The political language of modern Islamism: practices of legitimation of the International Terrorist Organization “Islamic State” (terrorist organization banned in Russia)

Suleimenov Andrey Ruslanovich Postgraduate student, Educator, the department of Oriental Languages and Linguoculturology, National Research Lobachevsky State University of Nizhny Novgorod; Junior Scientific Associate, the department of Russian History and Politics, National Research Lobachevsky State University of Nizhny Novgorod 603000, Russia, Nizhegorodskaya oblast', g. Nizhnii Novgorod, ul. Ul'yanova, 2 andrey_sul@mail.ru Other publications by this author

Ryzhov Igor' Valer'evich Doctor of History Docent, the department of Russian History and Politics, National Research Lobachevsky State University of Nizhny Novgorod; Senior Scientific Associate, International Cross-Disciplinary Research Laboratory "Study of Global and Sociopolitical Processes", Nizhny Novgorod State Linguistic University named after N. A. Dobrolyubov 603005, Russia, Nizhegorodskaya oblast', g. Nizhnii Novgorod, ul. Ul'yanova, 2 ivr@fmo.unn.ru

Введение

29 июня 2014 года (2 Рамадана 1435) в захваченном Мосуле лидер террористической организации «Исламское государство Ирака и Леванта»* (далее – ИГ, ИГИЛ, запрещенная в России террористическая организация) Абу Бакр аль-Багдади провозгласил создание Халифата. Это событие не только поставило ИГИЛ, до этого одну из многих террористических групп Сирийского конфликта, в новую позицию лидера джихадисткого движения региона, но и позволило утверждать о принципиально новом характере террористической группировки^[1]. Рождение нового исламистского проекта сопровождалось не только крупными военными успехами, но и значительными медийными усилиями, которые обеспечили новой группировке имидж грозной и безжалостной военной машины. Волны джихада, берущие начало в котле сирийского конфликта, были разнесены глобальной интернет-сетью по всему миру и докатились до точек перманентного религиозно-политического напряжения, в том числе и в России. Проводником джихадистской идеологии вовне, в чуждой культурной, неисламской среде, стало англоязычное издание «Dabiq», первый номер которого датируется июнем 2014 года (Рамадан 1435 г.). Спустя некоторое время, в апреле 2015 года, увидело свет русскоязычное издание «Furat.Press». Сентябрь 2015 года (Раджаб 1436 г.) ознаменован выходом периодического издания «Исток», которое также позиционировало себя как официальный медийный орган Халифата. Наряду с этим джихадистами велась и активная «неофициальная» пропаганда, распространяемая на множестве интернет-площадок.

Несмотря на то, что наиболее четко оформленная идеология ИГ (запрещенная в России террористическая организация) транслируется посредством «официальной» медиа-продукции (такой, как материалы медиафондов «Амак» и «Фуркан»), находящиеся как бы на периферии медиафронта джихадистов русскоязычные журналы представляют собой часть того контекста глобального исламизма, который и порождает выверенные идеологемы самого «Исламского государства».

Первоочередной задачей пропагандистской машины джихадистов являлось обоснование легитимности своих взглядов и законности провозглашения Халифата. Халифат является универсальной, вневременной формой исламского государства, поэтому его провозглашение от лица одной из многих исламистских группировок не могло не вызвать к нему настороженного отношения в среде мусульман. Именно к периоду 2014-2016 гг. относится сложение базовых концептов исламистской пропаганды, происходит становление и оформление политического языка исламистов. Постановка вопроса о цели появления русскоязычных журналов и методов достижения этой цели способна предоставить больше информации о развитии дискурсивного поля русскоязычного исламизма, нежели попытка извлечь принципиально новые позитивистские данные из журнальных материалов.

Так как предметом исследования являются тексты ярко выраженной политической направленности, считаем уместным применение методов политической лингвистики при анализе метафорической картины, конструируемой пропагандой исламистов. Анализ метафорических моделей позволит лучше понять символическую картину исламистской пропаганды в аспекте легитимации Халифата на начальном этапе ее конструирования.

Целью исследования является выявление структуры легитимации возрожденного Халифата в пропагандистских изданиях исламистов. Полагаем, что в попытках придать законный характер провозглашению Халифата пропаганда исламистов апеллирует сразу к нескольким уровням легитимации, обращаясь к аргументам религиозного, светского и нравственно-морального характера.

Источниками исследования послужили 1-3 выпуски русскоязычного издания сторонников «Исламского государства» журнала «Исток».

Историография и степень разработанности проблемы

Феномен «Исламского государства» привлекает внимание множества исследователей, рассматривающих деятельность ИГ (запрещенная в России террористическая организация с самых разных аспектов). Для нас наиболее интересно пропагандистское измерение деятельности боевиков, исследование организации и дискурсивного поля радикальной пропаганды. Среди работ, освещающих данную проблематику, необходимо выделить монографию С.А. Рогозиной, посвященную интернет-пространству радикального исламизма на Северном Кавказе ^[1].

Рецензия на один из номеров упомянутого нами журнала «Dabiq» приведене в статье П. Колозариди, А. Ильина «Исламское медиагосударство»: на примере анализа ключевого для исламистов термина «рибат» авторы выдвигают любопытную концепцию саморадикализации аудитории, вовлечения читателя в конструируемую радикалами медийную реальность ^[2]. Исследования А.Г. Фомина, Е.А. Мона акцентируются на применяемый спикерами джихадистов риторических приемах и лексических средств выразительности ^{[3, 4]}.

Фокусирование исследования на практиках легитимации Халифата делает необходимым обращение к изучению мусульманской государственности, в частности, к работам Л. Сюкияйнена ^[5-7].

В работе С.В. Голунова предпринимается важная для настоящего исследования обстоятельная попытка концептуализации понятия «Халифата», а также поднимаются проблемы соотношения постулируемой средневековой сущности «Исламского государства» с освоенными террористами современными методами работы транснациональных корпораций ^[8].

Наряду с обозначенными работами следует отметить целый пласт исследований символической политики, который коррелирует с целями данной работы. Значимым понятием данного исследование является концепция символа. Артикуляция данного понятия произведен Г. Гиллом: символ понимается как средство понимания мира, которое упрощает реальность и представляет ее в форме идей, понятий и визуальных образов ^[9]. Символ служит средством выражения более сложных концепций. Сложные религиозно-политические концепты, которыми оперирует исламистская пропаганда, редуцируются до простых в использовании символов. Разработка проблематики символической политики, в рамки которой вписывается исследование политического языка современных джихадистов, активно осуществляется отечественными и зарубежными учеными. В числе прочих отдельно следует выделить О.Ю. Малинову ^[9-12], значительная часть работ которой посвящена символической политике и политике памяти в России. Полагаем, что предложенная исследователем методология анализа отечественных нарративов вполне подходит и для анализа джихадистского дискурса. Нарратив, являясь сюжетно оформленным повествованием, предполагающим связную картину цепи исторических событий, является основой для формирования макрополитической идентичности. Преследуя цели формирования такой наднациональной идентичности, террористическая организация сталкивается с задачей своей легитимации, объяснения сущностных основ своего возникновения. Данная задача не может быть решена без формирования исторического нарратива. Как демонстрируется в нашем исследовании, современный джихадизм (в частности – «Исламское государство») сделал обращение к прошлому центральным элементом стратегии легитимации. Данное обстоятельство сближает наше исследование с работами в сфере анализа символической политике и национальных нарративов. Особо важными нам представляются работы следующих авторов: С.И. Белова ^[13]., Л. Уэдина ^[14], Д.И. Кертцера ^[15]. Особо выделим исследование Б.С. Тёрнера – одно из немногих, которое затрагивает стратегии легитимности «интернет-ислама». Обращая внимание на появление «новых авторитетов» и возросшую доступность религиозного знания, Тёрнер утверждает о распылении властных полномочий (и источника авторитетного мнения), которое стало возможным после появления глобальной Интернет-сети ^[16]. Данное обстоятельство приводит к возможности прежде маргинализированных исламских групп занять свое место в интернет-дискурсе политического ислама. Вывод Тёрнера особенно важен в контексте исследований радикальных организаций, которые получают возможность выхода на широкую аудиторию посредством своей виртуальной деятельности.

Наряду с активной исследовательской деятельностью в сфере символической политики и нарративных исследований отметим недостаточную разработанность проблематики символической стратегии современных акторов джихадистской направленности. Несмотря на достаточно богатую историю нарративных исследований, авторы за редким исключением ^{[17, 18]} игнорируют вопрос исламских практик представлений о прошлом и легитимации исламских сообществ посредством данных представлений.

Едва ли не единственный современный анализ концептуальной схема смыслового поля северокавказского политического исламизма и его идейной структуры содержится в работе С.А. Рагозиной. Анализируя исламистские интернет-ресурсы Северного Кавказа с опорой на теорию дискурса Э.Лакло и Ш.Муфф, автор приходит к выводу о религиозно-легитимированном характере дискурса северокавказского политического ислама.

Среди классических исследований практического применения идей политического ислама отметим работу Ж. Кепеля «Джихад: экспансия и закат исламизма». Анализируя Ирано-Иракскую войну, автор отмечает «войну» ссылок на историю, которая являлась продолжением масштабного конфликта двух государств, одно из которых было вдохновлено именно воинствующим политическим исламом ^[19].

Стилистика и методы «информационного джихада», а также трудности противодействия радикальной идеологии обозначены в исследовании Т.Н. Литвиновой ^[20]. Анализируя этносепаратизм, автор отмечает способность религиозных экстремистов к оперированию историко-религиозными концепциями и национальным самосознанием. К сожалению, работа не содержит детального анализа практик легитимации джихадистов, олнако именно данное исследование вводит в научный оборот термин «информационный джихад», что позволяет говорить о новом, самостоятельном фронте радикального исламизма.

Контекст появления и содержание журнала «Исток»

Как уже было отмечено, первый номер журнала вышел в свет в сентябре 2015 года, в период интенсивных военных успехов «Исламского государства». Весной 2015 года боевики контролировали значительные территории в Центральной Сирии, усиливалось давление на северном направлении (на севере страны продвижение боевиков было остановлено в ходе осады Кобани и противоборства с курдскими силами и отрядами ССА).

К сентябрю 2015 года правительство Сирии находилось на грани поражения, в то время как на захваченных ИГ территориях оперативно создавались административные структуры. Захват Пальмиры обозначил фактический контроль боевиками Центральной Сирии и позволил исламистам усилить давление на западном направлении. Сложилась угроза выхода террористов к западным районам Сирии и распространения конфликта на территорию сопредельных стран (прежде всего Ливана). В условиях угрозы коллапса государственной власти и неконтролируемого расширения конфликта 30 сентября 2015 года Россия объявляет о начале военной операции в Сирии, которая и переломила ход конфликта. Таким образом, момент начала распространения нового периодического журнала исламистов соответствует высшей точке успехов «Исламского государства» (запрещенная в России террористическая организация) и в военном отношении, и на поле государственного строительства (помимо стремительного территориального расширения, предпринимаются и усилия выстраивания государственной системы: так, в июне 2014 года фиксируется выпуск собственной валюты – золотого динара).

Затянувшийся социально-экономический кризис арабского общества, неудачи на пути государственного строительства породили стремление общества к альтернативному пути развития, основанному на традиционалистских (а в некоторых случаях – ортодоксально-салафитских) ценностях ^[21]. Именно такой проект построения государства «чистого ислама» предлагается пропагандой Исламского государства. Русскоязычные средства пропаганды, к которым необходимо причислить и анализируемый нами журнал, формируют контекст джихадистской пропаганды, отражая, воспроизводя, а иногда и создавая пропагандистские концепты.

Первый номер журнала, не имея четко обозначенной тематики, сконцентрирован на оправдании легитимности Халифата. Несмотря на то, что издание заявлено в качестве «информационно-аналитического журнала Исламского государства», часть материалов написана от первого лица. Так, первая статья повествует о пути группы кавказских сторонников исламистов на территорию, контролируемую боевиками в Сирии. Практически с первых страниц звучит одна из основных тем исламистской пропаганды – борьба с несправедливостью, чинимой светскими государствами. Исходя из первого и последующих выпусков, становится ясна принадлежность авторской группы к группировке «Джейш аль-Мухаджирин валь-Ансар» (Армия мухаджиров и сподвижников), возглавляемой Абу Умаром аль-Шишани (Тархан Батирашвили). Неясным остается момент, являлся ли выпуск журнала санкционированным высшим руководством, или же это инициатива данной группировки, влившейся в состав «Халифата».

Аргументы легитимации Халифата условно можно разбить на четыре группы:

1. Базирование на мусульманском праве (фикх)

2. «Халифат по пророческой методологии»: легитимация на основе коранических текстов и хадисов

3. Апелляция к моральному праву установления Халифата

4. Позиционирование Халифата как традиционного суверенного государства с его атрибутами

Интересуемая нас проблематика легитимации террористической организации поднимается во второй статье журнала, озаглавленной «Ахлюль-халь валь-Акд»^[2]. Само название статьи отсылает читателя к первому аргументу легитимности Халифата: исламское государство было установлено в результате волеизъявления авторитетных лиц. В дальнейшем развитие данного аргумента будет неоднократно встречаться на страницах издания.

Закончив вводную часть текста словами об избрании халифа Абу Бакра аль-Багдади, авторы переходят к отражению возможной контраргументации критиков нового государства. В качестве таковой был выбран тезис о незаконности объявленного Халифата, так как в предварительном процессе обсуждения не принимала участие большая часть мусульманской уммы. Отводя данное возражение, авторы прибегают преимущественно к религиозным авторитетам. Главным аргументом издания является обязанность как уммы в целом (фард аль-кифая), так и каждого конкретного мусульманина (фард аль-айн) избрать себе правителя либо главу, амира. Установление института власти является религиозным правилом (ваджиб). Подчеркивается, что именно Исламское государство первым получило возможность проведения в жизнь ваджиба установления государственной власти: данный шаг представлен как долг и «лекарство» (видимо, в болезни, поразившей мусульманскую умму). Отметим, что метафорическая сфера-источник болезни, нездорового положения уммы довольно характерна для исламистской агитации.

Данные аргументы соотносятся с постановлением Ведомства фетв Египта, которое 2011 г. опубликовало специальную фетву № 3759 «Халифат и исламские государства». Согласно фетве, в случае отсутствия власти, мусульмане вправе выдвинуть из числа достойных людей того, кто станет их правителем и чьим приказам они обязаны подчиняться. Кроме того, допускается, чтобы в одно время на различных территориях, где живут мусульмане, было несколько центров власти – своего рода самостоятельных исламских государств ^[6].

Подчеркивается также характер избрания халифа советом, а не самопровозглашения или захвата власти. Община верующих, посредством своих доверенных представителей, не уступает своих исключительных прав халифу, а лишь поручает, доверяет ему руководить собой. Подчинение общины власти халифа обусловлено его точным следованием предписаниям шариата ^[5].

Отметим, что главный законосовещательный орган Исламского государства, Шура, изначально обладал значительным административным ресурсов в силу большого количества в своих рядах бывших функционеров иракской партии «Баас» ^[10].

Крайне интересен факт практически полного отсутствия фигуры самого Халифа на страницах издания. За исключением приведенной во втором номере журнала мосульской речи, Аль-Багдади выступает как атрибут Халифата, но не как самостоятельный правитель. Л. Сюкияйнен отмечает, что современные взгляды на политическое устройство исламского общества предполагают принадлежность верховного суверенитета лишь Аллаху, в то время как община верующих лишь выполняет божественные поручения, «отражая» верховный суверенитет Аллаха ^[5].

«Пророческая методология»: Коран и хадисы как база легитимации

Вторым значимым аргументом законности халифата является его базирование на следующем пророческом хадисе: «Сказал посланник Аллаха, да благословит его Аллах и приветствует: «Будет среди вас пророчество столько, сколько пожелает Аллах, потом Аллах, если пожелает, заберет его. Потом будет Халифат, основанный на пророческом манхадже (с ар. «методология»), столько, сколько пожелает Аллах, потом, если пожелает Аллах, то Он заберет его. Потом будет царствие столько, сколько пожелает Аллах, потом, если Аллах пожелает, то Он заберет его. Потом будет тирания столько, сколько пожелает Аллах, потом, если Аллах пожелает, то Он заберет ее. Потом будет Халифат, основанный на пророческом манхадже», - затем он замолчал».

В представлении исламистов, провозглашение Халифата является осуществлением данного пророчества, а Абу Бакр аль-Багдади продолжает цепочку 12 праведных халифов, которая должна завершиться с приходом Махди: «Воистину, умма от востока до запада ожидает возвращения праведного Халифата, с терпением и убежденностью, и надеется, что остальные праведные халифы будут в это время» ^[24].

В основе религиозного характера легитимности Халифата лежат идеи Абдул-Ала Маудуди, согласно которым легитимность исламского государства как такового исходит единственно лишь из божественного источника ^[8]. Подтверждением тому является цитирование некоторых сур Корана, которые приводятся в качестве обоснования законности Халифата: «Вот твой Господь сказал ангелам: ˝Я установлю на земле наместника˝» ^[25], «О, Дауд, воистину, мы сделали тебя Халифом на земле» ^[25]. Тема наследия (ар. «халифа») всей земли мусульманами и Халифатом в частности довольно распространена на страницах исследуемых нами изданий. Легитимность ИГ (запрещенная в России террористическая организация) аргументируется предсказанным в Коране переходом земли под власть мусульман: «Этот аят [Прим.: процитированный выше отрывок суры «Корова»] является основой в установлении Имама и Халифа, которого будут слушать и подчиняться ему. По причине него мусульмане объединятся и Халифат будет иметь законную силу» ^{[24, c.15]}.

Проблематика исключительности Халифата

Весьма важной авторам издания представляется проблема претензии на исключительность Халифата как уникального общемусульманского государства в условиях существования суверенных арабских стран и лишь частичного контроля исламистов над землями Сирии и Ирака. Напомним, что идея Халифата призвана объединить всех мусульман мира, упразднив необходимость в иных мусульманских государствах. Весьма подробное рассмотрение данного вопроса также сопровождается многочисленными отсылками к ряду исламских богословов.

Вывод посвященной данному вопросу статьи довольно предсказуем: обозначается легитимность Халифата и в случае неполного контроля исламских территорий, а также в случае наличия иных мусульманских правителей. Проследить авторскую логику в данном вопросе довольно сложно, однако четко видны исторические параллели, проводимые автором статьи. Для обоснования законности правления Халифа в текст статьи вводится повествование о первой фитне, расколовшей общину мусульман после смерти Пророка. В ходе междоусобицы государство Мухаммада раскололось на три части, возглавляемые Али (зять Пророка), Муавией и Абу аль-Курайши ^[26]. Главным тезисом статьи является легитимность Али, статус Халифа которого не оспаривался значительными территориями мусульман, несмотря на неполный контроль Али над исламскими землями. Пространные экскурсы в столь отдаленную историю времен становления ислама (к моменту фитны даже не был кодифицирован Коран) являются характерной чертой исламистской пропаганды. Время в пропаганде исламистов приобретает однозначно линейный характер: материалы изданий осуществляют четкое марикрование положения читателя на временной шкале от зарождения ислама до начала апокалипсиса в результате битвы при Дабике (еще одно распространенное эсхатологическое пророчество, являющееся краеугольным камнем исламистской картины мира) ^[2]. Возможно, наиболее близкой современному читателю аналогией послужит утверждение о необходимости включения Болгарии в состав Российской Федерации, подкрепляемое тезисом о намерениях Святослава переноса столицы Киевской Руси в Переяславец на Дунае. Статья о легитимности халифа, не в полной мере контролирующего территорию исламского мира, несмотря на отсутствие принципиально новых сведений, проливает свет на эсхатологическую картину мира исламистов: на непрерывной линии от начала пророческой миссии Мухаммада до конца времен совершенно четко определено положение как читателя, так и Халифата. Ясно прослеживается детерминизм и глобальная предопределенность, характерная для пропаганды исламистов: легитимность Абу Бакра в качестве халифа обусловлена событиями более чем тысячелетней давности, сам Халифат призван продолжить цепочку двенадцати халифов, а его конец, равно как и конец мира, предопределен древним эсхатологическим хадисом о битве при Дабике.

Несмотря на очевидную тягу к архаизации, выстраивании своей легитимности на основе средневековых теолого-юридических концепций, вполне справедливо отмечается умелое использование методов сетевой организации современных транснациональных корпораций в ходе управления анклавами исламистов далеко за пределами родной территории. В административной структуре Халифата присутствует особое Управление удаленных провинций, которое оказывает поддержку периферийным вилайятам Исламского государства ^[8]. Данное обстоятельство указывает на то, что архаизация во многом возникает на страницах пропагандистских изданий, и в случае жизненно важного для выживания организации решения уступает место рациональному поведению и использованию современных методов административного управления.

Отметим, что преднамеренная архаизация, ориентация на времена становления ислама во многом является и слабой стороной организации. Так, на захваченных территориях боевики тщательно выстраивали исламскую систему экономики, о чем неоднократно повествовали агитационные материалы. Однако строго фундаменталисткое понимание экономической системы, которая ориентировалась на времена праведных халифов, поставило жесткие ограничения в хозяйственно-экономической деятельности: был отсечен целый сектор экономической системы, который отсутствовал в VII-VIII вв. (исламские банки, страховые компании и др.) ^[27].

Аргументация морального превосходства

Своеобразным манифестом организации является материал, размещенный во втором номере журнала под заголовком «Кто мы, откуда и куда?». От лица стороннего наблюдателя авторы журнала ставят вопрос, чем же является «Исламское государство» и каковы его цели.

В рамках данной статьи интерес представляет позиционирование террористической организации как надежного щита населения Сирии и Ирака: «Вам говорят, что мы кровожадные убийцы, у которых нет другой цели, кроме как убивать и грабить, но в реальности вы наблюдаете 10-миллионное население, проживающее на подконтрольных нам территориях, которые не опасаются ничего, кроме вражеской авиации» ^[28].

Авторы издания наделяют Халифат моральным правом обороны от внешней агрессии, к которой причисляются и посягательства на честь Пророка (имеется в виду ряд скандалов, связанных с публикацией карикатура на Мухаммада), и несправедливостей по отношению к мусульманам «в Ираке и Афганистане, в Леванте и Алжире, на Кавказе и в Средней Азии, в Бирме и Центральной Африке». Неоднократно поднимается тема насилия мусульманок: данный сюжет представляет собой одну из ключевых аргументаций противостояния светским режимам.

В обещании неминуемого возмездия авторы журнала уподобляют противостоящие им государства Вавилону, намекая на аналогичный крах порочной древней державы. Как и в предшествующих материалах, вновь поднимается тема преемственности легендарного арабского Халифата и современных исламистов: «Мы - это знающие и помнящие о том, что мы являемся потомками мусульман, когда-то припеваючи живших в тени самой интернациональной и могущественной империи мира, называемой Халифат». В представлении исламистов, предел процветания под властью религии был положен договором Сайкс-Пико, который имел единственной целью разобщение мусульманских стран и их контроле руками марионеточных светских режимов. Статья завершается массовым обвинением граждан западных стран в пособничестве преступлений против мусульман («если вы скажите, что не участвовали ни в чем из вышеперечисленных преступлений против Ислама и мусульман, то ведь ваше молчание делает вас соучастниками этих преступлений») и воззванием к моральному долгу каждого мусульманина встать на сторону боевиков.

Тема глобального «заговора» против мусульман на страницах исламистских изданий поистине неисчерпаема и находит свое отражение и в данном журнале. К уже упомянутому нами договору Сайкс-Пико можно добавить и представление о гражданах России как о «агентах влияния» в исламских странах, целью которых среди прочего является моральное развращение местного населения. Так, в статье, посвященной уничтожению российского лайнера над Синайским полуостровом среди погибших упомянута «некая российская топ-модель, которая сеяла разврат и нечестие в этой и без того извращенной стране» ^[29]. В этой же статье поднимается тема мести мусульман. Очевидно, что авторов журнала особенно волнует противостояние на Северном Кавказе: взрыв самолета позиционируется как месть за военные действия начала 2000 годов. Одним из проявлений мщения боевики считают гибель заместителя мэра Пскова, родного города 76-й гвардейской Псковской дивизии, десантники которой приняли бой во время попытки прорыва боевиков из Аргунского ущелья в феврале 2000 года.

Атрибутика традиционного государства в джихадистской пропаганде

Несмотря на декларируемую непримиримую оппозицию мировому сообществу, неприятие концепции национального государства и ставку на выстраивание лояльности Халифату на основе религиозной идентичности, «Исламское государство» не всегда отвергает модели и практики «традиционного» государственного строительства и легитимации. Столкнувшись с вакуумом власти на территориях охваченной гражданской войной Сирии и пребывающего в перманентном кризисе Ирака, ИГ (запрещенная в России террористическая организация) вынуждено было не только выстраивать собственные административные структуры, но и всячески транслировать успех процесса государственного строительства посредством пропаганды. В общих чертах известна структура государственной власти «Халифата» со множеством управлений и министерств (диваны). Верхний уровень управления состоял из законосовещательной Шуры, Военного Совета (под управлением уже упомянутого Тархана Батирашвили вплоть до его гибели в 2016 г.), Шариатского совета, Совета военной помощи и Совета разведки. Многочисленные министерства (диваны) координировали деятельность в самых разных сферах государственного управления и социального обеспечения: образования, здравоохранения, общественной безопасности, взаимодействия с племенными шейхами и т.д ^[22]. Более того, на контролируемых боевиками территориях даже функционировал институт защиты прав потребителей ^[31].

Пропаганда исламистов активно освещает функционирование служб низового характера (социальное обеспечение, службы инфраструктуры, здравоохранения), стремясь создать имидж успешно функционирующего государства. Так, второй номер журнала «Исток» содержит статью, посвященную деятельности шариатской полиции. Приставка «шариатская» указывает не на сферу деятельности (слежение за соблюдением норм шариата), а на характер органов безопасности. Интерес представляют атрибуты традиционного государства, с которыми авторы материала ассоциируют «Халифат»: институт полиции (авторы не используют арабский эквивалент, а употребляют русский термин), выдача водительских прав, упомянутое в статье взаимодействие шариатской полиции с органами госбезопасности и иных министерств. Показательны слова заключения: «Я скажу братьям, вас приветствует Исламский Халифат, будьте спокойны и спите без тревоги. И мужи Исламского Государства в целом, и Исламская полиция в частности, взяли на себя завет и обязательство нести и устанавливать Шариата Аллаха на земле, повсеместно, и смотреть за сохранностью ваших семей и вашего имущества!» ^[30].

Похожие репортажи встречаются и в иных изданиях исламистов (в частности, в первом номере журнала «Rumiyah» повествуется о деятельности «Центрального управления по расследованию жалоб»); в 2015 году в Интернете был размещен рекламный ролик службы здравоохранения в Ракке, использующей переделанный логотип аналогичной британской службы ^[31].

Очевидна одна из магистральной линии пропаганды, направленной на нерегиональную аудиторию: во внешнюю среду активно транслируется послание о способности Халифата обеспечить соблюдение прав своего населения и полной функциональности государственной машины. Одной из наиболее ярких попыток легитимации в глазах мирового сообщества стала одобренная высшим руководством террорситов поездка немецкого журналиста Юргена Тоденхефера в Ракку, номинальную столицу Халифата ^[32]. Таким образом, в своей пропагандистской деятельности исламисты способны применять и более доступные для западной аудитории аргументы, в случае необходимости отходя от апелляции ко временам Пророка.

Стратегия успеха «Исламского государства» во многом базируется на соединении средневековой ментальности времён зарождения ислама и вполне современного медиа-инструментария. Тем не менее, не следует утверждать о доминировании мистической составляющей в стратегии исламистов: высшее руководство ИГ способно к рациональным действиям, даже в случае их несоответствия религиозной доктрине Халифата. Последнее было продемонстрировано той легкостью, с которой силы исламистов покинули важнейший для радикальной пропаганды город Дабик, играющий ключевую роль в эсхатологическом мировоззрении боевиков.

Маневренность руководства «Исламского государства» (запрещенная в России террористическая организация) демонстрируется и в различных уровнях аргументации, к которым прибегают исламисты в попытках легитимации своего «государства». Читателю-мусульманину предлагаются аргументы, основанные на религиозных авторитетах (в «официальных» изданиях роль материалов религиозного характера намного выше) и вольно толкуемом радикалами исламском праве.

Во внешнюю, во многом немусульманскую среду, транслируются элементы традиционного государства: освещение деятельности административных структур, демонстрация собственной экономической системы, в обилии представлена государственная символика. В ряде случаев на страницах пропаганды действует как вполне привычное нам государство: упоминается об объявлении войны «тагутским странам», освещается деятельность внерегиональных анклавов.

Универсальным аргументом в стремлении приобрести симпатии аудитории является апелляция к установлению социальной справедливости. Террористическое образование предстает в качестве гаранта защиты и безопасности миллионов людей, места прибежища для притесняемых мусульман со всего мира. В ряде случаев месть за «преступления» против мусульман приобретает практически личный характер, как в случае с радостным сообщением об уничтожении российского самолета над Синаем.

Магистральной линией пропаганды является непрестанное обращение к архаике, возвращение ко временам зарождения ислама. События VIII-X вв. оформляют все символическое пространство пропаганды: в представлении исламистов Фитна после смерти Пророка имеет такое же значение, как и ненавистный договор Сайкс-Пико. Отметим, что именно в русскоязычной пропаганде и агитации очень ярко проявляется тяга к архаизации: размещаемая на русскоязычных ресурсах визуальная пропаганда в значительно большей степени использует архаичные символы и образы, нежели «официальная» продукция медиаструктур Исламского государства.

Заключение

При изучении пропаганды джихадистов необходимо обращать внимание и на непостулируемые положения. Так, несмотря на статус правителя правоверных, номинальный глава «Халифата» практически не возникает на страницах издания. Вполне допустим вывод, что фигура аль-Багдади во многом являлась лишь оформлением легитимности Халифата. Будучи мертвым, аль-Багдади может оказать куда большую пользу делу джихадистов, превратившись в хрестоматийного мученика веры. В конечном итоге, с именем первого Халифа связан не только феноменальные успехи джихадистского проекта, но и столь же болезненные поражения, которые джихадистские проект потерпел в конечном итоге.

С позиции 2021 года можно констатировать провал попытки исламистов построить полноценное государство на территории Ближнего Востока. Ряд крупных успехов в период 2014-2016 гг. носил временный характер и был обусловлен слабостью сирийских и иракских государственных институтов, хаосом гражданских войн в регионе. Однако данный провал предоставляет террористам практически идеальный исторический нарратив, базирующийся на политическом мифе о ожесточенном неравном противостоянии с коалицией мировых держав. Героизация периода как военных успехов, так и разгрома группировки представляется нам наиболее логичным шагом в дальнейшей пропагандистской деятельности религиозных экстремистов. Полагаем, что джихадистская пропаганда пополнится сюжетами «героического поражения», которые будут встроены в стратегию легитимации джихадизма.

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 20-39-90017 «Символическое поле современного исламизма»

* Организация запрещена на территории РФ