Prevention of armament race in outer space: the questions of biosafety and countering WMD terrorism

Korzhenyak Anastasia Mikhailovna ORCID: 0000-0002-7162-2785 Bachelor's Degree, the department of International Law, Moscow State Institute of International Relations of the Ministry of Foreign Affairs of Russia 119454, Russia, g. Moscow, prospekt Vernadskogo, 76 mihkor@gmail.com Other publications by this author

I. Правовые механизмы предотвращения гонки вооружений в космическом пространстве

Очевидно, что вывод каких-либо оружейных систем в космическое пространство одним государствам даст ему серьёзные стратегические преимущества, и не только в космосе. Более того, такой шаг вызвал бы цепную реакцию других государств, которые стали бы искать пути минимизации военной угрозы из космоса. Как известно, Договор по космосу 1967 г. запретил вывод в космос оружия массового уничтожения, однако никак не отрегулировал вопрос размещения в космосе обычных вооружений. Таким образом, оружие, не подпадающее под категорию ОМУ, теоретически может появиться в космосе и стать оружием реального применения с глобальной зоной охвата, возможностью внезапного и скрытного использования. Это привело бы к подрыву стратегической стабильности, создало бы реальную угрозу международному миру и безопасности и, как следствие, дестабилизировало бы международную обстановку.

Лакуны в правовом поле военной космической деятельности в разные годы побуждали многие страны выработать соответствующие международные договорённости. Такие попытки предпринимались СССР в 1981-84 гг. В частности, в этот период СССР выступил с такими инициативами, как проект Договора о запрещении размещения в космическом пространстве оружия любого рода, внесённый в ООН в 1981 г.; проект Договора о запрещении применения силы в космическом пространстве и из космоса в отношении Земли, предложенный в ООН в 1983 г. и дополненный в 1984 г. предложением о запрете использования силы с Земли в отношении космических объектов; принятое СССР в 1983 г. обязательство не выводить первым в космическое пространство какие-либо виды противоспутникового оружия, т. е. односторонний мораторий на такие запуски на всё то время, пока другие государства будут воздерживаться от вывода в космос противоспутникового оружия любого вида (этот мораторий охватывал и испытательные запуски противоспутниковых средств). США не поддержали ни одну из инициатив СССР. Положения, относящиеся к запрету на использование космического пространства для размещения систем и компонентов ПРО космического базирования, содержались и в советско-американском Договоре об ограничении систем противоракетной обороны. Однако в 2002 г. США в одностороннем порядке вышли из данного соглашения ^{[11, с. 4-7]}.

В настоящее время в США уже выделены ассигнования на создание космического сегмента ПРО и размещение на околоземной орбите ударных средств по перехвату баллистических ракет (со способностью поражать и космические объекты). В обзоре политики США в области ПРО (январь 2019 г.) серьёзный акцент сделан на формировании ударной группировки ПРО космического базирования. В доктринальных документах США закреплено, что цель американцев заключается в «одностороннем и ничем не ограниченном доминировании в космосе» ^[1]. В декабре 2019 г. были созданыКосмические силы США ^[9]. Вместе с тем в космической оборонной стратегии Франции ставится задача создания к 2030 г. потенциала для проведения в космосе военных операций с помощью средств космического базирования. Подобный документ разрабатывается и в НАТО. 20 ноября 2019 г. министры иностранных дел стран-членов НАТО признали космос новой «сферой военной деятельности» ^[12]. Франция стала вторым (после США) государством, которое официально признало возможность возникновения вооружённого конфликта в космическом пространстве. 25 июля 2019 г. министр обороны Франции Ф. Парли представила утверждённую президентом Э. Макроном военно-космическую доктрину Франции, закладывающую политические, правовые и бюджетные основы для укрепления военного потенциала страны в космическом пространстве ^[4]. Космическая политика НАТО была одобрена на встрече министров обороны стран Альянса ещё в июне 2019 г. Французская оборонная стратегия 2019-2025 гг. предполагает создание военно-космического командования, что превращает военно-космическую доктрину Франции из оборонительной в наступательную ^[3]. Серьёзные вопросы вызывают концепция «активной обороны» и программа «управления космосом»: в ответ на «недружественные», «подозрительные» или «враждебные» действия в отношении французских космических объектов не исключаются меры противодействия, в том числе и силового характера, речь также идёт о разработке ударных видов вооружений, основанных на новых физических принципах (лазеры, в т. ч. для оснащения наноспутников) ^[5].

Россия отдаёт приоритет недискриминационному использованию и исследованию космоса исключительно в мирных целях ^[14]. Проблему недопущения милитаризации космического пространства выделил Президент России В. В. Путин ещё в ходе выступления на Мюнхенской конференции по вопросам политики безопасности 10 февраля 2007 г. ^[13]. В настоящий момент нет никакой альтернативы российско-китайскому предложению по разработке международного юридически обязывающего документа по сохранению космоса свободным от оружия любого вида на основе российско-китайского проекта Договора о предотвращении размещения оружия в космосе, применения силы или угрозы силой в отношении космических объектов (ДПРОК). ДПРОК был внесён на рассмотрение Конференции по разоружению в феврале 2008 г., в июне 2014 г. подготовлена его обновлённая версия (документ CD/1985) ^[7]. НПОК – международная инициатива («политическое обязательство»), выдвинутая Россией в октябре 2004 г., не размещать первыми оружие в космосе – промежуточный шаг к ДПРОК. Появление оружия в космосе идёт вразрез с практикой международного сотрудничества по исследованию и использованию космического пространства в мирных целях. Реализация оружейно-космических планов США и Франции нанесёт непоправимый урон действующей системе безопасности космической деятельности. Разительная перемена подходов Франции к российским инициативам в области ПГВК: после долгих лет конструктивного на этот счёт взаимодействия в прошлом году Франция без каких-либо веских на то причин не только отказалась присоединиться к международной инициативе по НПОК, но и впервые проголосовала «против» одноимённой резолюции 73-й сессии ГА ООН. Планы США, Франции и НАТО в целом по размещению оружия в космосе, применению силы в отношении космических объектов других стран, а также использованию космического пространства для военных операций являются крайне деструктивными ^[8]: очередной антироссийский выпад – высказывания официальных лиц США в феврале 2020 г. о якобы имевшем место «преследовании» российским космическим аппаратом «Космос-2542» американского спутника-шпиона «USA-245» (он же – КН-11) – является новой попыткой США оправдать предпринимаемые ими самими шаги по размещению оружия в космосе, переложив на других ответственность за дестабилизацию ситуации в области космической безопасности. В то же время поддержка подавляющим большинством государств российских проектов резолюций по НПОК, МТДК (меры (по обеспечению) транспарентности и (укреплению) доверия в космической деятельности) и дальнейшим практическим мерам в области предотвращения гонки вооружений в космосе (ПГВК) на 74-й сессии ГА ООН наглядно свидетельствует о востребованности и важности российских мирных инициатив ^{[10, с. 77-97]}.

Современная деятельность военного характера в космосе довольно поверхностно регламентирована международным правом, а наполнение термина «военно-космическая деятельность» не имеет подкрепления в конвенционных формулировках. В действующих нормах международного космического права не содержится положений, запрещающих военное использование космоса (за исключением запрета на размещение оружия массового поражения) или разрешающих использование всего космического пространства только в мирных целях (за исключением ограничения использования Луны и иных небесных тел). Пробелы в международном праве являются одной из причин появления российско-китайской инициативы по разработке проекта ДПРОК.

Применимость в космической деятельности ст. 51 Устава ООН, закрепляющей право государств на индивидуальную или коллективную самооборону, следует рассматривать в двух аспектах. 1) Вооружённое нападение на государство (на его территорию) с использованием космических объектов: вне всяких сомнений к таким ситуациям в полной мере применимы нормы международного права, касающиеся права государства на самооборону. 2) Второй случай – вооружённое нападение на объекты государства, размещённые в космосе, – с международно-правовой точки зрения более сложный. В доктрине проводились параллели с нападением на вооружённые силы государства (если объект нападения – военный спутник) и его граждан, если они находятся за рубежом (в случае поражения гражданских объектов). Поскольку международное право в целом исходит из того, что ст. 51 Устава ООН может быть применима в случаях вооружённого нападения на вооружённые силы, дислоцированные за пределами территории своего государства, то и в случае нападения на военный объект в космосе, как представляется, можно обосновать правомерность самообороны. Реализовывать право на самооборону в таких условиях, как и в других случаях, необходимо с соблюдением принципов пропорциональности и соразмерности ^{[17, с. 62-76]}, границы которых при нападении на космические объекты определить может быть сложным.

Нападение на космические гражданские объекты, занесённые в регистр запускающего государства (или исходя из права собственности на него государства или субъектов, находящихся под его юрисдикцией), по общему правилу не рассматривается как основание и презумпция для задействования ст. 51. Этот вопрос в международном праве так же неоднозначен, как и вопрос о возможности применения ст. 51 в ответ на масштабное нападение на своих граждан и гражданские объекты, находящиеся за рубежом. В утверждённых Президентом РФ в апреле 2013 г. «Основах государственной политики Российской Федерации в области космической деятельности на период до 2030 г. и дальнейшую перспективу» впервые открыто зафиксировано, что Россия обеспечивает свои интересы в космосе всеми доступными международно-правовыми средствами, включая право на самооборону согласно Уставу ООН. Этот принцип Устава ООН фигурирует также в проекте Кодекса поведения в космосе. Возможно, он появится и в других международно-правовых документах. Правовая дискуссия может быть в том числе отягощена фактором так называемых «устаревших» со времён принятия Устава ООН формулировок. Ст. 51 описывает нападение как «armed attack», что в эпоху информационных технологий не всегда соответствует буквальному значению методов ведения боевых действий с использованием обычных сил и средств.

II. Международно-правовые проблемы обеспечения биобезопасности

Конвенция о запрещении разработки, производства и накопления запасов бактериологического (биологического) и токсинного оружия и об их уничтожении (КБТО) – первый международный договор, полностью запретивший целый вид ОМУ. Вопросы биобезопасности, включая управление рисками, связанными с инфекционными заболеваниями естественного или преднамеренного происхождения, занимают всё более значимое место в повестке дня взаимодействия России с соседними странами.

Серьёзным негативным фактором является наращивание в обход КБТО военно-биологической деятельности США и их союзников на постсоветском пространстве. Под прикрытием оказания помощи в санитарно-эпидемиологической области Пентагон поставил на поток строительство и модернизацию микробиологических лабораторий в республиках бывшего СССР (например, Казахстан, Грузия, Армения, Азербайджан, Узбекистан). На Украине многие профильные объекты модернизированы и переориентированы на работу по грантам США и ЕС. Такие объекты затем вовлекаются в американские исследовательские программы двойного назначения, реализуемые в том числе по линии Министерства обороны США. Поэтому со стороны России ведётся настойчивая работа в особенности с Арменией и Казахстаном, где проявляют повышенную активность американцы, по проектам двухсторонних меморандумов о взаимопонимании по вопросам обеспечения биобезопасности.

Получаемые американскими военными штаммы возбудителей местных инфекционных заболеваний могут использоваться в дальнейшем, среди прочего, для целей, не совместимых с положениями КБТО, в силу отсутствия верификационного механизма в рамках Конвенции, то есть для создания биологического оружия. По сути, речь идёт об освоении Пентагоном постсоветского пространства в своих военно-биологических интересах, которые отнюдь не всегда отвечают национальной безопасности стран, на территории которых проводятся соответствующие исследования.

Большинство государств-участников КБТО, в том числе и Россия, выступают за принятие Протокола к Конвенции с эффективным механизмом верификации, дальнейшую работу по которому практически единолично блокируют США. При этом американцы пытаются создать в Секретариате ООН в обход процедур КБТО некий «промежуточный потенциал» для проведения расследований предполагаемого применения биологического оружия, который в дальнейшем, очевидно, будет наделён атрибутивными функциями по примеру Технического секретариата ОЗХО (Организация по запрещению химического оружия).

Стоит также отметить, что велик риск манипуляций и политически мотивированных оценок в отношении продвигаемых в качестве альтернативы верификации в рамках КБТО «добровольных оценочных посещений» («peer review») микробиологических объектов двойного назначения с декларируемой целью «повышения их транспарентности» и «обеспечения уверенности» в отсутствии запрещённой деятельности. Однако такие визиты «по приглашению» не имеют ясной цели, эффективной методологии проведения, а также объективных критериев оценки полученной информации.

III. Инициатива по разработке международной конвенции по борьбе с актами химического и биологического терроризма (МКХБТ)

Из-за деструктивной позиции, занятой рядом западных стран во главе с США, доклад Конференции по разоружению (КР) по итогам сессии 2019 г. получился сугубо фактологическим, однако КР продолжает выполнять чрезвычайно важную функцию открытой площадки для обмена мнениями по актуальным проблемам контроля над вооружениями, разоружением и нераспространением (КВРН).

Реальным средством преодоления застоя в работе КР может послужить выдвинутая 1 марта 2016 г. российская инициатива по разработке международной конвенции по борьбе с актами химического и биологического терроризма (МКХБТ) ^[16], целью которой является укрепление международно-правовой базы противодействия терроризму с использованием оружия массового уничтожения. Одно из ключевых положений проекта МКХБТ – это криминализация использования химических веществ и биологических агентов в террористических целях. Вопрос более чем актуален: ведь только на территории Сирии по различным оценкам совершено от 300 до 400 терактов с применением химических веществ, боевиками ИГИЛ и других террористических группировок в Сирии и Ираке неоднократно применялись не только промышленные токсичные химикаты, но и полноценные боевые отравляющие вещества, и возрастает опасность аналогичных преступлений и на территории Ливии. Подобная деятельность негосударственных субъектов в регионе Ближнего Востока становится всё более масштабной и системной, приобретает трансграничный характер. Есть сведения о получении террористическими группировками доступа к научно-технической документации по производству химического оружия, о захвате химических предприятий с соответствующим оборудованием, о привлечении ими к освоению синтеза боевых отравляющих веществ иностранных специалистов.

При этом необходимо иметь в виду, что основанием для выдвижения инициативы стали имеющиеся в международном праве пробелы, не позволяющие оперативно и эффективно реагировать на качественно новую угрозу ОМУ-терроризма. Антитеррористические положения, содержащиеся в таких международных документах, как Конвенция о запрещении химического оружия (КЗХО), Конвенция о борьбе с бомбовым терроризмом 1997 г., Резолюция 1540 (2004) Совета Безопасности ООН и др., ограничены в применении, поскольку ориентированы на специфические цели, ради достижения которых они и вырабатывались. Так, например, КЗХО далеко не в полной мере решает задачу противодействия химическому терроризму. Также, нет достаточных оснований и для утверждений о существовании норм международного обычного права, запрещающих применение химического оружия негосударственными субъектами и тем более квалифицирующих такие действия в качестве международного преступления. К тому же, вряд ли можно рассчитывать на устранение этих пробелов путём разработки поправок к КЗХО, поскольку в Конвенции предусмотрена слишком сложная и длительная процедура принятия поправок. Более реалистичным, надёжным и перспективным средством решения этой задачи представляется принятие отдельной конвенции по борьбе с актами химического (а теперь и биологического) терроризма. При её согласовании можно было бы опираться на опыт разработки Международной конвенции по борьбе с актами ядерного терроризма 2005 г., а также других антитеррористических конвенций, разработанных в рамках ООН ^[15]. При этом необходимо придерживаться повестки дня Конференции по разоружению (в основе лежит перечень вопросов, одобренных при закреплении мандата КР в 1978 г.): 1) прекращение гонки ядерных вооружений и ядерное разоружение; 2) предотвращение ядерной войны, включая все связанные с этим вопросы (в т. ч. запрещение производства расщепляющихся материалов для целей создания ядерного оружия и других ядерных взрывных устройств); 3) предотвращение гонки вооружений в космическом пространстве (ПГВК); 4) эффективные международные соглашения о гарантиях государствам, не обладающим ядерным оружием, против применения или угрозы применения ядерного оружия («негативные» гарантии безопасности); 5) новые виды оружия массового уничтожения и новые системы такого оружия, радиологическое оружие; 6) всеобъемлющая программа разоружения; 7) транспарентность в вооружениях.

Однако вопреки собственным заявлениям об озабоченности возрастающей угрозой терроризма, сопряжённого с использованием оружия массового уничтожения (ОМУ-терроризма) страны Запада возражают против укрепления международно-правовой базы противодействия этой угрозе ^[6].

Таким образом, из-за отсутствия в действующих нормах международного права запрещающих положений, оружие, не подпадающее под категорию ОМУ, теоретически может появиться в космосе и стать оружием реального применения, что привело бы к подрыву стратегической стабильности, создало бы реальную угрозу международному миру и безопасности, вызвало бы «зеркальную» реакцию других ключевых космических игроков. Деструктивные действия США ^[2], Франции и НАТО в целом можно рассматривать как провоцирующие гонку вооружений в космическом пространстве и его превращение в новое поле военного противостояния. Вопрос о применимости в космической деятельности ст. 51 Устава ООН, касающейся самообороны, во многих аспектах является неоднозначным. При осознании ответственности государств за сохранение космоса в качестве общего достояния человечества для будущих поколений требуется разработка новых юридически обязывающих соглашений о запрете применения военной силы и размещения любого средства вооружённой борьбы в космосе с максимальным устранением пробелов в них. В настоящий момент нет никакой альтернативы российско-китайскому предложению по разработке международного договора на основе российско-китайского проекта ДПРОК.

Вопросы биобезопасности занимают всё более значимое место в повестке дня взаимодействия государств, вместе с тем новым вызовом и определённой угрозой является освоение США и их союзниками в обход КБТО постсоветского пространства в своих военно-биологических интересах (зачастую противоречащих интересам национальной безопасности стран, в которых проводятся исследования) для целей, не совместимых с положениями КБТО, в силу отсутствия верификационного механизма в рамках Конвенции, то есть для создания биологического оружия. В связи с этим государствам-участникам КБТО, в том числе и России, необходимо и далее продолжать выступать за принятие Протокола к Конвенции с эффективным механизмом верификации, работу по которому блокируют США, и противостоять предложениям американцев о создании политически мотивированных и субъективных механизмов в обход процедур КБТО, таких как, например, некий «промежуточный потенциал» для проведения расследований или «добровольные оценочные посещения» («peer review»).

Наиболее реалистичным, надёжным и перспективным средством преодоления имеющихся в международном праве пробелов, не позволяющих оперативно и эффективно реагировать на чрезвычайно актуальную и качественно новую угрозу ОМУ-терроризма, приобретающую всё более масштабный, системный и трансграничный характер, представляется выдвинутая 1 марта 2016 г. российская инициатива по разработке международной конвенции по борьбе с актами химического и биологического терроризма (МКХБТ), одним из ключевых положений которой является криминализация использования химических веществ и биологических агентов в террористических целях. Тем не менее инициатива фактически «буксует» уже 4 года из-за деструктивной позиции, занятой рядом западных стран во главе с США, возражающих против укрепления международно-правовой базы противодействия этой угрозе.