры от 10.04.2019 по делу N А75-2735/2019). Интересно, что обратное распространение такого подхода на ситуации с двойными косвенными и квазикосвенными исками приведет к аналогичному выводу об отсутствии у конечных бенефициаров права на их предъявление, что противоречит ранее изложенной позиции Верховного Суда РФ.

На данный момент сложно прогнозировать, будет ли сигнал, обозначенный в упомянутых Определениях Верховного Суда РФ от 31.03.2016 по делу N 305-ЭС15-14197, А40-104595/2014 и от 27.05.2016 N 305-ЭС15-16796 по делу N А40-95372/2014, воспринят нижестоящими судами повсеместно и однозначно положительно, укрепится ли аналогическое внедрение публично-правового понятия «бенефициарный владелец» в структуру частноправового статуса юридических лиц и приведет ли возрастание случаев принятия к рассмотрению по существу косвенных и квазикосвенных (производных, двойных косвенных) исков бенефициарных владельцев юридических лиц к соответствующим нормативным изменениям. Не исключено, что будут услышаны высказанные в литературе возражения против включения в круг «косвенных истцов» фактических бенефициаров как создающего неопределенность в вопросах о том, кто и при каких обстоятельствах вправе обращаться в суд от имени юридического лица, что, в свою очередь, может привести к несогласованности действий участников организации и их исполнительных органов, к нарушению организационного единства юридического лица и кроме того, предоставит судам излишне широкие дискреционные полномочия ^{[4, c. 48-65]}.

Вполне возможно, что в соответствующих спорах, как и при квалификации попыток конечных бенефициаров заполучить информацию о подконтрольном субъекте, возобладает формальный подход и укрепится оценка в качестве квалифицированного молчания законодателя отсутствия в числе правил, определяющих гражданско-правовой статус юридических лиц, норм о понятии бенефициарного владельца юридического лица и его правах по отношению к подконтрольной организации. К слову, суды, которые до появления «пробенефициарской» позиции Верховного Суда РФ исходили из отсутствия у конечных бенефициаров юридических лиц, не являющихся участниками таковых, материального права на предъявление косвенных и квазикосвенных (производных, двойных косвенных) исков (Постановление Арбитражного суда Северо-Западного округа от 20.01.2016 по делу N А13-3371/2015), также могли опираться на соответствующее мнение высшей судебной инстанции, согласно которому сама по себе зависимость дочернего общества от материнского не наделяет акционеров последнего оспаривать решения органов управления дочернего общества (Определение ВАС РФ от 28.06.2012 N ВАС-2919/12 по делу N А56-55612/2008).

Но как бы то ни было, представляется вполне очевидным то, что сообразно известной юридической максиме «de similibus ad similia eadem ratione procedendum est» (от сходства к сходству мы должны следовать одному и тому же правилу) ^{[13, p. 124-145]}, ответ на вопрос о праве конечного бенефициара организации на иск должен получить схожий ответ как в контексте защиты его интереса в оспаривании сделок и (или) решений органов управления подконтрольной организации и (или) взыскания убытков в ее пользу, так и применительно к широко (по числу признаков) и глубоко (по существенности признаков) аналогичной потребности в получении бенефициаром документов и информации о деятельности организации.